Приручи мою боль, любимый (18+)

Когда однажды — кажется, в ином мире, — Джисон сказал Ликсу, что умереть в пасти белого голубоглазого волка — это красиво, он как-то не думал, что это будет так до хера страшно. Ему было дурно от того, что только что на его глазах этот самый волк убил Доджо, от того, что вся склонившаяся над ним морда была алой от крови и воняла так, что Джисона подташнивало. Кроме того, лапы у волка, одна из которых сейчас опустилась прямо у его виска, были просто огромные, и на них были ужасные окровавленные когти... Джисон был совершенным придурком, когда так пошутил. Он пошутил — Звёзды посмеялись. И вот он лежит под мощной тушей стоящего над ним прекрасного (о, да, Ветер, всё равно прекрасного!) волка и готовится принять смерть достойно, не вывернув на шерсть зверя то, что съел. Хорошо, что почти не ел. Волк обнюхивал его, как-то тревожно урча, совался кожаным мокрым носом в шею, легко скрёб когтями по одеялам — и не делал главного: Джисон был жив. Почти нет — но да. — Ну, ну! — наконец, не выдержав этой пытки, прошипел он сквозь зубы. — Давай. Я готов, проклятая зверюга! Чего тянуть! Последние слова прозвучали мучительным всхлипом, жалко и убого, но Джисону было наплевать. Он чувствовал, что ещё немного — и он не выдержит: рванётся из-под волка в глупой попытке убежать, и тот вместо быстрой и благородной смерти сначала покалечит его. Руку сломает или ещё что... Волк в ответ на его жалобный стон зарычал... и отступил. Джисон открыл глаза от изумления. Оказывается, всё это время они были трусливо зажмурены. Волк смотрел на него своими невозможно прекрасными голубыми озёрами и скалился. — Что тебе нужно, волк? — надрывно спросил Джисон. — Что тебе? Убей! — Он выкрикнул последнее слово и, сжав кулаки, стукнул ими себя по коленям. — Не смей меня мучить! Я не б... не боюсь! У него из глаз текли слёзы, вся физиономия была в слюнях, на плечах болтались подранные обмотки, а на бёдрах — так и вообще они еле держались, саднило спину, болели покрытые следами от жестокости Доджо руки — так что вряд ли он выглядел мужественно. Может, поэтому волк фыркнул и помотал головой. И тогда Джисон, не выдержав, зарычал на него. Вот... так как-то. Издал громкое рычание, которое в конце сорвалось опять на всхлип, но от этого звука внезапно он сам ощутил какой-то странный прилив — не то злости, не то живительной смелости. Волк отступил ещё на один шаг и — Джисон мог поклясться в этом — удивлённо уркнул. И это придало Джисону ещё больше сил. Он быстро вскочил на четвереньки, вытянул шею и, оскалив зубы, снова зарычал, не сводя с волка пристального взгляда. И только сейчас заметил, какими длинными и чудно белыми были ресницы у зверя. Это просто заворожило Джисона. Сами волчьи глаза были, как и у всех волков, обведены чёрным, но поверх этой окантовки лежали пушистые белые реснички... И омега неосмотрительно залип на этих ресничках. Именно поэтому тот момент, когда волк, коротко сморщив нос и оскалив зубы, кинулся на него, придавливая к постели, он пропустил. Только и смог, что ахнуть и, нелепо взмахнув руками, увалиться под зверя. Морда с огромными острыми зубами оказалась прямо у его лица, и он зажмурился, вцепляясь во что-то невыносимо мягкое, но упругое, пушистое, приятное... И вдруг волк издал лёгкий скулящий звук и чуть всхрипнул. Джисон распахнул глаза — и как будто окунулся в чистоту голубых озёр... обрамлённых снежно-белыми ресницами. Он невольно сжал пальцы — и снова почувствовал в них приятную упругую пушистость. "Что за?.. " — мелькнуло в голове, и он