In my heart, in my heart, in my head

… . . .

Ты можешь открыть глаза, звездочка.

Ты жива.

. . . . . .

Ты в безопасности. Твое зрение в порядке.

Ты в порядке.

В порядке?.. («Мам, мне страшно...») ...о, нет. Она не была в порядке. («Мам?..») Она нисколечко не была в порядке. Девушка со свистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Фантомный привкус гари мерзкой горечью лип к пересохшему нёбу и языку. - ...ты… я могу понять, - Люмин подтянула к себе руки; ладони уперлись во что-то гладкое и мокрое, как залитое водой стекло, а перчатки прилипли к коже, - почему ты можешь не любить Чжун Ли. Я могу понять, почему ты показала мне Сал Виндагнир и Оробаси. Но что тебе сделала Нахида?!

Почему ты думаешь, что маленькая Нахида что-то мне сделала?

- Ты ведь переносила меня во времени, чтобы я встретилась с Имунлаукром и Оробаси, я верно поняла? Да. - Тогда почему ты в этот раз не перенесла меня раньше?! - рявкнула Люмин, - на два часа?! На час?! Да хотя бы на полчаса?! Почему ты не заставила голоса — и не смей мне говорить, что они не подчиняются тебе — сказать мне сразу, что Рукхадевата умирала и что мне нужно было спешить?! Если бы я пришла раньше, я бы успела ее спасти!

Разве она погибла от того, что ты именно не успела ее разыскать?

В горле застрял неродившийся крик. Ей хотелось кричать. Во всю глотку, чтобы горло как наждаком разодрало, чтобы оглохнуть от собственного голоса, чтобы невидимая Рассказчица отпрянула, испуганная чужой яростью, чтобы разорвать грудную клетку и вытащить из нее жгучий клубок злости и горя, который ее тело не могло вместить, чтобы ее крик заглушил шептавшую ей злые слова совесть, чтобы не слышать, не слышать, не слышать - но из горла вырвался только горький задушенный рык. Рассказчица была права. Она убила Рукхадевату. Она не «не успела». Она не «пришла слишком поздно». Она просто оказалась слишком слаба. Подставилась под удары гончих. Не защитила Нахиду. Вынудила Рукхадевату прийти ей на помощь и истратить последние крохи сил. Она убила Рукхадевату. Точно так же, как почти убила Сяо. Ей не хватило сил. Она была слишком слаба. (Нахида, маленькая, прости ее, пожалуйста, прости ее, она не хотела, она не хотела лишать тебя мамы, она знает, каково это — терять маму, она ни за что бы не заставила тебя пройти через это, будь на то ее воля, она не хотела, ей жаль, ей так жаль, прости ее… ...только кому теперь нужны были ее мольбы о прощении?..) Люмин сглотнула. Шумно выдохнула ртом. Глаза жгло сухостью. (Это она виновата. Она во всем виновата. Все из-за нее. Рукхадевата погибла из-за нее. Сяо остался в Разломе из-за нее. Если бы она была сильнее, внимательнее, если бы она лучше координировала свои атаки, если бы она лучше управлялась со своими тремя элементами, если бы она лучше отбивалась от призраков, все было бы хорошо. Если бы только Сяо, Паймон, Янь Фэй — если бы только все знали, скольких людей Люмин убила… Что на родине. Что в бесчисленных мирах, злой случайностью повстречавших ее на своем пути. Что в Тейвате, в который она влюбилась, как в родной дом. Везде, где она появлялась, она забирала жизни тех, кто доверился ей. Она убила Рукхадевату. Она вынудила Сяо пожертвовать собой. Все из-за нее.)

Не переживай, моя звездочка. Ты не убила Рукхадевату. К тому моменту, как ты появилась в Тейвате, она уже была давно и бесповоротно мертва, а Нахида правила Сумеру пять сотен лет. Ты здесь ни при чем. Твоя совесть чиста.

...она смеялась над ней, да? - Если я… - дрожаще выдохнула Путешественница, все еще жмурясь, - если я, по-твоему, не убила Рукхадевату, если она уже «была мертва», то… то какого черта?.. зачем ты мне все это показала? Зачем ты перенесла меня туда? Чтобы помучить? Рассказчица знала о прошлом Люмин, девушка голову могла на отсечение дать, что эта тварь все знала. Она создавала комнаты кошмаров, копаясь в чужой памяти так легко, как будто это была ее законная собственность, она вытаскивала все самое глубокое, самое потаенное, как можно дальше затолканное и лепила из этого сцену своего кукольного театра — она не могла не знать, что Люмин пережила. Не могла не знать, что стало с ее народом, родителями и сотнями тех, кого она во множестве пройденных миров не сумела защитить. Если не было никакого смысла пытаться спасти Рукхадевату, зачем Рассказчица вообще перебросила ее в Сумеру? Измучить ее? Что Люмин ей сделала? Что они все ей сделали? Кем вообще была Рассказчица?.. (Что-то… что-то начинало складываться со скоростью падающего домино. Рассказчица с симпатией относилась к Сал Виндагнир и Инадзуме. Она любила сестер Райден. Она, если слова голосов говорили хоть о чем-то, презирала Чжун Ли. Она могла читать память, перебрасывать во времени, останавливать мгновение — и, кажется, мгновения были тем, что она любила больше всего...)

Как раз-таки потому, что в настоящий момент Нахида правит Сумеру. Именно ты спасла ее от заражения. Ты можешь гордиться собой. Сумеру обязано тебе своим живым и невредимым божеством.

...губы искривила горькая ухмылка. Понятно. - Так вот, значит, что, - хмыкнула пусто Люмин, - вот, значит, что. Это было просто предрешено. Что бы я ни делала, я должна была оказаться там. Спасти Нахиду. Не спасти Рукхадевату. Уговорить Имунлаукра не умирать, но при этом не догадаться выдернуть шип из горы прямо тогда же, оставив его там торчать еще двадцать шесть веков. Поговорить с Оробаси и очень удобно забыть о том, что я могла бы очистить Татаригами в момент его зарождения. Все просто… предрешено. Сделанное мною в настоящем не может быть сделано раньше, не так ли? Со всеми своими силами ты неспособна помочь мне изменить то, что должно случиться. (...она была не в ладах с Селестией — настолько не в ладах, что небесные боги заперли ее здесь, так глубоко под землей, как только смогли, и сверху прибили шипом, чтобы точно не выбралась… Глубоко под землей… не в ладах с Селестией… близка с сестрами Райден, тепло относится к Оробаси и Сал Виндагнир — хотя последнее, может быть, просто жалость к такой же, как она, жертве небесных богов… Переносит во времени. Странная фиксация на понятии мгновения. ...мгновение... «...она была мгновением. Она была каждым мгновением. Она была мерой тысячи ветров, солнца и луны. Она была каждой секундой счастья, каждым мгновением тоски, каждой минутой одержимости. Каждой вспышкой бреда.»)

А ты умеешь соображать быстро, когда надо. Но да. Изменить случившееся уже давно не в моих силах.

Но вот за настоящее и будущее я с Селестией еще вполне способна побороться. Что я и сделала, раз уж про это зашла речь. Отвоевать твою судьбу у небесных богов было не так-то просто, честно говоря.

(«Единственная, кто никогда не покидала нас, была...») - Если тебе это далось так нелегко, то какого черта ты влезла? - шепотом прошипела девушка — внутри все тянуло и дергало от злости, как от загноившейся раны, - если ты так хочешь, чтобы я свергла Селестию, то привет, я и так собиралась это сделать! Я знала про Сал Виндагнир. Я знала про Оробаси. У меня были книги из Энканомии, и «До Солнца и Луны» я даже краем глаза проглядела. Ты ведь смотрела мою память, ты наверняка должна была увидеть, что я Селестию с самого начала не любила, ты знаешь, что мне рассказали историю про Жемчужину и брата с сестрой, что я знаю, кто такая Блюстительница Небесных Принципов и что Селестия с ней сделала, ты все это знаешь, так какого черта? Зачем ты забрала Сяо?! Зачем ты держала нас здесь?! Зачем ты мучила Сяо, Паймон и Янь Фэй, зачем ты довела все до того, что даже Е Лань потеряла надежду?! Что тебе все это дало, если я, ради которой ты аж пошла против Небесного Порядка, так и так собиралась в конечном итоге биться с Селестией?! Какого черта?! Какого черта, Кайрос?! Выдох. Дрожащий сиплый вдох. Выдох. Приподняться на руках. Выпрямить локти. Перчатки прилипли к коже.

Истарот.

...что?

Истарот. Это мое настоящее имя.

Кайрос. Торатси. Токое Ооками… Тысяча ветров времени. Неутихающий ветер. Владычица ветров, Матерь ветров, Богиня мгновений. Меня называли по-разному. Но тебе можно звать меня настоящим именем.

Ты быстро догадалась, стоит сказать. Я приятно удивлена.

Насчет же того, зачем я все это делала… я же уже говорила, звездочка моя. Мне больше неподвластно случившееся. В твоем времени Рукхадевата и Оробаси мертвы, а Имунлаукр жив; Рукхадевата отдала всю себя на то, чтобы излечить тебя от ран и защитить Нахиду, Оробаси был разрублен Эи, но ушел с миром благодаря твоим утешениям, а Имунлаукр не покончил с собой потому, что поклялся тебе дожить.

