Меня позови, Когда древа листва шепчет песни земли; Сказку, потерянную на краю времен, Вновь пропою, хоть зачин и конец предречен. Не сочиняй из боли сказок — у них одна беда: Как ни начни, конец один всегда. Ах, как жажду я объять Огонь завтрашнего дня, Что вспыхнет уже без меня...
«...девочка». Люмин, стоявшая с закрытыми глазами, только-только вышедшая из портала и еще не отошедшая от первичного легкого головокружения и тумана в голове, коротко вздрогнула. «Ты слышишь меня, девочка». - Слышу, - шепнула Люмин в ответ, хоть говоривший с ней и не задавал вопрос — лишь утверждал. «Садись рядом со мной, девочка. Не нужно открывать глаза. Мой нынешний вид… вряд ли он будет кому бы то ни было приятен. Он и не важен. Представь меня, каким захочешь — в конце концов, нам ли, божествам, привязываться к одному телу». Люмин понимающе приподняла краешек губ в подобии тусклой улыбки. Она неторопливо опустилась на землю — трава с шуршанием примялась под ней — и прислонилась к тому, что лежало по правое плечо от нее. Кожи коснулась приятная сухая прохлада, а рецепторы пощекотал запах теплого соленого воздуха, особенный, ни с чем не спутываемый южный приморский запах; Люмин, подумав, приподняла руку и мягко провела тыльной стороной ладони по… существу, рядышком с которым она сидела. Чем-то текстура напоминала огромные чешуйки. Чешуйки… и ее перенесло на остров Ясиори, верно? - Вы Оробаси? - негромко спросила Путешественница, все так же держа глаза закрытыми, и опустила руку на колени. «Ты угадала, - в голосе змея послышался смешок, - а ты, девочка? Кто ты?» - Люмин, - представилась девушка, - я путешественница. Я не из Тейвата. Если это был Оробаси, а сама Люмин сейчас находилась на Ясиори, и змей сказал, что его нынешний вид «не будет приятен»… значит, ее перенесло в момент его смерти, скорее всего? Но разве он не должен был умереть за несколько секунд, максимум — за пару минут? Девушка помнила ущелье Мусодзин — порез на плоти островов, глубокий каньон с ядовитой от электро рекой и воздухом, трещащим от разрядов, смертельная рана от божественного меча. Никто не смог бы пережить прямой удар Мусо но Хитотати такой силы. Оробаси, насколько она помнила, буквально разрубило пополам; даже если он не умер мгновенно, вряд ли бы он мог разговаривать в последние мгновения своей жизни. Или это было не прошлое, а такое же видение, как то, в которое перенесло ее и Чжун Ли? (Чжун Ли… Он ведь не умер взаправду? Люмин могла сколько угодно злиться и разочаровываться, но она не желала ему смерти. Он ведь не умер? Он ведь просто… вернулся в реальность? Или что-то такое? Шестое чувство молчало, значит, скорее всего, с ним все было в порядке, но увиденное все не выходило из головы. Что существо из Разлома хотело показать Люмин в мире Чжун Ли? Его собственные ошибки? Но как к этому тогда вязалась Гуй Чжун? Или оно просто хотело поиздеваться над бывшим архонтом — но кем оно тогда было и за что так его ненавидело? Люмин имела дело с одним из поверженных божеств? С кем-то из жителей Сал Виндагнир, чья душа продержалась тысячи лет, дожидаясь момента мести? С чем-то еще? Кем это существо было?..) «Путешественница… дурное место и время ты выбрала для путешествия. Тейват поглощен божественной войной, и на Ясиори сейчас опасно. Сегун может принять тебя за угрозу. Лучше бы тебе пойти куда-то еще — но постой… ты пахнешь морем. Ты пахнешь солью и водой. Я знаю то море, что оставило на тебе свой след. Ты недавно была на Ватацуми?» - Не то чтобы недавно, - негромко фыркнула Люмин, - но была. Не беспокойтесь обо мне. Сегун меня не тронет. Я здесь и сейчас… как бы это сказать… я не из этого времени. Я из будущего. Когда Война Архонтов уже две тысячи лет как закончилась. И конкретно сюда и в этот конкретный момент я пришла не совсем по своей воле — отчасти по своей, потому что я кое-кого ищу, отчасти по чужой — так что у меня есть все основания полагать, что у того, что меня сюда отправило, есть в интересах мое выживание. Оно не даст меня в обиду. Змей в ее мыслях тихо рассмеялся. Тело рядом с ней не пошевелилось. «Как скажешь, Люмин. От тебя веет ветром, который позабыл мой разум и который отчего-то помнит мое сердце — может, он и укроет тебя от грозы. И если ты из будущего, то…» («Ты знаешь того меня. Расскажи мне. Расскажи, что… что со мной будет». Внутренности обдало холодком. Ну, хотя бы на этот раз у нее были хоть какие-то взаправду хорошие новости, а не одни только беспочвенные обещания, не так ли?) «...расскажешь мне, что станет с Ватацуми?» Что станет с Ватацуми… Что она могла ему рассказать? Что земля на острове продолжит терять плодородность год от года, что на его почве еды будет расти едва ли достаточно, чтобы не умереть с голоду? Что в низинах будут бродить кайраги, призраки и ошметки древних машин? Что экономика Ватацуми, сильно зависимая от его соседей, до сих пор не восстановилась после гражданской войны, отрезавшей остров от ресурсов Наруками? Что огромное количество здоровых, крепких ребят полегло в мясорубках вроде той, что случилась на отмели Надзути? ...