Приручи мою боль, любимый (18+)

Чонджин весело подмигнул Джисону и приглашающе поманил за собой. Но омега лишь покачал головой, отвернулся и побрёл, прихрамывая, к поленнице. Есть не хотелось, мысль о том, чтобы оказаться снова за одним столом с альфой, который его изнасиловал... то есть... Джисон устало присел на бревно и прикрыл глаза. Что это было? Нет, он слышал, что иногда альфа может своим запахом заставить омегу выпустить свою натуру и почувствовать себя так, как будто у него жажда течки, но никогда в жизни не думал, что такое можно провернуть с ним самим. "А на самом деле долго и возиться с тобой не пришлось, да, Сонни?" — горько усмехнулся он. Нет, дураком он не был, понимал, что это от него не зависело, что альфа просто нагло воспользовался своей властью, усиленной их истинностью, что он отравил его собой, опьянил своим запахом. Кроме того, Джисон мог допустить, что сделал он это не нарочно, чтобы посмеяться над ним или сломать непокорного омегу, а под влиянием желания, распаленного тем, что Джисон с такой охотой принимал его ласки до этого. У омеги от одной мысли о ловких и сильных пальцах Хёнджина на его естестве заалели щёки и внутри всё обожгло горьковато-сладким духом. Ему ведь на самом деле понравилось? Это слабо сказано. Джисон получил такое удовольствие, которого никогда в жизни не испытывал и даже не думал, что такое возможно для него. Он был уверен, что просто поцелуи — да, возможно, ему всегда было приятно касание губ Минги, особенно к шее и ушам. Но вот чтобы так — невозможно, совершенно бесстыдно! — улетать от того, что тебя трогают пальцами за потаённое, нежат с целью сделать тебе приятно, позаботиться о том, чтобы тебе было хорошо... Он был уверен, что ему такое недоступно. Просто не было такого с ним ни разу, даже близко. Джисон тяжело вздохнул. Понятно, конечно, что в ответ альфа тоже хотел что-то получить. Но омега заупрямился. Ему было невыносимо жутко, он растерялся, он ощущал себя грязным, недостойным, стыдным... А альфа хотел его, очень сильно хотел, ведь Джисон сам распалил его, наверно, своими стонами. Он и сам чувствовал всегда лёгкое приятное возбуждение, когда, например, стонал в его руках Минги. Правда, ему больше просто на душе было приятно, что он делает другу хорошо, но то, насколько стоны приятны для альфьего уха и важны для альф он, увы, слишком хорошо знал по несчастной судьбе бедного своего старшего брата. От мысли о Минхо ему на глаза мгновенно навернулись слёзы, но он сжал зубы и запретил себе думать о нём. Наверняка он под защитой Джуна. Или Есан что-то всё-таки придумал для него. И в ближайшее время Джисон найдёт способ убежать ненадолго и попробовать найти Минхо. А пока... Пока надо разобраться с тем, что сам он успел натворить за всего лишь один день без присмотра старшего. Так. Значит, альфа был возбуждён, сильно возбуждён. Вот он и сделал так, чтобы Джисон не смог сопротивляться. Взял своё, не спрашивая, не считаясь с тем, чего хотел бы, может, омега. Удивлён ли Джисон? Нет, конечно. Это же альфа. Может ли он честно сказать, что это было насилие? ... Ээ... Джисону не было больно. Ну, разве что в конце, но ведь Хёнджин так ласкал его до этого. Не стал рвать, хотя рычал от нетерпения. Может, он понял, что для Джисона это был первый раз. Хотя вряд ли ему было до рассуждений. Так — что? Джисон завис, рассеянно глядя прямо перед собой. Ответ сразу в голову не приходил. То есть он понимал, что надо бы прямо и просто сказать: "Да! Эта тварь воспользовалась беспомощным, опьянённым им омегой и надругалась над ним, насилуя, может, не столько тело, сколько волю, потому что ни за что я бы не стал в обычном состоянии..." Только вот враньё же. Уже несколько раз Хёнджин, оказываясь рядом, доказывал, что Джисон не может не отвечать на его приставания и попытки присвоить его. Стоит альфе проявить хоть толику настойчивости — и Джисон слабеет