ID работы: 12210418

Чай с молоком

Слэш
NC-17
Завершён
1299
автор
qwekky бета
Размер:
168 страниц, 18 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
1299 Нравится 409 Отзывы 323 В сборник Скачать

Часть 7. Спасение принцессы из лап дракона и проверка на сучесть.

Настройки текста
В среду ночью Достоевский заснул, как только его голова коснулась подушки. Его организм достаточно устал за день, вирус в крови очень ослабляет, да и чай с молоком на ночь его всегда успокаивает и будто убаюкивает, унимая внутреннюю тревогу. Однако сон Федора был слегка неспокойный. Но это наверняка из-за температуры. На утро не успел Фёдор открыть глаза толком, как Осаму был уже в его телефоне. Проснулся он только из-за звонка, поступившего на устройство. «Мама? И что же ей нужно?» - Фёдор выхватил из рук Осаму телефон и, приложив к уху, хриплым голосом ответил "Ало?". Надо сказать, что мгновение - крайне недооцененная людьми неточная единица времени. Бабочке, к примеру, нужно всего лишь мгновение, чтобы сделать взмах крыльями, который в будущем вызовет ураган где-то за несколько тысяч километров от нее. Мгновение - и косуля уже в лапах безжалостной львицы, желающей прокормить свое потомство, мгновение - и голодный крокодил уже оставил бедного жителя поселения в Африке, спустившегося к реке набрать воды, без руки. Мгновение и глаза Достоевского округлились: — В каком смысле стоите у дверей?! — Федор, не заставляй нас ждать. Ты что, хочешь сказать, совсем не рад увидеть свою семью? — А если бы я был в университете? — Но ты же не в университете, не мели чушь. — Федор поморщился. Если кто-то и молол чушь в этой семье, так это точно не он. — Кстати, почему ты не там? Почему говоришь в нос? Опять простудился? — Да, немного, но это не означает конец света, мам. — Ну как знала! Как знала! Не зря мы приехали, ты же сто процентов опять не лечишься! — Прекрати это. Сейчас же. — Федор звучал крайне раздраженно. — Я сейчас открою вам. Минуту. Фёдор спихнул Осаму с кровати, а сам начал метаться по квартире, собирая вещи шатена и вручая владельцу. Дав Дазаю понять, что времени переодеться в свою одежду у него нет, он велел тому выйти через балкон и спуститься по пожарной лестнице сбоку. «Хоть бы этот дурень не свалился с этой ржавой железки головой вниз. Хотя, кажется, он будет только рад.» Глубоко вдохнув, Фёдор успокоился и, убедившись, что он в состоянии сохранять невозмутимость, прошёл в коридор, и открыл наконец дверь. — Оо, Феденька, а ты чего так долго? Мы заждались! — говорит его тетя, проходя внутрь квартиры. — Да, как всегда заставляешь гостей ждать. — возмущается отчим, ставя сумки на пол в коридоре. Фёдор ненавидел их всем сердцем, они все были угрюмые, грубые, упертые эгоисты. Нет, эгоцентристы. Не люди, а черти. Особенно его мать, по сравнению с ней даже строгий отчим, придирающийся ко всему, был ангелом. Вовсе не удивительно, что Фёдор обладал таким характером: угрюмый, молчаливый, презирающий всех и вся, высокомерный, замкнутый, не знающий и не принимающий ни тепла, ни искренности. Достоевский такой, какой он есть сейчас, именно из-за своей семьи, ну и с кого, в конце концов, ему ещё брать пример? В квартире был порядок, поэтому тёте не к чему было придраться. Сколько Достоевский себя помнит, она постоянно делала это с ним и пыталась строить из себя не пойми кого. Она упрекала Фёдора во всём, в чем только можно. "Почему не помыл посуду?", "Ты пропылесосил?", "Почему снова не протёр пыль? Ты должен это делать через день, свинья." И так из раза в раз. Отчим огрызался в ответ на любое действие Федора, а мать... Мать всегда молчала, она воспитывала Достоевского молчанием с самого детства. Чуть что, и она молча смотрит на сына, прожигая ледяным взглядом, в то время как Федор стоит перед ней в недоумении. Это было хуже любых криков. Весь день мать и тетка хозяйничали на кухне, отчим, как приехал, тут же завалился спать в гостиной на диване. Ближе к вечеру они решили устроить некое подобие семейного ужина, мол, как в старые добрые времена, когда Фёдор жил ещё с ними. За ужином атмосфера была невероятно нудной, Достоевский почти ничего не съел, его тошнило от общества, в котором он находится. В него чуть ли не насильно хотели впихнуть эту чёртову селёдку под шубой, но Фёдор отказался, и тётя снова разоралась. Она около часа читала Достоевскому лекцию о том, что если он не ест то, что приготовили они с его матерью, значит он не уважает старших и не ценит "самое родное, что у него есть" - семью. Пришлось съесть пару ложек этого противного салата и отвратительно сухое мясо запеченной утки. Достоевский чувствовал себя не лучше коровы со жвачкой во рту, когда пытался это проглотить. После ужина начал докапываться отчим. То лицо у Фёдора видите-ли не то, слишком недовольное, то он сидит скрючившись, не держит осанку. "Как горбун из Нотр-Дама, выпрямись." Фёдор, конечно, тут же выпрямился по струнке, но на лице, когда он выслушивал все эти претензии от родственников, каждый раз застывала гримаса: он смотрел на них всех с таким отвращением, что цветы вяли от холода в его взгляде, но Достоевский пытался скрыть это всеми возможными способами. Он закрывал лицо отросшими прядями темных волос, к которым родственники, к слову, тоже докопались, "а не пора ли тебе подстричься, сынуля", и старался не смотреть никому из гостей в глаза. А ведь это только первый день... Судя по сумкам, они тут до конца недели, если не дольше, пробудут.

