Приручи мою боль, любимый (18+)

— Не дёргайся, Хуни, малыш... Мм, такой ты сегодня... Не дёргайся, я сказал, дикий сучёныш! — И звук хлёсткого удара, скорее всего, по лицу, по румяной, залитой слезами щёчке мальчишки. Джисон вскочил, когда понял, что это ему не снится. Он задремал, намытый, уставший, из-за того что всё утро, с самого рассвета (по традиции начали они ещё до солнца) помогал помывке других, поддерживал огонь и лил в чаны чистую воду. Потом они бесились с Ликсом, Сынги и Чонджи, пытаясь окатить друг друга водой, пока на них не рыкнул Минхо, требуя перестать переводить воду. Однако и сам он выглядел немного лучше и даже улыбался шире. И когда всё кончилось, Джисон пошёл на свою любимую лавку у поленницы, сожалея только о том, что одежду пришлось надеть прежнюю: новой не было, а стирать он не очень любил. Самые выносливые из омег бегали на реку купаться прямо в одежде, так и стирались. А Джисон мог купаться только голым: одежда тянула его на дно. Поэтому да, он просто тщательно вытряхнул свои бедренные обмоты и новую странную одежду, которую ему дали волки взамен покрытых кровью плечевых обвязок. Называлась она "рубаха", была не очень удобной, так как сковывала движения, но по крайней мере была не дырявой и даже приятной к телу. И вот, когда ему уже почти привиделись прекрасные голубые глаза, которые почему-то светились на лице любимого Минги, он услышал этот резкий недовольный рык. Джисон и хотел было сделать вид, что его нет (очевидно, те, кто пришёл позажиматься сюда, не видели его из-за поленницы), но потом услышал удар. И вскочил, осознавая, что Хуни — это, видимо, малыш Сонхун, чьего волка со шрамом он сегодня мельком видел у забора. Тот не сводил горящего взгляда с сидящего чуть в стороне от остальных омежки, о чём-то задумавшегося и не видевшего его. Сонхун, которого выкупали первым, был на самом деле сегодня просто невыносимо миленьким, так как ему, по приказу Есана, отдали и лучшую чистую рубаху, и чистые "штаны" — нелепую вещь, которая надевалась на ноги, прикрывала зад и перевязывалась верёвкой. Но Сонхуну шло, он выглядел просто очаровательным, так что волк очевидно давился слюной. А потом Джисон отвлёкся и больше не видел этого высокого и весьма красивого, хотя и на самом деле мрачноватого парня. Первая мысль была, что он и напал на малыша и сейчас прижимал его силой к стене времянки, не обращая внимания на плач и торопливые "нет, нет, не надо" жалобным голосом омежки. И только пару мгновений спустя Джисон сообразил, что напавший говорит на их языке. Он рванул за поленницу и, честно говоря, обалдел от увиденного. До Манчон не был особо высоким, но всегда был массивным, коренастым парнем. Так что тоненький Сонхун, которого он зажимал, заставляя опираться на стену и подставлять свою шейку под его жадные губы, просто тонул в его объятиях и явно был не в силах вырваться, хотя и отчаянно сопротивлялся. И Манчону это ужасно не нравилось. На щеке у мальчонки уже алел след его удара, а пальцы старшего так сжимали руку Сонхуна, что она неестественно выворачивалась в сторону, в то время как он сам задыхался от слёз и умолял: — Не надо... Прошу, Чон, нет, нет, нет!.. — Я предупредил, что ты должен сам прийти ко мне на ложе! — шипел Манчон почти упираясь в губы мальчика. — И отдаться тоже — сам! Я из-за тебя во вторую времянку перебрался, к этим придуркам Ма! Чтобы только не стесняли остальные и дали спокойно тебя поиметь! А ты что же? Теперь пеняй на себя! Некому за тебя больше заступиться! Чиа сдох, Соёну не до тебя, у него течка на носу, и они не знают, что с ним