наверно, не стоило говорить об этом. Люмин помолчала несколько секунд, собираясь с мыслями. - На Ватацуми непросто жить, - неторопливо начала она, - но я во всей Инадзуме не видела места более спокойного и доброго, чем этот остров. Почвы там не самые плодородные, но вся жизнь, которой не хватило земле, ушла в людей — они любят жить, они помнят и чтят свои традиции, они делают все, что могут, чтобы их будущее было хорошим. Кокоми, их главная Священная Жрица, очень неплохая правительница и в мирное время, и в боевое. За пару месяцев до того, как я… как я отправилась на поиски кое-кого, из-за которых в итоге очутилась тут, она под предлогом посещения фестиваля пришла на переговоры с Яэ Мико. Яэ — это фамильяр Райден Эи. В общем-то… Ватацуми жив. «Это радостно слышать… - улыбнулся змей, - но про маленькую Кокоми… ты сказала — боевое время? В Инадзуме была война?» (- ...госпожа Священная Жрица, товарищ генерал, - пусто хмыкнула Люмин, глядя на лежавший в ее ладонях шарик из черного то ли стекла, то ли камня, вставленный в шипастую стальную оправу, - у меня к вам вопрос. Вы этот свой анонимный источник точно проверяли? - Ватацуми находится в экономической и информационной блокаде, - Горо встревоженно махнул хвостом; Кокоми непонимающе нахмурилась, - конечно, мы проверили, как смогли, но наши ресурсы для проверки ограничены. Но мы сделали все, что могли. - Хороша же у вас проверка, господа! - рассмеялась Путешественница, подняв камешек к лицу и посмотрев его на просвет; серебряный узор четырехлучевой снежинки издевательски мерцал в прозрачной темноте шара, - я теперь даже задаюсь вопросом, как на этом острове до сих пор что-то живо! - Люмин? - окликнула ее жрица. - А если бы анонимным добродетелем оказался диверсант Сегуната, который бы отправил вам в какой-то момент отравленные припасы, и вы, уже успевшие довериться ему, попались бы на крючок? - внутри вскипала гремучая смесь из раздражения, злости — и на собственную тупость, и на чужую — и ядовитого бессилия от понимания, что все, раз симптомы пошли проявляться в десятках человек, они все уже опоздали; Паймон неуверенно шепнула что-то о том, что Люмин сейчас занесет, но девушка ее уже не слушала, - а если бы вам принесли изначально зараженные припасы? На Ватацуми совершенно другая экосистема, и вы бы оказались просто неприспособлены к какой-нибудь болезни с Наруками или вручную выведенного там проклятия! Ваш остров бы просто вымер от чужой для вас болезни, и я не знаю, почему Сегунат до сих пор этого не попытался делать, если вы такая большая заноза в заднице для них! Воинская честь и милосердие взыграли вдруг, что ли? А еще можно было бы принести в этих ящиках кучу прожорливых жуков, и они бы пожрали ваши посевы, и вы бы все умерли тут с голоду. Я вам столько вариантов того, как вас могли убить, могу рассказать... что, никогда не слышали о биологическом оружии — или ваш мир до этого еще не дорос? Я понимаю, что вы в бедственном положении, но вы только что ухудшили его в сто раз, и- погоди. Погоди, Горо, ты что, правда не узнаешь, что тебе твой солдат только что отдал?! - ...нет?.. - прищурился Горо. Люмин захотелось расхохотаться в голос от абсурдной безысходности. - Ы-ы-ы… - она, не выдержав, прикрыла рот рукой и помотала головой, скалясь от уха до уха, - Горо, Кокоми, вот вы же изучали военное дело, да? Вы знаете эмблемы других армий, да? - Они приводились в учебниках, - кивнула Кокоми, хмурясь. Горо кивнул следом, прижав уши. - Ну так какой Бездны вы не узнали эмблему чертовых Фатуи?! Вы генерал и главнокомандующая или кто?! Люмин оскалилась, глядя на проступивший на лицах Кокоми и Горо шок. - Поздравляю, Кокоми, - весело пожала девушка плечами, - ты убила своих солдат.) - ...была, - кивнула Люмин, - это была гражданская война между Сегунатом и Ватацуми. «Ватацуми до сих пор не простил им мою смерть?..» - Нет, - тут же поспешила успокоить Оробаси девушка — его голос звучал печально и встревоженно, когда он спросил ее, - не из-за вас. Они помнят вас, чтут и до сих пор поклоняются именно вам, а не Райден Сегун, но восстание они подняли не из-за этого. Сегун устроила Охоту на Глаза Бога — это такие магические артефакты, которые даются богами людям за самые сильные желания и наделяют их одним из семи элементов — и вот это на Ватацуми уже не смогли стерпеть. Поэтому сформировалось Сопротивление. Там… долго пересказывать все эти события, честно говоря. «Вы победили?» Вы… Люмин улыбнулась. Оробаси даже не спросил, на чьей стороне она выступала. Неужели окружающим про нее все так сразу с первых же слов понятно? - Победили. Конечно же победили. (Шаг. Вдох. Подтянуть ногу. Шаг. Выдох. Подтянуть ногу. Шаг. Вдох. Споткнуться- - Не падать, - прохрипели зло над ухом и резко дернули за перекинутую через чужое плечо руку; Люмин неловко оступилась, но восстановила равновесие и зашагала дальше. Сердце билось где-то за ушами. Она куда-то шла. Или ее волокли. Куда-то вниз по лестнице, кажется, потому что каждый шаг на лишнюю долю секунды зависал в воздухе. Перед глазами расплывалось. Вдох. Выдох ртом. Вдох. Выдох. Электро в грозовом воздухе кололо язык, края наспех прижженных ран и слизистую носоглотки, едва давая дышать. Шаг. Вдох. Подтянуть ногу. Паймон, державшая ее под правый бок, что-то обрадованно пропищала. В ушах звенело. Шаг. Выдох. Подтянуть ногу. Женщина слева от нее, сама израненная и истощенная двумя дуэлями подряд, но все