WS 2.0

— Что. Ты. Притащил? — по слогам и тщательно чеканя звуки переспросил Джеймс. Земо зябко передёрнул плечами, почти напуганный его голосом, но смотрел твёрдо. — Хель, я от тебя в последний раз жду объяснений. — Дети иногда притаскивают домой животных с улицы, — пропели в ответ ровным, немного нежным тоном. Баки чувствовал, что сейчас взорвётся. Или со всей дури впишется башкой в стену, лишь бы не видеть того абсурда, в который снова и снова превращалась его жизнь. Мало было ему собственного, мало было ему Земо, которого до сих пор иной раз так перекашивало, что их обоих приходилось собирать по кусочкам. Вместе с мебелью и квартирой в целом. Мало было отбить заковианца у массы спецслужб, выбить ему помилование и возможность спокойно жить, а передвигаться без отслеживающего ошейника. Мало было успокаивать его после кошмаров и учиться говорить больше, чем шипящее «Джеймс». Видимо, мало. Потому что однажды (сегодня) Земо притащил в их дом Зимнего Солдата. Очередную выбраковку Гидры, намешанную из чего попало. Бездушную, безвольную, абсолютно инертную, пока не поступил заветный приказ. И — с лицом Баки Барнса. С его глазами, губами и длинными волосами. Дети притаскивали домой щенков и котят. Хель притаскивал домой Зимних Солдат. Баки переваривал эту мысль внутри себя и силился не расхохотаться. А чего он, собственно, ожидал? Спокойной жизни? Тогда его больной мозг явно ошибся человеком, на которого можно запечатлеться. Он попытался взять себя в руки и успокоиться. Орать и собственноручно корёжить чужую психику было ниже его достоинства. — Хель, — теперь голос был спокойным и даже ласковым. Земо с готовностью шагнул к нему, чтобы ткнуться в объятия. — Я не злюсь, только немного удивлён. — Нет, злишься. — Ладно, я охренел и сильно в шоке, но по большей части не на тебя, а на то, что происходит. — Мне нужно было его оставить? — у Хеля были мягкие глаза, тёплые, наполненные густой шоколадной пастой. Но сейчас их заметно покрыла ледяная корка. Конечно он не мог бы бросить того, кто так похож на его Джеймса. И кто прошёл тот же адский ад, как и они оба. Джеймс не мог его не понимать, но с другой стороны знал, что сам бы просто обошёлся милосердным выстрелом в голову. Монстры должны умирать, и это правильно. Тем более непонятно, сколько в то, что притащил Земо, вложили от человека. И есть ли что там спасать, перевоспитывать, переделывать. Баки думает, что Хель никогда не даст ему выстрелить. Даже если чудовище бросится на них с целью растерзать, а остатки принести хозяевам. — Ты, — обратился к нему. — Твой позывной. Монстр вскинул голову и безэмоционально ответил: — Рядовой Осень готов выполнять приказы. От абсурдности клички Баки взвыл и загоготал Хелю в макушку. — О, боже, их фантазия с каждым разом всё хуже и хуже. Гельмут тоже рассмеялся, оборачиваясь. — Я знал, что ты оценишь. Отвратительно мило, правда? — Вот уж точно, даже не знаю, кого этой кличкой больше пытались оскорбить — его или меня. Так, ты. Откликаться будешь на Осень. Кураторы — Гельмут Земо, Джеймс Барнс. Не нападать, не проявлять агрессии, не предпринимать никаких самостоятельных действий, кроме касающихся самообслуживания, — он ненавидел то, каким холодным и властным сейчас казался голос, похожий один в один на череду голосов, которые управляли им десятилетия. Но также он знал, что это сработает. Что будет вбито прямо в мозг как неоспоримая истина, безусловная к выполнению. Чудовище не разочаровало его, послушно склонив голову. — Приказ принят. Ладно. Ладно, ладно. Он спокоен. Очень спокоен. Чёрт возьми, кого он обманывает, это настоящий кошмар. Осень был совершенно чист. Ни грамма личности, самосознания или каких-то осколков воспоминаний, которые могли бы влиять на его поведение. Абсолютно. Чистый. Лист. Осенний, мать его. Если ему не сказать выйти из комнаты, он будет сидеть в ней днями. Если не принести еды и не сказать есть, он будет игнорировать тарелку вопреки любому здравому смыслу и голодно урчащему желудку. Он не будет спать без приказа, это, к сожалению, Баки заметил только тогда, когда лицо Осени начало напрочь терять цвет. Честно говоря, это кошмар. Даже он в форме Зимнего знал, что оружие должно переходить в режим «ожидания», сна то есть, чтобы поддерживать свою функциональность. — Что входит в приказ самообслуживания? — спросил он и тут же поморщился, когда Осень явно засбоил, разрываясь между приказом есть и немедленным ответом куратору. — Доешь и ответь. Тот моментально опустошил тарелку и, едва проглотив, заговорил: — Водные процедуры, уход за экипировкой, незаметность. Проклятие. Сраные, поганые садисты. — Расширь директиву. Теперь в неё входят приёмы пищи, сон и тренировки. Можешь задавать вопросы. И тут же малодушно пожалел о последних словах. — Когда меня спишут? Хель отскочил от двери, когда Джеймс выскочил из дверей и прямо на улицу, чтобы продышаться и хоть на мгновение забыть о том, каким взглядом на него смотрели. Пустым. Ясным. По-ни-ма-ю-щим. Чёрт-чёрт-чёрт. — Джеймс? — на окаменевшее плечо легла рука. Хель мягко развернул его и прижал к себе, обнимая и поглаживая по напряжённым мышцам. — Что случилось? Что он сделал? Джеймс вцепился в него, в своего мужчину. Самого замечательного и понимающего. Мягкого, доброго, пусть и умеющему сражаться и убивать. Того самого благородного аристократа, о которых писали романы. Едва ли он заслуживал этого человека. — Джеймс, тшшш, — погладили его по голове, рычащего и зажавшего в зубах ткань чужой рубашке. — Ну же, поговори со мной, что случилось? От заботливых, обеспокоенных ноток хотелось застрелиться. Сначала себя, а потом то исковерканное недоразумение, которое осталось в незапертой комнате. — Он понимает, — выдавил из себя. — Он понимает и спросил, когда его спишут. Земо с трудом успокоил его, наспех всучил в руки список покупок и отправил в магазин. Отвлечься. Чем-то обыденным и простым, что не будет собственным изрешечённым отражением. Он зашёл в комнату, где всё ещё оставался Осень. Спокойный, пустой, неподвижный. — Ты хочешь, чтобы тебя списали? Осень медленно повернул голову и, внезапно, склонил её совершенно человеческим жестом. — Я устал. Земо хотел выскочить из этой двери, а затем замуровать и больше никогда не заходить в неё. Потому что сейчас, только сейчас, он увидел в этих глазах не своего Джеймса, но кого-то другого. Замученного. Ус-тав-ше-го. Он попытался улыбнуться. — Ты можешь отдыхать, больше не будет заданий. Осень снова дёрнул головой. — Не могу. — Почему? Он поднял палец и постучал по своему виску. — Крики. Они не умолкают.