сделают волки, как почуют! Впрочем, все мы скоро к твоему братишке присоединимся под корнями Серых сосен! Все сдохнем в пасти волков или под их херами! Или ты на самом деле веришь этому щекастому лешему, что Звёзды вступятся за нас, опороченных и грязных? Но прежде чем тебя сожрут, как и меня, я тебя трахну, Ли Сонхун! Как всегда хотел! И ты не посмеешь мне отказать, сука подзаборная! Он снова резко склонился к залитому слезами лицу всхлипывающего в ужасе мальчишки и, видимо, болезненно вцепился в него зубами, потому что Сонхун вздрогнул всем телом и тонко и жалобно застонал. Джисон подскочил к мерзавцу-насильнику сбоку и, схватив за длинные, до плеч, волосы, потянул вниз, вынуждая отпустить губы Сонхуна. Манчон вздрогнул от неожиданности, дёрнулся, ослабил хватку — и Джисон с силой толкнул его, заставляя выпустить омежку из рук. Но Манчон не упал, удержался. Он медленно вытер тыльной стороной ладони кровь со своих губ — кровь Сонхуна, которому растерзал губы, — и злобно усмехнулся. Он был сильнее Джисона, но тот был и опытнее в драках, и ловчее, так что был уверен, что выиграет этот бой. — Привет, щекастенький, — злобно ухмыльнулся Манчон, — что, пришёл заступиться за своего нового любовничка? Шлюшка Сон раздвигает ноги перед волком, если конечно, ещё жив, а ты выбрал моего сладкого щеночка, чтобы следующим его трахать, да? — Я не твой! — сломленно выкрикнул Сонхун полным обиды и слёз голосом. — Ненавижу тебя! Ненавижу! — Иди к себе, Сонхун, — резко сказал Джисон, не сводя напряжённого взгляда с разминающего плечи и потирающего кулаки Манчона. — Быстро! И никому ни слова! Ясно? — Да, беги, Хуни, беги, сладкий, я скоро приду — и мы продолжим разговор, — с издёвкой подхватил Манчон. — Приготовь там масла какого, чтобы задница потом не сильно болела. Она ещё понадобится твоему со шрамом, который вытрахал тебя сегодня утром из-за забора взглядом. — Он зло ощерился и повёл головой, разминая шею. — Но первым буду я, Хуни, обещаю. — Сонни, не надо, пойдём, — вдруг жалобно сказал Сонхун и тронул Джисона за плечо. — Мы пожалуемся Есану, или Минхо, или тому волку хорошему, Джуну, а? Они... — Что я сказал, Сонхун? — рявкнул Джисон, пристально глядя на то, как начал его обходить по кругу Манчон. — Убирайся! И ни слова никому! Сами разберёмся. У старших и так много забот. А набить морду этому уроду я смогу и без их помощи. Быстро! Ну! Сонхун, ни слова не говоря, скрылся за времянкой, а Джисон едва успел проводить его взглядом, как Манчон оказался рядом и попробовал сразу нанести ему сокрушительный удар в челюсть, однако тот прошёл мимо: Джисон увернулся, согнувшись, и ударил снизу Манчона в живот. Потом надо было отпрыгнуть в сторону и ударить по шее сзади, заставляя потеряться и упасть. Но... Отпрыгивая, он очень неудачно ступил на ногу, которую ночью повредил во время своей "прогулки" по лесу. Утром она уже почти не болела, иногда, правда, когда он на неё чуть сильнее наступал, напоминала о себе то затухающим, то разгорающимся нытьём. Но сейчас острая игла пронзила его от лодыжки до колена. Он упал на бок, и тут же на него навалился Манчон, тыкая кулаками в живот и рёбра и пытаясь обездвижить и ударить по лицу. Однако Джисон напрягся и пнул противно пыхтящего До под дых коленом, а потом перехватил летящий ему в скулу кулак и, нажав с хрипом, попытался перевернуться, чтобы подмять противника под себя. Не вышло: Манчон на самом деле был сильнее, так что в ближнем бою с ним было не сладить. Он прижал руки Джисона по бокам от его головы и ударил коленом ему в бедро — до звёзд перед глазами больно, потому