- Ты могла хотя бы предупредить меня о том, что я ничего не смогу исправить? - вдох, выдох, сглотнуть; мышцы сводило раздражением и злостью, в горле першило от фантомного пепла, а одежда холодной пленкой липла к телу, - хотя бы, не знаю, для очистки совести?

Тебе бы правда помогло знание, что, как ни пытайся, ты не спасешь тех, кто уже мертв?

Вдох. Выдох.

Такова была твоя судьба, Люмин. Биться в воздухе с Двалином, заставить всех объединиться против Осиала, на последнем издыхании брести прочь из Тэнсюкаку, опираясь на плечо Синьоры, добраться до самого дна Разлома, провалиться еще ниже и оставить там Сяо — все ради того, чтобы затем убедить Имунлаукра жить, спасти Нахиду и успокоить Оробаси. Твои страдания привели к тому, что в итоге ты спасла как минимум двоих. Разве оно того не стоило?

Вдох. Руки сжались в кулаки. Выдох.

Смерти были предрешены. Никто не мог спасти Рукхадевату. Никто не мог отменить Мусо но Хитотати, убивший Оробаси. Никто не мог остановить шип Селестии, заморозивший Сал Виндагнир. Ты сделала то, что должна была сделать, чтобы получить свое настоящее. Твоя совесть чиста. Ты можешь жить дальше со спокойной душой.

Вдох… ...выдох… ...открыть глаза. Она поначалу даже не узнала себя в водяном зеркале. Она так давно себя не видела. Когда-то ярко-золотые волосы потускнели, потеряв весь блеск и превратившись в спутанную блеклую солому. На щеках едва заметно мерцала серебром пыль. С длинных прядей, потемневших от влаги, стекала маленькими каплями вода; на мокром платье бурели налипшие огрызки листьев и травинок, щепки-занозы иссохшей коры и грязь. А ее глаза… Значит, это не свет в обители играл с ней тогда. Ее глаза и правда потухли, став такими же, как у Чайльда, матовыми. ...в волосах несмело поблескивала янтарем бабочка. Люмин, оторопев, словно в первый раз увидев, едва-едва дотронулась кончиками пальцев до украшения. По руке как будто промчался заряд электро. Все хорошее, что ей приглянется в нем, пусть берет без остатка — он отдает ей все… ...Люмин на выдохе измученно улыбнулась, чувствуя, как сердце сдавило невидимыми тисками, и осторожно поднялась на ноги, жмурясь на загудевшую голову. Она ему тоже все, что хорошего в ней осталось, отдает до конца. Она пришла сюда за ним. Даже если она больше не сможет спасти никого на свете, хотя бы Сяо она должна вернуть домой — его смерть еще не была предрешена. Она найдет Сяо, она возвратится с ним в Ли Юэ, и все станет хорошо. Она вымолит прощение у Нахиды — или хотя бы попытается загладить свою вину перед малышкой. Она отдаст Кокоми и Эи веточки Оробаси и обязательно расскажет, что в свои последние секунды он никого не винил. Может быть, она сходит в Ассамблею Гуйли и перечитает заповеди с каменных скрижалей; может быть, ей удастся вытащить на прогулку господина Чжун Ли, и он расскажет ей, как когда-то здесь, на месте Тростниковых топей, жили его и Гуй Чжун люди. И она обязательно разыщет бродячего короля и вернет ему меч, цветок и корону, отдаст ему кубок, перо и снежные часы и наконец-то назовет настоящим именем. («Мам, мне страшно...» Прости. Прости ее, маленькая, пожалуйста, прости ее, она… она не хотела. Она знает, что такое терять родных. Она потеряла свою родину. Она потеряла и папу, и маму, и сокомандников, и весь свой народ, она знает, какая это оглушающая, отупляющая боль и как долго потом непонятно, как жить. Если бы только она была сильнее, более умелой, если бы лучше управлялась со своими стихиями- ...нет. Ничего бы не изменилось. Ее мама мертва. Рукхадевата мертва. Сожаления не вернут погибших. Тех, кто умер в настоящем, по законам Тейвата в прошлом уже не спасти. Прости ее, Нахида, пожалуйста, прости ее...) Она пришла сюда за Сяо. Она его вернет. А что до Истарот… Люмин так и так собиралась в конечном итоге идти против Селестии. Истарот только укрепила ее в этой мысли, не более. Сколько бы ей испытаний ни осталось — Люмин вытерпит. Ради Сяо. Ради Паймон, Янь Фэй и всех тех, кого она бросила. А Истарот пускай подавится. …Люмин огляделась. Вокруг нее расстилалась пустота — беловато-серое небо ровным, как будто отрезанным на станке горизонтом отделялось от ртутно-зеркальной глади воды, тонким слоем покрывавшей что-то твердое и отчего-то за водой не просматривавшееся, как будто твердой была сама вода; может быть, так оно и было. Может, Люмин стояла на гигантской невидимой гидро-платформе, по какой-то причине сменившей цвет с насыщенно-синего на невнятный серый. Если до этого было Сумеру, то сейчас… получается, судя по количеству воды, Фонтейн? Но где тогда была леди Фокалор? Люмин не слишком-то верилось, что в Тейвате действительно существовало такое огромное пустое пространство, потому что, ну, зачем ему быть? Это не выжженная Катаклизмом пустошь, это не ошметки сметенных катастрофой городов, это просто водная гладь и белое небо, больше ничего. Значит, скорее всего, это был сон леди Фокалор; но где тогда была она сама? Или, как господин Чжун Ли, она должна была появиться позднее? Ладно. Отбой. Люмин все равно не могла никак повлиять на то, появится Гидро Архонтка или нет, а если да, то когда. Появится — хорошо. Не появится — еще лучше. Венти она не нравилась, из-за чего Люмин заранее относилась к богине справедливости с некоторой опаской. Впереди где-то вдалеке маячили очертания телепортационной арки; что было изображено в ее проеме, девушка разглядеть не могла. Поэтому она просто пошла вперед. Сапоги мокро хлюпали по водной глади, негромко стуча каблуками по платформе. («Мам, смотри, это Люмин, она тебя сейчас вылечит...» Девушка сглотнула. Тех, кто мертв в ее времени, нельзя спасти. Над прошлым и настоящим не властна даже Истарот — Истарот, единственная оставшаяся с энканомийцами, Матерь тысячи ветров, богиня самого времени. Она что-то говорила о том, что она еще могла побороться с Селестией за будущее и вроде бы как даже настоящее… Значило ли это, что невозможность изменить случившееся, что сама судьба — это творение Небесного Порядка?..) ...на краю сознания послышался тихий грудной смех.

Даже если ты больше не сможешь никого спасти, то хотя бы своего возлюбленного ты вернешь… ты так дорожишь маленьким Яксой. Меня почти пугает то, как после всего увиденного ты все еще считаешь, что твоя главная цель — спасти Сяо.

- Сяо — мой жених, - глухо рыкнула Люмин, - я не знаю, сколько ты тут просидела и как много ты успела про людей забыть, но обычно мы, смертные и тем более — живущие рядом с ними бессмертные, очень любим тех, с кем собираемся по собственной воле прожить всю оставшуюся жизнь. Естественно, мне важно его вернуть. Естественно, что это все еще моя первоочередная задача. Она не перечеркивает то, что я ненавижу Селестию, она не перечеркивает то, что я собираюсь накопить сил, свергнуть Небесный Порядок за все то, что он сделал, и восстановить справедливость там, где я еще могу — она ничего из этого не перечеркивает. Просто возвращение Сяо — это то, что я могу и должна сделать прямо сейчас. Я полезла к тебе ради него. Я терплю твои издевательства ради него. Я люблю его, и мне нужно его вернуть, конец высказывания.

Любишь, говоришь?

- Если ты надеешься заставить меня думать, что я не люблю его, то иди в Бездну. Мои эмоции и чувства я знаю лучше кого бы то ни было. Если бы она его не любила, она бы в жизни не вернулась на дно Разлома. Если бы она его не любила, она бы не потеряла столько времени, лежа в полной апатии, и не попыталась бы два раза свести счеты с жизнью от отчаяния. Если бы она его не любила, его пропажа не выбила бы ее настолько сильно из колеи. Люмин знала, что она любила Сяо. Иначе бы ее здесь, посреди залитого стальной водой ничего, не было. Шагать. Шагать вперед. К арке. Ей нужно было идти вперед. Еще три испытания — Фонтейн, Натлан и Снежная, если Люмин правильно поняла принцип — и она доберется до Сяо. Вперед.

Что будет, если я скажу, что тебя сюда привела не любовь, а вина?

...Люмин усилием воли заставила себя не сбиться с шага. - Одно не исключает другое, - парировала, собравшись с мыслями, Путешественница — а грудную клетку вдавила внутрь странная пустота, - когда ты любишь кого-то, ты чувствуешь вину, если ты обидел его. Я оставила Сяо здесь. Я люблю его, поэтому я чувствую вину за то, что не смогла не дать ему оказаться в твоей ловушке. Вина и любовь — не взаимоисключающие понятия, как бы.

