***
— Он что-то сделал с тобой? — осторожно спросил Драко. Она покачала головой и прижала ладони к вискам. — Это не так важно. Он не помнил всего, что произошло прошлой ночью, но не забыл её ласку и снисхождение, когда сотрясался в рыданиях. И то, как девушка позволила ему выплакаться. — Гермиона, — Малфой медленно сократил расстояние между ними, — что случилось? Сел рядом с ней, расположившись на корточках у постели, протягивая свою ладонь, но она поспешно сжала свои руки и обхватила ими колени. Грейнджер повернулась к нему, прикусив внутреннюю сторону щеки. — Прости, Драко. Он в замешательстве нахмурил брови. — За что? Малфой вспомнил череду извинений, которые она шептала ему в волосы, то, как её дыхание касалось его шеи, как испытал нечто, давно позабытое. Он чувствовал заботу, которую, как предполагал, никогда больше не получит. И она исходила от последнего человека, от которого ожидалось подобное— Гермионы Грейнджер. Девушка опустила взгляд на свои руки, прежде чем посмотреть на него, в её глазах блеснула искра решимости. — Я не знаю, чем занимается Теодор Нотт. Я вижу, ты думаешь, что он просто выжидает или играет в игру, но… — она сглотнула, на мгновение вздрогнув, — если это так, я не думаю, что это та же игра, которую ведёт Король. Драко хотел с этим поспорить, сказать ей, что она была неправа и Теодор, безусловно, на их стороне. Но девичьи глаза вмиг наполнились слезами, а нижняя губа задрожала. — Что он сделал тобой? — спросил Драко, отчаянно желая дотронуться до неё, как-то утешить, как она делала это для него. Он хотел снова почувствовать её тепло — не так, как тогда, когда его заставляли трахать её, но так, чтобы она не подумала, будто это по приказу Короля, часть их жуткой игры. В каком-то смысле это было нечто, объединяющее только их двоих. Гермиона выглядела не очень-то и уверенной — её взгляд метнулся к «Одиссее» и окну, у которого она провела так много времени в наблюдении. — Он просто заставил почувствовать себя очень некомфортно. Драко не был уверен, стало ли легче после её ответа. Так и подмывало расспросить подробнее, но то, как Грейнджер закрыла глаза и прикусила губу, говорило красноречивее любых слов. — Мне жаль, — едва слышно прошептал Драко. Она моргнула и уставилась на него широко раскрытыми глазами. — Тебе жаль? В её голосе звучало недоверие, и он на мгновение был ошеломлён намёком на то, что она думала, словно ему будет всё равно. Но опять же, когда Малфой демонстрировал какие-либо признаки неравнодушия? Разумеется, Грейнджер и не подумала, словно он и правда сожалел. Драко не был уверен, когда это произошло, но в какой-то момент Гермиона вытащила его из тумана и, сознательно или нет, сделала небезразличным. — Да, — сказал он, отчего сердце бешено заколотилось после признания. Его разум был слишком ясным, и он тряхнул головой, отгоняя блуждающую на подкорке сознания мысль, что бутылка виски могла бы это исправить. Она продолжала выжидающе смотреть на него. Драко взял её сцепленные руки и в конце концов признался: — Я сожалею о том, что этот мир сделал с тобой. Глаза Гермионы расширились, и девушка на мгновение напряглась, прежде чем, наконец, расслабилась, переплетя свои пальцы с пальцами Драко. — Спасибо.***
С тех пор между ними что-то изменилось, или, по крайней мере, так казалось Драко. С другой стороны, за последние пять дней он был трезвее, чем когда-либо на своей памяти, ограничив потребление алкоголя после захода солнца. Но она больше улыбается ему, рассказывает о том, что читает, расспрашивает о поместье и о том, как добрать в ту или иную его часть. Девушка продолжает хватать его за руку по ночам, иногда бьёт его по руке, когда он говорит что-то особенно оскорбительное или унизительное. Драко не знает, как именно это произошло, но каким-то образом она стала его другом. — И всё же, — медленно произносит Гермиона, выводя его из задумчивости и возвращая к предстоящей встрече с Теодором. — На прошлой неделе он сказал мне несколько странных вещей. Даже если