The breaker of bonds / Разрушитель уз

Три недели спустя. Его будит звук рвоты из ванной. Драко садится, моргая, прогоняя сонливость, и тупо смотрит на приоткрытую дверь ванной. Гермиона давится и кашляет, вцепившись в сиденье унитаза. Недолго думая, Малфой подбегает к ней, убирает волосы с её лица и проводит рукой по плечу. — С тобой всё в порядке? — спрашивает он. Её грудь вздымается, дыхание прерывистое, но она ничего не говорит. Гермиона бледна, в глазах — слёзы, и Драко отчаянно желает, чтобы она сказала ему, что не так. Что он может сделать для того, чтобы стало лучше. Наконец она успокаивается, и лицо смягчается. Гермиона поворачивается к нему, изучая глазами, рот слегка приоткрывается. — В чём дело? — Он теперь взволнован: если и есть что-то, чего не умеет Гермиона Грейнджер, так это молчать. — Это… — она прерывается, сглатывая. — Я беременна, — произносит слова мягко, но те отдаются эхом в голове, в его сознании, и звучат как обвинение. — Или я предполагаю это, —добавляет она, указывая на туалет. — Я… — Не смей говорить, что тебе жаль, — делает выговор, толкая его в плечо. Но её губы дрожат, и по лицу текут слёзы. Несмотря на то, что последние несколько недель Драко понимал, что с тех пор, как всё это началось, беременность была неизбежна, он всё ещё не уверен, что чувствовал. Или, честно говоря, просто не понимал, зачем всё это. Какие планы у Волдеморта на ребёнка? Драко прикусывает внутреннюю сторону щеки и кивает. — Тебе что-то нужно от меня? — спрашивает он. Они всё ещё сидят на кафельном полу, в нескольких дюймах от унитаза, её палец всё ещё прижат к нему, как будто она вовсе про него забыла. Облегчение заметно в её глазах. Она хватается за рубашку Драко. — Мы можем просто посидеть здесь немного? Пожалуйста? — Конечно. — Он неуверенно улыбается и устраивается поудобнее ближе у стены, притягивая её к себе и обнимая за плечи. Странно видеть её такой — не слабой, а уязвимой. Она прижимается щекой к его, заглушая свои крики. Всё ещё цепляясь за него. Тысячи вопросов проносятся перед его мысленным взором: о чём она думает, напугана ли или расстроена, что это его? Хотя Драко и не знает точно, что можно сделать в этот момент, но совершенно уверен, что расспрашивания ни к чему хорошему не приведут. Он не представляет, сколько прошло времени, но, когда она, наконец, шевелится, его нога наполовину затекла, а шея болит. Но Малфой не двигается, не показывая своё беспокойство. За всё, что она для него сделала, это лишь малая часть. Гермиона переплетает их пальцы, поднимает голову. На лице подобие улыбки. — Я не знаю, почему так расстроена. Я имею в виду, из всех вещей в этом мире это не так ужасно, не правда ли? — Она вздыхает. — Грустить — это нормально. Ему требуется минута, чтобы понять, откуда эти слова, пока, наконец, воспоминание из детства не всплывает перед его мысленным взором. Это была очередная ночь разочарования, ещё одна ночь, когда маленькому мальчику было грустно из-за того, что его отец не видел, как он летает. Его мать сказала ему, пальцами откидывая назад его волосы, пока он плакал и не заснул, что грустить — это нормально. — Это так? Я чувствую себя слабой; представь, если бы кто-то вроде Нотта увидел меня такой… скулящей на полу, как… — какое бы слово ни собиралась сказать, Гермиона останавливается и качает головой. — Просто я так напугана, Драко. — Я тоже, — признаётся Драко и кивает, хотя часть его тела трепещет от её признания. Оттого, что ей комфортно, пока она делится с ним. — Как ты думаешь, что он сделает? — спрашивает Гермиона. Ему не нужно, чтобы она уточняла кто, потому что понимает, что они говорят о Волдеморте. — Я не знаю. Но у нас есть время… Девушка перебивает его: — Но как ребёнок сможет вырасти