что стопой он зарядил Джисону прямо в раненую лодыжку. На секунду Джисон, мучительно закатив глаза, кажется, провалился в тёмную пропасть, а очнулся, судорожно дрогнув, потому, что Манчон, хищно склонившись над ним, внезапно коротко, но болезненно впился ему в губы зубами, оторвался от него и, злобно ухмыляясь, облизался. Джисон тут же пришёл в себя и испуганно дёрнулся, хрипя и пытаясь увернуться от повторного нападения, когда До снова накинулся на него. Он отчаянно замотал головой, выворачивая с болью руки из захвата сильных ладоней Манчона. — Не дёргайся, Сонни, — хрипло выдохнул тот, — ты мне обломал сладкое с этим пирожочком, так что я возьму кое-что от тебя! И он снова попытался его поцеловать, но Джисон, окончательно пришедший в себя, выдохнул: — Слезь, мразь, с меня! И стал выкручиваться, в бешенстве шипя разъяренной рысью. Он почти скинул с себя мерзавца, но тот вдруг выпрямился, размахнулся и дал ему звучную пощёчину, такую сильную, что у Джисона заплясали вспышки огней перед глазами. И сразу после этого, не давая ему прийти в себя, Манчон, отпустив его руку, схватил его за подбородок и с силой сжал, заставляя выпятить губы. — Всегда мечтал тебя завалить, сука ебливая, — прохрипел он. — А то ты со всеми: со шлюхой, с братишкой своим, с Доджо, с Сонгэ даже был, как я знаю. Щенка вот этого лапаешь, никого не стесняясь. А всё нос задираешь, как будто чистенький, да? С-су-у... В следующее мгновение Джисон увидел, как мелькнуло что-то остро-серебристое рядом — и Манчона с него как ветром сдуло, лишь на подбородке горел след от царапины из-за его ногтей. Джисон зажмурился, пытаясь понять, что случилось, и услышал рядом возню, рычание, и звуки ударов. Он быстро сел и замер в ужасе: в нескольких шагах от него беловолосый волк прижимал к стене лицом и грудью Манчона, который пытался, ругаясь и хрипя, вырваться. Альфа потянул его на себя, а потом снова впечатал в стену лицом и, склонившись к нему, стал что-то говорить, грубо, жёстко, злобно. У Манчона лицо было алым от натуги, а взгляд — мутный, насмерть перепуганный — умолял о помощи. Джисон встал, охнув от прострелившей ногу боли, утёр с губ кровь и, прихрамывая, поспешил к этим двоим. Альфа всё ещё рычал что-то почти теряющему от страха сознание Манчону, когда Джисон, решившись, положил ему на плечо руку и дрожащим голосом попросил: — Пусти, а? Пусти, волк, прошу... Не надо, слышишь? Не надо. Парень скосил на него глаза и что-то злобно уркнул. Послал, видимо. И Джисон его понимал, а себя — не очень. Но ему смертельно не хотелось, чтобы о том, что он снова подрался, узнали Минхо или Есан. Так что он смиренно опустил глаза и умоляюще сжал пальцы на плече волка, чувствуя с трепетом силу его мускулов. — Умоляю, волк, не надо, пусти его, не... не убивай... — Он тебя не понимает, — отчаянно прохрипел Манчон, задыхаясь, — сделай что-нибудь... позови... убьёт меня... — Заткнись, — сквозь зубы, тихо процедил ему Джисон, — вякнешь кому — я убью тебя сам. — Зажмурившись и не до конца веря в то, что собирается делать, он сделал шаг, оказываясь у волка за спиной, и обнял его, утыкаясь ему в шею лбом. — Пожалуйста... Прошу, отпусти... Он всем телом почувствовал, как закаменело тело в его объятиях, как замер волк, даже дышать, кажется, перестал. А потом разжал руки и отступил, отпуская Манчона. Тот тяжело рухнул на землю, но тут же вскочил и, не оглядываясь, спотыкаясь и бормоча проклятия, кинулся бежать. А волк, проводив его глазами, схватил руку Джисона, что всё ещё обнимала его за пояс, дёрнул его — и он оказался на месте Манчона