он действительно выпустил Рона из подвала… просто… пожалуйста, будь осторожен, — предостерегает она вновь, не сводя с него глаз. Он сглатывает: серьёзность в её тоне, чувствительность всё ещё так чужды ему. Он язвит, потому что ничего не может с собой поделать. — И почему так важно, чтобы я был осторожен? Какой в этом смысл? Съязвить не получается: Малфой слишком размяк для холодного тона в голосе — это превратило реплику в мольбу. Она откладывает книгу и подходит к нему, оглядывая с ног до головы. Его шея покрывается багровыми пятнами от интенсивности взгляда, оттого, как близко ведьма стоит к нему. — Смысл в том, чтобы остаться в живых, Драко. Остаться в игре до последнего. Ему чертовски надоела эта игра, но он проглатывает насмешку и старается не закатить глаза. — Я не уверен, что смогу выжить в этой игре и дойти до финиша, — говорит Драко с лёгкой улыбкой. Гермиона не ведется на его попытку изобразить безразличие — прижимает кончики пальцев к его руке с выражением в глазах, которое он не может точно интерпретировать. Но это заставляет пожелать взять свои поспешно сказанные слова обратно. — Ты сильнее, чем можешь себе представить, Драко, — говорит она ему. Пульс учащается, и он пытается игнорировать желание подойти ближе, убрать выбившуюся прядь волос ей за ухо. Но напоминает себе, что её прикосновения ничего не значат: вспоминает все те времена, когда видел Гермиону в Хогвартсе, её руки, крепко обнимающие лучших друзей. Вот что это такое, Драко знает — это дружба, которая укрепилась намного сильнее, нежели была у него месяцем ранее. Неохотно кивает. — Я постараюсь, — наконец говорит он, оставляя невысказанными слова, застрявшие в горле. Он чувствует себя грёбаным идиотом оттого, как у него перехватывает дыхание, когда её глаза теплеют, а губы изгибаются в мягкой улыбке. Малфой настолько изголодался по малейшему проявлению внимания, так долго был лишён доброты, что принял её попытку подружиться и каким-то образом превратил для себя в нечто большее. По крайней мере, так он говорит себе, когда засыпает, надеясь, что она потянется к нему, представляя, каково это — снова быть в её объятиях. Драко прочищает горло: во рту внезапно пересыхает. — Ты будешь здесь? — спрашивает он её. Девушка наконец-то начала покидать их комнату, проводя своё собственное, как она говорила, «расследование». Гермиона убирает руку и отводит взгляд. — Не уверена. Я собиралась пойти прогуляться. — Хорошо. — Ты расскажешь мне, о чём вы говорили с Ноттом, так ведь? — спрашивает Грейнджер, ещё раз вскользь поглядывая на него. Малфой кивает, даже не задумываясь: хочется выпить, думается, что, возможно, алкоголь мог бы помешать ему подчиняться каждой просьбе, не дать размякнуть от малейшей капли её внимания. Он стал таким жалким, что не может выносить себя трезвым. Но в эти моменты её взгляд задерживается на нём чуть дольше, улыбка становится чуть шире. И желание, чтобы она гордилась им, перевешивает потребность в выпивке. Она хмурится — в уголках глаз появляются маленькие морщинки, как будто девушка видит его насквозь. — Всё в порядке? — спрашивает Гермиона. Драко пытается улыбнуться, получается не очень уверенно. Он засовывает дрожащую руку в карман. — Всё нормально.***
— Драко! — Теодор приветствует его широкой улыбкой, жестом приглашая присесть. Как будто они просто встречаются за ужином. Старые друзья наверстывают упущенное. Стул Малфоя на несколько дюймов ниже. Сначала он едва замечает это, но, когда Тео садится напротив, это становится очевидным и неприятно смущает. Словно негласное напоминание о его месте. — Тео, — отвечает гость, с радостью принимая протянутый им стакан огневиски. Ему хочется верить, что стул — это неприятное недоразумение, но парень не может перестать думать о затравленном взгляде Гермионы при одном упоминании имени Тео. От этой встречи Малфой нервничает больше, чем сказал ей: как бы сильно он ни защищал Теодора, какая-то его часть боится узнать правду. Драко делает большой глоток виски и