Как ты там говорила… горе — и жертвенность, и все, что из любви рождается, так? Из любви рождается столько великих вещей. Подвиги. Героизм. Во имя любви кладут свою судьбу на алтарь спасения тех, кем дорожат, во имя любви идут свергать тиранов без оглядки на собственную жизнь, во имя любви кидаются в ловушки…

Во имя любви растягивают войну, бросая в ее жернова человека за человеком, семью за семьей, и совершают одну ошибку за другой ради крохотного, стремящегося к нулю шанса исправить самую первую ошибку, лишившую тебя счастья. Во имя любви сдаются тьме и уходят в тень, лишь бы твоя любовь не жертвовала собой на твоих глазах. Во имя любви продолжают жить, год за годом, столетие за столетием, тысячелетие за тысячелетием, пока однажды не превращаются в монстра хуже тех, что убивали твоих любимых людей.

Что это, звездочка моя? Любовь? Или, быть может, вина? Или отчаяние? Или пустота там, где билось сердце, а вместо души — туманная память о том, что у тебя когда-то было?

И что тогда движет тобой?

(«Мам, мне страшно...» «Этот мир такой счастливчик, если в нем появилась ты...» «Не суди меня, Путешественница». «Тогда я клянусь дожить». «Я знаю, что значит сражаться до конца. Я справлюсь». Что двигало ею?.. Что за глупый вопрос. Она уже отвечала на него. Любовь. У нее была любовь, а из любви родилась вина за то, что она бросила Сяо здесь, за то, что она забрала у Ли Юэ защитника, а у Чжун Ли, Янь Фэй, мадам Пин и многих других — соратника, товарища, ученика и друга. Она любила Сяо. Она винила себя за то, что он остался в Разломе. Она вернулась за ним. Все было просто.)

Любовь и вина, говоришь… тогда ответь мне на один вопрос.

Ты любишь Паймон, Янь Фэй и вообще всех тех, с кем тебя свела жизнь?

К чему э- Вода в паре-другой десятков шагов впереди вдруг взметнулась, брызнула каплями, собралась в несколько сгустков — какие-то покрупнее, какие-то помельче, — принялась стремительно принимать очертания мебели и сложилась в… ...это была ее- нет, их, Сяо был жив, эта комната все еще принадлежала двоим — это была их комната. Незаправленная кровать. Столик у изголовья. Крохотный бутылек близко к уголку, неловко махнешь рукой — и травяное лекарство рухнет, рассыпаясь осколками, на деревянный пол. Сердце сжало узнавание и неясная тревога. (В прошлый раз видения не кончились ничем хорошим.)

На свете жил юный служитель богов;

Любимую деву спасти от оков

Он жаждал, и ради счастливой улыбки

Он дьяволу душу продать был готов.

Чтоб казни девицы случиться не дать,

Он тьме разрешает их город забрать;

Но чрево пожара ту деву пожрало -

Та бросилась в пламя невинных спасать.

Дьявол рассмеялся — что будешь делать?

Исправлять ошибку, тот жрец ответил -

Помоги мне, тьма, верни к жизни деву,

А взамен бери, что найдешь на свете.

Поэты говорят, что мир спасется любовью,

Но видишь ты сама, к чему любовь привела -

Пять сотен лет горя

И смерти раздолье

Его любовь родила.

Последний водяной сгусток сложился в Паймон. Люмин замерла. - ...Люми? - феечка, только-только влетевшая в комнату, тут же кинулась к пустой кровати, сдернула одеяло и в ступоре уставилась на пустое место там, где должна была спать ее подруга, - ...ушла без предупреждения? Но куда? Решила вернуться к поручениям так резко? Но она же почти все время спала, совсем ничего не ела, ее же любая попрыгунья растерзает! И даже Паймон с собой не позвала! У-у-у, Паймон этого просто так не оставит! Паймон ее сейчас же найдет и вернет на место, чтобы не убегала куда ни попадя и наконец-то начала нормально есть! Паймон для кого суп варить все это время училась, а?! Паймон сердито фыркнула, нервно оглядев комнату, словно ожидала в любой момент увидеть спрятавшуюся где-нибудь Путешественницу, хихикавшую над подругой, купившейся на ее розыгрыш. Ее взгляд остановился на бутыльке. Феечка подлетела к столу. Взяла баночку и повертела перед лицом, рассматривая с придирчивым прищуром. Перечитала прицепленную к крышке-дозатору этикетку. Пригляделась… ...и, неверяще взявшись за крышечку и на пробу чуть-чуть ее потянув, застыла. Крышечка двинулась. Совсем слегка, но двинулась, с характерным звуком тихо щелкнув об крупную стеклянную резьбу. Будь она плотно завинчена — так, как она и должна была быть завинчена, ее предполагалось открывать, не снимая полностью вместе с дозатором — она бы не пошевелилась ни на микрон. - ...Люми?.. - Паймон, я- Шаг — и девушка с оборванным вскриком ухнула по колено в то, что скрывала серая вода. Что-то густое почти до твердости, холодное и мокрое тут же крепко обняло ее за голени и отказалось выпускать, не давая двинуть ногой ни вверх, ни в сторону. Только стоять на месте. Стой и смотри. (Смотри, что твоя безрассудная любовь наделала.) - Люми?! - Паймон тут же отставила бутылек на место, словно увидела залитую в него вместо лекарства кровь, и заметалась по комнате, - Люми!!! Не смешно!!! Она бросилась к шкафу и распахнула дверцы. - Люми, если ты тут спряталась, то выползай немедленно!!! Слышишь меня?! Выползай сейчас же! Если ты не выйдешь через десять секунд, Паймон тебя очень больно укусит и всем обязательно расскажет, за что! Бай Чжу в первую очередь! Отсчет пошел! Кинулась обратно к кровати и едва не шлепнулась коленками об пол, заглядывая под мебель. - Люми, Паймон вообще-то знает, что в чайнике безмятежности можно слышать внешние звуки, и как только Паймон найдет, где ты спрятала чайник, Паймон тебя оттуда за шарф вытащит! Взлетела и метнулась к ванной комнате. - Паймон сейчас всю гостиницу на уши поднимет! Паймон серьезно! Янь Фэй очень много Паймон рассказывала о том, как ухаживают за людьми в нестабильном эмоциональном состоянии и что может случиться, если за ними не уследить! И твое состояние Паймон оценивает как самое нестабильное из всех самых нестабильных! И если ты посчитала, что пошутить о том, что ты решила отравиться настойкой лилии калла, а потом передумала и пошла сводить счеты с жизнью каким-то иным способом, было очень хорошей идеей, то ты оч-чень сильно ошиблась!!! Вылезай немедленно! Паймон кусаться будет! На последних выкриках ее голос задрожал, пару раз сорвавшись на надрывный визг. Паймон вымелась на балкон. Опасно перевесилась через резные ограждения, заглядывая вниз. Вернулась, потерянно озираясь. - Люми-и, - севшим шепотом протянула малышка и коротко шмыгнула носом, - Люми, правда, не смешно… Паймон сейчас- Паймон сейчас Верр- нет, Паймон сейчас Янь Фэй позовет, раз ты по-хорошему не хочешь! Янь Фэй тебя живо разыщет! Ну держись! Образ Паймон растворился, вернувшись в родную стихию бесформенным сгустком воды. Люмин сглотнула, промаргиваясь. Глаза горели. Паймон видела. Господин Чжун Ли ошибся тогда. То, что они с Янь Фэй ничего феечке не сказали, никак не повлияло. Паймон все видела сама. Это не они не сказали Паймон. Это Паймон не сказала им. (Семеро, как она… как она могла так обойтись с Паймон? Как она могла ее — ее из всех тейватцев — так предать, так страшно напугать? Люмин- да, Люмин в худшие свои моменты думала, что, исчезни она окончательно, Тейвату стало бы только лучше, что ее все быстро бы позабыли, а все те немногие хорошие деяния, которые она умудрилась каким-то чудом совершить, история раздала бы другим — но сначала Сяо умолял ее не уходить и не думать, что без нее все было бы правильно, потом господин Чжун Ли рассказал про то, как испугалась ее пропажи Янь Фэй, а теперь то, как отреагировала Паймон… Семеро, Паймон, ты же всегда была с ней рядом, ты всегда поддерживала ее, ты всегда после первого же извинения переставала дуться на ее обидные подколы, потому что у Люмин всегда было отвратительное чувство юмора, ты закрыла ее собой от Райден Сегун и тащила на своем плече после двух Дворцовых Дуэлей подряд, ты терпела ее отсутствие умения вкусно готовить до встречи с Сян Лин, ты была с ней с самого начала, еще с тех времен, когда Люмин отшельничала на берегу, не зная, что делать, ты вела ее по Тейвату, рассказывая все, что знала — ты была ее первой подругой, и именно тебя первой она и бросила. Семеро, за что она с тобой так, Паймон, за что?..) Из ртутной глади плавно вылетел, капая, новый сгусток. Он растянулся, расширился и сузился, разделился на несколько отростков… Через пару секунд рядом с кроватью оказалась Янь Фэй. Девушка моментально заметила бутылек на углу стола. Она тут же подошла поближе, взяла лекарство в руки и придирчиво просмотрела этикетку, молча, едва шевеля губами, прочитав написанное на ней. Экстракт лилии калла, семь капель на стакан воды; побочные эффекты при передозировке — тяжесть в голове, заторможенность реакции, трудности с фокусировкой внимания, общая вялость, возможен летальный исход. Янь Фэй потянула крышку-дозатор. Ее руки дрогнули. «Неплотно закручен?.. - полуадептка на пробу потянула еще раз, затаив дыхание, - но доктор Бай Чжу тщательно следит за состоянием бутыльков. Он не мог его недозакрутить. Значит, либо Паймон зачем-то раскрутила, хотя непонятно, зачем — понюхать можно и так, через дозатор, либо… о, нет. О, нет-нет-нет!» Янь Фэй, сглотнув, тут же вернула лекарство на место, сложила ладони перед лицом и зажмурилась. «Только не это, пожалуйста, Семеро, только не говорите мне, что мы не уследили, что мы пропустили момент, когда-» К ней со спины подошел Чжун Ли, посмотрел на девушку, на бутылек, взял его, открутил дозатор полностью и заглянул вовнутрь. - Почти полная, - с нескрываемым облегчением сообщил он, и полуадептка шумно выдохнула, опустив плечи; мужчина, завинтив крышку обратно, моргнул, и его глаза засветились, - но на крышке ее элементальные следы. Последней этот бутылек трогала точно Люмин. - Значит, она не… попыталась — или остановилась на полпути, - последнее Янь Фэй буквально заставила себя сказать вслух, - или она только подумала о том, чтобы попытаться. Но где она тогда? Если бы она… что-то сделала с собой здесь, в гостинице, это бы уже давно заметили. Тело падает достаточно громко, чтобы услышать и выйти на звук, а повеситься вне стен своей комнаты — я знаю Люмин, она бы скорее пошла вновь биться с Райден Сегун безоружной, чем поступила бы так. Куда она делась?.. Чжун Ли помолчал, оглядывая комнату. - Телепортировалась. Ее элементальный след обрывается около кровати, - вынес он вердикт после осмотра. - Разлом? - Не думаю. Если она действительно собралась возвращаться в Разлом, сразу же туда она вряд ли пойдет. Люмин — опытная путешественница, и в заведомо опасный поход она без должной подготовки не отправится даже от отчаяния. Тем более, если это спасательная операция. Отправляемся в Ли Юэ. Мы еще можем ее нагнать. Водяные фигуры потеряли форму, со шлепком упали в родную стихию и растворились в ней. Выросли вновь — и сплелись в плоскую воронку каменных лент, окаймленную неглубокой подземной речушкой. - Паймон, пойдем, - Янь Фэй опустилась на корточки рядышком с сидевшей на спирали феечкой и положила ей ладонь на плечо, - долго находиться в Разломе опасно. Даже если не брать в расчет то, насколько здесь густая концентрация сильной селестинской магии и Порчи от черной грязи, воздух все еще полон каменной пыли, а она очень плохо влияет на легкие. Пойдем. - Паймон никуда без Люми не уйдет, - малышка уперто шмыгнула носом и покрепче обняла себя за коленки, - Паймон будет тут сидеть, пока Люми не вернется! Паймон… Паймон вот сейчас отдохнет, найдет камень покрепче и будет им бить эту спираль, пока она снова не откроется и не выпустит Люмин обратно! Полуадептка тихо вздохнула. Опустила плечи. Уселась рядом с феечкой, вытянув одну ногу и поджав к груди другую, и положила подбородок на коленку. Тонкие змейки огня разбежались по камню от ее ладони, закрутились спиралью, и под девушками вспыхнула полупрозрачная пиро-печать. - Камень холодный, замерзнуть — дело пяти минут, - пояснила Янь Фэй; Паймон отрешенно кивнула, подползла поближе к девушке и сиротливо поднырнула под ее руку. «Паймон, прости меня, - Янь Фэй уставилась в тускло светившийся центр спирали, вслушиваясь, как едва слышно гудела энергия висевшего над их головами шипа, - это я виновата. Испугалась призраков и вместо того, чтобы палить по ним, когда они начали скапливаться, отбежала в центр платформы и сложила ручки, тьфу ты… они бы не окружили нас, и Сяо бы не истратил силы на то, чтобы их отогнать, если бы я не струхнула. И ничего бы не было. И- и ладно это, здесь еще можно предположить, что призраки просто взяли нас количеством, но я даже не смогла уберечь Люмин! Подруга, называется… если бы я была внимательнее, Люмин бы… Сяо, Охотник на демонов, если ты правда еще там, если ты правда еще жив, пожалуйста, умоляю тебя, защити ее. Пожалуйста. Пожалуйста, вы оба, будьте в порядке, вернитесь целыми...» ...образы с негромким плеском распались, слившись со стальной водной гладью. Вдох. Проморгаться, прогоняя муть перед глазами. Выдох. Густая субстанция, не дававшая двигаться, разжижилась, пропуская вперед. Вдох. Зажмуриться. Открыть глаза. Выдох. Сердце колотилось в глотке. Они все знали. Они все видели. И Янь Фэй, и Паймон, и господин Чжун Ли. Она их всех подвела. Опять. Опять. Опять. она их бросила