уставился на свои руки, которые сжимали... стоящие торчком уши белого волка, обхватывая его голову и даже чуть притягивая её на грудь омеге. Как это вышло, как получилось, что он за них ухватился — Джисон не понял. Но, осознав это, почувствовал, как останавливается его сердце от ужаса. Он метнулся взглядом к морде волка и увидел, что голубые глаза зверя... прикрылись. А сам волк закрыл пасть и лишь чуть похрипывал, пока Джисон, сам не понимая, что делает, отчаянно мял в пальцах его уши... Это точно был конец. Сейчас оскорблённый оборотень осознает, что омега его нагло мнёт, и убьёт его. "И... славно", — подумал Джисон. Он обречённо опустил руки, скользнув на прощание пальцами по жёсткой шерсти на морде зверя, отвёл взгляд и откинул покорно голову. Вот она шея. Давай. Внутри вдруг стало пусто и холодно. Всё одно... Ему и не суждено было выж... Горячий шершавый язык прошёлся по его шее, овевая запахом крови и... почему-то чего-то дымного... далёкого... приятного... "Нет, всё-таки хорошая смерть", — равнодушно подумал Джисон и закрыл глаза, сжимая в пальцах одеяло по бокам от себя. Язык волка снова и снова проходил по его шее, а затем мазнул по плечу, по щеке. "Да жри ты уже... — устало вздохнул омега, и почувствовал, как скатилась по щеке слеза. — Вот леший... Не смог уж удержаться и быть гордым до конца..." А волк вдруг уркнул и слизнул его слезу, задев шершаво и странно приятно ресницы. И в это время около шатра послышались торопливые испуганные голоса альф его племени. "Бегите, уроды, пока он меня убивает, — кротко и отстранённо подумал Джисон. — А не то он и вас убьёт — мой волк..." А белый зверь между тем грозно заворчал, коротко провыл — и, резко отпрянув от Джисона... исчез. И омега остался в шатре один. И если бы не мёртвые, полные смертного ужаса глаза Доджо, на которые натолкнулся его взгляд, когда он сел в недоумении на постели, он бы подумал, что всё это ему приснилось. Приснилось в волнующем и странном, но... не таком уж и плохом сне... Судя по звукам за полотнищем — хрипение, страшное звериное рычание, острые испуганные вскрики — и жуткий, мерзкий хруст костей — белый волк рвал альф его племени. Их было несколько — и при этом они ему проигрывали! "Это вам не омег насиловать беспомощных да детей со стариками жечь по деревням", — с внезапной злобой подумал Джисон. Он вскочил и стал судорожно приводить в порядок одеяние. Бедренные полотна были испорчены безнадёжно. И даже это его не заставило бы хоть что-то взять из шатра проклятого Кун Доджо, но ему надо было за Ликсом в лес, так что он, сжав зубы от злости и брезгливости, быстро открыл ближайший сундук, нашёл светлые неновые полотна, быстро намотал попрочнее, осторожно подошёл к выходу и прислушался. Ему было страшно, безумно страшно, но он понимал, что должен выйти, найти брата, который наверняка побоялся выходить из своего укрытия при виде монстров, что напали на них. Ему надо было найти Минхо и Минги, чтобы успокоиться насчёт них. И он должен как можно быстрее вернуться сюда, чтоб быть к рассвету в своём шатре с Ликсом, как сказал им Кан Есан. На миг у него мелькнула мысль: откуда сын шамана мог узнать, что на становище нападут волки? И почему не предупредил вождя, позволив волкам порвать племя, которое должен был защищать перед Миром Ветров и Звёзд? Потому что в исходе этой битвы Джисон не сомневался ни мгновения. Кочевью никогда не победить волков в открытом противостоянии, да ещё и если звери напали вот так, чтобы целенаправленно уничтожить. И что это была за стая, Джисону тоже было