только лицом к зло нахмуренному альфе. Тот прижал его к стене, упершись ему рукой в грудь. Пальцы другой руки мягко коснулись щеки, лба и подбородка Джисона, который зажмурился от того, что у него чуть закружилась голова: всё-таки дали ему по морде знатно. — Рста-хра... Хамору-рака... Хан омиджи... — раздалось у него над ухом. Альфа приблизил своё лицо к его, склонил голову, чуть касаясь его щеки, и прошептал: — Гр-ра Хан... Его губы снова оказались поверх губ Джисона, и у того не было сил сопротивляться. Как и желания делать это. Слёзы потекли у него по щекам, но он, всхлипнув, ответил альфе на поцелуй, сам попробовал прихватить его губы и, зажмурившись, втянул нижнюю в рот. Руки на его боках стали тут же жёстче, альфа с удивлением что-то прорычал, и Джисон ощутил его язык, который мягко толкнулся в его губы. Омега зажмурился ещё сильнее и боязливо приоткрыл рот. Волк был осторожен, он лизал мягко, не настаивал, двигался медленно и очень нежно. Но от этих движений, от того, как мягко оглаживали ладони альфы его бока и спину, от аромата — невозможно приятно зацветшего тяжеловатой сладостью — Джисона повело, и он обнял альфу крепче, забрался пальцами в густые волосы на затылке парня и, всхлипнув от полноты ощущений, взял в плен его язык и стал посасывать. Альфа низко и глухо заурчал и, перехватывая первенство, тоже стал настойчивей прикусывать его губы. Поцелуй переставал быть нежным, они боролись за главенство в нём со всё большей отчаянностью, и Джисон самозабвенно прикусил губы волка посильнее, на что тот коротко прорычал и оттянул его за волосы от своего лица, заглянул совершенно хмельными глазами в его глаза и опустился губами на его шею. Джисон даже застонал от того, насколько приятными и будоражащими были поцелуи-укусы, которыми стал покрывать его кожу альфа. И на этот его стон парень отозвался тем, что сильнее сжал его и прикусил — болезненно, ощутимо. Джисон вздрогнул, так как парень задел царапину на спине, которая саднила, но этот укус, после которого волк не спешил отпускать его кожу изо рта, остро пробил Джисона удовольствием, он содрогнулся и вдруг почувствовал, как напряжено у него всё внизу, а потом ощутил влагу сзади. Это было... ужасно! Непривычно, страшно (О, Звёзды, а если это почует альфа?!), стыдно-стыдно-стыдно! Джисон крайне редко возбуждался, а так, чтобы до смазки дело доходило — так это только тогда, давно, в первую течку, а после не было такого ни разу! Так что такого предательства со стороны своего тела он не ожидал совершенно. И испугало его это просто до дрожи. Он попытался вырваться, залепетал умоляюще: — Пусти... пусти... пусти, волк, нет... не надо... да нет же!.. Но альфу явно вело, он яростно вылизывал ему горло, а потом снова чуть прикусил кадык, и снова Джисона пронзило возбуждение — неуместное, дикое, ни на что не похожее. Он задёргался сильнее, понимая, что, если не прекратит это, то сейчас просто отдастся этому парню, который уже подрагивал ноздрями и хищно улыбался прямо ему в губы, а потом снова напал на его шею, кусая уже без всякой осторожности и заставляя Джисона выгнуться и почти закричать от возбужд... — Убери от него руки, мразь! Высокий, чистый и гневный крик пронзил воздух. Джисон вздрогнул, альфа тоже, и они в одном порыве отпрянули друг от друга, но волк объятий своих не разжал. Его лицо вдруг исказилось яростью, и он глухо и угрожающе зарычал, глядя на Минхо, который, замахиваясь какой-то палкой, стоял в трёх шагах от них и с ненавистью глядел на волка. — Отпусти моего брата и убирайся! — с отчаянием крикнул омега. — Не смей его