она заставила их бояться что она погибла

она заставила их бояться что они не защитили ее, не выполнили последнее невысказанное желание их друга

что они убили ее

она же говорила, что любит их, разве люди так поступают с любимыми?

Холодное подводное течение нетерпеливо толкнуло в голени. Шаг. Она их бросила.

бросила

ее никто не бросал

а она всех бросила

Шаг. бросила

предала и бросила

отшвырнула от себя, словно они ей не были нужны

Но она не могла не уйти, разве не так? Прошлое неизменно. В прошлом она спасла Имунлаукра, успокоила Оробаси и защитила Нахиду. Она не могла остаться. Она должна была вернуться в Разлом за Сяо и пройти все то, что прошла. Прошлое неизменно. Она не была виновата.

виновна

бросила бросила бросила

любящие так не поступают

чудовище

...верно. Она могла бы хоть предупредить их всех. Если прошлое неизменно, то ее так и так не сумели бы удержать. Но разве то же самое не произошло в действительности? Все так о ней заботились, вытаскивали ее из болота из горя и безразличия, в котором она утопилась, пытались научить ее жить дальше, хоть сами были потрясены не меньше, делали все, чтобы она осталась, и она все равно ушла. Она чудовище.

чудовище

они ее не заслужили

она их не заслужила

Шаг. Дно становилось мягче, как покрытое глубоким слоем плотного ила. Ноги с каждым шагом вязли все больше, утопая в скрытой непрозрачной водой субстанции. Если осязание девушку не подводило, она провалилась в нетвердое дно уже до щиколотки. Жидкость обнимала чуть повыше колена. она их бросила

чудовище

виновна

- Ты же… - из горла вышел только сдавленный шепот, - ты же сама говорила мне, что я невиновна. Я слышала, я помню твои слова, ты можешь хоть в мою память залезть, если сама забыла! Почему ты теперь винишь меня?

Разве это я виню тебя?

Разве не ты сама винишь себя? Разве ты успела всерьез поверить, что невиновна? - Если не ты, то эти... голоса, - Люмин, сглотнув, неопределенно махнула рукой на тихую бело-серую пустоту вокруг себя, - кто они такие? Ты должна знать их, не так ли? Это души миллелитов, не выбравшихся из ловушки? Те красные призраки, которые атаковали нас?

Да. Нет. И нет.

Они древнее. Они стары, как скалы на дне, и юны, как одуванчики у дорог. Возьми всех миллелитов, проглоченных Разломом, сложи их жизни и прибавь все ими не прожитое — тогда, может, узнаешь, как древен самый юный из голосов.

Я не властна над ними. Я не могу приказать им не думать о тебе дурного. Но сама я тебя ни капли не виню.

- Но если ты не винишь меня, - выдохнула дергано девушка — злая дрожь мелкими волнами расходилась по телу из груди, сводя мышцы, - если ты утверждаешь, что прошлое не изменить, зачем ты показала мне все это? Если мое предательство было частью цепочки событий, приведших к спасению Имунлаукра и Нахиды, то, по твоей логике, я не могла изменить ни вдоха. Тогда… зачем? виновна

она знает что виновна

она прекрасно знает

она не верит в то, что ничего не могла изменить

она слишком боится отдать свою жизнь в руки звездного неба

глупая

если так хочет, чтобы ее судьба оставалась ее судьбой, то пусть возьмет всю вину на себя

и поплатится за содеянное

неблагодарная

глупая

чудовище

Она действительно чудовище.

Но разве вы, люди, не верите, что на ошибках прошлого строится лучшее будущее?

Ошибках прошлого? («Исправлять ошибку, тот жрец ответил...») …только не говорите ей, что Истарот правда... - ...подожди, ты… - сломанно хихикнула Путешественница и вскинула голову, словно богиня времени стояла прямо перед ней, до того смотревшей в плескавшуюся вокруг ртуть — но взгляд уткнулся только в приблизившуюся арку телепорта, в которой начали проглядываться багрово-графитовые разводы незнакомого пейзажа, - ты думаешь, что- что я, когда верну Сяо, пойду заглаживать вину перед Паймон с Янь Фэй и остальными, потом наворочу дел, снова попытаюсь исправиться и дальше все пойдет по кругу?! Серьезно?! Ты чокнутая!