в этом мире? Даже если у него нет планов на малыша, мы должны какими-то способом сбежать. Это неправильно. — Гермиона качает головой, прикусив губу. Он сжимает её плечо, притягивая ближе к себе. Ванильный аромат кудрявых волос проникает в нос, а вместе с ним и почти забытое воспоминание. — Ты помнишь, что ты мне говорила? После того, как мы были связаны, а я был очень зол? — Драко задаёт ей вопрос. В его объятиях она замирает, брови нахмурены. —Ты сказала мне: «Ни одно королевство не длится вечно». Она недоверчиво смотрит на него. — Ты помнишь это? — Её взгляд немного проясняется. Румянец расцветает на его шее. Он поддразнивает: — Это, должно быть, из-за твоего резкого голоса. Твои слова просто так не забудешь. Смешок срывается с женских губ, и Малфой не может сдержать улыбку. — Ты так отличаешься от этого человека, Драко, — говорит она ему голосом едва громче шёпота. — Неужели? — Малфой нервно сглатывает. Хочет, чтобы она разъяснила, что имеет в виду, отчаянно желая узнать, что он значит для неё. — Конечно, — говорит Гермиона, прижимая руку к мужской щеке. Её глаза бегают по его лицу. — Тот человек был… Я не уверена, но он был таким безнадёжным и апатичным. Но посмотри на себя сейчас, — она улыбается, и в её взгляде сквозит ощутимая гордость, — вот ты утешаешь меня, напоминаешь мне, что надежда есть. Признание сидит глубоко, слова только и ждут, чтобы вырваться наружу. — Я… — Малфой замолкает. — В чём дело? — Её глаза широко раскрыты. На мгновение Драко задаётся вопросом, неужели она так же отчаянно, как и он, желает узнать, что чувствует другой. Но Драко не глуп — понимает, что она видит в нём не больше, чем друга. Поэтому вместо того, чтобы сказать ей правду — что она тогда проявила к нему доброту, когда он забыл о существовании такого качества, что заставила поверить в лучшее и стала его гребаным светом в этом ужасном месте, — Драко говорит ей: — Я буду здесь ради тебя. Несмотря ни на что, я всегда буду помогать и защищать тебя, если смогу. Всё, что тебе будет нужно, хорошо? Её губы слегка изгибаются, но он это замечает. — Спасибо тебе, Драко. Большой палец касается его губ, и на секунду ему кажется, что Гермиона собирается поцеловать его, но вместо этого она опускает руку. Ему хотелось перестать так нервничать. Чтобы потеря её прикосновений на теле не сводила его с ума. — Это немного странно. Но я рада, что если придётся быть здесь, то здесь с тобой, — произносит она, уже не такая бледная. Гермиона никогда не была слабой, но каким-то образом восстановила утраченную силу.

***

Он оттягивает поход к Уизли как можно дольше, пока примерно через неделю после откровения Гермионы вид её недоставленного письма, торчащего из страниц «Одиссеи», не заставляет его явиться. Она не давит на него, не говорит ни слова, но Драко знает, что это её беспокоит. Прошло почти две недели с тех пор, как он в последний раз посещал Уизела, и, хотя каждый визит в подвал был некомфортным, Драко особенно не хотелось спускаться туда в этот раз. — Малфой, — приветствует его Рон, медленно выпрямляясь. — Что это у тебя? — Он смотрит на коричневый пакет в руке Драко. Драко достаёт из пакета бутылку бурбона. — Кое-что принёс. Глаза Уизли на секунду расширяются. — По какому поводу? — тихо спрашивает он. Сглотнув, Драко открывает бутылку и делает большой глоток, прежде чем передать её через ржавую решётку. Он ждёт, пока Уизли попьёт, прежде чем напрямую сказать ему: — Гермиона беременна. Уизли молчит, нервирующе замирает, его рука всё ещё сжимает бутылку. Гермиона рассказала ему об этом ритуале в одном из своих писем или, по крайней мере, сказала так. Но, опять же, знать, что это произойдёт, и осознать, что это случилось, — совершенно разные вещи. Драко не