выдыхает, чувствуя, как тёплая жидкость стекает по горлу. Закрывает глаза, позволяя себе насладиться первым стаканом за день, но его размышления прерываются. — Итак, как идут дела? — спрашивает Нотт. Выражение его лица чересчур дружелюбное, тон нарочито непринуждённый. Малфой моргает, крайне удивлённый. Это первый раз, когда он остаётся наедине с Тео с тех пор, как Волан-де-Морт провозгласил себя Королём. Может быть, Драко обманывает себя, ожидая от Тео извинений, объяснений, чего-то еще в этом роде. Он обдумывает варианты ответа. «Чертовски ужасно», «как ты, блядь, сам думаешь?..» Но, прежде чем успевает ответить, Тео перебивает. — Ну, может быть, ты хотя бы расскажешь мне, каково это? С Грейнджер? Нотт наклоняется вперёд, как будто они две чёртовы сплетничающие школьницы. Обмен информацией болезненный и неравноценный. Мысли Драко возвращаются к шумным трапезам в Большом зале, к тому, как они вдвоём смеялись над какими-то промахами Крэбба и Гойла. Он не помнит, чтобы разговор с Тео когда-либо был каким-то трудным или вынужденным. Просто болтающие без умолку два школьных товарища. Как равные. Малфою приходится поднять глаза, чтобы встретиться взглядом с другом, и он делает ещё один глоток виски, чтобы успокоить нервы. — Всё в порядке, — наконец отвечает он. Нотт усмехается и откидывается на спинку стула, водя указательным пальцем по своему бокалу. — Знаешь, она неплохо выглядит. Для грязнокровки. Есть в ней нечто такое… Тео замолкает, облизывая губы как грёбаное животное. Драко усилием воли подавляет румянец, который, как он чувствует, появляется на щеках, списывает прилив крови на алкоголь. — Хм, — говорит Малфой, не зная, как именно ответить своему бывшему другу. Он хочет верить, что есть объяснение тому, что Тео сделал, чтобы заставить Гермиону чувствовать себя неловко. Возможно, играл свою роль. Но тогда какого хрена Нотт заговорил об этом сейчас? — Она тебе на самом деле не нравится, верно? Ты ненавидел её в школе, не так ли? — спрашивает тот, прожигая его взглядом. Драко абсолютно не понимает, что происходит, и вместо того, чтобы ответить, допивает остатки содержимого своего стакана. Теодор продолжает: — Значит, ты не будешь возражать, если я позаимствую её, да? Парень выкашливает остатки виски, хватая ртом воздух, когда слова Тео эхом отдаются в его голове. Бросает взгляд на человека, который когда-то был его лучшим другом, но выражение его глаз — это то, чего Драко никогда раньше не видел. Он вспоминает, что прошло больше года с тех пор, как он в последний раз разговаривал с Теодором Ноттом. — Прости, что? Драко, наконец, отмирает: виски уже начало действовать, притупляя его разум. Но всё ещё кипит на поверхности при мысли о Теодоре с Гермионой. Он чертовски бессилен, поэтому проглатывает язвительность, которая вертится у него на кончике языка, желание послать его на хуй, заявить, что Грейнджер это неинтересно. Но Малфой подчинялся игре достаточно долго, чтобы знать: высказывание своего мнения ничего не даст. Глаз Тео дёргается, когда он откидывается на спинку стула. — О, Малфой. Ты ничуть не изменился. Всё так же бережно относишься к своим вещам. Драко изо всех сил сдерживается от возражений, что Гермиона — это не вещь. Но всё же, несмотря на неудачную формулировку Нотта, Драко рад, что тот, похоже, не настаивает на этом. Хотя какого хрена он вообще спросил об этом у Драко? Тео смеётся, неловкий звук эхом отражается от стен. — Я уже сказал ей, но я на твоей стороне и действительно хочу тебе помочь. Это ощущается ударом хлыста: в один момент Нотт — какой-то патологический придурок, а в следующий — утверждает, что на его стороне. Драко отчаянно ищет причину этого, мысленно просматривая каждое воспоминание о Тео, пытаясь найти недостающие детали. Нотт-младший всегда был с прибабахом, говорил странные вещи и извинялся, а его взгляд беспорядочно блуждал. Он был придурковатым, но Малфой всегда списывал это на то, что он рос без отца и матери. Теперь Драко не уверен: он пытается соотнести своего