I Love You, Harry Potter

      Был чудесный августовский день. Ну, так казалось Гарри, по крайней мере, на основе того, что он мог видеть и слышать. Кузнечик стрекотал за тюремным окном, и никто не мог ему этого запретить. Лицо Гарри время от времени овевал теплый ветерок и приносил соленый запах моря. Прямо как в детстве, когда он сидел, запертый, в каморке под лестницей, слышал запах панкейков и бекона, и представлял себе, что это для него. Что сейчас мама позовет его на завтрак, он зайдет на кухню, а папа стоит рядом с ней у плиты, дожаривает бекон и улыбается ему.       Короче, Гарри просто сидел на своем стуле и пялился в окно, чуть ли не блаженно улыбаясь. Главное в заключении, будь то Азкабан или каморка под лестницей — это бережно собирать положительные эмоции в маленький драгоценный фиал, чтобы они помогли проживать то, что не совместимо с нормальной жизнью.       В то же время Малфой сидел напротив Гарри, весь такой аккуратный (кажется, он овладел беспалочковыми чарами утюга) и читал очередной маггловский бульварный роман, время от времени презрительно хмыкая.       И тут дверь в их камеру со скрежетом отворилась, впуская огромную картонную коробку, и тут же с лязгом захлопнулась. Эта посылка была еще больше первой. В коробку с успехом влез бы Хагрид, ему даже особо ужиматься не пришлось бы. Гарри ринулся к посылке, изголодавшийся по новым впечатлениям и приветам от друзей. И тут же остановился, едва протянув к коробке руку. На ней стояло черным маркером: Драко Малфой. - Это для тебя, — медленно сказал Гарри и отступил к своему стулу. Малфой замер со своей книжонкой в руках.         Драко не верил своим глазам. Некому прислать ему посылку. Всех-всех его друзей осудили, некоторые сумели сбежать из страны, как его отец, и ни в коем случае не рискнули бы объявиться в приемной Азкабана с увесистой посылкой на его имя. Однако вот оно, его имя на коробке размером с Мэнор. Драко дрожащими руками принялся отдирать маггловский скотч от створок коробки. Да, тюремщики старались вовсю, чтоб ни один полезный волшебный предмет не попал в руки заключенных, поэтому, перетряхнув содержимое коробки, неумело заклеили ее маггловским синим скотчем.       В точности как Поттер, Драко первым делом принялся рыться в коробке в поисках записки. Вот он, большой конверт, уже открытый, спасибо, тюремщики. Драко нетерпеливо выдернул из конверта пергамент.       "Дорогой Драко", — начиналось письмо знакомым почерком. Что?! Как это?…       Пэнси должны были судить на следующий день после окончательного суда над Драко, вместе с Грегори и другими. Согласно логике сурового следствия, ей должны были дать года два-три облегченного режима в общей камере. И она ни за что бы не могла передать письмо для Драко, не говоря уже о посылке. До сих пор и не передавала. Его глаза забегали по письму с огромной скоростью. "Дорогой Драко! На прошлой неделе меня выписали из Святого Мунго. Лечение прошло успешно, а все благодаря нашей общей знакомой Гермионе Грейнджер. Ей бы быть целительницей душ!       Впрочем, ты и не знаешь, что со мной было. Мы с тобой последний год перед твоим заключением общались очень мало. Мне было очень плохо, Драко. Я не спала и, кажется, часто разговаривала сама с собой. Ко времени суда я была уже совсем не в себе. Мне должны были дать полтора года за поддержку Пожирателей, преступное невмешательство и всякое такое прочее. Что ж, отрицать не могу, хотя я плохо помню седьмой курс. Но отвечать в суде я совершенно не могла. Вообще все было как в тумане. Я не понимала, где я, мне слышались голоса… Не буду тебя пугать. Но чтобы ты понимал. А потом я вообще не помню. Короче, я очнулась однажды в специальной палате Святого Мунго. Оказывается, меня признали душевнобольной и приговорили к лечению в закрытом отделении лечебницы. Закрытое оно для всех, но не для Грейнджер. А все же она ни записочки, конечно, не могла передать от меня ни тебе, ни Грегори, ни Милисенте. Денег у меня тоже не было, все имущество конфисковали, как и у тебя. Как только я начала что-то соображать, я стала думать, как же мне помочь тебе и остальным. Другие больные нашей палаты говорили, что в Азкабане не <замарано цензурой>. Я поняла, что посылка могла бы значительно облегчить твою участь.       Короче, потом меня выписали под Непреложный. Грейнджер поручилась за меня, представляешь?! Больше я ничего не должна была магическому сообществу. Я устроилась в Хогсмид в один бар официанткой. По просьбе Грейнджер мне сразу выдали задаток. И мы с ней немедленно занялись составлением передачи для тебя. Своих денег мне бы не хватило, да и она разбирается во всех тюремных правилах лучше, чем тот, кто их написал.       Драко, она оказалась такая нормальная! Мы считали, что она просто выскочка и ханжа без чувства юмора и ненавидит всех нас! А она тут целую кампанию развела в защиту наших. Из-за Поттера, конечно, но она не забывает и про остальных. Ты бы знал, что тут у нас творится! Она явно рискует собственной карьерой и репутацией. Как и все Уизли, и многие другие гриффиндорцы, да и не только гриффиндорцы.       