знает, что сказать. Гадает, должен ли извиниться или сказать что-то более важное, дать ему гарантии. Но это кажется неправильным. Он абсолютно уверен, что это ничего не исправит. — Это хорошо, — бормочет Уизли, немедленно привлекая внимание Драко. — Я имею в виду, это то, чего хочет Волдеморт, верно? Так, по крайней мере, он должен оставить её в покое? Во всяком случае на данный момент. Несмотря на все его приятные слова, выглядит Рон ужасно и делает большой глоток бурбона. — Да, — говорит Драко себе под нос, изо всех сил пытаясь посмотреть ему в глаза. — Вот. — Он выталкивает письмо, не в силах унять дрожь в руке. Уизли возвращает ему бутылку и открывает письмо, быстро просматривая его, прежде чем скомкать и выбросить. Это их новая рутина: Уизли читает письмо, но никогда не возвращает. Гермиона не спрашивает, но каждый раз, когда Драко говорит ей: «С ним всё в порядке», возвращаясь без послания, её глаза секунду блестят, а улыбка гаснет. — Итак. — Рон нарушает неловкое молчание. — Как у неё дела? Ему так и хочется выпалить: «Как ты думаешь, что она делает, грёбаный идиот», но он этого не говорит. Может быть, потому что Уизли выглядит таким чертовски грустным или просто из-за того, что в какой-то момент во время этих визитов Драко решил, что не настолько ненавидит этого человека. Вместо этого он говорит ему: — Она сильная. Уизли кивает, слёзы наворачиваются на его глаза. — Чёрт, — произносит он, ударяя рукой по стойке и прислоняясь к стене камеры, хватаясь за больную ногу. — Как, чёрт возьми, это произошло? — громко плачет. Не похоже, что Рон правда ожидает услышать ответ, но Драко всё равно говорит: — Плохие люди победили. Уизли откидывает голову назад и смеётся. — Значит, всё настолько просто? Драко не может удержаться от ухмылки. — Это то, с чего все началось, не так ли? — Он смотрит на бутылку в своей руке, протискивая её через решётку. — Вот, бери, мне больше ничего не нужно. На лице Уизли читается недоверие, но он принимает ёмкость. — Я думал, ты пьяница, — спокойно произносит рыжий. У Драко дёргается глаз. — Это она тебе сказала? Уизли пожимает плечами, выглядя так, будто раздумывает, не присесть ли ему. Но остаётся на месте, делая очередной глоток напитка. Сейчас, когда он закрывает глаза, то либо наслаждается выпивкой, либо даёт себе время подумать, как ответить на вопрос Драко. — Она упомянула, что ты много пьёшь, вот и всё, — в конце концов, говорит Рон, рассеянно глядя куда-то вдаль. — Извини, — качает головой, — прошло много времени с тех пор, как я пил. Очевидно, алкоголь ударил мне в голову. — Ладно, — добавляет Драко, принимая бутылку и убирая её обратно в сумку. — Ну, я перестал так много пить, — наконец отвечает на предыдущий вопрос Рона. Он не знает, почему рассказать про это, но по какой-то причине испытывает потребность убедить Уизли. Малфой продолжает: — Я пытаюсь быть лучше… — Для неё? — бормочет Рон, глядя себе под ноги. — Да. Кто-то должен присматривать за ней, — отвечает Драко. Он не подразумевает под этим обвинение, но глаза Уизли темнеют. — Что это значит, Малфой? Драко закатывает глаза. — Ничего не значит. Просто я — всё, что у неё есть. — И ты считаешь, что меня это устраивает? — О, ради всего святого. Ты хочешь подраться? — Малфой прижимает пальцы к носовым пазухам. — Я просто имел в виду, что пытаюсь ей помочь, вот и всё. Разве ты этого не желаешь? — Он раздражён, разум слегка затуманен алкоголем, а в районе затылка ощущается спёртый воздух. Уизли несколько раз моргает и, кажется, приходит в себя. — Извини, — бормочет он. — Это просто чертовски тяжело — быть запертым тут, внизу. Когда она так близко… — и замолкает. Драко хмурится и обхватывает рукой металлическую перекладину. — Тогда почему ты не