знакомого с жестоким человеком, которому удалось стать заместителем Волан-де-Морта. Слова Гермионы, сказанные несколько недель назад, всплывают у него в голове. «Ты не можешь подняться вот так, не пролив крови». — Спасибо, — в конце концов, выдавливает Драко и пытается представить, как будет описывать эту встречу Гермионе. — Ну а ты хочешь мне что-нибудь рассказать? — выжидающе спрашивает Тео. Малфой отпивает из своего магически самонаполняющегося бокала, отчаянно нуждаясь в притуплении чувств, чтобы пережить этот разговор. — Нет… — говорит Драко. Внутренности приятно обогреты крепким напитком, глаза начинают закрываться, и знакомое покалывание пробегает по коже. Нотт хмурится и морщит лоб, упираясь локтями в стол, шепчет заклинание себе под нос и бормочет Драко: — Просто помни: я на твоей стороне. В некотором смысле это всё, что Малфой хотел услышать, только неизвестно, можно ли в это поверить. Весь разговор кажется выдуманным, начиная со стула, заканчивая просьбой о Гермионе и этой внезапной переменой в Теодоре… Он напоминает себе, что всё это — игра, а Тео всего лишь ещё один игрок. — Хорошо. Драко невольно сглатывает. — Так что, если ты что-нибудь знаешь, я могу тебе помочь. Теодор демонстрирует руки, подняв их. Они чистые: его не втоптали в грязь, не толкали и не подталкивали, пока он не сломался. — Я ничего не знаю, — честно говорит Драко, хотя всё ещё не может до конца понять, к чему клонит Тео, и снова осушает свой бокал, отчаянно нуждаясь в тумане, в чём угодно, что может остановить бесконечный поток его мыслей. Собеседник фальшиво улыбается. — Хорошо, Драко. Может быть, в следующий раз. Кровь отливает от лица Драко при мысли о том, что придётся высидеть ещё один подобный разговор.***
После неприятного разговора с Тео он бродит по залам в поисках выпивки, решив пополнить свой запас алкоголя. В коридорах тихо, и можно легко обойти нескольких патрульных Пожирателей смерти. Удивительно, насколько эффективно Драко научился быть незаметным и тихим. Он на третьем этаже, рядом с редко используемым кабинетом, в котором, как он почти уверен, когда-то был небольшой бар. Неожиданно за дверью раздаётся звук, похожий на приглушённый стон. Драко не знает, почему это делает, но не спеша идёт на звук, осторожно открывая дверь. Она приоткрылась всего на дюйм, но представшее взгляду зрелище ни с чем не спутать. Его глаза расширяются, рот распахнут, рука вцепляется в дверной косяк. Но Малфой не может отвести взгляд. Рон Уизли трахает Гермиону Грейнджер. Они прижаты к стене, и он берёт её сзади. Сначала Драко думает, что что-то не так, судя по звукам, которые она издаёт, и как жмурится в агонии. Но затем видит, как она вздрагивает, выгибает шею к Уизли, накрывая его руки своими… Костяшки пальцев Драко белеют от давления, с которым он сжимает дверной косяк. Он разъярён как чёрт. Гермиона — его грёбаная жена. Даже в своём нетрезвом состоянии парень знает, что это дерьмовый аргумент, но не может остановить нарастающий внутри гнев. Но есть что-то ещё, мешающее хлопнуть дверью или ворваться внутрь. Он, блядь, не может отвести взгляд. Никогда раньше Малфой не видел Гермиону голой, и она чертовски красива: то, как наклоняется к этому смертнику, тихие звуки, которые издаёт, когда Уизли прикасается к ней… Собственный член напрягается от этого зрелища. Драко знает, что он грёбаный вуайерист, но не может перестать наблюдать за ней. Её рот приоткрывается, и она размеренно двигается, в то время как груди подпрыгивают и опускаются. Малфой желал быть позади неё, его губы на её шее, его пальцы, касающиеся её влагалища и теребящие её соски. За всё время, что они с Гермионой трахались, такого никогда не было. Малфой понятия не имел, что это может быть так. Драко сопротивляется желанию прикоснуться к себе, несмотря на то, насколько сильно возбуждают стоны Гермионы. Его дыхание прерывистое, и он прислоняется к дверному косяку, чтобы не упасть. Приходится прикусить губу, чтобы не проронить ни звука, когда девушка, наконец, кончает. Она