понятно: именно от неё вождь пытался увести их, после того как поганые альфы напали на их омег и детей и вырезали их слободу. А как мстят волки... Племя Чёрной Морвы было обречено. Но Есану он почему-то тогда поверил. Возможно, у шамана был план, раз он был так уверен. Да и потом... Джисон прикрыл глаза, пытаясь унять гулко и болезненно бьющееся сердце. Белый волк его не тронул. Мог убить, но не стал. Может... Это знак того, что омег волки не тронут? Может, они всё же не такие, как о них говорят? Ведь Есан... Да, Джисон никогда ему не верил, недолюбливал синеглазого со страшной силой, но разве сейчас уже был какой-то выбор? Разве что бежать в лес, но это значит — точно обречь себя на то, чтобы оторваться от племени, стать изгоями. Это была крайняя мера. Хотя если бы не "его" омеги, Джисон именно это и выбрал бы: лес никогда не подводил его. Он был ему домом и укрытием. И никогда ему не лгал. Но у него были Ликс, Минги и Минхо. Вот ради них он и должен набраться сил и мужества — и идти. Сжав зубы, он выскользнул из шатра. И сразу чуть не упал, поскользнувшись в луже крови. Прямо около шатра лежали двое: Минчон и Гисон, оба с разорванной грудью и перегрызенным горлом. В руке у Гисона был недлинный поясной нож, который ему не очень-то помог, судя по тому, что на лезвии даже крови не было. И Джисон, не до конца понимая себя, поднял этот нож и зажал в руке. Сначала он всё же решил добраться до своего шатра: хотел посмотреть, не там ли Ликс, ведь младший обещал, что всё-таки сможет прийти сам. Солнце уже оброзовило край небес, так что Ликс сигнал о том, что пора выдвигаться по идее уже получил. По дороге к своему шатру он старался не задумываться о том, сколько трупов должен был обойти, сколько раз оскальзывался в крови, сколько подранных огромными когтями полотнищ увидел. Всё внутри у него дрожало ради одной цели, о которой он заставил себя думать — и только о ней: дойти до шатра. Он дважды видел вблизи, как волки грызлись с истошно орущими альфами — и побеждали их, вгрызаясь в плоть с жутким хлюпающим звуком, от которого Джисона тошнило, но он, сжав зубы, пережидал за очередным шатром приступ тошноты — и упрямо, почти ползком двигался дальше. И несколько раз он замечал на себе взгляд волчьих глаз: его видели те, кто рвал альф, они скалились, морщили носы — но, как ни странно, не трогали, лишь брезгливо подёргивали хвостами. И он выдыхал, и в сердце чуть начинала теплиться надежда: может, их... отпустят? Может, омеги этих волков действительно не интересуют? Однако было бы странно, если бы его надежды оправдались. Уже на подходе он вынужден был спрятаться за шатёр семейства Хва, так как увидел, как около шатра Ми огромный волк прижал к полотнищу омегу Ми Чонхи. Это был вечный недруг бедного Сон Минги, которого этот омега постоянно унижал, тыкая ему в нос его положением. Но сейчас обычно высокомерное и неприятное лицо Чонхи выражало смертельный ужас. А волк внезапно перестал рычать, присел перед ним на задние лапы, вокруг него поднялась серая, пыльная метель и... зверь обратился в высокого поджарого немолодого альфу с жестокими и хищными чертами лица. Совершенно голого. Джисон с ужасом зажал себе рот, чтобы не закричать, а альфа вдруг что-то резко и гортанно крикнул, поднялся, схватил омегу на руки и потащил в шатёр. Омега заверещал, вырываясь, но альфа лишь смеялся, что-то выкрикивая весело и зло. Джисон с ужасом зажмурился и почувствовал, что сейчас потеряет сознание. Кан Есан... Кому ты хочешь отдать омег своего племени?.. Ми Чонхи был редкой сволочью, из-за