Я действительно оперирую в несколько иных координатах морали, нежели остальные тейватцы.

Но ты ведь понимаешь, что, чтобы додуматься до столь специфичного ответа, ты должна думать точно так же, как я?

Люмин хотелось закричать. Что-нибудь ударить. Кого-нибудь. Истарот. Себя. Она правда настолько же чудовище? - Если бы все работало так, как ты описываешь, человечество бы перестало существовать тысячелетия назад, - рыкнула девушка, сжав кулаки и намеренно вдавив острые края давно не стриженных ногтей в кожу, - да, когда мы пытаемся исправить свои ошибки, мы иногда совершаем еще десять новых, но так происходит абсолютно далеко не всегда! Ты сумасшедшая, если думаешь, что права — и я сумасшедшая тоже, раз додумалась до твоего ответа, и, видимо, правду говорят, что с кем поведешься — так тебе и надо, но знаешь что, Истарот? Редкие люди доводят все до таких крайностей, о которых ты пела. И я не доведу. Я уже достаточно натворила. Я люблю Сяо и ради него, как ты видишь, способна на редкостные дурости, но еще я люблю Паймон, я люблю Янь Фэй, Эмбер, Лизу и леди Джин, я люблю Еимию и Аяку, Аято, Кайю, Син Цю и Чун Юня, Бэй Доу, Синь Янь и Юнь Цзинь, я люблю всех инадзумцев, мондштадтцев и лиюйцев, я заочно люблю весь остальной Тейват, даже чертового Чайльда и фатуйцев, хоть и не всех, и именно потому, что я люблю их, я не стану ими жертвовать направо и налево! Я не превращусь в чудовище, как бы ты мне того ни предрекала! Она не превратится в чудовище. Она уже чудовище. Выдох. Разжать челюсти. Прикрыть глаза. Вдох. Выдох. ...на краю сознания послышался тихий смех Истарот.

Жил воин великий в ушедших веках;

Ведомый любовью, не ведал он страх.

В лед душу одел он за мир и за деву,

Чтоб огненный меч обратил чудищ в прах.

Но тьма победила…

Но время течет,

Герой миру новому яд подает:

«Кто слаб — тот погибнет, и в том я повинен;

Кто выживет — тот тьму на смерть обречет!»

Слезы на щеках обратятся в иней

И последний друг сгинет, листик в море;

Из любви рождаются честь и сила,

Из любви рождается только горе.

Поэты говорят, что мир спасется любовью,

Но этот мир любовь в могилу чуть не свела;

Древно божье горе, и память о доме

Слишком ему тяжела.

Ртуть-вода перед ней взметнулась в воздух, брызгая на лицо, собралась в капли, и капли собрались в сгустки — а сгустки слепились в фигуры. Две человеческие фигуры — та, что повыше, сворачивала аккуратным валиком плащ, а та, что пониже, перебросила косу на спину и сняла с головы венок — сидели на полянке, и металлические травинки-лезвия качались под неслышным ветром. «Вот бы вплести в этот венок настоящие живые интейваты, - Итер отрешенно очертил подушечкой пальца контур маленького цветочка о четырех лепестках и дотронулся до его сердцевины, - те, что еще не успели окаменеть… цветы путешественников, так ты говорил, да? Цветы тоски по родине… интересно, когда Люмин наконец-то проснется, кто будет тем, кто расскажет ей о цветах в ее волосах? Я? Ты? Кто-нибудь из здешних богов вдруг вспомнит цветы мира, который их небеса уничтожили? …в этом венке так много цветов. С каждого аранары по цветочку. Их любимые символы вечной дружбы; пока венок не увянет, мы будем тебя помнить, а венок мы зачаруем араракалари, чтобы не вял никогда, только и ты, нара Варуна, нас не забывай, а то вы такие забывчивые все… интересно, а у Дайна есть любимые цветы?» - Дайн? - М? - мужчина, тоже погруженный в свои мысли, встрепенулся и, обернувшись, вопросительно наклонил голову. - Ты как-то упоминал, что знаешь язык цветов, так? Дайнслейф на мгновение непонимающе нахмурился, видимо, пытаясь вспомнить, когда он такое говорил, но затем его лицо смягчилось. Воин коротко кивнул. - Я знаю лишь азы. С мастерами икебаны из Инадзумы мне нельзя даже мечтать сравниться, но кое-что я все еще помню. Но я должен сказать сразу — я не знаю, из каких цветов аранары плетут венки. Это их магия, и я, как и ты, вижу ее впервые в жизни. - Я не о них хотел спросить, - фыркнул Итер, водружая венок обратно на голову. - Тогда о чем? - У тебя есть любимые цветы? По значению или просто потому что. Не важно, какие. Даже если это сорняк. Мужчина удивленно замолчал. Моргнул, пристально глядя на Итера, как будто ожидая, что тот наконец-то отомрет, перестав выжидающе смотреть на него, рассмеется и скажет, что пошутил, он знает, что у Дайна на такие бытовые радости, как любимые цветы, не осталось ни сил, ни прав, ни времени, но Итер все молчал, смотрел и ждал. Дайн побежденно выдохнул, опустив плечи. - Есть, - нехотя сознался он. - Интейват, да? - Сесилии. Теперь настала очередь Итера удивляться. - Сесилии? - непонимающе повторил юноша за попутчиком, - разве сесилии и астры не считаются цветами Барбатоса? Я думал, ты на дух не переносишь все, связанное с архонтами. Дайнслейф фыркнул и с печальной нежностью покачал головой. - Сесилии древнее Анемо Архонта, - в его ладонях, блеснув искрами, материализовался вынутый из карманного измерения утесный цветок, - а то, что и он, и я любим их одинаково… многие люди любили или любят сесилии. Многие из этих людей лгуны, воры и убийцы, злоязыкие соседи и ложные друзья, ждущие момента, чтобы вонзить тебе клинок в спину. Должен ли я перестать любить цветы только от того, что те, кто мне противен, тоже их любят? - ...ты точно уверен, что ты не бог мудрости под прикрытием? - Будь я Рукхадеватой, я бы, наверно, почувствовал, - а Итер на это только беззвучно посмеялся. - Зная тебя, я уверен, что ты бы ходил весь надутый и сердитый, если бы узнал, что оказался тейватским божеством, - ухмыльнулся Путешественник и задумчиво добавил, - но все же, почему сесилии? Ты вроде говорил, что это довольно грустные цветы. Цветы разлуки или что-то вроде того. Дайн трепетно погладил белый цветок в его руке по длинным плотным листьям. - Если разобраться, то окажется, что все цветы, обожаемые народами, несут в себе их же печаль, - улыбка на его лице казалась далекой, как будто он улыбался тому, что случилось с ним несчетные столетия назад,- цветение сакуры, душа Инадзумы, символизирует собой быстротечность человеческой жизни, такой же хрупкой и короткой, как вишневые лепестки, а ликорисы цветут там, где лилась рекой кровь. Глазурная лилия, жемчужина культуры Ли Юэ — это живая память о потерянной земле; дикие лилии исчезли вслед за богиней, любившей их. Сокровище Сумеру, падисара — цветы-могильники последней феи, правду о смерти которой не помнит ни песок, ни лес. Интейват, символ моего мира, каменеет, если вынести его из Каэнри’и, и обращается в пыль почти что сразу же, как оказывается на родине — словно путешественник, проведший всю жизнь на чужбине и вернувшийся домой лишь ради того, чтобы умереть и быть похороненным в родной земле. Он выдохнул, прикрыв глаза. - Сесилия — цветок преждевременной потери. Подарок на прощание для тех, кто расстается навсегда, сам того не зная, - слегка кивнул мужчина то ли сам себе, то ли внимательно слушавшему его Итеру, - говорят, что какой-то народ высекал его на надгробиях матерей, родивших мертвое дитя, но от того народа не осталось могил — так что, вполне может статься, кто-то просто выдумал красивую историю, чтобы продать цветы подороже, а она взяла и прижилась. Люди любят грустные сказки. Но в Мондштадте действительно верят, что сесилия символизирует преждевременную утрату — поэтому сесилии цветут только на Утесе Звездолова, там, где самый сильный ветер, а внизу плещется океан. Души тех, кто не ушел за Грань, остаются в земле, подземными водами стекаются в Темное Море, а оттуда дождем и облаками ветер несет их домой — и сесилии первыми встречают их. Каждый цветок — это разлука, большая или маленькая, невыносимо горькая или лишь чуть-чуть грустная. Каждый цветок ждет, когда разлученные встретятся за Гранью или в волнах Темного Моря. Кто-то, я верю, дождался. - Твой цветок — это твоя разлука с домом? Дайн тихо хмыкнул. - Можно и так сказать, - согласился он, - но… на самом деле, я… я знал женщину, которую звали Сесилией. Она, наверно, была одной из самых добрых, самых умных и неунывающих людей в обоих мирах. Она научила меня владеть мечом. Она научила меня петь. Она научила меня почти всему, что я знаю и умею сейчас. Я обязан ей без преувеличения всем. - Ты любил ее? Он замолчал. Чуть стиснул в пальцах стебелек сесилии и поджал губы. Выдохнул. - Никогда не переставал. Она была моей… она была моей семьей. Она до сих пор — моя семья, - прошептал Дайн и тут же добавил, увидев, что Итер открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, - нет, Итер, я не могу сказать тебе, сколько времени прошло. Слишком много, чтобы я помнил точнее, чем до столетий — а уж беря в расчет то, что время в Каэнри’и сломалось, будет глупо пытаться считать. Время изъело мою память, оставив от нее даже не ветошь — старое решето; а может — это проклятие подтачивает мой разум день за днем, стирая из него картинку за картинкой… рано или поздно все превращается в историю, затем в сказки, а затем исчезает навсегда. Однажды исчезну и я. Даже я… Он сонно прикрыл глаза и слегка улыбнулся, мыслями находясь где-то давно и далеко. - Дом я дарую — волей твоей будет живей…