***

Дазай написал Фёдору сообщение в четверг вечером. Незамысловатое, самое обыкновенное сообщение, которое обычно пишут люди своим больным друзьям, но оно будет обычным только лишь для всего человечества, но не для Фёдора с Дазаем, потому что оно буквально не больше чем о чувствах. Беспокойство, переживания, не имеет значения, важно, что Дазай это написал: «Вечерочек, Фёдор-кун! Надеюсь, ты не забыл выпить свои лекарства? :) »

«Добрый вечер, Осаму. Папочка? Серьезно? Это оценил только Коля, но не я. Таблетки я выпил.»

«Хорошо. Выздоравливай! ;) » «Стоп. ТЫ ЧТО, ПОКАЗАЛ ЕМУ САМ?»

«Не понимаю о чем ты.»

Дазай улыбается, лежа на своей кровати, и перед сном ставит телефон на зарядку, потому что хочет поддерживать эту переписку и завтра тоже.

Пятница

«Пай-мальчик уже проснулся?» «Нежишься в своей королевской постели, русский князь, а я тут на паре фонетиста подыхаю :( » «Игнорщик» «А, я забыл, у русских принято говорить "партизан", верно?»

«))»

«Серьезно, Федь? Две скобки?»

«)))» сообщение изменено

«Т_т» «Ты жестокий.» «Выпей таблетки.»

«Спокойной ночи, Осаму.»

И снова Дазай улыбается, но в этот вечер он такой не один.

Суббота

«Утречко, принцесса. Я считаю, что тех, кто придумал пары в субботу, надо на кол посадить Т_т»

«Доброе утро, Осаму. Лучше казнить, чтоб наверняка.»

«Как ты себя чувствуешь?»

«Гораздо лучше, спасибо.»

«Пешка c2 на c4»

«Шахматы, Осаму, серьезно?» «Пешка h7 на h5»

Воскресенье

«Доброе утро, Федь :) »

«Три часа дня, Осаму.»

«Сон - святое»

«Для тебя нет ничего святого, Осаму.»

Дазай сидел на подоконнике в своей комнате, скучающим взглядом провожая закатное солнце за горизонт, как вдруг в кармане завибрировал телефон. Контакт "пай-мальчик" написал вам новое сообщение:

«Я больше их не вынесу, боже, укради меня отсюда»

Осаму сначала удивился, но затем усмехнулся, и, глядя в поцарапанный экран смартфона, еле слышным шепотом произнёс «Намек понят, Дост-кун». Дазай выбежал из дома как только запрыгнул в джинсы и на всех парах помчался к Фёдору. Черный галстук, который он так и не снял с обычной белой рубашки, когда надевал её в прошлый раз, небрежно болтался на груди, ослабленный, чтобы не перетягивало горло. На бежевые джинсы из-под конверсов летели грязные брызги от луж после дождя, но Дазаю было безумно плевать на всё это. Он бежал, огибая прохожих и перепрыгивая через ограждения. Он спешил выполнить просьбу Фёдора, так сказать "спасти свою принцессу от лап злого дракона". Осаму сам посмеялся со своей метафоры и помчал вперёд.