равно сжимавшая ее кисть с такой силой, словно хотела сломать — хотя, может, и хотела, - облегченно выдохнула что-то на незнакомом языке. Люмин моргнула. Зрение немного сфокусировалось. Они вышли за ворота Тэнсюкаку. Там, внизу, по лестнице взбежали Кадзуха, Горо и солдаты Сопротивления. На их лицах сначала отразилась радость — их командирша жива! Она не погибла от меча Райден Сегун! - затем она сменилась непониманием — Предвестница? Что с ней делала Предвестница? Почему они шли вместе? - а потом… Ужас. В расширившихся глазах Кадзухи за мгновение до того, как Люмин услышала треск рвущегося за ее спиной пространства, крупной дрожью прошедший сквозь тело и по земле, отразился бело-сиреневый свет. Люмин и Паймон одним рефлекторным движением грубо толкнули за спину, феечка успела испуганно вскрикнуть, перед ними тремя вспыхнул ледяной заслон, в последнем всплеске отчаяния закрывая их от мерцавшего лезвия Мусо но Хитотати — Сегун ведь обещала отпустить их только из дворца, а про то, что их не тронут за воротами, никто ничего не говорил, в мыслях мелькнуло — она не успеет никого позвать, даже Сяо, им всем конец - всегданайдутся те,
кто бросит вызов сиянию молнии
- и божественный меч налетел на стальное лезвие, засверкавшее грозовой сиренью. И уже потом, после того, как Кадзуха отбил удар, как у Люмин открылось даже не второе, а третье дыхание, как крылья гигантской статуи, усеянные девяносто девятью Глазами Бога, заполыхали всеми цветами радуги, как девушка, поняв, что вот он, ее шанс, бросилась на Сегун и влетела прямиком в ее духовное подпространство — уже после того, как ее спас омамори Мико, как мечты и желания, вставленные в статую, соединились в ней и дали сил победить Эи, как ее выпустило из духовного подпространства Архонтки обратно в реальность и как Люмин, едва стоя на ногах и уже ничего не соображая, на чистых рефлексах телепортировалась в Ваншу и только там относительно пришла в себя - уже после этого всего Люмин будет думать, кому в этом мире так сильно понадобилась ее жизнь, что этот кто-то разбудил душу друга Кадзухи и еще девяносто девять мечт ради того, чтобы те помогли ей в бою, а сейчас она стояла на ватных ногах, загороженная вскинувшей ледяной заслон Синьорой, и Кадзуха впереди них держал меч что было сил, не давая Сегун нанести последний удар, и два Глаза Бога светились на его плече.) Между ними повисло спокойное молчание. Вокруг не свистел ветер. Здесь, сколько Люмин это место помнила, его порывы всегда пригибали траву к земле; ветер тут дул не так сильно, как на ее любимых Пике Буревестника и Утесе Звездолова и тем более не как на Хребте, но все же дул, постоянно то стихая, то усиляясь — а сейчас его не было совсем. Сквозь мертвую тишину не слышалась песня далекого моря, наверняка плескавшегося впереди, не щебетали птички в росших то тут, то там кленах, даже не потрескивал, насыщенный по всему острову электро, воздух. Тихо. Словно время остановилось. А может… а может, так оно и было? Если существо из Разлома перенесло ее в самый настоящий Сал Виндагнир, что ему стоило ненадолго — как бы странно это в контексте ни звучало — остановить время для нее и умирающего Оробаси, чтобы они смогли поговорить? (Это существо хотело, чтобы Оробаси донес до Люмин какую-то мысль? Или оно, вдруг проявив внезапное великодушие и сострадание, послало ему Люмин, чтобы девушка успокоила его в последние секунды, дав уйти с миром? Или все сразу? Люмин все сильнее казалось, что она почти что понимала, что до нее пытались донести и какую мысль ей пытались вложить в голову. Почти. От этого «почти» давило на голову. Она уже начинала жалеть, что согласилась выслушать это чудовище, кем бы оно ни было. Просто верните ей Сяо и отпустите их…) Люмин до сих пор так и не открыла глаза. Не было желания. Ей подсознательно казалось, что, если она откроет глаза, то этот момент посреди никогда сломается, раскрошится, рассыпется той серебряной пылью и вместо настоящего превратится в прошлое, как только время потечет вновь; и Оробаси исчезнет тоже, умрет и превратится в еще одну печальную страничку истории — бог, пошедший войной на чужой остров и поплатившийся за это. Он на ее глазах станет историей. А Люмин опять останется зрительницей, бесконечным накопителем информации о мире, в который так крепко и болезненно влюбилась, как в наконец-то обретенный дом, и за этот дом вновь предстояло биться; а Люмин останется зрительницей, потому что кто она еще? Даже Чжун Ли сказал ей, что она — та, кто будет помнить. Забудут камни — даже самые крепкие из них, даже базальтовые колонны, когда-то бывшие копьями Гео Архонта, даже стойкий кор ляпис, даже самые драгоценные кристаллы на дне глубочайших пещер рано или поздно позабудут все, что видели, сотрутся ветрами и водой, а она будет помнить. Забудет земля, и волшебные сине-сиреневые цветы без семян, о которых ей как-то раз рассказал Сяо, увянут в последний раз и никогда больше не расцветут, а она будет помнить. Иссохнут реки, растают ледники и вековечная мерзлота, потухнет последний огонек, а она будет помнить. Она ведь звездочка. Лишь наполовину, но все же звездочка. Она может помнить столько, сколько не все боги живут. (А когда и она исчезнет, кто напишет в книгу о том, что летописец умер?) «Люмин, - нарушил молчание змей, - почему Райден Сегун пошла на то, чтобы начать отбирать у собственных людей Глаза Бога? Ведь это были дары небес, божественное признание людей; разве это правильно — отбирать у людей то, что делало их… ими? Их силу? Отражение их желаний? Разве это не жестоко? Я не был знаком с Сегун лично, но я слышал о ней, как о справедливой и доброй правительнице; да, она сразила меня, но я напал первым, и, приди она в мои земли войной, я бы поступил точно так же, как она. Я не виню ее за свою смерть. Но Охота на Глаза Бога?.. что случилось за то время, что меня не было? Что ожесточило ее? Что переменилось?» (...