(Ты всегда думала, что Итер был лучше тебя, не так ли? Что он был добрее. Способнее. Умнее. Ловчее и сильнее, более умелый как воин. Он бы не оступался там, где оступалась ты. Он бы не дал своему возлюбленному сгинуть во тьме. Он бы не бросил своих друзей. Он не совершил бы ни одной ошибки, а если бы и совершил, то тут же бы загладил вину и никого больше не ранил.

Если ты считаешь его таким святым, скажи мне, звезда моя, что ты думаешь о себе, глядя на Принца Бездны?)

(Ты не можешь их сравнивать. Люмин не знала, во что бы превратилась, пройди она путь Итера. Люмин не знала точно, хватило бы ей сил не сдаться тьме, или она бы стала такой же Принцессой Бездны, если не хуже. Что-то внутри нее все еще пугливо надеялось, что Люмин бы выдержала, Люмин бы смогла остаться на стороне света, не слететь с катушек, как ее брат, не потерять жизнь в глазах, не увериться, что что-то даровало ей право лишать целый народ возможности жить в покое, никого не трогая, ради крохотного шанса отомстить Тейвату за падение Каэнри’и; что-то внутри все еще малодушно верило, что Люмин бы не сдалась. Люмин не знала, что бы с ней было. Но с ней этого не случилось. Она не стала чудовищем из Бездны. Она была Путешественницей, она защищала хиличурлов, она кидалась с головой в огонь, чтобы никто не остался брошенным в пламени, она делала все, что могла, и- «Мама, мне страшно...» ...она прекрасно знала правду. Она осталась собой лишь потому, что не прошла путь Итера. Лишь потому, что никогда не была одна. Никогда не была вынуждена выживать без надежды на то, что кто-то протянет ей руку помощи. Она осталась собой лишь потому, что ей повезло. И даже свое везение она умудрилась растратить так бездарно, как только могла. Чудовище. ...надо идти вперед.) - Дайн? Мужчина поднял голову. Итер, сидевший по другую сторону костра, отрешенно вертел в руках маску хиличурла. Рана на плече от грубого самодельного копья уже зажила, не оставив и следа, словно сегодня днем никакой монстр не выскочил на них из засады и не распорол Путешественнику руку. Нечеловеческая регенерация звезды-полукровки делала свое дело на ура. - Тебе не показалось, что хиличурл не хотел нас атаковать? - пламя костра отразилось в чужих глазах, мелькнув потерянным блеском и на мгновение обманув чужое сердце мыслью, что тот чужак-иномирец, которого капитан стражи впервые повстречал незадолго до Катаклизма, тот улыбчивый юноша-солнце, вновь сидел перед ним. - Не хотел атаковать? - переспросил Дайнслейф, вскинув брови. - Его движения, - Итер зябко дернул плечом и потер место ранения; Дайн показал на свой плащ, молча предлагая отдать его Путешественнику, если тот замерз, но парень только мотнул головой, - он не хотел меня ранить. Он хотел меня отогнать. Даже за маской не кинулся, когда она слетела, только закрыл лицо и убежал... я только не знаю, от чего он меня отгонял, там ведь за ним ничего не было… что он охранял с таким усердием? - Добычу или что-нибудь еще, - пожал плечами мужчина; Итер приподнял уголок губ в кривой невеселой ухмылке, - хиличурлы похожи на сорок в том, что собирают всякий блестящий хлам и тащат в свои норы, даже если понятия не имеют, что с ним делать. Не бери в голову. Путешественник, сгорбившись и упершись локтями в колени, вяло повертел маску. Повернул ее узором вверх, затем вниз, рассматривая ее нутро; дерево как дерево, белая краска и намалеванные чем-то узоры с внешней, ровно-круглой стороны. Ничего особенного. Он видел сотни и сотни масок в мирах, которые посещал с сестрой, и хиличурльи маски не особо отличались. Костер тихо трещал впереди. Сегодняшний хиличурл и его странное поведение никак не выходили из головы. ...а потом в мозгу щелкнуло. - ...Дайн. Он что-то говорил. - Хиличурлы не умеют говорить, - тут же категорично ответил капитан стражи, - их речевой аппарат и мозг недостаточно развиты для сложной, подобной человеческой, речи. - Но он говорил! - вскинулся Итер, прижав маску к груди; ему почудилось, что в звездных глазах напротив мелькнуло то ли раздражение, то ли непонятная глухая горечь, но, должно быть, это всего лишь отражался огонь, - я уверен, что он что-то говорил! - Итер, хиличурлы не- - Løpe! - юноша вскочил с бревна, на котором сидел, и в пару размашистых шагов оказался перед прищурившимся Дайнслейфом, - он говорил мне løpe! Я точно уверен, что- погоди… погоди, это же- это разве не «бегите» на каэнрийском? Почему хиличурл говорил на каэнрийском? Разве не все каэнрийцы погибли в Катаклизме?.. Дайн?.. Дайн несколько долгих секунд пристально смотрел на него, поджав губы. Свет вышедшей из-за туч луны странным серебряным мерцанием лег на чужие ресницы и волосы. Итеру почудилось, что на них блестел иней. ...мужчина, тяжело вздохнув, потянул юношу за руку, сажая к себе на колени. Итер рефлекторно положил голову ему на плечо и прикрыл глаза, когда чужой плащ запахнулся вокруг него. - Спи, Итер, - глухо произнес Дайн, - это усталость. Твой разум начал додумывать то, чего нет.

(Ты когда-то спрашивала себя, любил ли Итер тех, кого стремился спасти.

Любил, звезда моя. Больше самого себя. Я видела это своими глазами.

Он полюбил их в ту секунду, как понял, что кричал ему хиличурл, ранивший его в плечо. Его сердце остановилось на долю того мгновения, когда все кусочки картины встали на свои места в его голове, перестало биться за всех тех, чьи сердца уже никогда не забьются, а затем заколотилось в новом ритме — в ритме сердец тех, кто злым чудом выжил в огне.

Сердце последнего героя вымерзло и разбилось инеевой крошкой в тот миг, как он увидел свою возлюбленную мертвой; ледяной бог взял в ладони колючую пыль и слепил из нее себе новое сердце, как сумел, и в его руках заблестела искорка, готовая вспыхнуть пожаром следующего человечества. Сердце сына звезд погасло, едва он узнал, что небо сорвало маленькие звездочки с полотна ночи и швырнуло в землю, вбило алыми лентами в черную грязь; погасло — и зажглось вновь, зажглось могильным голубым огнем, пообещав утопить в нем ложный небосвод.

Он любил их, звезда моя. Они оба любили. Любили всем, что осталось от их душ, и обещали уничтожить всех, кто причинил их любимым боль — во что бы то ни стало.

Я знаю, что такое любовь, Люмин. На личном примере.

Оказалась бы я здесь, если бы не любила всем, что Первородный вместо души дал мне?)