***

Фёдор все эти дни лишь отвечал на сообщения Дазая, но сам не проявлял инициативы заговорить в переписке. Однако спустя пару дней ему так сильно надоела компания этих людей, что он впервые написал Осаму первым: «Я больше их не вынесу, боже, укради меня отсюда» Фёдор, конечно, написал это шутки ради, он надеялся лишь на ответ шатена, чтобы отвлечься, но получил лишь раздражающее "прочитано". Фёдор хотел уж было собираться идти за веревкой и мылом после очередного подобия "семейного ужина", однако через двадцать три минуты его телефон завибрировал в кармане.

«Открой балкон :) »

Фёдор моргнул пару раз, чтобы убедиться, что ему не померещилось. Достоевский встал из-за стола, бросив семье что-то вроде "мне жарко, я ненадолго, нужно подышать свежим воздухом", прошел в свою комнату и вышел на балкон. Там его действительно ждал запыхавшийся Дазай: — Осаму, что ты тут забыл? — Как что? Ты же просил тебя украсть! — Я это не всерьёз сказал, дурень. — А я всё равно уже пришёл, так что пойдём. Фёдор слегка нахмурил брови. Пару мгновений он стоял на месте и, приложив руку к подбородку, явно обдумывал что-то. — Ладно, пойдём. Только возьму обувь из коробки и надену нормальные штаны. Все в шкафу. Пара минут. Осаму стремительно спустился вниз по лестнице, и Фёдор, переодевшись и осторожно зыркнув на родственников за обеденным столом на кухне, прикрыл дверь в комнату и спустился за ним. Как только их ноги коснулись травы внизу, они пустились бегом по тротуару. Они бежали, задыхаясь от беззвучного смеха и адреналина в крови, и только лишь спустя пару поворотов, они наконец перешли на шаг. — Блять, как они заебали меня, ааа, это просто вынос мозга. Чтоб там они нахуй все отравились этими испорченными их же руками продуктами, сука! — Это русский? Русский мат, да, Федь? — Дазай наклонил голову в бок — Испорченные продукты? Тебя пытали? Ты о чем? — Да, Осаму, русский мат. Да чтоб они нахуй отравились этой пересушенной уткой, оливье или этой ебанной селёдкой под шубой! — Фёдор говорил на японском, вставляя русский мат время от времени и это звучало очень забавно. — Селёдкой под чем? Под шубой? Твои родственники завернули бедную рыбу в пальто? — Дазай еле мог говорить из-за смеха. — Селёдка под шубой... — Фёдор слегка усмехнулся — это... это такой салат. А шуба, это то, под чем лежит селёдка. Морковь, свекла. Дазай задыхался не только из-за их незапланированного марафона, но и из-за смеха. — Я.. Я понял.. Аха... Я уверен, что родственники, особенно из России, это катастрофа. Но разве настолько, чтобы ты просил тебя украсть? — Дазай усмехнулся, подумав, что Фёдор всё больше и больше походит на принцессу диснея. — Да, они настолько ограниченные и законченные идиоты, что их уже ничего не спасёт, они даже хуже селёдки под шубой! — Фёдор тоже слегка усмехнулся. — А, к слову, я вообще не всерьёз писал, а ты примчался как принц на белом коне. — То есть я всё-таки твой принц? — внезапно Дазаю стало неловко от своего же вопроса. — Тебе больше подходит чёрный конь. — Фёдор перевёл взгляд на Осаму, с ухмылкой на лице. — Это ещё почему? — Дазай немного толкнул Фёдора в плечо. — Он будет такой же чёрный, как твоя душенька. — У тебя ее вообще нет, Федь, завали. — Дазай запрокинул голову, глядя в небо — Ладно, Рапунцель, пойдём ко мне. — Пойдём. — ответил Достоевский, и они вместе пошли до дома Осаму, болтая о днях, которые они провели порознь. Селёдка под шубой. Ну надо же. Эти русские... просто невероятно! Дазай даже на секунду задумался, может быть Федя такой интересный, просто потому что приехал оттуда? Но потом он вспомнил, как Достоевский мастерски обошёл его в покере в среду вечером, и забыл навсегда эту глупую мысль. Он такой интересный, потому что это он. Шатен и думать забыл о скуке в последние дни, ему хотелось, в глубине души, на всех совместных парах с Дост-куном стебать глупых однокурсников и преподавателей, дополняя предложения друг друга, но тогда все точно подумают, что эти двое... Гоголь-сан вот уже уверен. Разве русские не гомофобы? Хотя, кажется, Гоголь украинец. Не столь важно. Важно