напишешь ей? Гермиона расстраивается каждый раз, когда я возвращаюсь с пустыми руками. Словно тебе всё равно. Рон снова шевелится, выпрямляется и ковыляет к решетке. — Что ты сказал? — Уизли кипит. Это не тот натянутый гнев, который демонстрировался несколько минут назад. Сейчас он спокоен, но его глаза горят. Драко не может сдержать улыбку при виде этого зрелища, чувствуя, что впервые узнаёт человека, стоящего перед ним. — Я спросил, почему ты ей не пишешь. Ты вообще думаешь о ней, пока сидишь здесь? Или настолько погружён в свои собственные переживания, что забываешь, что она там, наверху, страдает? Что она… — Ты грёбаный кусок дерьма, — выплёвывает Уизли, голос хрипит, как будто он собирается заорать, но физически не способен на это. — Никогда не смей… — качает головой, на глаза наворачиваются слезы. — Никогда не говори, что она мне безразлична. Я лю… — Точно. Ты любишь её. Так почему ничего не делаешь? Всего парой слов дай знать, что ты там… — Заткнись на хрен. У тебя нет ни малейшего грёбаного понятия, — интонирует Уизли, его дыхание тяжёлое. — Это для её же блага. Усмешка вырывается из горла Драко. — Это для её «собственного блага»? Что это за идиотская гриффиндорская чушь? — Как ты думаешь, что, чёрт возьми, произойдёт, если напишу ей? Если скажу, что чувствую, как сильно скучаю по ней? Насколько всё чертовски ужасно тут? — Рон фыркает. — Я не… Вновь перебивает. — Гермиона, блядь, ворвётся сюда и будет винить себя, блядь. Если увидит мой почерк, узнает, что я едва могу писать, потому что мои руки чертовски дрожат, она не сможет с этим смириться, — выдыхает Уизли, в конце его бросает в дрожь. Драко качает головой. — Она сильная. Она не будет… — Не будь идиотом. Гермиона, безусловно, сильная и рациональная до момента, пока кто-то, о ком она заботится, не пострадает. — Он свирепо смотрит на Драко, скрипя зубами. На поверхность его сознания всплывает воспоминание о Гермионе, кричащей на Волдеморта после того, как Пьюси раскрыл её роман, требуя, чтобы он прекратил причинять боль Рону. Это было бесполезно. Полная противоположность спокойной и часто глупо храброй девушке, которую он знал. Его глаза расширяются, он раскрывает рот. Ревнивое чувство, которое Драко испытывал, наблюдая, как Гермиона размахивала руками неделю назад, возвращается. Уизли хихикает, качая головой. — Не расстраивайся. Я уверен, что однажды она сделает то же самое для тебя, — горько говорит с улыбкой. — Значит, это всё? — Драко не совсем понимает, о чём просит: не похоже, что Уизли может официально отказаться от претензий на Гермиону или как-то иначе указывать девушке, что делать. — Ты просто сдаёшься. От тяжести взгляда Уизли по телу Драко пробегает холодок. — Есть одна вещь, которую я могу сделать, чтобы помочь ей прямо сейчас. Буквально. И это исчезнет из её жизни. Я был всего лишь грёбаным инструментом для Волдеморта с тех пор, как он поместил меня сюда. Пока я рядом, они будут просто использовать меня, чтобы манипулировать ею. Драко моргает. — Ты, — выпаливает он, с трудом подбирая слова. — Ты такой же идиот, как и она! А если ты исчезнешь, что тогда? Думаешь, она просто скажет: «О, как грустно. Бедный Уизли пропал. Ну что ж!»