выглядит беззаботной и нежной, её взгляд возбуждён, а голова наклонена. Это та её сторона, которую Драко никогда не видел, и он становится чертовски загипнотизирован, едва замечает Уизли позади неё, который, похоже, вот-вот рухнет, балансируя на одной здоровой ноге. Затем Гермиона открывает глаза и смотрит прямо на него, на её губах играет мягкая улыбка. Он должен убежать, хотя бы отвернуться или закрыть дверь. Но не может, поэтому просто смотрит на неё широко раскрытыми глазами, впиваясь ногтями в деревянный дверной косяк. Наконец, делает шаг назад, когда Уизли хватает Гермиону за подбородок, наклоняет её голову к себе и целует. Это так чертовски чувственно: звуки их губ и исходящих из них негромких постанываний и тяжёлое дыхание — смотреть на это невыносимо. Драко поворачивается, закрывая дверь максимально тихо. Он направляется к коридорам для прислуги, когда видит чёрную вспышку. Он застывает у стены, затаив дыхание, когда чёртов Эдриан Пьюси проходит мимо него и комнаты, в которой находятся Гермиона и Уизли, с безумной улыбкой на губах. Но ему насрать на Пьюси: всё, о чём получается думать, — это Гермиона, нахуй её, Грейнджер. К тому времени, как Драко возвращается в их комнату, он невообразимо разъярён. Даже несмотря на то, что его мысли затуманены алкоголем, одна остаётся ясной, повторяясь снова и снова: предательство. Драко знает, что их отношения полностью фиктивны, что она с ним не по своей воле: он не грёбаный идиот. Но не получается унять боль в груди при воспоминании о губах Уизли на её губах, о желании вырвать Гермиону у него, заявить на неё права. Новая мысль закрадывается ему в голову — насмешка, что он совершенно недостоин Грейнджер. Он сломанный прислужник Короля, который даже не может трахнуть её как следует. И, что ещё хуже, Малфой даже не получает того, что искал изначально. Он просто хотел выпить, а вместо этого застрял с остатками дерьмового джина, спрятанного под расшатанной половицей. Расхаживает по комнате, когда она входит. Если бы он не знал наверняка, то и понятия не имел, что её только что бессмысленно трахнули в комнате над ними. Чтобы догадаться, не хватило бы лёгкой взъерошенности её волос и припухлости губ. Драко не может удержаться от мысли, сколько раз за последнюю неделю она уходила на поиски Уизли. Он должен был понять это, когда она начала ходить на «прогулки», когда Теодор «выпускал Уизли из подвала». Но был слишком занят, погрязнув в собственных страданиях, чтобы, чёрт возьми, заметить это. Грейнджер закрывает дверь и стоит в нескольких футах от него, вопросительно приподняв брови. Он хочет проигнорировать её появление и в то же время хочет накричать на неё, но не может решить, запереться в ванной или сократить расстояние между ними и поцеловать её. Хочется зарыться пальцами в мягкие — насколько можно судить внешне — волосы Гермионы, оставить горький поцелуй на губах с привкусом джина, вытянуть из неё своё имя с таким же нежным стоном… — Драко? — спрашивает Грейнджер с лёгкой улыбкой. Она такая чертовски спокойная, и это сводит его с ума. Её поймали с поличным. Разве ей не должно быть стыдно? Хотя бы немного смущения, нет? — Что? — огрызается в ответ, наконец переставая расхаживать по комнате, и делает большой глоток джина. — Всё в порядке? Она хмурится, как будто, блядь, даже не догадывается, в чём проблема. Он смеётся, и смех быстро переходит в кашель. — Ты нахуй шутишь, да? Гермиона хмурит брови, и Драко внезапно задаётся вопросом: действительно ли они смотрели друг другу в глаза или, может быть, это всё было просто игрой его бурного воображения. — Ты расстроен? Из-за меня и Рона? — скептически спрашивает она, делая шаг к нему. Драко бессознательно делает шаг назад. — Я расстроен? — бормочет он и хихикает. — Да, Грейнджер, видеть тебя и этого Уизли чертовски расстраивающе. Девушка прищуривается и прикусывает внутреннюю сторону щеки, внимательно наблюдая за ним. Хочется опустить глаза, но что-то заставляет его задержать взгляд. — Почему? — наконец