его отношения к Минги Джисон с ним даже как-то сцепился до драки, но всё же... Сейчас, слыша его отчаянные крики, раздававшиеся из шатра, Джисон вдруг отчётливо понял: ничего не изменится в их судьбе. Волки — те же альфы. Жестокие, злые, охочие до задниц. И на омег, их желания и страхи им наплевать. Только они ещё и сожрать могут, и горло порвать. А те, что отпускали Джисона, возможно, просто были пока заняты более важным делом — убийством. Но это ничего не значило. Резкие крики в шатре сменились мучительно высокими стонами и хриплым, яростным рычанием альфы, который не стеснялся озвучивать то, насколько ему хорошо. Джисон закрыл уши и, не разбирая дороги и больше не прячась, понёсся к своему шатру. Надо срочно собрать хоть какие-то вещи — и попытаться бежать. Надежды не было. Всё было напрасно. Одна была дорога у них — в лес, за реку, за долину... Они выживут. Лес прокормит и не даст в обиду. Они всегда там найдут себе место, где спрятаться, и еду. Они уйдут к горам, там есть пещеры — и они смогут перезимовать. Да где угодно будет лучше, чем здесь — среди ненавистных альф! Только бы Ликс был в лесу! Только бы не в ша... Ликс забился между столиком и ложем. Тонко вскрикнув, он кинулся к влетевшему в шатёр Джисону, повис на нём, остолбеневшем, с гулко стучащим сердцем и горьким разочарованием в душе: выбираться с младшим сейчас из становища будет гораздо труднее. Ликс скользнул руками по его спине, и Джисон неожиданно взвился с криком: было больно, Ликс задел то ли рану, то ли царапину от падения в шатре Доджо, будь он проклят. — Что с тобой, Сонни, — испуганно прошептал брат, невольно прислушиваясь к тому, что происходило за шатром, где снова стали всё ближе раздаваться звуки нападения, драки, убийства волками людей. — Мы умрём, да? Они пришли нас убить, да? — Это мы ещё посмотрим, Ликси! — Испуганный голос брата, в котором слышалась боль и слёзы, вывел Джисона из ступора. Он кинулся собирать в заплечный мешок, с которым обычно ходил в лес, вещи. — Мы уходим, Ликс. Давай, возьми самое ценное — и валим. Похоже, что они пришли убивать альф, мстят потому что. Омег они... — Он запнулся, но не решился сказать правду, а лишь сквозь зубы процедил: — ...вроде не трогают. Ликс быстро завозился, испуганной мышкой шурша у своего ложа и что-то складывая в небольшую тельную сумочку, которую всегда носил с собой. И в это время они услышали рычание. А на полотнище входа обозначилась тёмная фигура огромного волка. "Вот и всё... Не успели!" — мелькнуло у Джисона. Он быстро посмотрел на Ликса, а тот в ужасе смотрел на вход и пятился к старшему, пока не оказался в его объятиях. Джисон прижал его к себе и увлёк в глубь шатра. Там они почти упали на дальнее ложе, где спал раньше Минхо, и в ужасе уставились на входящего в шатёр серо-рыжего волка. Ликс задрожал осиновым листом, зажмурился и спрятал лицо в шее Джисона. А тому и самому хотелось заорать благим матом от того, насколько страшным был этот зверь с окровавленной мордой. Он был раза в полтора больше белого волка и с трудом перемещался в небольшом шатерке братьев Ли. Волк посмотрел на них долгим взглядом и оскалил зубы, морща нос. А потом рыкнул и кинулся на них. Свой вопль Джисон услышал как будто со стороны и сознание не потерял лишь потому, что тонкие пальцы Ликса мучительно цеплялись за его израненное плечо: эта боль не дала ему нырнуть в чёрное небытие. Но волк, кажется, и не думал их убивать. Он оказался сбоку — и внезапно ухватил Джисона зубами за верхний ворот тельного полотна. При этом его резцы задели царапину