Приручи мою боль, любимый (18+)

Волк почти швырнул его в угол сеней, как вошёл в дом. Джисон больно ударился плечом и затылком, но глаз так и не открыл, стараясь по-прежнему справиться с мучительным рыданием. "Скотина, — в бессильной тоске подумал он, — какая же скотина... Одно слово — альфа. И на что можно было надеяться?" С тихим невольным стоном он приподнялся и сел, опираясь на стену спиной и затылком. Болели лодыжка, плечо, которым он приложился, мутилось в голове и от сдерживаемых рыданий саднило горло. Он уткнулся лицом в ладони и попробовал успокоиться. Надо было набраться сил и посмотреть уже своей судьбе в глаза. Но когда он решился, то судьбы не увидел. Сени были большие, по стене стояли две лавки, на крюках висела какая-то одежда, даже имелось маленькое оконце, через которое заглядывало ясное весеннее солнышко. Альфы не было, он, видимо, просто бросил свою добычу на входе и пошёл в дом. А может, таким образом указал Джисону его место в этом доме. Судя по настрою, волк не собирался делать из омеги ни любовника, ни помощника. И вообще, казалось, пришёл на выбор не за Джисоном, а только чтобы насолить Минхо и отнять у него своего Обещанного. Наверно, даже не понимая, что отнимает омегу именно у старшего брата, а не у любовника. Джисон горько усмехнулся и осторожно потёр виски. В голове постепенно прояснялось, но вот лодыжка и плечо ныли всё сильнее. "Сука волчара, — с бессильной злобой подумал Джисон, — нахер было так кидать! Можно подумать, я навязывался!" Осторожно, держась за стену и стоящую рядом лавку, он поднялся и попробовал сделать пару шагов. Ничего, жить можно. Боль отдавалась по ноге, но не была острой или невыносимой. "Не сломать, — сжал зубы Джисон. — Тебе меня не сломать. Кажется, Есан говорил что-то о том, что можно будет отказаться от альфы, если будет совсем невмоготу... Блять, надо было внимательнее слушать, а не ныть. Только вот хер тебе. Это ты от меня откажешься, сучий потрох. Сам выгонишь, сам! Только попробуй полезть". Он открыл дверь, ведущую из сеней, и замер на пороге. Дом был огромным. Большая просторная комната, из которой вели несколько дверей дальше, была чисто убрана, на полу лежали цветные, длинные, странного вида коврики, у стены стояла пара грубо сколоченных, но добротных шкафов. Альфы здесь не было, но зато откуда-то доносился вкусный запах жареного мяса, и было слышно, как кто-то орудовал у печи, гремя посудой. Сильно прихрамывая, Джисон туда и направился. А что? Не сам он сюда пришёл, его сюда приволокли. Пусть хотя бы скажут, что ему делать-то надо. К тому же он вдруг понял, что за всеми печалями последних трёх дней он толком ни разу не поел. Как-то не хотелось. Такая тоска была, что хоть в омут, какая уже еда. И спал-то он еле-еле, так как мысли и желание плакать не давали уснуть. И так было не только с ним. Он замечал, что и Есан почти не ест, подкладывая кусочки повкуснее тем, кто помладше. А Минхо он вообще как-то давно не видел кушающим... Нельзя пока думать о братьях, нельзя! Он подумает о них чуть позже, когда поймёт, что ждёт его самого. Его желудок жалобно напомнил о себе, когда он приблизился к источнику вкусного запаха, но он лишь злобно на себя прикрикнул, напоминая себе, что он здесь раб, и строго запретил себе думать о еде. Выдохнув, он решительно сделал шаг, становясь напротив входа в комнату, где альфа, видимо, ел. Но того, кого он ожидал увидеть, там не было. Вместо него у печки стоял высокий стройный парень с серебристо-серыми волосами, загорелой шеей и сильными руками в закатанных рукавах свободной рубахи навыпуск. Он пробовал что-то из большой деревянной ложки, и, видимо, это что-то было вкусным, так как, прихлебнув, он довольно замычал и прикрыл глаза. Джисон невольно засмотрелся на него: парень был статный, очень красивый, и лицо у него было довольное-предовольное, а на щеке от улыбки появилась ямочка. Но потом крылья ровного носа дрогнули, он быстро распахнул глаза и, резко развернувшись, немного испуганно уставился на омегу. Однако почти тут же в его глазах сверкнуло солнце, он растянул губы в приветливой улыбке и что-то доброжелательно проурчал светлым высоким голосом, а потом засмеялся. И Джисон — пуганый, наревевшийся, утомлённый собственной беспомощностью и болью своих братьев, ощущающий ломоту в плече и нытьё в ноге — не смог не засмеяться вместе с ним, потому что смех у юноши был задорным и очень заразительным. И