ветры разлуки прилетели с дальнего края времен. - Она… - непривычно тихо произнесла Паймон, держа в ладошках фарфоровую пиалу чая, - тоже погибла в той катастрофе пятьсот лет назад? - Да, - сдержанно кивнула Эи; Люмин отпила чай — крепкий почти до горечи — проглотив вместе с ним сдавивший горло комок от того, с каким усилием богиня вытягивала из себя слово за словом, буквально заставляя себя рассказывать дальше, - она ушла в Каэнри’ю одна, не предупредив меня. И Макото… Макото, в отличие от меня, не была воительницей. В прошлом каждый раз, когда случалась беда, именно я встречала каждую лицом к лицу, а не она. Но в тот раз обстоятельства оказались так тяжелы, что у Макото не осталось выбора, кроме как отправиться туда самой, не дожидаясь меня. Или… или, быть может, она пошла вперед меня, встала передо мной, загораживая меня собой, чтобы укрыть, спрятать. Как бы то ни было, когда я поняла, что происходило… - Макото уже… - Люмин не договорила тоже. Попытайся она договорить, она бы расплакалась. Она слишком четко все это до сих пор помнила. Десять тысяч лет прошло, а она все еще помнила лица ее погибших товарищей, ее разрушенный мир и то, как за пару лет цветущая человеческая цивилизация, рвавшаяся к звездам, цивилизация, созданная одной из этих звезд, превратилась в атомную пыль. Десять тысяч лет прошло, а она все еще помнила, как там, посреди руин, ставших ареной для последнего боя, их мама в последний раз обернулась на них с Итером — и улыбнулась им, светло, обнадеживающе и ярко, и выбросила их в открытый за их спинами портал, оставаясь один на один с чернотой, убившей их дом. ...близнецов тогда вышвырнуло в незнакомый мир, чем-то похожий на их родной. Вокруг была такая же зеленая мягкая трава и редкий молодой лесок, над головой было такое же голубое небо и такое же теплое солнце, воздух оставался на языке такой же легкой свежей сладостью, и на долю секунды это даже обдурило Люмин, умом еще не успевшую понять, что все закончилось. И это странное звеняще-пустое не-осознание, когда то, что поняла душа, еще не дошло до разума, продлилось один удар сердца, а потом тишина разорвалась их криком. Десять тысяч лет прошло. Кажется, это никогда не пройдет. - ...да, - выдавила из себя Эи, - было уже слишком поздно. Когда я примчалась, она доживала свои последние секунды. К тому моменту она уже потеряла сознание, и все, что я смогла — это попасть в ее разум… можете считать это чем-то вроде Царства Эвтюмии для простоты. Именно там мы и простились навсегда. Она сглотнула. Поджала губы. Видеть Райден Сегун — видеть Эи, раньше отстраненную и безучастную к человеческим жизням, такой открывшейся и разбитой было почти что страшно. (Где-то на краю сознания все еще мелькали отсветы маминых крыльев.) - ...я горько плакала, - все-таки собралась с силами и продолжила богиня, - даже в те последние мгновения я не могла ее понять. Почему она, а не я, пошла в Каэнри’ю первой? Почему она держала меня в неведении до последнего? Чтобы защитить меня?.. именно там и тогда я приняла решение сотворить свою вечность — и первым шагом я сохранила пространство ее сознания за мгновение до того, как оно полностью разрушилось, и вернула в Инадзуму. Первые несколько секунд даже Паймон не могла ничего сказать.) - На самом деле их было две, - Люмин ощутила чужое легкое удивление, пришедшее в ответ на ее слова, - Райден Сегун была двумя богинями — сестрами-близняшками Райден Макото и Райден Эи. Эи была той, что убила вас. Макото была той, о чьей добродетельности вы слышали. Почти никто не знал, что Сегун — это две личности, а не одна, так что не вините себя за недальновидность. Макото правила. Эи командовала армией. За пятьсот лет до… до того, что можно назвать «моим временем», произошел Катаклизм. Очень долго рассказывать, что случилось, но если кратко пересказать то, что мне известно — Селестия за что-то уничтожила Каэнри’ю, иномирное человеческое королевство без богов, и в итоге монстры, находившиеся там, вырвались в Тейват. Погибло очень много народу. В том числе и Макото, и Кицуне Сайгу, подруга Эи, и бесчисленные люди. И Эи… Эи справилась с этим, как смогла. Она решила, что любой прогресс, любое движение вперед неумолимо ведет к потерям, а значит, застой — единственный способ никогда больше никого не потерять. Она создала куклу, Райден Сегун, перенесла свое сознание в собственный меч и пятьсот лет медитировала, пока запрограммированная ею Сегун правила страной. «Это не могло привести ни к чему хорошему». - И не привело, - кивнула Люмин, грустно улыбнувшись краем губ — вот она, разница между