на лопатке, от чего Джисона остро ткнуло болью. И это стало, наверно, последней каплей. А чего ему бояться-то? Он сегодня уже трижды чуть не умер! Может, хватит? Лучше сдохнуть, чем вот так, на грани! И зависеть от поганого альфы! Ненавижу! Ненавижу всех! Убил бы! Жаль, что нож выронил, когда увидел, как волк обращается! Ненавижу всех вас! Молчать?! Да с какого хера?! Так он и крикнул прямо в огромную рыжую морду: — Какого хера! Отвали, вонючая зверюга! Ну, то есть ему хотелось крикнуть, гордо и ясно, но получился какой-то невнятный жалкий писк. Однако волк отпустил его шкирку и чуть зарычал, как будто был... удивлён. Ликс схватился за руку брата и тоже поднялся, с трудом держась на ногах от страха. Волк же вдруг издал странный звук, похожий на добродушное ворчание, и ткнул Джисона, который помогал Ликсу удержаться на ногах, в поясницу. Прямо в то место, которым омега приземлился на столик, когда проклятый Доджо швырнул его на пол. И Джисон снова взвился от боли и, повернувшись, крикнул, яростно глядя в круглые и необыкновенно умные янтарно-жёлтые глаза: — Да отвали ты от меня, ёбаный ублюдочный волчара! Гадский альфач, чего тебе от нас надо, сука ты охеревшая! Хочешь убить — убивай! Хватит тыкать! — Сонни... Сонни... — залепетал Ликс, который явно чуть не умирал от ужаса, глядя на расходившегося в отчаянии Джисона. — Он же убьёт... Он тебя убьёт... Прошу, умоляю... — Нахер! — крикнул Джисон, у которого всё болело — и внутри и снаружи — и сил никаких больше мириться ни с чем не было. К горлу подкатывали рыдания от осознания того, что он снова никого не смог спасти. Может, хоть удастся отвлечь внимание этой зверюги на себя и у Ликса появится возможность сбежать?.. Однако волк убивать по-прежнему не спешил. Он снова и снова подталкивал их к выходу, явно желая, чтобы они ушли из шатра. Джисон, ругаясь, пошёл вперёд, крепко держа Ликса за руку. Но и после того, как они покинули шатёр, волк, очень мирно, почти по-собачьи пофыркивая, продолжал тычками направлять их. И через несколько мгновений они поняли, куда именно. В конце Большого прохода между центральными шатрами, почти у края становища, стояла телега, в которой обычно племя возило добычу от набегов. И рядом с ней стояли омеги их племени. В основном это были "невинные", хотя совсем малышей, как и омег, имевших метку и бывших в крепости, среди них не было. На омегах была в основном светлая скорбная одёжа, они были напуганы донельзя и ревели, сбившись стайкой пугливых птиц. Юноши жались друг к другу и с ужасом смотрели на деловито снующих рядом, вокруг и везде вдали волков, которые, честно говоря, не обращали на них никакого внимания. Именно к этой небольшой кучке омег и толкал братьев Ли огромный серо-рыжий волк. Поняв это, Джисон пошёл быстрее и потянул за собой Ликса. А потом заметил среди омег фигуру Минхо. От облегчения, которое он испытал, ему вдруг захотелось плакать. И он уже не обращал внимания на волков, на их оскаленные пасти, рычание, тяжёлый звериный дух. Его брат жив — и в относительном порядке. — Ликс, — сказал он, — смотри, там Минхо. Младший надломленно крикнул и кинулся вперёд, по дороге чуть не сбив какого-то серого волка, который недовольно рыкнул и посмотрел долгим взглядом ему вслед, но потом мотнул головой и потрусил куда-то в сторону, спустив омежке его грубость. И это как-то снова тревожным сомнением отозвалось в сердце Джисона. То они насилуют омег, то не обращают внимание на неуважение, за которое Ликс получил бы мощную затрещину от любого альфы их племени, даже самого юного. Потому