спрашивает Гермиона совершенно невозмутимо. Драко усмехается, качая головой и потирая затылок. Его нервирует её реакция — то, насколько она чертовски спокойна. Но всё ещё с трудом удаётся выразить гнев словами. — Мы, блядь, женаты! — он выплёвывает. Она смеётся, и Малфой не может удержаться от того, чтобы не покраснеть. Сжимает бутылку с джином настолько сильно, что смутно подозревает, что она может разбиться, и чувствует, что слишком трезв и одновременно недостаточно трезв для этого разговора. Он пристально смотрит на Грейнджер, понимая, что его аргумент прозвучал нелепо, но всё же чувствуя, что она не должна быть такой чертовски непринуждённой на этот счёт. — Ты ведь это несерьёзно? — говорит она, её улыбка медленно исчезает. — Я чертовски серьёзен, Грейнджер, — выпаливает Драко, подходя к ней, встаёт так прямо, как только может. — Мы… — качает головой и резко выдыхает. — Ты чертовски бесишь, знаешь об этом? Находясь так близко, он может одним движением схватить её за волосы на затылке, а через секунду прижаться к её губам. Почему за всё время, что им приходилось трахаться, он ни разу не додумался прикоснуться к ней или поцеловать? Гермиона оценивающим взглядом скользит по его лицу. — Почему тебя это так волнует? Малфой закатывает глаза и делает шаг назад. — Что? Внешне он кипит от злости, но внутри всё завязывается в узел. — Это просто пиздец, не так ли? Мы женаты, а ты уходишь трахаться с Уизли? Это омерзительно. Но Грейнджер на это не повелась: Драко может сказать это по тому, как она слегка улыбается и расслабляет плечи. — Тогда почему ты просто стоял там и смотрел? — спрашивает она, поднимая брови. Драко захлопывает рот. Может только представить, как он выглядит, полупьяный и раскрасневшийся. Хочет, чтобы Гермиона накричала в ответ, чтобы можно было сказать ей, как всё это хреново, чтобы удостовериться, что она что-то чувствует. — Я… — начинает он, но не может подобрать слов, потому что в то время был парализован её видом, возбуждён её стонами, но, блядь, просто не может ей этого сказать. — Это было просто ужасно. Я не мог отвести взгляд, — заявляет он. Как будто они и так недостаточно близко, Гермиона делает шаг вперёд. В её глазах появляется незнакомый блеск, изгиб губ заставляет вздрогнуть. — Тебе понравилось, не так ли? — шепчет она. Девичье дыхание задерживается на его шее, её слова снова и снова прокручиваются у него в голове. Малфой теряется, что ему нужно больше — выпить или убежать. Но не двигается — его руки сжаты по бокам, и он невнятно произносит: — Нет. — В самом деле? — спрашивает более мягким тоном. — Я видела тебя, Драко. Она продолжает повторять его грёбаное имя снова и снова. И это сводит с ума — то, как Гермиона растягивает звук «о» на секунду дольше, чем нужно, и он не может не представлять её рот в поцелуе, на его губах, на шее, на члене. Образ приоткрытого рта, хватающего воздух, непрошено возникает в его сознании, воспоминание о том, как её глаза открылись и встретили его взгляд, лёгкая улыбка, как будто она хотела, чтобы он это увидел. — Удовлетворён увиденным? — мягко продолжает Грейнджер с намёком на его нерешительность. Он продолжает открывать рот, чтобы что-то сказать: ещё одно отрицание, насмешка, что-то ещё. Но он чертовски оторопел. — Ты видел, как он прикасался ко мне? Гермиона прижимает одну руку к верхней части груди, а другую — к бедру. — Так вот почему ты так взвинчен, Драко? Она тянет руку к месту между своих бёдер, и он втягивает воздух. Девушка ухмыляется, как будто это именно та реакция, которая и ожидается. — Что, чёрт возьми, с тобой не так? — бормочет Малфой. Грейнджер опускает руки и хмурится, сразу прекращая свои насмешки. — Разве это не то, чего ты хотел? Грёбаного шоу? Выражение её лица мгновенно меняется — девушка скрещивает руки на груди, больше не флиртуя. Драко чувствует себя в ловушке и не может сказать ничего , что не выставит его грёбаным мерзавцем. Нужно мгновение, чтобы понять, что она делает, ставя перед фактом, что он поймал