главнокомандующей армией и правителем: то, что первой показалось хорошей идеей, второму сразу увиделось катастрофой, - в конце концов Сегун издала указ об Охоте на Глаза Бога. Эи это тогда одобрила и не стала препятствовать. По ее тогдашнему мнению, люди теряют в своей гонке за мечтой гораздо больше, чем потеряли бы, если бы сидели на месте и никуда не рвались, а потому Охота оправдана. И, как бы, технически это при некоторых допущениях так, но… «Но что это тогда была бы за жизнь?» Люмин согласно хмыкнула. На краю сознания послышался тяжелый печальный вздох. «Если бы только я дожил до тех времен, - сокрушенно шепнул Оробаси, - если бы только мог сам защитить Ватацуми и хотя бы попытаться вразумить Райден Сегун… да только что сожалеть впустую. Я не доживу. Да и, в конце концов, вы победили, и все стало хорошо — и я чую, что ты, маленькая богиня-чужеземка, сыграла в этой победе немаленькую роль. Спасибо тебе… мне радостно знать, что после меня за Ватацуми пусть ненадолго, но все же будет присматривать другое доброе божество». Доброе божество, да… Люмин и Итеру никогда не поклонялись, как богам. В основном потому, что никто и не знал, что они боги; точнее, как — те, кто мог поклоняться им, не знали, а те, кто знали, сами были богами. Да и, признаться честно, Люмин не думала, что такой богине — полубогине даже — как она, стоило поклоняться и возносить мольбы. Люмин не умела быть богиней. Люмин, всю жизнь защищаемая братом, так и осталась девятнадцатилетней девочкой, выброшенной из агонизирующего мира, и по-настоящему взрослеть начала только здесь, насильно оторванная от близнеца; Люмин не умела думать масштабами целых народов, Люмин не принимала возможность «обойтись малой кровью» и делала все, чтобы жертвовать не пришлось никем, Люмин была слишком злой, вспыльчивой и глупой, чтобы быть хорошей богиней. Да что там говорить, если даже их с Итером мама, самая лучшая богиня во всей мультивселенной по мнению Путешественницы, не проявляла свою божественность вплоть до последнего? Ее люди даже не знали, что их мир был создан вручную, а не развился из космической пыли сам по себе. Люмин не была богиней. Люмин была просто бездомной звездочкой-полукровкой, которую космическими течениями выносило то к одному берегу, то к другому. Но ей было по-теплому приятно от того, что другое божество обрело покой, зная, что она по-своему присматривала за его детьми. Интересно, если бы Оробаси не умер — ни в Войну Архонтов, ни в Катаклизм, - как бы прошло путешествие Люмин по Инадзуме? Стала бы чужая страна приветливее, если бы ее Архонтка не осталась совсем одна? Началась ли бы Охота вовсе? Если бы Оробаси не… - ...Оробаси, - позвала змея, задумавшись, Путешественница, - почему вы умерли? То есть, мне рассказывали, что вы первым напали на остров Ясиори, который уже находился в подчинении у сегуната, но… почему? Змей помолчал. «Земли Ватацуми, созданного из коралловой ветви с моего тела, неплодородны, - наконец ответил он, - они остались такими и в твое время. Тебе должно быть известно, как тяжело на этой почве вырастить достаточно продуктов для питания целого небольшого, но все же народа. Голод и болезни жили здесь вместе с моими людьми. Дети Ватацуми годами жаждали завоевать более плодородный остров Ясиори, но я сопротивлялся этому — я знал, что остров принадлежит Райден Сегун, и не хотел с ней войны. Я знал, что мы не победим. Но мои дети страдали. В конце концов, людские мольбы и-» Он резко замолк. Люмин напряглась. Что-то было не так. Почему он так внезапно оборвал повествование? Что он не мог ей рассказать? «...мне не осталось выбора, - собравшись с мыслями, продолжил бог, - мы собрали самый сильный флот, какой смогли, и отправились на Ясиори. Мы смогли его завоевать и даже поставить наместника, Тодзанно… а затем пришла Райден Сегун. Страшные битвы изранили этот остров. Своих товарищей теряли и мы, и она; я слышал, что погиб даже тэнгу-генерал Сасаюри, ее близкий друг… но ты и сама знаешь, чем все закончилось для нас». - Мусо но Хитотати, - кивнула девушка. «Мусо но Хитотати, - вторил ей змей, - Тодзанно был здесь, со мной, когда Сегун сразила меня. Он не стал убегать и принял смерть в бою, как король-наместник и истинный воин. Я не видел его гибели, но я знаю его, гордого мальчишку, и я знал, что он был здесь, когда разразился последний бой между мною и Сегун. И если погиб я, то Тодзанно… он не мог выжить. Но, быть может, хотя бы Моун и Аямэ… нет, не рассказывай мне их судьбу. Они смертные и рано или поздно покинут этот мир, а я уже мертв, а значит, где-нибудь и когда-нибудь я точно встречу их и расспрошу обо всем сам». - Кто заставил вас идти войной на Ясиори? Кроме ватацумийцев. Там ведь было что-то еще, что-то, что вы не договорили, верно? Что-то не складывалось. Что-то было не так. Люмин не давала покоя оборванная на полуслове фраза; там точно должно было быть что-то еще! Кто-то вынудил Оробаси. Кто-то, кроме его людей. И Люмин, кажется, уже даже поняла, кто. Молчание, повисшее между ними, давило на уши. «...тебе не нужно этого знать, - если бы мог, Оробаси точно бы печально, но непреклонно покачал головой, - мои люди и без того поплатились за мое безрассудство, за которое нести наказание должен был я один. Не заставляй небесный меч рубить и твою голову». - Значит, Селестия, - невесело хмыкнула Люмин и буквально ощутила чужой испуг — испуг за нее — пришедший от Оробаси, - они однажды уже попытались убить меня, так что они прекрасно знают, что я не питаю к ним никаких теплых чувств. Я знаю, что они сделали с Сал Виндагнир. Я знаю, что они сделали с Каэнри’ей, хоть пока и не разобралась до конца, за что. Я видела их шип на дне Разлома, но пока что не выяснила, что они там натворили. Хуже от знания об еще одном их злодеянии мне не будет. Я в глазах Селестии уже пятьсот лет как грешница. (И на этих словах Люмин почувствовала, как что-то, услышавшее ее,улыбнулось,