то, что Дазай всем сердцем надеялся, что Фёдор останется у него и они проведут ещё один вечер, споря о всяких глупостях и играя в азартные игры за парой кружек чая. Разумеется, с молоком. Они зашли в квартиру, входная дверь тяжело хлопнула. Осаму поспешно стянул с ног свои кеды, а Фёдор запутался в шнурках. Ну прямо как дитё малое. Дазай присел на корточки, чтобы ему помочь. Кажется, Достоевский немного засмущался. Долгий бег вызвал у него приступы кашля на улице, пока они шли, и потому сейчас он говорил немного хрипло. — Спасибо, Дазай-кун. Дазай развязал шнурок, двумя ладонями сняв обувь с ноги Фёдора и выпрямился, услышав свою фамилию, произнесенную таким голосом. — За что? Я ничего особенного не сделал. Ты сам сказал, это всего лишь... Дазай хотел сказать «шутка» , как вдруг понял, что они снова стоят слишком близко друг к другу. В прихожей достаточно тесно, шатен кладёт свою ладонь на руку Достоевского и смотрит ему в глаза, и именно в тот момент он замечает, что парень слегка тянется к нему, приоткрыв рот. Электрический разряд вырвался из теплой лампочки в коридоре и, пробежав по нервным клеткам Фёдора, соскользнул с кончиков его белоснежных пальцев прямо Дазаю в сердце. Кажется, они поняли друг друга с полуслова, их последующий диалог выглядел так: — Могу я проиграть? — Дазай держит шею ровно и напряжённо смотрит Фёдору в глаза. — Разумеется, Осаму. — Фёдор улыбается в ответ. — Но без наказания будет... — Скучно, знаю. — Я тебя понял. Дазай тянется к Фёдору и касается его сухих холодных губ, принимая свое поражение. Иногда стоит проиграть в азартной игре, чтобы потом сорвать действительно большой куш. Ему абсолютно плевать на то, что он может заразиться и заболеть тоже, ведь Фёдор ещё не до конца здоров. Осаму вдруг понимает, что скучал по этому ощущению. Ощущению своих всегда теплых губ на вечно холодных губах Достоевского. Шатен проводит влажным языком по губам Фёдора, тот раскрывает рот, издавая приятный чмокающий звук, и позволяет Дазаю вторгнуться в свой рот. Осаму проводит по верхнему ряду зубов, щекочет нёбо и их языки сплетаются вместе. Дазай приоткрывает глаза и видит, что Фёдор крепко зажмурился, как жмурятся дети на озере, готовясь прыгнуть с тарзанки вниз. И снова их поцелуй выглядит странно со стороны, ведь Осаму почти не касается Достоевского телом, пока парень сам не прижимает его к себе, внезапно запуская холодные руки под рубашку. Дазай морщится: — Мкхх.. — Потерпишь, Осаму. — Да. — шатен расслабляется и чуть приподнимает руки, позволяя Дост-куну себя обнять, как вдруг оказывается прижатым к стене. В голове красной строкой бегут мысли, быстро сменяя одна другую. «Почему я в таком положении? Что он делает? Я не могу так ничего контролировать. Мне это не нравится. Мне это... Нравится? Нет, он..» — Ммфф. — Дазай чувствует, как его левое запястье сильно сжала чужая ладонь, а язык Фёдора бесцеремонно вторгается в его рот. Он прижат к стене, крючок для верхней одежды позади больно царапает шею, Достоевский выставил вперед колено и свободную руку запустил шатену под рубашку, касаясь прохладными пальцами разгоряченной голой кожи прямо там, где заканчиваются бинты. Дазай чувствует себя каким-то... чересчур пассивным сейчас, он и подумать не мог, что Достоевский, этот тихий, угрюмый, прагматичный парень, может быть настолько доминантен, что заставит тело шатена покрыться мурашками с головы до пят. Фёдор целует его жадно, не отрываясь, Осаму постепенно приходит в себя, начиная отвечать на его движения. Дост-кун вдруг отдаляется и говорит самое страшное, что Дазай вообще мог бы услышать за всю свою жизнь, но сейчас он не уверен, что это такая уж страшная угроза: — Ты всегда такой тёплый, Осаму, так что, уж прости, придётся тебе терпеть мои противные холодные пальцы у себя на теле. — Фёдор оплетает руками шею Дазая, оглаживая горящие щеки большими пальцами, шатен нервно сглатывает. — Мне кажется, я... не против. — Тебе тоже придётся трогать меня. — на лице Фёдора появляется хитрая ухмылка. — И как же ты хочешь... чтобы я тебя... трогал? — Вот так. — Фёдор берет