трогать, скотина! — Ми... Минхо, нет, нет, под... подожди... — испуганно залепетал Джисон, вдруг вспышкой осознавая, как они выглядели сейчас: он — с разбитым лицом, окровавленными губами, в грязной одежде с порванным воротом, — в руках альфы стонет, почти кричит, толкает его, яростно кусающего ему шею... О, Ветер!.. Волк же, видимо, понял всё по-своему. Он резко толкнул Джисона за себя и развернулся к Минхо лицом. На его лице была насмешка и злоба, он скрестил руки на груди и что-то вызывающе крикнул омеге, видимо, призывая нападать. Но Джисон не дал этому перерасти в потасовку. Ещё чего не хватало. Морщась от боли в ноге, он вынырнул из-за спины альфы и бросился к брату, схватил его и прижал к себе, торопливо говоря: — Нет, Минхо, это не он, он не бил меня, это не он... Но Минхо вдруг сердито зашипел и, как раньше волк, толкнул его за себя. Джисон развернулся и отчаянно застонал про себя. На лице альфы было выражение горечи, руки он сжимал в кулаки и смотрел только на него. "Предатель! — явственно читалось на нём. — Эх ты... Какая же ты дрянь. Шлюха!" Альфа презрительно сморщился и плюнул под ноги Минхо, а потом легко развернулся и, привычно перепрыгнув забор, ушёл. Братья проводили его взглядами — такими разными. На лице Минхо было облегчение, а в груди Джисона медленно разрывалось, заходясь кровью, сердце. Волк подумал, что он выбрал своего прежнего любовника. Глупый альфа... Глупый Джисон... Ненавистный мир. Потухшим взором он смотрел на Минхо, который, ахая и чуть не плача, ощупывал его многострадальное тело и умолял не молчать и сказать, что сделал с ним проклятый альфа... — Он не обижал меня, Минхо, — тихо и вяло сказал Джисон. — Это я с Манчоном подрался. Всё равно. Почему-то стало ужасно всё равно. — Сонни, паршивец ты этакий! — возмущённо запричитал Минхо. — Опять дрался! Горе моё! — Он вдруг мягко взял младшего за подбородок и мягко провёл большим пальцам по разбитым и искусанным губам. — Больно? У Джисона в носу защипало от нежности, что была в голосе брата. Он молча прижался к нему и спрятал лицо у него в шее. — Прости меня, Хо... — прошептал он. — Одни неприятности у тебя из-за меня. — Ему хотелось плакать, но сил не было. Однако не сказать он мог: — Только зря ты так на того волка... Он... — Не бойся их! — вдруг очень уверенно и твёрдо сказал Минхо. — Я не дам вас в обиду. А надо будет — возьмёшь Ликса и убежите. Не поддавайся на их силу и обещания! Они ходят вокруг, облизываются! Вчера один какой-то схватил Усана, чуть не трахнул, вытащив за забор. Хорошо, что Джун увидел — отбили. Сказал, что это старшие, есть такие : хотят нас пустить по кругу всех... как добычу. — Голос Минхо сломался, и Джисон с болью почувствовал, как вздрогнул в его руках брат. Но взял себя в руки и твёрдо добавил: — Не уступай и не бойся ничего! Ещё раз полезет — кричи громче. А лучше — бросай сюда приходить и не оставайся один! Есан всем вчера сказал вечером. Ты... Только тебя я не видел. Ты, наверно, в это время ещё с дровами возился, да? — Да, — шепнул, быстро смаргивая слёзы, Джисон. Ни к чему знать Минхо подробности, которые его только взволнуют. — Да! — вдруг вскрикнул Минхо. — Я же чего пришёл-то! Твой Минги здесь! Он с нашими говорит! Какое-то там предложение от волков что ли, я не совсем понял: пришёл поздно. Правда, я уходил, наши шуметь на него стали. Ну, а я смотрю: тебя нет. Я и пошёл. И видишь: вовремя... Но Джисон уже его не слушал: чмокнув брата в щёку, он бежал к своей времянке. И чем ближе подбегал, тем явственнее слышал нехороший шум и крики, которые заставили его ускорить шаг.