и от этой одобряющей улыбки у девушки по спине побежали мурашки.) Люмин почти что поняла, что то существо со дна Разлома — она все еще не была уверена до конца, что это чудовище и Рассказчица были одним и тем же созданием — хотело до нее донести. Сал Виндагнир уничтожила Селестия. Оробаси, возможно, тоже прокляла Селестия. Разве что рассказ о Чжун Ли не вписывался в общее повествование, но, может, это кто-то просто ненавидело Гео Архонта и воспользовалось шансом помучить его за то, что он с ним сделал, хоть Люмин и не знала, за что. Ее настраивали против Селестии точно так же, как Аяка настраивала ее против Охоты на Глаза Бога. Одно дело — знать, что Охота причиняет людям страдания, а Селестия уничтожила две страны; совсем другое — вживую видеть опустевшие, обезумевшие взгляды тех, кто потерял свой Глаз Бога, и обнимать рыдающего на могиле жены принца, только что похоронившего последнего человека на Сал Виндагнир. И если предположение Люмин о том, кто на самом деле заставил Оробаси напасть на Ясиори, подтвердится… Когда она вытащит Сяо отсюда — держись, Селестия. Ей даже не понадобится проходить все семь наций, как того хотел Итер — чтобы доказать твою вину, ей хватило трех.… : )
...Оробаси, видимо, поняв, что девушка не отступится, обреченно выдохнул. «Когда я еще жил в Энканомии, - начал он рассказ, - я нашел и прочитал книгу, называвшуюся «До Солнца и Луны». В ней рассказывалось о том, что было до Селестии. О Семи Владыках. О Первородном и его четырех Сияющих Тенях, пришедших в Тейват и изгнавших Владык после сорокалетней войны. О том, что раньше люди были едины. О Том-Кто-Пришел-Вторым и о войне с ним, в которую Энканомия и затонула и оказалась забыта всеми — и о второй Тени, единственной не оставившей их. Я узнал правду, но знание — это лишь половина беды. Что есть знание без возможности им делиться? Но я был богом. Я хотел вывести людей из Энканомии обратно на поверхность, под свет настоящих звезд и настоящего теплого солнца, и я мог это сделать; и Селестия знала это. Знала, что я мог поделиться своим знанием об истине. Нас обвинили в четырех богохульствах и восьми обманах живых душ. Мне разрешили взять все грехи на себя и пожертвовать собой, чтобы дети Энканомии смогли жить на поверхности и не были наказаны. Конечно же, я согласился. И когда люди стали молить о завоевании Ясиори, я понял, что это пришло время возвращать долги… я лишь пытался придумать, как не дать ватацумийцам погибнуть вместе со мной. Так и не смог». - ...и вы… - непонимающе шепнула Люмин, - не злитесь?.. «Злюсь? На кого?» - На Селестию. Они наказали вас за естественное желание знать правду! Разве это справедливо? Змей на это только глухо рассмеялся. «Девочка, - в его голосе звучала ласковая усталая улыбка, - у меня не осталось сил злиться на кого бы то ни было. Я бы злился, если бы Селестия не дала мне взять вину Энканомии на себя — но она позволила мне. Ватацуми жив. Может быть, я и должен злиться… но я умираю. У меня не осталось времени на злость. Но у меня осталось немного времени на радость». Немного времени на радость… Люмин, поняв, чуть улыбнулась. Может, так оно было к лучшему. «Злость — привилегия тех, кто выживет, - озвучил ее мысли Оробаси, - для меня она будет лишь ядом, а здесь, на Ясиори, его и без того предостаточно… когда я исчезну, я знаю, моя сила впитается в землю, и боль погибших воинов отравит ее, и меня страшит мысль о том, во что превратится остров, пропитанный этой силой. Но я лишь смею надеяться… я смею надеяться, что ты не оставишь его. Пожалуйста, если мои страхи сбудутся, помоги этой земле. Подари ей немного своего света. Ей хватит совсем чуть-чуть». (Так значит, они все ошибались. Татаригами было не его злостью — Татаригами было злостью людей.) - Я уже, - ободряюще улыбнулась Люмин, - Ясиори чист. Я вылечила его там, в своем времени. Не переживайте за него. Все уже хорошо. Оробаси тихо фыркнул. «Тогда… - в руках Люмин вдруг появилось что-то твердое, шершавое и немного тяжелое, - пожалуйста, возьми эти три веточки. Одна — для Райден Сегун. Скажи ей, что я не держу на нее зла и никогда не держал. Вторая — для малышки Кокоми. Скажи ей, что я горжусь и ей, и всеми детьми Ватацуми. А третья — для тебя. Я не знаю, чьи поиски завели тебя сюда и сейчас, ко мне, но я благодарен тебе. Теперь я могу уйти спокойно. Разыщи того, кого ищешь, и будь счастлива. Этот мир — такой счастливчик, если в нем появилась ты...» Люмин не смогла не улыбнуться. - Спасибо. Я обязательно передам ваши дары. И… спокойных снов. Змей тепло фыркнул. ...