Forte

~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ — Как думаете, герцог, если бы я был буквой, то какой? Руфус тяжело вздыхает и мысленно считает до десяти. — Что вы здесь делаете, Брейк? — тихо спрашивает он, опасаясь повышать голос — иначе есть риск сорваться на безобразный яростный рык. Бездна побери, раз за разом натыкаться на это чудовище в штабе было ещё более-менее терпимо, несмотря на непрерывный поток околесицы пополам с колкостями. Но увидеть его вечером в собственном поместье… — Как что? — альбинос с фальшивой обидой поджимает губы, — Развлекаю вашу Растрёпанность. Не вы ли не далее как сегодня утром величали меня шутом? И вчера, и позавчера… А шуты должны всегда сопровождать своих господ. — И сопровождал бы Шерил, — Барма сам не замечает, как переходит «на ты», — Почему я? — Так какая буква, герцог? — Шляпник игнорирует вопрос самым наглым образом. Руфус снова вздыхает, призывая на помощь всю свою выдержку, и откладывает в сторону перо, которым ещё пять минут назад заполнял очередной отчёт королю. Оно слишком качественно, чтобы быть сломанным в порыве злости. — Полагаю, вашей характеристикой, мой драгоценный шут, могло бы быть слово Falsus, — любезная аристократическая улыбка полна яда, — Поэтому, очевидно, F. — Мёртвый язык? — Брейк поднимает бровь, — Ну да, действительно, меньшего от герцога не стоило и ожидать. Но, значит, F… Ладно, спасибо и счастливо оставаться! Походка, которой альбинос движется обратно к шкафу, кажется отвратительно радостной. Отвратительно и беспричинно. Барма хмурится. Неужели это действительно всё, что было нужно этому невыносимому человеку? Этому клоуну, совсем недавно переведённому непосредственно под начало главы Пандоры с краткой пометкой «сволочь, но сволочь талантливая»? Ради этого он вывалился у Руфуса в поместье из платяного шкафа, тут же отпустив пару шуток насчёт восточного цирка и его костюмеров? И откуда только координаты узнал… — Погодите, — герцог мысленно даёт себе по губам, но непроизвольно слетевшего возгласа уже не вернуть. Шляпник вопросительно разворачивается и поднимает уже обе брови. Барма постукивает по ладони сложенным тессеном и отчаянно пытается казаться не заинтригованным. — Раз уж мне довелось оказать вам услугу, — голос, впрочем, его не подводит, разливая в воздухе идеально скучающую небрежность, — Не будете ли вы так любезны оказать мне ответную? Рот у Брейка непроизвольно округляется. Глаз тоже. Всего на миг, но Руфусу достаточно. Не ожидал. Правда не ожидал. И это отчего-то греет душу. Хотя почему «отчего-то» — вполне ясно, отчего. Переиграть леденцовую язву слишком сложно, чтобы это было рядовым, не вызывающим никакие эмоции событием. — Знаете, а мы с вами похожи, ваша Растрёпанность, — вернувший себе самообладание альбинос снова скалится, — Разве что касательно вас я бы выбрал иной язык. И слово Factitious. Забавно, правда? Вроде бы в нём есть и факты, которые вы так нежно любите, но итоговое значение… — Я прекрасно знаю перевод, — голосом герцога становится возможно морозить реки. — О, не сомневаюсь, — Шляпник насмешливо кланяется, — Ваша осведомлённость неоспорима. Наверняка вы знаете и слухи, что в том краю, откуда пошёл этот язык, каждый второй — рыжий… — Значит, тоже F… — Барма прерывает поток комплиментов на грани с издевательством, — Приму к сведению. И, хотя это совершенно бесполезная информация, будем считать, что она оплачивает ваш сегодняшний визит. — Вот как? Тогда могу поздравить — вы заключаете крайне невыгодные сделки, дорогой Руфус, — Брейк хохочет, белой тенью скользя к шкафу. А герцогу кажется, что его огрели по голове как минимум томом большой риверрской энциклопедии. Никто кроме Шерил не имеет права обращаться к нему по имени. Пальцы сами раскрывают тессен. — О, не смотрите так, вы сегодня тоже разок забылись. А может, и не разок… — альбинос укоризненно грозит ему пальцем и скрывается за надёжной дверцей гардероба за секунду до того, как в неё врезается сталь. Барма переводит дух, прислушиваясь к наступившей тишине. Ушёл? — Кстати, «на ты» мне больше понравилось, — доверительно доносится из шкафа, — Впрочем, прошу простить, юная госпожа не любит ждать… Когда взбешённый Руфус распахивает беспомощно заскрипевшие створки, среди висящей одежды ожидаемо никого не оказывается.