вместе с этим смехом как будто что-то живое, забытое, трепыхнулось в груди омеги. А альфа вдруг замер и с непередаваемым восхищением уставился на него, и Джисон тоже умолк, но улыбку так и не смог согнать с приоткрытых губ. Волк снова что-то сказал — ласковое и мягкое. Но потом вдруг покраснел, засуетился, отвернулся, что-то рыча, а Джисон, глубоко вдохнув, тут же перестал улыбаться: острая, болезненно-прекрасная струя древесины с кисловатой свежестью заставила его сердце заполошно забиться. И в то же мгновение он почувствовал на плечах крепкие руки, которые грубовато отодвинули, почти оттолкнули его с прохода, и его Обещанный, не глядя на него, прошёл в комнату с печью, которая — Джисон вспомнил несколько языковых уроков Есана — называлась кухней. Он что-то недовольно прорычал младшему волку (их разница в возрасте была очевидной), на что тот обиженно вскинулся и ответил резко, при этом снова краснея и кидая виноватый взгляд на Джисона. А тот не знал, куда деть свой взгляд. Бесстыдный беловолосый вышел в кухню в одних штанах: верха на нём не было. Под медовой кожей перекатывались мускулы, на спине и на плечах было несколько шрамов, и один был недавним, ещё розовел болезненно на правой лопатке. Младший волк, поймав затравленный взгляд Джисона, укоризненно что-то зарычал своему... брату. Да, Джисон был уверен, что эти двое — братья. И он вспомнил младшего: это именно он кинул ему-то тогда мешочек с речным песком, чтобы омеге было легче отмывать лист для жарки мяса. И это именно он был тем прекрасным лунно-серебристым волком, к которому как-то Джисон приревновал белого волка... "Не приревновал, ещё чего!" — обиженно фыркнул про себя омега, но внутренний голос мурлыкнул глумливо: "Ревновал, ревновал, ещё как ревновал..." И нечего было возразить Джисону на эту дерзость. Но как такого красивого можно было... не ревновать... Он понял, что в кухне наступила тишина и оба брата пристально смотрят на него, а он — он пристально смотрит на торс и грудь старшего волка. Алый огонь полыхнул по его щекам и шее, когда он понял, что его поймали нагло разглядывающим альфу, он яростно шикнул, быстро отвернулся и на всей возможной скорости заковылял обратно к сеням, чтобы спрятаться там под какой-нибудь лавкой и сдохнуть к лешему от стыда. Скорости ему не хватило, вот что. Лодыжку прошило острой иглой, он охнул, и его настигли сильные руки, которые бесцеремонно ухватили за плечо и развернули, отдавая во власть прямо на него смотрящих наглых и дерзких голубых глаз. Волк прорычал что-то с явной усмешкой, и Джисон внезапно разозлился. — Чего тебе? — крикнул он ломко, с такой злостью, которой и сам от себя не ожидал. — Пусти! Волк приподнял одну бровь, по его губам скользнула ухмылка, но пальцы на Джисоновом плече — слава Звёздам, невредимом — сжались лишь сильнее. Отпускать омегу он не собирался. Наоборот, рыкнув что-то раздражённое, видимо, приказав перестать выделываться, парень потянул Джисона за собой снова на кухню. Там омегу, недовольного, ворчащего, что ему и не надо, и не хочется-то очень, усадили на удобную лавку, укрытую цветастым ковриком, и поставили перед ним огромную просто миску какого-то аппетитно пахнущего варева. Он наклонился и с нескрываемым удовольствием втянул носом парок — вкуснот... Старший волк вдруг резко ему что-то сказал и со стуком положил рядом с ним ложку. Кажется, он подумал, что Джисон сейчас будет хлебать еду прямо из миски, как животное. — И без тебя знаю! — ощерился ему в ответ оскорблённый до глубины души омега. — Не ты тут один человек! И я не зверь, чтобы лакать, ясно тебе?! И хотелось — ой, как хотелось, — ему отодвинуть от себя миску, гордо встать и убежать, но... Но жрать хотелось в разы больше. Так что он оскалил зубы в ответ на уязвлённую усмешку старшего и доброжелательное урчание младшего, который явно подшучивал над братом по поводу отпора, данного ему омежкой, схватил ложку и с наслаждением стал есть, не обращая внимания на глупых волков. Ну... младший ещё ничего. Жаль, что не он его Обещанный. Такой красавчик... И не высокомерный придурок, как старший. Да и готовит просто ужас как вкусно! Джисон ел с наслаждением, постоянно облизываясь. Было горячо, он дул, вытянув губы трубочкой, а потом прикрывал глаза, быстро жуя какие-то овощи. Когда ему попался нежнейший кусок мяса, он просто даже застонал, прикрыв глаза, от наслаждения. А когда открыл их, натолкнулся на изумлённо