шепот далекого моря вплелся в шелест поднявшегося ветерка. Люмин открыла глаза. Их немного жгло, а еще ресницы были чуть-чуть мокрыми. Девушка опустила взгляд. В ее ладонях лежали три небольшие коралловые веточки, переливавшиеся перламутром в неярком солнце; Путешественнице подумалось, что ясной полнолунной ночью, такой, какая бывает только на Ватацуми, эти веточки засверкают во всей своей светлой красе. Одна переливалась из небесно-голубого в нежно-нежно-розовый, и Люмин мысленно отметила ее, как веточку для Кокоми; вот ведь, подумала с беззлобной ухмылкой девушка, бог — он даже в смерти бог, наверняка залез в ее память на секунду, чтобы хотя бы на уровне ощущений посмотреть, как обстояли дела на Ватацуми и не врала ли ему Путешественница, иначе как бы он понял цветовую гамму Священной Жрицы? Люмин даже не злилась на доброго пройдоху. Она осторожно, чтобы не сломать и не пораниться ненароком, убрала первую веточку в карманное измерение и приподняла на ладони другую, бледно-фиолетовую, как сирень — или даже скорее как глициния. Это точно была для Эи. Девушка попыталась представить реакцию Архонтки на такой подарок, но не сумела, а потому просто убрала веточку к ее двухцветной сестре. Третья ветвь… Третья ветвь поблескивала золотом с молоком и мерцала светло-нефритовыми прожилками, и у Люмин сжалось сердце. Девушка прикрыла глаза и медленно выдохнула, убирая коралл в пространственный карман. Спасибо, Оробаси. Спасибо за пожелание удачи. Когда она вытащит Сяо и выберется, она обязательно всем расскажет, что до последней секунды вы никому не желали зла. Даже Селестии. Даже им… - ...эй, - позвала в пустоту Люмин, - ты слышишь меня. Я знаю, ты слышишь меня. Что с Сяо? Где ты его держишь? Он в порядке? Она замерла, ожидая ответа — хотя, будучи предельно честной, она не надеялась, что ей ответят. Она даже не была до конца уверена, что ее правда слышали, но не хотела этого показывать; как говорят, блефуй, пока блеф не станет правдой, значит, если притворяться, будто ты знаешь, что делаешь, то в какой-то момент ты правда будешь знать, да? Может, то чудовище из Разлома, поверив внешней уверенности Люмин, правда ответит ей? Вряд ли, конечно. Люмин сама своей уверенности не верила. ...а потом пустота рассмеялась ей в ответ.Конечно же он в порядке, звездочка. Мне нет причины его убивать. Он тут, рядышком со мной, в анабиозе. На нем нет ни одной новой царапинки.
Сяо был жив. Сяо был жив! Она была права, он был жив!!! Великие Семеро, Сяо был жив, Сяо был жив, жив, жив… - ...значит, это все-таки была ты, Рассказчица, - тут же придя в себя после которого ступора, мрачно хмыкнула Люмин, - это ты поймала нас в Разломе?Я, звездочка. Кто же еще? Вы с малюткой Е Лань разбудили меня, когда ты сначала ударила по шипу и призвала змея руин, а затем Е Лань вбила шип в землю. Хотя, пожалуй, «разбудили» - неверное слово. «Освободили» будет ближе к правде. Я никогда не спала.
«Освободили» из ее уст звучало жутко. Особенно учитывая то, что Люмин понятия не имела, с кем имела дело — только ощущала, что с кем-то древним, может, даже гораздо старше нее, и очень сильным. - Селестия использовала Чжун Ли, чтобы запереть тебя здесь? - предположила девушка, глядя куда-то вперед себя и не фокусируясь на том, что видела; у правого края обзора белело тело гигантского змея, а впереди синело море — больше Путешественница не различала, сосредоточенная на разговоре.О, нет-нет-нет. Моракс тут совершенно не причем. Я его недолюбливаю, это ты верно подметила, но совсем по иным причинам. Насчет же Селестии… можно и так сказать. В том плане, что она заперла меня здесь. Хотя, конечно, она меня не то чтобы заперла, да и не то чтобы это была Селестия целиком… но это уже не имеет значения. Я нашла способ снова добраться до них.
- Через меня, - утвердительно произнесла Люмин.Через тебя.
В голосе Рассказчицы звучала непривычная спокойная улыбка. - Почему именно я должна тебе помочь? - спросила Путешественница, - я знаю тебя?Знаешь ли ты меня? Что ты подразумеваешь под «знать»? Знать — это слышать столько историй обо мне, что иметь дерзость считать, что после них ты понимаешь меня, словно мы говорили друг с дружкой? Или знать — это хотя бы раз увидеться лицом к лицу? Или, может, знать — это хоть как-то познакомиться, даже не видевшись никогда? Слышала ли ты истории обо мне? Определенно. Их почти что и нет, в Тейвате так и вовсе осталась лишь одна крохотная история, даже не история — присказка, не больше, но она так плотно въелась в людскую речь, что прожить год и не услышать ее ни разу просто невозможно. Ты знаешь даже больше, чем только истории обо мне. Ты ходила по моему храму, ты лазала по остовам моего дома; так что, если одних историй достаточно для того, чтобы знать кого-то, то ты точно знаешь меня. Знакомы ли мы с тобой? Конечно же. Мы говорим сейчас. Было бы странно утверждать, что мы незнакомы, если мы вот прямо сейчас разговариваем. Видела ли ты меня лично? Нет. В Тейвате тех, кто видел меня, можно пересчитать по пальцам одной руки, помнят меня, может быть, двое, а тех, кто ни разу не сожалел о том, что встретился со мной, и вовсе нет.
- Последнее неудивительно, - пробурчала Люмин. Рассказчица умиленно хихикнула.Ты думаешь, что я смеюсь над тобой, не так ли, звездочка?