её и Уизли. — Серьёзно, Гермиона? — спрашивает, успокаивая дыхание. — Ты уходишь в свою… — он замолкает на мгновение, подбирая слова, — комнату Уизли, чтобы потрахаться, и издеваешься надо мной, потому что я случайно наткнулся на тебя? Грейнджер удивлённо хлопает своими длинными ресницами. — Дело не в… — Я не закончил, — перебивает Малфой, чувствуя себя победителем, когда вспышка гнева мелькает в её глазах. Он был так увлечен ею, что умудрился забыть, что у него есть вполне веская причина злиться. — Мы здесь сидим на острие ножа. Что будет, если тебя поймают? Ради всего святого, Гермиона! Ты должна быть умной, думай своей грёбаной головой! Всего несколько мгновений назад девушка выглядела такой самоуверенной, но теперь держит себя в руках, качая головой, её взгляд остекленел. Как будто она, блядь, собирается заплакать. — Что, чёрт возьми, с тобой происходит? Ты влюблена в него, что ли? Ты рискнёшь жизнями нас обоих, чтобы трахнуть своего Уизли? — он задыхается от этих слов. Повисает тяжёлая тишина, и Драко внезапно жалеет, что не может взять свои слова обратно. Он не хочет знать ответ. Её губы дрожат, и Грейнджер выдавливает: — Он — всё, что у меня осталось. Его желудок сжимается от услышанного, и он проглатывает слова: «У тебя есть я». — Это не ответ, — произносит вместо этого. — Он чувствует себя… — она на мгновение переводит взгляд, прежде чем встретиться с ним взглядом, — как дома. Когда я с ним, то могу на мгновение притвориться, что это не наш мир. Что мы дома. Что всё как прежде. Драко фыркает, и Гермиона бросает на него неодобрительный взгляд. Он не издевается над ней, хотя, раз уж на то пошло, завидует, что у неё ещё что-то осталось. Какое-то время Малфой думал, что у него есть Тео, но после сегодняшнего вечера… — Значит, оно того стоит? Всё это? — отрезает он, понимая, что всё ещё сжимает в руке бутылку джина, и делает большой глоток, но уже не чувствует горечи. Девушка неодобрительно хмурится. — Он любит меня. Это вообще не даёт ответа на вопрос, но в сознании проносятся воспоминания о Грейнджер и Уизли в школе: пристальные взгляды рыжего на неё, то, как он, чёрт возьми, крутился поблизости. Он не хочет знать, но не может остановиться. — А ты? Она на мгновение переводит взгляд на свои ноги, пытаясь успокоиться. — Я не думаю, что в этой игре есть место для такого чувства, как любовь. Драко не в состоянии сдержать смешок, срывающийся с губ. — Ну, ты крадёшься по Поместью и трахаешь своего друга, даже несмотря на то, что нас окружают грёбаные Пожиратели смерти. Её рот вытягивается в прямую линию, и Грейнджер шипит сквозь зубы: — Я знала, что Нотт будет занят сегодня вечером. Малфой прижимает руку ко лбу и качает головой. — Он не единственный грёбаный Пожиратель смерти здесь, как ты не… — Что бы ты сделал? — она перебивает. — Если бы у тебя был кто-то здесь, некто, о ком ты заботился, кто любил тебя и сделал всё что угодно. Если бы ты мог её увидеть, провести с ней хоть немного времени. Смог бы ты устоять? Зная, что Король может приговорить тебя к смерти в любой момент, что это может быть конец? Драко чудится, что это он сидит в той комнате совсем один. И на грёбаную секунду сочувствует Уизли. Малфой бы всё отдал, чтобы Гермиона появилась и помогла почувствовать хоть что-то. Хочется запретить ей, угрожать, сказать, что ей не нужен Уизли. Но Драко не может. Он хочет вернуться в свою дымку, в густой туман, который всё окутает. Но знает, что никакое количество алкоголя не приведет его туда. Уже нет. Он чувствует всё это сейчас и, как бы чертовски больно это ни было, стерпит всё за те драгоценные мгновения, которые Грейнджер ему дарит. Вместо того, чтобы сказать ей правду о том, почему он стоял у той двери, не мог отвести взгляд, а звуки, которые она издавала, делали с ним вещи, казавшиеся невозможными, он просто говорит: — Он не всё, что у тебя осталось. Гермиона замирает — руки бессильно опускаются, челюсть отвисает. Драко хочет схватить её и прижать к себе, обнять. Но он грёбаный трус.