что — омега. А тут... Этот серый волк был явно альфой, но... И как это понимать? Когда он доковылял до омег (внезапно нога, которую он подвернул по дороге в свой шатёр, стала болеть сильнее), бросился на шею Минхо, который до этого крепко обнимал Ликса, плачущего у него на плече. В объятиях старшего он всегда чувствовал себя спокойнее, от Минхо всегда, даже в самом истерзанном состоянии, исходила какая-то тёплая нежность, дававшая Джисону уверенность в том, что надо бороться, что надо идти дальше. Вот и сейчас, зарываясь носом в его шею, вдыхая обожаемый аромат нежной, едва распустившейся сирени, он ощутил в себе силы, чтобы не зареветь. И осознал, что сейчас эти, такие родные, объятия их младшему нужнее, чем ему. Поэтому он быстро отпустил Минхо и подтолкнул в его руки Ликса, а сам стал оглядываться. Омеги тревожно шептались, на Джисона поглядывали с удивлением и даже боязливо, и, оглядев себя, он понял почему: его верхние обмотки были испачканы кровью. Это была кровь с морды белого волка, когда тот, обнюхивая его, тёрся о его грудь. Да и когда омега лапал его уши, зверь тоже прислонился пару раз, измазав его обмотки кровью... Доджо. Джисон прикрыл глаза и пару раз выдохнул, отгоняя от себя картинку с мёртвыми глазами ненавистного альфы. Кстати, белый волк... Он завертел головой, но нигде не увидел знакомой белой шкуры и голубых глаз. Зато невдалеке, на возвышении, увидел прекрасного огромного и величественного иссиня-чёрного волка, который горящим взором смотрел на них. К нему подходили другие волки, они обнюхивались — и те быстро исчезали, а чёрный волк оставался на месте. "Вожак, наверно", — подумал Джисон. И вдруг ему вспомнился разговор, который он подслушал в шатре Первого омеги. Он в тревоге завертел головой, но ни одного из тех, кто мог ему рассказать хоть что-нибудь о судьбе вождя и его омеги, он не увидел. С разных концов становища к телегам волки сгоняли ещё и ещё омег — и это всё были молодые или даже совсем юные, перепуганные насмерть, бледные и страшно измученные юноши — и ни одного в возрасте, и ни одного из тех, у кого были маленькие дети. Как будто и не было таких омег у морвы. Около них суетился какой-то небольшой, относительно остальных, рыжий волк, он как будто пытался успокоить совершено раскисшего Чхи Чиа, который плакал навзрыд, упираясь в плечи своего друга Хо Соёна. У того тоже глаза были на мокром месте, но он пугливо косился на рыжего волка и отчаянно шептал Чиа, умоляя его успокоиться и не раздражать проклятых захватчиков. — Есан, помнишь? Он сказал, что всё будет хорошо, помнишь? Он пообещал! Успокойся, Чи, милый, умоляю... Ну же... Не дай им решить, что ты слаб! Они же волки, они убивают слабых и тех, кто... — Соён замялся. — ...кто не может им быть полезен! Прошу, Чиа... Успокойся же! Джисон нахмурился, но решил не вмешиваться, тем более, что не знал, чем можно утешить Чиа. Тот всегда был болезненным и очень плаксивым, один у родителей, избалованный, хотя и вполне доброжелательный, он нравился Джисону. Но как сейчас можно было ему помочь, Джисон и впрямь не понимал. Всем было страшно. Никто не знал, что делать и чем всё это закончится. Есана среди них не было, и непонятна была его судьба. Никто ничего не мог обещать — ни хорошего, ни плохого. И только когда Джисон ещё раз внимательно посмотрел на то, как мягко поглаживает Соён плечи Чиа, его пронзила болезненная мысль: где Минги?! Он отчаянно завертелся, хотя уже и знал, что напрасно: Минги среди омежек у телеги не было! И выяснить, где он, не представлялось возможным.