Драко, держись. Я так понимаю, твои условия сейчас лучше, чем раньше. Надеюсь, ты не глупишь, а используешь это в борьбе за свою жизнь. Я очень по тебе скучаю и обещаю присылать посылки и письма так часто, как смогу. Кажется, это означает раз в полгода, но Гермиона Грейджер утверждает, что начальство Азкабана практически готово сдаться под напором ее жалоб и разрешить передачи раз в три месяца. Я сейчас приготовила посылку тебе, а на следующей неделе постараюсь передать по коробке сразу миссис Малфой, Грегори и Милисенте. Грейджер будет мне помогать в этом, и Уизли тоже. Желаю тебе быть здоровым. Ешь хорошо. Твоя Пэнси».       Драко и не осознавал, что лицо его к концу письма было абсолютно мокрым от слез. Он держал письмо в руках, как будто он был утопающим, а оно — спасательным кругом. Драко читал и перечитывал слова Пэнси. Каким надежным другом она оказалась! Никто из осмотрительных слизеринцев не доверял другому на все сто, но Пэнси доказала свою верность и дружбу делом. И ведь через что она сама прошла! Не помнить, что ты делал, болеть душевно — Драко не мог себе этого представить. Устроилась официанткой. При всех амбициях Пэнси Паркинсон, она не стала никому ничего доказывать, просто начала работать, чтобы отправлять посылки им всем. В том числе миссис Малфой. Драко подавил рыдания.       И вдруг теплая рука легла на его локоть. - Драко, — нерешительно проговорил Поттер — все нормально?..       И тут Драко понял, что он весь в слезах и соплях. - Поттер — прошипел он — я… - Я имею в виду, ну, то есть, никто не умер? Я очень надеюсь…       Драко набрал больше воздуха в легкие и проговорил уже спокойно и грустно: - Нет, никто не умер. Все нормально.       И протянул Поттеру письмо. Пусть прочтет сам. Поттер пробежал глазами письмо: - Боже, Малфой! — этот Поттер всегда такой эмоциональный — Какая она молодец, Пэнси!.. И пошлет посылку твоей матери. Да это же отличные новости! И Гермиона, и все они… Похоже, там все объединились, ведя вторую уже войну против жестокости… - Как ты красноречив, Поттер. Но да, как ты видишь, у меня тоже слезы счастья.       Гарри посмотрел на Малфоя. Тот выглядел живым и настоящим. Лицо имело розоватый цвет вместо обычной мертвенной бледности. В Малфое было больше и больше воли к жизни с каждым днем. Это хорошо. Гарри было от этого тепло. Он и сам в данный момент чувствовал себя большим и сильным, полным надежды и веры в тех, что остались по ту сторону решетчатого окна. Гермиона и Паркинсон работали вместе. Мечта хогвартских учителей… Лучше поздно, чем никогда.       Гарри посмотрел на листы пергамента в руках. - Малфой, смотри! Последний лист абсолютно чистый… Но нам не дали бы пергамент и перья, даже если бы и разрешили вдруг написать на волю… Может, Гермиона…       Драко выхватил у него листки. Да, он даже не заметил. Последний лист (несколько капель слез явно в него впитались) был абсолютно чистым. А внизу листа…Поттер, наверное, не заметил без очков… - Тут герб Хогвартса, Поттер! Причем, какой-то необычный. Тут только змея и лев. Ну, понятно, наши факультеты…       Гарри вырвал у него из рук пергамент. Внизу листа был водяной знак, едва заметный, но этот герб, такой знакомый, его можно было все же разобрать. Но он был странный. Вместо логотипов всех четырех факультетов были оставлены только два.       Малфой вырвал у него лист обратно: - Это ненастоящий герб. То есть, пергамент не из Хогвартса. Грейнджер наверняка наколдовала его сама. Она что-то хотела нам сказать. Или тебе…И это довольно очевидно, что…       Гарри воззрился на него: - Очевидно?.. Что ты имеешь в виду? - Маленький мой тугодум. Это не пустой пергамент. На нем есть письмо. Если мы найдем к нему правильный подход, буквы проявятся. Какое-то заковыристое заклинание узнавания, которое не заметили магические системы Азкабана. Впрочем, может быть, эти придурки даже ничего не проверяли. Пустой пергамент, зачем проверять… Попробуй-ка приложить к гербу свой палец. Наверняка заклинание замешано на том, что только ты сможешь его обратить... – Малфой протянул пергамент обратно Гарри. Гарри приложил палец к водяному знаку. Ничего не произошло. Никаких букв — он пристально изучил пергамент. - Ну, тебе просто надо подумать еще. Может быть, был какой-то случай в твоей жизни, когда заклинание срабатывало от твоего прикосновения или чего-то типа того. Она могла использовать какую-то ассоциацию, что-то, известное вам обоим и связанное с открытием закрытого.       Малфой явно действительно очень хотел помочь, а его ум мыслил весьма остро.       Я открываюсь под конец.       Гарри приложился губами к водяному знаку. Ничего не произошло. - Интересненько — протянул Малфой. — Давай-ка думать дальше.       Он взял у Гарри листок и приложил к гербу свой большой палец. Нет, пергамент все еще оставался чистым.       И тут Гарри осенило. Он взял пергамент, нажал на герб и поднес лист близко-близко к глазам.