? — Ноги Рона подкашиваются, и он соскальзывает на пол. С секунду посмотрев на мужчину сверху вниз, Драко неловко присоединяется к нему и спрашивает: — Ну? Слёзы наворачиваются на глаза Уизли, и Драко вынужден, блядь, отвернуться. Вместо того, чтобы попасться на удочку, мужчина выглядит совершенно уверенным. — Она пойдёт дальше. Ты же знаешь, Гермиона никогда не любила меня так, как я любил её. Что бы она ни говорила. Бля. Какого чёрта я тебе это рассказываю? — Уизли вытирает лицо. — Кому, чёрт возьми, ещё ты собираешься это говорить? — тихо спрашивает Драко, выдыхая. — Поскольку ты отказываешься общаться с единственным близким человеком, тебе следует рассказать об этом. — Да-да. Я, блядь, понимаю. — Уизли закатывает глаза и продолжает: — Просто поверь мне. Лучше, чтобы она ничего не знала. Чтобы думала, что мне всё равно, хорошо? Несмотря на то, что он не верит ему, Малфой кивает. — Так это всё? Ты просто хочешь сгнить здесь, забытый всеми? — Я хочу… — Рон сглатывает. — Я хочу, чтобы она пережила это. И, наверное, предпочёл бы, чтобы с ней был я. Но ты не самый худший вариант. Драко сдерживает смех. — Ты нарываешься на объятия? — насмехается над ним. — Неужели? Я скажу одну приятную вещь… — Ты только что сказал, что я не самый худший. Насколько это мило? — Драко бросает вызов. Уизли фыркает, складывая руки на коленях. — Просто… присматривай за ней, ладно? Я знаю, что обычно её действия обдуманные, но не всегда. Она действительно не такая, и ей нужен человек, который мог бы успокоить, — он говорит тихо, и Драко думает, что, возможно, слышит последнее желание этого человека. — Это то, что ты раньше делал? А теперь нужен кто-то другой для этого? — спрашивает Малфой, желчь подступает к его горлу при мысли о том, что он будет заменять Уизли. — О нет. Больше всего я любил, когда Гермиона злилась. Но тогда был Гарри. Каким-то образом нам троим удалось утихомиривать друг друга… Драко не может решить, лучше это или хуже. — Ты ожидаешь, что я каким-то образом усмирю Гермиону Грейнджер? — спрашивает он. Уизли слабеет, лицо бледное. — Да. Я жду этого, основываясь на том факте, что ты всё ещё здесь, внизу, разговариваешь со мной. Ты сделаешь для неё практически всё. Несмотря на то, что кровь приливает к его щекам, и главное побуждение — опровергнуть слова Уизли, у него не получается. — Знаешь, ты тоже не самый худший, — вместо этого говорит Драко. — Пошёл ты, Малфой.

***

Слова Уизли эхом отдавались в голове Драко в течение следующего месяца, словно насмехаясь над ним. Он ловил себя на том, что наблюдает за Гермионой, ожидая чего-то от неё, хотя чего именно он никогда не мог понять. Но по большей части она была такой же, какой и всегда: возмущалась Пожирателями Смерти и читала эту проклятую книгу. Он понимает, что Гермиона, должно быть, уже прочитала её несколько раз, но всё равно открывает каждый день, произнося слова одними губами, как в молитве. — Что? — спрашивает она, глядя с подоконника широко раскрытыми глазами. Драко осознаёт, что рассматривает её, наблюдая, как свет отражается на волосах, как шевелятся губы, когда она читает, как, несмотря на судьбу, Гермиона всё ещё может позволить себе потеряться в чтении. Он хочет сказать, насколько она прекрасна, что он не может отвести от неё взгляд, что мог бы часами смотреть, как девушка сидит и читает. Если это всё, что они имеют, то этого вполне достаточно. Но он знает, что это абсурд. Помимо того факта, что Гермиона не испытывает к нему ничего, кроме дружбы, она никогда бы с этим не согласилась. Гермиона твёрдо решила, что этот мир может стать лучше, и дала ему надежду. — Ничего, — говорит он вместо прежних мыслей, позволяя себе улыбнуться. — Просто думаю о том, сколько раз ты читала эту книгу. Малфой бросает взгляд на том, который лежит на одеяле рядом с ней. Она следит за его взглядом, проводя пальцем по корешку. — Это долгая история. Каждый раз, когда я читаю, открываю для себя что-то новое. — Гермиона медленно открывает книгу и читает отрывок вслух: — До тех пор, пока боги даруют ему силу, он встанет на колени, думает, что никогда не будет страдать от несчастий в течение многих лет. Но потом, когда счастливые боги принесут долгие трудные времена, вынести их он должен против своей воли, закаляя сердце. Наша жизнь, наше настроение и разум, когда мы проходим по земле, поворачиваются, как наши дни. — Красивые слова, — спокойно говорит ей Драко.  