Люмин пожала плечами, не отрицая. Люмин не думала. Люмин была на все сто процентов уверена, что Рассказчица издевалась над ней; она ответила на вопрос, и поэтому к ней претензий и обвинений в избегании темы быть никаких не могло, но попутно с ответом она заболтала Путешественницу непонятной витиеватой философией, не имевшей, по-хорошему, никакого практического отношения к разговору, от которой Люмин хотелось сморщиться. Рассказчица знала, что Люмин не могла не плясать под ее дудку. У нее все еще находился в заложниках Сяо — но он хотя бы был жив и всего лишь погружен в анабиоз. Жив, великие Семеро, жив… девушка впервые за недели, прошедшие с его пропажи, испытала настоящее облегчение. И то есть, если говорить напрямую, Люмин не знала, насколько она могла верить словам… существа — она все еще не была уверена, богиней Рассказчица была или чем-то еще — о том, что на Яксе не появилось ни единой лишней царапки, но… Как будто у нее был способ проверить. В этот раз Рассказчица ничего не сказала в ответ на жест девушки, только ощущение чужого теплого ехидства щекоткой отдалось где-то в груди. Люмин недовольно поморщилась.Звездочка, а ты когда-нибудь думала о том, что электро — это элемент не молнии? Благодаря именно тебе, кстати, малютка Вельзевул наконец-то начинает становиться полноценным воплощением своей стихии. Я благодарна тебе.
...что? - Внезапно, конечно, ничего не могу сказать, но… ты о чем? - непонимающе нахмурилась Путешественница. На краю сознания зазвенел чужой умиленный смех.Я о том, что электро — это не молния, я же сказала. Мне просто вспомнилось, как ты открывала ловушку и рассказывала о том, что думаешь о каждом элементе. Разве не будет честно, если я тоже поделюсь мыслями о своей второй любимой стихии? Электро — это энергия. Смотри, звездочка. Электро всегда представляли две богини, Вельзевул и Баал, Эи и Макото. Наверняка ты уже успела понять, что у них была интересная особенность: они обе стремились к совершенно разным вещам, но при этом называли их одним именем. Вечность. Вечность Эи — это неизменность, покой, стагнация; вечность Макото — постоянная переменчивость, мерцание кадров кинопленки. Ничего не напоминает? Это же буквально закон сохранения энергии. Его физическое воплощение. «В замкнутой системе энергия не появляется из ниоткуда и не исчезает в никуда; она может только переходить из одного состояния в другое». Когда сестер было две, они поровну делили между собой этот закон. Эи олицетворяла собой первую половину, постоянность, равновесие. Всякая система стремится к равновесию. Вот только равновесие Эи, не уравновешенное, и да, я сказала так намеренно, изменчивостью Макото — это состояние, когда ничего не происходит. Ничто не меняется. Все тела находятся на своих местах, ничто не убавляется и не прибавляется. Никаких потерь. Никакого горя. Термодинамическое равновесие, максимальная энтропия, конец всех реакций и всякого движения. Покой. Тепловая смерть вселенной в пределах Инадзумы. Впрочем, чем тебе не вечность, не так ли? Это точка устойчивого равновесия; замкнутая система из состояния тепловой смерти сама по себе никогда не выйдет, потому что абсолютно все реакции прекращены. Ничто больше никогда не произойдет. Но, как сказал Оробаси, что это была бы тогда за жизнь? Вечность Макото — это вторая часть закона. Энергия постоянно перетекает из одного состояния в другое, из материи в тепло, из тепла в движение и так без конца. Люди рождаются, живут и умирают, но из их костей прорастают цветы, а их плотью питаются грибки; цветы питают насекомых и зверей, и цикл жизни проходит оборот. Макото знала, что каждый момент — это неповторимое чудо, закономерный итог всей истории до него и прочное основание всей истории после него, и потому он бесценен. Но изменчивость без постоянности — верный путь к смерти; если система незамкнута, если энергия может утекать из нее, рано или поздно она утечет, и система погибнет. Постоянство без изменчивости — смерть. Изменчивость без постоянности — смерть. Пятьсот лет Инадзума была мертва, пока не пришла ты и не вдохнула в нее новую жизнь. Ты разомкнула систему, выбила ее из состояния тепловой смерти, дала тот необходимый толчок энергии, который вновь запустил все процессы; теперь система вновь в равновесии, но больше не мертва. Макото нет, но Эи наконец-то впустила в себя ее идеал вечности. Впустила в себя изменчивость и моментальность. Ты заставила Эи стать полноценной самодостаточной вечностью, звездочка. Я благодарна тебе.
- Для чего ты рассказываешь мне все это? - медленно и настороженно произнесла Люмин, - кто ты вообще?Ты сама же и ответила на свой вопрос. Я отвечаю тебе, кто я. Или хотя бы что я за личность — впрочем, сейчас для тебя это равноценные утверждения, не так ли? Я всегда любила этих сестренок почти как своих дочерей. Но Макото все-таки мне была ближе — ее моментальность была тем, что я понимала, как никто другой. Все в этом мире суть есть момент, неповторимый, уникальный и между тем неизбежный. Каждое состояние мира отделяет один лишь вдох, один перещелкнутый с нуля на единицу регистр, безразмерно маленькая точка на шкале времени. Все есть момент — яркая вспышка молнии рассекает небо, дуновение ветра срывает листок, заклинание крошится под твоими ногами, отпуская тебя во тьму… все есть момент. Даже то, что мы с тобой сейчас говорим.
- ...у меня стойкое ощущение, что ты дуришь меня, - недовольно помотала головой Люмин, - у меня болит голова и мне подсознательно не нравится то, что ты говоришь, но я не могу понять, почему, и не могу придумать контраргумент. Если это — то, как ты себя описываешь, то я почти что согласна с Селестией в том, что тебя здесь заперли, потому что ты угроза человеческому обществу. И моему рассудку заодно. Рассказчица весело хихикнула - а затем Люмин легонько щелкнули по затылку. Девушка застыла, чувствуя, как мышцы сковало страхом.Хватит думать, звездочка моя. Тебе пора идти дальше.
И мир выключился.