(Во что бы то ни стало? Биться ради уничтожения и биться ради защиты — не одно и то же, и это знание у Люмин было выжжено на подкорке мозга всеми ее путешествиями и увиденными трагедиями. Из любви рождалась сила — сила защищать все прекрасное, что в этом мире осталось, и продолжать надеяться несмотря ни на что, и из любви же рождалось горе, а из горя — решимость опустошенных, решимость биться до конца, идти по трупам товарищей, кроша под сапогами их кости и мечты о лучшем, окоченелой рукой сжимать рукоять меча и шаг за шагом, шаг за шагом превращаться в чудовище стократ хуже тех, с которыми когда-то боролся. Шагать, шагать и шагать, пока от любви не останется только отчаяние. Но если Итер… если Итер любил тех, кого спустя пятьсот лет только мучил, то… Люмин ведь тоже в это рано или поздно превратится, да? Когда Янь Фэй и Паймон не простят ее за то, что она бросила их, когда Сяо не простит ее за то, что она не приняла его последнюю волю и свела его жертву на нет, когда весь Тейват не простит ее за то, что она убила Рукхадевату глупенькая, ты не могла ее спасти, за то, что она посмела симпатизировать Царице — даже не симпатизировать, всего лишь понять ее, сознаться самой себе, что могла бы стать такой же… Станет ли она тогда Принцессой Бездны? Ведь Итер любил хиличурлов. Ведь даже Истарот кого-то любила. Ведь Царица воплощала собой любовь. Ведь Люмин тоже любила всех, кроме себя. Она знала, что, пройди она путь Итера, она бы стала такой же. Она призналась и Паймон, и Сяо, что понимала Царицу, даже выпалила, мол, а вдруг это Царица спасет Тейват, а не Путешественница, вот будет весело, да? Ей остался лишь один толчок. Она уже была Принцессой, только этот мир из страха перед тем, каким ужасающим созданием оказался Принц, врал ей в лицо, лишь бы не получить еще одного такого же монстра. Но она уже была этим чудовищем. Она всегда им была.) - Хиличурлы были твоим народом, твоими людьми, каэнрийцами, которых ты клялся защищать своей жизнью, и ты об этом все это время знал! - Хиличурлы не люди, Итер! Это, - капитан стражи показал на валявшийся за спиной Путешественника труп монстра, - не каэнриец! Это монстр, угрожающий тейватцам, лишенное разума животное, не больше и не меньше! Оно может повторять человеческую речь, оно может ходить на двух ногах, но это не человек и уже никогда им не будет, так прекрати обманывать себя! - У него были звездные глаза! - Итер вскинул руку с зажатой в ней маской, - под этой маской были глаза, как у тебя! Ни у кого в Тейвате нет больше таких глаз! Это ваши, каэнрийцев, глаза, и значит, что хиличурлы были каэнрийцами, и они до сих пор помнят свой язык, они могут говорить на нем, они все это время пытались о чем-то предупредить меня, кричали мне бежать, но ты — ты безжалостно рубил их тем же мечом, каким раньше защищал, и ни разу, ни разу не удосужился сказать мне правду! - Хиличурлы. Не. Люди, - отчеканил Дайнслейф, - хиличурлы прокляты Небесным Порядком. Их нельзя спасти, Итер. Не жалей их. Пожалей живых. Тейватцев. Твою сестру. Себя. Итер втянул ртом воздух. Секунда, взмах рукой, сжатый кулак — и мужчина крупно вздрогнул, испуганно распахнув глаза; из его груди, там, где билось сердце, тянулся, переливаясь серым космосом, плотный магический жгут. Итер дернул на себя, наматывая невидимый в середине канат на кисть. Дайнслейф, оступившись, шагнул вперед, хрипло выдохнув. - Откуда ты- - Не только по твоим ладоням течет космос, - прорычал Итер, и к его собственному голосу примешалась как будто еще тысяча — Дайн застыл, как примороженный, едва-едва дыша и язык и лицо обжег позабытый древний мороз, - я узнал правду об этом мире. Я узнал правду о тебе. Теперь я знаю, что ты просто трус и слабак, клятвопреступник, дрогнувший перед Небесным Порядком, сдавшийся на его милость и бросивший свой народ. Каэнрийцы никогда не склоняли голову перед богами, у Каэнри’и никогда и не было богов! Вы были оплотом человечества! Торжеством человеческого гения! Как ты можешь называть себя каэнрийцем, если ты потворствуешь Небесному Порядку, сам уничтожая то, что осталось от твоих людей?! - Итер- - Я потерял свой дом, - Итер сделал шаг вперед, - я потерял свою сестру, - и еще шаг, - я потерял людей, к которым успел привязаться, - и еще, - я потерял сам себя, свои крылья, почти все свои силы, но знаешь, что я никогда не потеряю? Кончик звездного меча царапнул чужую шею. - Надежду, - отчеканил юноша, - и честь. Я воин. Я командир погибшего отряда. Я сын богини и последний ребенок своего мира. Я все, чем ты был и что ты продал в обмен на то, чтобы Небесный Порядок не превратил тебя в такое же «чудовище», каких ты без зазрения совести убивал. И я не дам Селестии уйти безнаказанной. Если ты отказался от своей страны, тогда я забираю ее у тебя. Я отомщу за Каэнри’ю. Я верну ее к жизни, если этого не хочешь сделать ты. - Я тоже воин, Итер, - прохрипел, оскалив клыки и разъяренно сощурившись, Дайн, - я тоже командир погибшего отряда и ребенок стертой из мироздания родины. Но в отличие от тебя — я проклят тем же проклятием, что и хиличурлы, которых ты так хочешь очеловечить, и я лучше кого бы то ни было знаю, какая это мука — так жить. Если ты так хочешь играть в героя, то подумай о том, на какую боль ты обречешь тех, кому не подаришь удар милосердия! - Мне не придется добивать тех, кого я исцелю! - Ты не сможешь! - рявкнул мужчина, и Итер распахнул глаза, словно не веря в услышанное, - проклятие богов — это не какая-то простая болезнь, скрытая в теле. Это болезнь ауры, души, того, до чего ты в жизни не дотянешься даже со своей целительной звездной силой! Ты можешь только облегчить чужую боль, но и только. Исцелить это не под силу никому. Сдайся уже, Итер! Перестань себя мучить! Ты никого не спасешь! Итер застыл. Дайн поверхностно дышал, обжигая потрескавшиеся губы раскаленным воздухом. ...и в один момент он увидел, как полыхающими от злости глазами на него смотрело Солнце. - Ты ведь… не сдашься, - просипел мужчина побежденно — и тут же схватился за лезвие золотого меча и подался вперед. От кончика клинка, затекая под высокий ворот офицерской формы, побежала темная струйка, - ты не вернешь Каэнри’ю к жизни. Мой дом не спасти от Порчи. А значит, рано или поздно ты придешь к тому, чтобы попытаться перекроить под мою родину Тейват, и сам станешь не лучше Селестии… тогда начни с меня. Убей меня. Убей меня, распори мне мечом глотку, забери мою корону, забери мое королевство, сядь на мой трон и делай с тем, что осталось от когда-то моего народа, что захочешь. Я, Имунлаукр, сын Зигфрида, король династии Солнца, коронованный смертью моего отца и династии Затмения, называю тебя, Итер, своим преемником. Убей меня. Стань Королем-Солнцем. Забери себе и Каэнри’ю, и Сал Виндагнир, забери все, что найдешь, и делай, что посчитаешь нужным. Но только через мой труп. Итер глядел на него, не мигая. А затем выдернул меч, распоров чужую перчатку, и вогнал клинок капитану в живот по самую рукоять — и тут же с хрустом вытащил, заляпывая кровью землю. За спиной согнувшегося с хрипом и рухнувшего на колени Дайнслейфа распахнулась арка портала, переливаясь звездной пустотой. Итер, не оборачиваясь, зашагал к пространственному разрыву. - Каэнри’и больше нет, - произнес он бесцветно, - я забираю твою корону и нарекаю себя Принцем Бездны. Когда моя родина воскреснет, я назову себя королем. Разрыв, поглотив Итера, с треском сомкнулся за его спиной.

(Он любил свой дом слишком сильно, чтобы отпустить его и сдаться на милость Небесного Порядка, просто «продолжив жить». Такие, как вы, не умеют останавливаться. Он увидел в Каэнри’и ваш дом, его дом, его потерянное детство, его разрушенную юность, и в лицах монстров он узнал своих потерянных сослуживцев и друзей.

Ледяной бог смотрел на пришедшую к нему девочку-они — и видел сиреневые глаза своей жены.

Итер смотрел на хиличурлов — и видел свой народ, чьим богом он так и не успел стать.

Когда ты смотришь на Паймон, на Сяо, на всех друзей, что ты обрела по пути — Люмин, кого видишь ты?)