Нахмурив брови, Гермиона объясняет: — Речь идёт о том, что нужно самостоятельно выбирать свою судьбу в жизни. Не позволять миру указывать нам, кто мы есть или кем можем быть. Я перечитывала это вновь и вновь, когда впадала в отчаяние, поэтому помню, что Волдеморт не имеет права говорит мне, кто я, и не может решать мою судьбу. Малфой думает, что она слишком наивна, поскольку Волдеморт, несомненно, решает их жизнь. — В теории это звучит неплохо. — Он пожимает плечами. Гермиона фыркает и опускает плечи, наблюдая за ним минуту, прежде чем ответить: — Я не имею в виду это буквально. Говорю о том, что, если сдамся, если просто позволю таким людям, как Волдеморт и Тео Нотт, владеть мной, если впаду в отчаяние, тогда я действительно потеряна. Мы можем быть их пленниками, но им не принадлежим. Драко помнит, как спорил с ней из-за таких слов, но больше не может, отчасти потому, что не может заставить себя потушить горящий огонь в её глазах. И потому, что наполовину верит ей. Он собирается ответить, когда ощущает лёгкий порыв ветра на своей щеке. Обернувшись, видит пергамент, прикреплённый к двери заклинанием. Гермиона уже стоит там и хватает письмо, внимательно его читает. — О, — произносит она, быстро моргая и смотря на него. — В чём дело? — спрашивает Драко, протягивая руку к записке. Гермиона прикусывает нижнюю губу и отвечает: — Это Тео. Он пишет, что «готов осуществить свой план». Забрав у неё пергамент, Малфой пробегается по нему взглядом. — Интересно, — начинает он. — Через неделю будет празднование? Как ты узнала, что Тео собирается осуществить свой план? Раздражённая Гермиона подходит к нему, указывая на текст в записке. Вблизи её дыхание скользит по его шеи, а рука касается его ладони. Драко изо всех сил старается не реагировать, сохранять спокойствие и расслабленность. — Смотри, — она указывает на слабую линию под словом «готово». — Это своего рода кодекс. Он подчеркнул слова «готово», «одна неделя» и «план». Так что предполагаю, что это означает то, что он планирует что-то сделать через неделю. — И это всё? Всё, о чём он нам говорит? — выпаливает Драко. Она не двигается, но наклоняет голову, рассматривая его. — Я не удивлена. Он хочет держать в руках все козыри. — Но тогда как, чёрт возьми, мы должны быть готовы? — тихо бормочет он. — Мы просто должны. Составим наш личный план — используем то, что знаем о Пожирателях Смерти и партиях против них. Подыгрывай Нотту, пока не появится шанс сбежать, — объясняет Гермиона, и на лице показываются радостные просветы. — Вот. Мы просто должны продолжать двигаться дальше. Мысли о вечеринках Пожирателей Смерти, воспоминания о пирах из прошлого заполняют его разум, резко контрастируя со светом в её взгляде. — Что случилось? — спрашивает девушка, пробегая глазами по его лицу. Драко инстинктивно прикрывает свой шрам: отголоски насмешек и бредней об испорченных фруктах невольно задевают. И всё же, даже взволнованная, она сияет настолько, что это кажется совершенно неестественным в этой комнате. Гермиона хватает его за руку и отводит от его лица. — Зачем ты это делаешь? — шепчет она, глядя на шрам. — Что делаю? — спрашивает он ровно, бесстрастно. Пытается вырвать у неё свою руку, чтобы уйти, но Гермиона останавливает его. — Ты пытаешься прикрыть свой шрам или прикоснуться к нему. Она делает то же самое, произнося эти слова, слегка касаясь рубцовой ткани. Ему хочется назвать её лицемеркой или посмеяться, но вместо этого хватает за запястье. — Это то, кем я являюсь, Грейнджер, — Драко выплёвывает её имя как проклятие. Ему горько: как он до сих пор не задумывался о том, что