приподнятую бровь младшего волка и взгляд своего Обещанного. Такой... странный, в общем, взгляд. Тёмный, несмотря на то, что глаза так и горели голубым огнём и почти обожгли им тут же смущённо замершего Джисона. Волки обменялись какими-то короткими фразами и снова стали есть, глядя в стороны. И только иногда притихший и ещё торопливее жующий Джисон ловил на себе ласковый взгляд младшего и загадочный — старшего. Потом они налили ему в большую кружку странного напитка, очевидно, какого-то настоя, красноватого с кисленьким и ужасно приятным вкусом чего-то ягодного. Смесь шиповника и калины вроде как, но Джисон не был уверен. Было ещё что-то в нём духовитое, на языке отдающее кислинкой. В общем, он выдул всю кружку, прикрыв глаза от удовольствия, и облизнулся, чтобы собрать остатки с губ. После обеда старший волк, поднявшись первым, коротко сказал что-то, глядя на Джисона, а потом кивнул на стол и на большую лохань, стоящую на столе. Приказал вымыть посуду. Ага. И отлично. Джисон приободрился. Он уже и сам думал, что может сделать для них в благодарность за вкуснейший обед. Он деловито спросил: — А где воды взять? Старший, однако, не удостоил его ответом, быстро вышел из кухни, что-то попутно приказав младшему. Но тот помотал головой и обратился к Джисону с весёлым рычанием. Он улыбался, даже руками показывал, Джисон смотрел с удовольствием на добродушное и милое лицо — и нихрена не понимал. Он пропустил момент, когда волк задал какой-то вопрос и замер в ожидании ответа. Джисон, уловив молчание, растерянно заскользил глазами по его лицу и сказал: — Я не понимаю... что? Чего ты хочешь? Мне же помыть посуду надо, да? Я только воды... В это время в кухню вернулся старший, он опёрся плечом о косяк, скрестил руки на по-прежнему голой груди и насмешливо посмотрел на них. Младший выдохнул, кинул немного раздражённый взгляд на него, и снова обратился к Джисону. Он медленно сказал странное: — Чонд-жи-н. — И показал на себя. Потому снова: — Мстра-хе ян Чонд-жи-н. "Имя!" — догадался Джисон обрадованно. А волк между тем вдруг улыбнулся шаловливо и ткнул пальцем в прищурившегося брата и сказал: — Мстра-до ян Хё-ни-джи. На самом деле имя старшего волка Джисон не совсем понял, так как сердце его забилось чуть сильнее. Так что младшему пришлось повторить. И Джисон только после этого сказал робко: — Мстра я Джисон. Ээ... Сонни. Зовите меня лучше Сонни. Младший просиял довольной, почти счастливой улыбкой и внезапно показал брату язык. Джисон засмеялся, а потом старательно выговорил, показывая на него: — Чонжин? — Чон-д-жин! — поправил его старший. — Чонджин! — звучно и с удовольствием повторил Джисон, и парень радостно закивал. — Чонджин! — Омега повернул голову к старшему и произнёс тише: — Хёни-джи? Тот внезапно нахмурился и сквозь зубы что-то проговорил. Младший... Чонджин тут же тоже нахмурился и резко ответил ему, но голубоглазый волк упрямо вздёрнул подбородок и ещё раз настойчиво повторил: — Мстра-хе ян Мастери. И Джисон вдруг понял, что тот не хочет, чтобы он называл его по имени. Мастери. Хозяин? Господин? Он тут же опустил глаза, в носу у него защипало, но он упрямо сжал губы. Хорошо. Что же. Он был готов к этому. Есан так и сказал: ваша участь — слуга, помощник. Спасибо и на том, что не раб. Всё-таки удостоили чести рядом с собой посадить за стол. Джисон горько усмехнулся. Проклятый мечтатель. Расслабился? Получай. В это время Чонджин сказал что–то чуть громче, явно обращаясь к нему. Когда Джисон поднял глаза, волк положил ему руки на плечи и снова повторил: — Усхре-ри Чонджин, дэ? — Чонни, — мягко сказал, вдруг ужасно растрогавшись Джисон. Младший явно хотел его утешить, сказал, что его не надо называть господином. Волк удивлённо посмотрел на него, а потом вдруг радостно закивал. — Сонни! — Его палец указал на Джисона. — Чонни! — Он указал на себя. Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Однако голос старшего волка, резкий и сердитый, перебил им веселье. Он почти гневно смотрел на брата и выговаривал ему что-то жёстко и с неприятным выражением на лице. Тот смутился, быстро отпустил плечо Джисона и, виновато кинув на него взгляд, вышел из кухни. Так и не сказав, где надо брать воду. Джисон, спохватившись, крикнул ему вслед: — Эй, Чонни, а где в... Хёниджи оказался около него внезапно, неуловимым движением. Он прижал ахнувшего от неожиданности Джисона к столу, заставив его опереться сзади на руки, схватил его за подбородок и прошипел что-то злое прямо ему в губы, а потом впился в них кусачим жестоким поцелуем. Джисон вскрикнул от боли, но руки волка уже крепко прижимали его к обнажённой груди альфы, и пальцы Джисона, попытавшегося его оттолкнуть, заскользили по его коже... такой доверчиво тёплой, такой до ужаса гладкой, такой приятной на ощупь, что он замер, не пытаясь больше вырваться. "Такой ты... какой же ты...", — металось в голове, пока он пытался сосредоточиться. Но сделать это у него не получалось: ему мешала горячая сильная спина, на которую соскользнули его потерянные руки, а ещё прикрытые от наслаждения длинными чёрными ресницами глаза альфы и целующие омегу губы. Потому что Обещанный уже именно целовал, спрятав клыки и высасывая из Джисоновых губ все силы, положенные ему Звёздами на сопротивление. Раненные жестоким первым укусом, губы саднило, но даже эта боль была... сладкой. Потому что волк, обласкивая их языком, как будто просил прощения. И Джисон... Увы, он просто не мог ему отказать. Однако потом тяжёлые горячие ладони Хёниджи уверенно опустились на его задницу и по–хозяйски, нагло стали сжимать её, притискивая пах омеги к твёрдому под штанами естеству волка. Тогда Джисон как будто очнулся. Он завозился, уворачиваясь от настойчивых губ, на недовольное рычание попытался силой снять с задницы руки альфы, что у него, конечно, не получилось — он только разозлил волка. И тот, отстранившись, снова что-то злобно зашипел, захрипел ему в лицо, скользя по нему бешеным взглядом, а потом вдруг грубо дёрнул его, поворачивая, и в одно движение нагнул над столом, заставляя опереться на выставленные перед собой руки и ужасно неприлично оттопырить задницу, в которую тут же упёрлось естество волка — огромное, стоящее железно. У Джисона перехватило дыхание. Он крикнул: — Отпусти, волк прокля... Но на его рот тут же опустилась рука, потянувшая его назад, пока он не упёрся затылком в твёрдую скулу. Вторая рука легла ему на горло, и волк, прижавший его бёдра к столу, снова что-то зарычал ему прямо в ухо, которое обжигал своим дыханием. Он угрожал. Он говорил, что может сделать с Джисоном всё, что захочет, а если тот попытается — хотя бы попытается! — сопротивляться... Рука на горле сжалась, а в шею на сгибе впились зубы. Коротко прикусили, а потом горячий язык стал жадно лизать укус... спустился на ключицу, охватил челюсть и подбородок. Джисон... Он потерялся в ощущениях. То есть умом он понимал, что должен вырываться, кричать, биться до последнего, не уступать, потому что иначе этот мерзавец трахнет его прямо на кухне, силой, жестоко... Жестоко... Джисон знал, что значит жестокость. Он знал, что значит — принуждение, он испытал это на себе. Но сейчас в том, как прижимал его к себе альфа, как охаживал языком всё, что мог достать, как постанывал от наслаждения, пробуя кожу Джисона на вкус, даже в том, как он покусывал омегу — плечи, шею сзади, оттянув ворот, — как после стал мучительно засасывать его кожу с другой стороны шеи, опустив руку с горла и начав водить ею по выгнутой дугой груди омеги, — во всём этом Джисон, увы, не мог, как ни хотел, признать насилия. Потому что ему это нравилось. Потому что он чувствовал, что альфа борется с собой за него. Он, очевидно, тоже не очень-то был рад, что его так безумно тянет к этому странному омеге, что именно он, немного дикий Ли Джисон, Обещан ему Первым Ветром на раскатах Звёздных дорог, но противиться этому желанию волк не мог. Иначе не стал бы так ревновать к брату. Не стал бы так прижимать к себе — бережно, ласково, хотя и точно не собираясь отпускать. Это волей–неволей пленяло Джисона. И он перестал сопротивляться. Опустил ослабевшие руки, упёрся ими в бёдра альфы позади себя и откинул голову назад. Волк тут же заурчал — торжествующе, сладко — и убрал руку с его губ, опуская её ему на живот и перехватывая его по талии. Он что-то рычал ему в ухо, покусывал мочку, несколько раз задел пальцами остро чувствительные соски, чем вызвал у Джисона испуганно–восторженный "Ах!" И когда позади раздалось многозначительное хмыканье, вздрогнул не только альфа, но и Джисон. Хёниджи быстро сделал пару шагов назад, а Джисон чуть не упал, так как ноги его, разморенного, истомлённого, не держали. Он зажмурился, стараясь привести в порядок дыхание, а когда обернулся, никого из братьев уже не было на кухне. И он по-прежнему не знал, где можно взять проклятую воду.