(Она не- Да кому ты врешь. … ...она видела Итера каждый раз, как смотрела в пустоту. Глупая, безрассудная девчонка. Она до сих пор вела себя так, будто Итер был рядом. Будто ему не было все равно. Она искала его — и одновременно так и не могла осознать, что его правда больше не было подле нее. Она все так же, как раньше, кидалась делать, не думая, и пыталась перекраивать все вокруг по своему разумению, свято уверенная, что ее видение мира самое правильное, будто за ее спиной все еще стоял ее брат, готовый поддержать свою безмозглую сестру и поймать ее, когда она непременно упадет, утешить, защитить и исправить все ее ошибки. Ее брат, ее чудесный, самый лучший, самый добрый брат стал чудовищем. Она тоже станет им, рано или поздно. Она уже им была. Сяо не простит ее. Сяо пожертвовал собой, чтобы все выбрались из Разлома; как бы он себя почувствовал, узнай он, что Люмин пошла за ним? Как сильно он бы боялся за нее, прекрасно зная, что Разлом не под силу одолеть даже Чжун Ли, что уж говорить об обессилевшей звезде-полукровке? Как бы сильно он винил себя за то, что не мог ее защитить? Сколько боли бы она причинила ему своим безрассудством? Что говорило тебе, что он не знал? Истарот могла рассказать ему. Истарот все это время была рядом с ним. Он все знал, бессердечная. Паймон не простит ее. Паймон, так упорно и самоотверженно ухаживавшая за ней, пока Люмин валялась тряпичной куклой в кровати. Паймон тоже было больно терять Сяо, но Паймон не раскисла. Паймон была сильнее. Паймон не сдалась. Паймон продолжила жить, оказавшись мудрее своей якобы более взрослой и опытной подруги-воительницы. Паймон всегда была умнее тебя. Она должна была оставить тебя гораздо раньше. Ты была ее балластом. Бесполезная. Янь Фэй не простит ее за то, как она их всех напугала. Мадам Пин не простит ее. Чжун Ли не простит ее. Тот ученый не простит ее за то, что Истарот подчинила его разум и заставила плясать под свою дудку, сделав все равно что соучастником преступления. Архонты не простят ее, едва узнают, что она убила Рукхадевату, лишив их всех подруги, а Нахиду — мамы. Они не простят ее. Никто не простит. Они знают, что твоя рука дрогнет, и ты не сможешь опустить меч на шею Принца Бездны, когда придет время. Они знают, что ты сочувствуешь Царице. Сяо и Паймон наверняка помнят, как ты сказала, что сама стала бы такой же. Они все помнят. Они ничего не забудут. Они знают, кто ты. Она… Твоя любовь ни к чему хорошему не приводила и уже никогда не приведет. Ты не сможешь убить Принца Бездны, и не ври себе, что это не так. Ты все еще веришь, что там, глубоко внутри, остался твой брат, и пока ты в это веришь, ты его не убьешь. Ты не смогла принять волю Сяо и отпустить его смерть, ты не смогла продолжить жить, хотя он не хотел ничего больше, кроме твоей безопасности — он хотел дать тебе шанс жить, а ты вышвырнула его последнее желание в окно. И ты еще смела называть его своим возлюбленным? Своим женихом? Она… Ты хуже тех, о ком пела сказки Истарот. Ледяной бог кровью и ошибками, смертями всех, кого знал, но проложил дорогу новому человечеству — он был истинным героем до того, как стал монстром. Итер совершал все свои злодеяния лишь из надежды. У него была четкая цель, которая, может быть, в конце концов даже окупила бы все жертвы. За твоими глупостями нет никакой великой идеи. Ты просто плывешь по течению и натыкаешься на все камни, на какие можешь. Ты только и делала, что мешала Тейвату жить. Она… Ты знаешь, кто ты. Ты всегда была такой. Она- ) - ...чудовище. ... . . . - Я чудовище, - повторила Люмин. ...и ничего не произошло. Из ртутной глади, плоской и пустой, куда ни посмотри, на нее глядела блекло-песочными глазами увязшая в жидкости по пояс она сама. У отражения расширялась и сжималась в такт ее, Путешественницы, дыханию грудная клетка. У отражения липли к рукам, холодя кожу, мокрые перчатки. У отражения торчали во все стороны непричесанные соломенные волосы. Это все еще была она. Это всегда была только она. - Я чудовище, - девушка медленно положила ладони на гладь непрозрачной воды, - я… знаю это. Если бы Истарот стояла перед ней, она бы глядела на нее с нечитаемым лицом. Путешественница чувствовала этот прожигающий несуществующий взор сотни глаз на макушке, на плечах, на лице — на всей себе. - Я знаю это, - ладони уперлись в твердую поверхность, и Люмин, оттолкнувшись, с шумным плеском вытащила себя из жидкости, вскарабкавшись на платформу. Тяжелая мокрая юбка тут же прилипла к ногам, - я знаю, что я не лучше ни ледяного бога, ни моего брата, ни сдавшегося тьме жреца, ни Царицы, ни кого-то еще. Итер решает за других, ни с кем не считаясь — и я делаю так же. Когда она медленно поднялась с колен, когда вода тонкими ручейками побежала с юбки по таким же насквозь промокшим сапогам, безымянное чувство вдавило грудную клетку вовнутрь. - Ледяной бог пережил свой героизм и потерял всех, кто когда-то стоял с ним плечом к плечу, - губы против воли растянулись в неправильно-радостную улыбку, - и я не просто уверена — я знаю, что, как только я выйду отсюда и верну Сяо, от меня отрекутся все, кому не лень. Такое предательство не прощается. Я все усилия моих друзей по возвращению меня в нормальный ритм жизни выкинула в окно. Им же будет лучше, если они сдадутся и перестанут меня тянуть. Они не глупые, они это поймут. Первый шаг мокрым «шлеп» и звоном каблука разнесся по пустоте. Ему вторил следующий. Третий. Четвертый. Шлеп. Шлеп. Шлеп. - Я… я знаю, - выдохнула Люмин, скалясь все шире от непонятной, расцветающей внутри, разрывающей мышцы и крошащей ребра эйфории, - я знаю, что у меня отвратительная привычка думать, что я умнее всех и знаю лучше. Я знаю, что я действую вперед мозгов. И, честно говоря, я могу голову на отсечение дать, что я стала бы точно такой же жрицей, как тот несчастный из твоей сказки. Я бы тоже продалась тьме, если бы это спасло моих любимых. Похоже, молодой жрец ненавидел свой дом, да?

Почему ты так думаешь?

- Он бы пощадил горожан, если бы в нем была хоть капелька любви к ним. Он бы понял любовь девы к этим людям и не стал бы жертвовать ими хотя бы ради нее, - весело фыркнула, подняв глаза на стремительно приближавшуюся арку портала, Люмин, - я знаю, о чем говорю. Мы с Итером такие же. Итер вот точно такой же. Он ненавидит Тейват и влюблен в идею Каэнри’и-родины, а потому ему чисто физически в голову не может прийти, что хиличурлы вообще-то любят свою нынешнюю жизнь. Они не помнят страну, из которой пришли их предки, и чхать они хотели на ее возрождение. Они знают только свои племена, свои топи и степи, свои леса, песни шаманов, охоту на кабанов, ритуальное закапывание семечек по весне и иногда приходящую к ним меня. Это их жизнь. Тейват — их родина. Помешательство Принца им ничего хорошего не дало. И если Итер такой дубоголовый, то я, выходит, не лучше. Я знаю это. Она усмехнулась. Оскалилась. И, не в силах сдержаться, расхохоталась в голос. - Я знаю, Истарот! - Люмин хлопнула себя ладонью по груди, словно пытаясь угомонить рвавшийся наружу колюче-слепящий свет отчаянно-радостного бешенства, - я знаю! Я не лучше. Я ничуть не лучше! Я такая же самонадеянная, чокнутая и эгоистичная, я тоже никого не слушаю, я тоже дала своей любви сгнить и превратиться в безумие, в горе, толкнувшее меня вот сюда, в эту твою треклятую тюрьму-могилу, запертую на небесный шип, потому что, будь я в своем уме, я бы в жизни сюда не сунулась! Судьба или что там еще, а я точно знаю, что я сошла с ума. Как ледяной бог. Как жрец. Как мой брат. Как ты. Но знаешь, Истарот? Мне не страшно. Я знаю, что я чудовище, и я принимаю это!

Ты…

- Я чудовище, но я согласна на это! - светло засмеялась, щурясь, девушка и раскрыла руки — обними меня, Матерь Ветров, я твоя, мое безумие и любовь моя — все твои теперь, без остатка забирай, - в каждой сказке должен быть злодей! Я чудовище, но если моя чудовищность спасет тех, кого я люблю — я буду только рада. Я знаю, что Сяо отречется от меня. Паймон отречется от меня. Янь Фэй, Чжун Ли, Венти, Аяка, Еимия, Эмбер, весь Тейват отречется от меня, но я согласна на это, если в итоге я смогу их всех спасти. От Бездны. От Селестии. От Порчи, сжирающей Ирминсул. От всего зла на свете. И, может быть, то, что я равно люблю каждого в Тейвате, а не только одного Сяо, как бог и жрец искренне любили лишь своих дев — может быть, это даст мне преимущество. Я хотя бы не сожгу мир, спасая своего жениха. А то, какой злодейкой я для них всех стану — гори оно синим пламенем. Я согласна на все! Она дрожаще выдохнула, смеясь. Внутри нее полыхало маминым белым пламенем безумие-звезда.

Ты… ты и правда рехнулась.

Я почти думаю, что совершила страшную ошибку, поставив на тебя. Этот мир не выдержит вас двоих.

Люмин захихикала. Руки слегка подрагивали от отголосков эйфории. Она ощутила, как Истарот хищно улыбнулась ей в ответ.

Ладно, звезда моя. Ты хотела, чтобы я тебе подсказывала? Будет тебе подсказка.

Впереди Натлан. Это последний переход в прошлое. Будь особенно осторожна, Мурата заразилась Порчей, из-за чего сошла с ума. Она знает, что Рукхадевата мертва. Ты не можешь умереть в прошлом, поскольку ты существуешь в настоящем, но это не значит, что ты не можешь быть ранена; не подставляйся под ее меч. Удары порченного Ан-Уту могут оставить страшные шрамы даже мне или Фанету — это не то оружие, с которым стоит шутить.

Верни Мурате рассудок. Удачи.

Люмин криво ухмыльнулась, перешагивая арку и закрывая глаза. «В Бездну». На краю гаснущего сознания послышалась тихая усмешка.

(Этот мир едва ли выдержит вас двоих. Но если выдержит…

Может быть, вы две — как раз та сила, что вернет все на круги своя.)