у него всегда будут шрамы. — Все видят это, когда смотрят на меня. Раньше наследник Малфоев, а теперь отвратительное чудовище. Их лица находятся в нескольких дюймах друг от друга. Он замечает, что её дыхание участилось после его слов. — Я так не думаю. Вижу тебя абсолютно другим, — говорит Гермиона ему. Это то, что Драко хотел услышать, но кажется настолько пустым. Слова сами по себе бессмысленны. Одинаковые взгляды у неё и Уизли поражают его. Драко отпускает Гермиону, отступая назад. У неё мягкий голос. — Что случилось? Он не знает, что сказать: правда кажется нелепой. Малфой заботится о ней больше, чем кто-либо. Шагнув к нему, её пальцы касаются его бока. Драко зажмуривается, заставляя себя отмахнуться от этого, отшутиться. Но, когда смотрит на неё вновь, в её взгляде есть что-то такое, отчего перехватывает дыхание и появляется мимолётная надежда. Потом он приходит в себя. Качая головой, Драко говорит: — Ты не можешь так говорить. — Например, что? — Гермиона хмурит брови, как будто действительно понятия не имеет, что он имеет в виду. — Что ты не думаешь обо мне и моём шраме. Что ты видишь во мне нечто большее, кроме этого. — Он проводит рукой по лицу, не сводя с неё глаз. — Ты не можешь говорить такие вещи, как будто тебе не всё равно. Её рот приоткрывается. Она сокращает расстояние между ними, прижимая руку к его щеке. — Мне не всё равно, Драко. С чего ты это взял? — Я не имею в виду… — Малфой сжимает челюсть, морща переносицу. Он может произнести тысячу вещей, но прикосновение кончиком её пальца к его щетине сводит с ума. Драко думает о том, как Гермиона прижмётся к нему губами, запустит пальцы в его волосы и будет шептать его имя. Он думает о тех ночах, когда она прижималась к нему посреди ночи, словно это было естественно. — Ты не заботишься обо мне так, как я, — выдавливает Малфой, сглатывая. Гермиона втягивает воздух, её пальцы на мгновение замирают на его лице. Она должна понять, о чём он думает за все те разы, когда его взгляд задерживался на ней, или то, что он безнадёжен. — Я… это не так просто, — отвечает девушка, опуская руку. Потеря становится ощутима. — Это из-за него? — Драко вздрагивает. На безразличное выражение лица Гермионы он уточняет с усмешкой: — Уизли? — Я же сказала тебе… Малфой закрывает глаза и фыркает, прерывает её: — Что в этом мире нет места для любви, — повторяет Драко её слова, сказанные несколько месяцев назад, когда он застукал её с Уизли. Гермиона смягчается, но во взгляде появляется что-то похожее на жалость. — Я не могу… Мы не можем думать об этих вещах, потому что должны понять, как выбраться отсюда. Должны сыграть в… — Играть в эту грёбаную игру? — спрашивает Малфой сквозь стиснутые зубы, склоняясь над ней. — Да, — шепчет она, наклоняя шею и глядя на него. — Я не хочу играть в эту игру, Гермиона, — выдыхает Драко, запуская руку в её волосы. Она не двигается. Он клянётся, что сердце клокочет у неё в груди. — У нас нет выбора. Его большой палец задерживается на уголке её губы. Веки Гермионы трепещут. — Но если бы мы это сделали? — спрашивает Драко, наклоняя своё лицо ближе. Малфой одновременно в отчаянии и в ужасе, ждёт её ответа. — Я не могу об этом думать. — Слова едва слышны. Он прижимается своим лбом к её, слегка качая головой. — Знаешь, Гермиона, ты же сама сказала, что мы не можем позволить им принять нас такими, какие мы есть. Что не можем принадлежать им. — Это другое дело, — выпаливает она. Взяв её за подбородок, Драко отвечает: — Я так не думаю. Он нежно целует её. Гермиона позволяет ему это действие, хотя руки остаются висеть, а широко раскрытые глаза смотрят на него. Она ничего не говорит, когда Драко выходит из комнаты, отчаянно нуждаясь в воздухе. Но он и не ждал от неё этого.