руку Дазая в свою и убирает ею прядь своих волос за покрасневшее ухо, а затем прислоняется лбом к губам Осаму — Я помню, что ты делал так ночью. — Не было такого. И у тебя жар. — И без тебя знаю. — Так не пойдёт. — Фёдор хмурится и снова тянется к Осаму. — Нет, сначала мы собьем тебе температуру. — Осаму, может ты и привык раздавать девушкам приказы, но со мной будет так, как скажу я. — С чего бы? — А с того. — Фёдор наступает ногой на ногу Осаму и, снова притянув к себе, кратко целует. — Сука ты, Федь. — На моей родине есть одна поговорка. — Какая же? — Это сложно перевести в рифму на японский, но... Я не сука, я кобель, хочешь ротиком проверь. — Намек понят. — Что? — Дазай в ответ на недоумение лишь ухмыляется и, пригнувшись, соскальзывает вниз, вырываясь из лап демона. Он заходит на кухню как ни в чем не бывало и ищет в аптечке жаропонижающее, пока сердце его колотится как бешеное. Шатен идёт в комнату, успокоившись, и изумляется, наблюдая следующую картину: Фёдор сидит на кровати, чуть болтая ногами, и гладит кота, примостившегося у него на коленях. — Вы с Чаем нашли наконец общий язык? — Ага, он, оказывается, говорит по-русски. — Ты когда шутить научился? — Пф, вообще-то я всегда умел. — На вот, выпей. — Дазай протягивает Феде оранжевую таблетку и стакан воды. Дазай плюхается рядом и, отобрав у Достоевского пустой стакан, снова целует. Следующий час они проводят, обмениваясь слюнями, переплетая языки, пока Чай, мурлыча, сладко спит на коленях русского. Спустя минут семь поцелуя, Дазай чувствует, что у него тянет низ живота и понимает, что у него стоит. Он мысленно корит себя за это и весь этот час изнывает от возбуждения. Кот лениво открыл глаза, потянулся, проткнув Достоевскому брюки когтями, и спрыгнул с колен. — Ну наконец-то он спрыгнул! — воскликнул Дазай с небывалым облегчением. Шатен слез с кровати и устроился на коленях, потянув руки к молнии на штанах Достоевского. — Чем ты там говорил проверить? — Ротиком. — Как самоуверенно для первого в жизни минета. — Ты сам на колени встал. — Может, я хочу помолиться. Дазаю претит эта чертова доминантность Достоевского, о которой он узнал час назад в коридоре, но он всё равно достает из его трусов член, подумав, утешая себя, что разочарование от собственного проигрыша явно больше, чем то, что он собирается проглотить прямо сейчас, и облизывает головку. Фёдор запрокинул голову назад, конечно, ему это нравится, демон. Шатен причмокивает и совсем не стесняясь оттягивает кожу пальцами, открывая чувствительное место. Осаму не спешит, он дразнит и, основываясь на своих собственных ощущениях, полагает, что сейчас терпеть такие лёгкие прикосновения лишь к головке - невыносимо. Спустя пару минут такого минета Достоевский запускает пальцы рук в волосы Дазая, немного подталкивая, и шатен поддается, заглатывая всю длину. До ушей доносится тихий хриплый стон и от того, как было приятно это слышать, Осаму старается заглатывать ещё глубже. Фёдор сильно вцепился рукой в волосы шатена, пару волосинок больно тянуло, но Дазай продолжал двигаться, проводя по члену языком, пока не почувствовал как по горлу стекает что-то... Дост-кун снова приятно простонал, у шатена, кажется, отнялись ноги, то ли от того что он сидел на коленях, то ли из-за этого низкого, приятного слуху звука, что издал Фёдор секунду назад. Парень отдалился, вытерев рот рукой, а затем сел обратно на кровать. Достоевский помолчал немного, поправив одежду, и наконец подал голос: — Я не умею, но я могу... — Попробовать? Не надо, ты ведь болеешь. — Дазай ткнул пальцем в нос Феди и тот мило поморщился, не возражая. Осаму вскочил с места и выходя из комнаты, выкрикнул: — Кстати, мой вердикт, ты всё такая же сука! Он заперся в ванной и, облокотившись правой рукой о раковину, левой полез в трусы. Тяжело дыша, он сделал всего пару движений рукой, и молочно-белая жидкость стекла по раковине в водосток. — Сука ты, Федя, сука. — Дазай напряг мозги, вспоминая, как же звучало то русское слово, что сейчас было как никогда кстати. — Блять.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.