и падает в его объятия. Как и сейчас. Только в этот раз альфа дошёл до конца и смог... Джисон прищурился на солнце, которое мягко залило всё вокруг ласковым золотом, выйдя во всей своей красе на небо. Остановился... Альфа остановился. Осознав это, Джисон приподнял брови и удивлённо распахнул глаза. Да, задница у него побаливала не просто так, но ведь альфа не кончил. Ни в него, ни... никак. Хёнджин дрогнул — и не стал доводить дело до конца. Как ни странно, это Джисон помнил. Не понимал только, почему, уже добившись своего, Хёнджин не стал разрушать его полностью. Разрушать... Джисон усмехнулся. Он чувствовал себя обиженным, обманутым, у него болело тело и саднило душу, но разрушенным... Нет, разрушенным он себя не чувствовал. Доверять волку не стоило в любом случае, а теперь, осознав, что он может сделать с ним, с его волей и телом, Джисон будет ещё осторожнее. На этой мысли он замер и вслух горько хохотнул. "Придурочный барашек, — подумал он. — Тебя сюда вообще зачем взяли? Прислуживать и обслуживать! Что там говорил Есан? Не сопротивляться! Стараться угодить! Не выделываться и стараться понравиться! Постель — по требованию альфы! Вы же понимаете, омеги, для чего вы им нужны и чем сможете привлечь? Понимаем... — Джисон всхлипнул от обиды и от осознания своей полной беспомощности. — Ты же понимаешь, Ли Джисон, что могло быть и всё иначе? Он мог тебя трахнуть прямо в сенях, только притащив в дом. Чтобы отомстить твоему племени, чтобы удовлетвориться, насытиться тобой как законной добычей, чтобы показать тебе твоё место? А что сделал он? Он тебя удовлетворил сначала, сделал тебе так хорошо, что ты себя забыл, а потом — просто обезболил как будто. Чтобы покорить, чтобы сделать послушным и не дать тебе сделать что-то, что заставит его насиловать тебя по-настоящему, калеча тело и убивая душу. Можно же и так ведь рассудить, почему нет? — Джисон тяжело вздохнул и помотал головой: так думать не хотелось вообще. Но тогда... — Ты на самом деле хочешь, чтобы он тебя выгнал из своего дома? Отказался от тебя? Потому что в хозяйстве ты, как тут выясняется, не сильно пригоден, а в постель идти не хочешь. Тогда на кой хер ты ему сдался, Ли Джисон?" Он прикрыл глаза и спрятал лицо в ладонях. Эти мысли... Он так хотел разобраться, так хотел понять себя, а вышло только хуже. Много вопросов — никаких ответов. А может, и не думать вовсе? Что там у него за участь? Не так и плохо: пленник, которого отдали в не самый плохой дом. Кормят здесь, крышу дали. Захочет — сможет и в господской постели спать, ублажая главного в этом доме. Да, пока ничего не умеет, но, кажется, Хёнджину достаточно будет, если он просто станет раздвигать по его команде ноги и не противиться, когда он будет зверски его охаживать языком и зубами. Последнюю мысль он тут же загнал подальше, потому что по всему телу от воспоминаний об укусах альфы побежали острые мурашки и мягкой сладкой волной стукнуло внизу живота. Шлюха! Фу! О чём он там? Ах, да. В крепость его не возьмут, это понятно. Кочевник, подстилка для удовольствия. Совсем бесполезный, судя по тому, что течек у него нет и понести — то есть сделать именно то, ради его в том числе и взяли, — он тоже не сможет. Только вот знать об этом альфе необязательно. Джисон вздохнул порывисто и почувствовал, как защипало в носу и сдавило в груди. Не реветь! Значит, или раб, или любовник. Или и то, и другое. И что? Пока не наскучит он альфе — почему нет, а? Трахать Обещанного, говорят, и слаще, и вкусней. Волк ведь и впрямь не может противиться их связи, так и тянет его к омеге, хотя Джисон и чувствует: альфу бесит это не меньше, чем его. Так почему и нет? Пока кормит — пусть трахает. Джисон злобно усмехнулся: мечта, а не судьба! И тут же непрошено перед глазами возникло лицо Хёнджина. Холодное, с презрительной усмешкой на прекрасных губах. Джисон поёжился. Нет уж. Как только он откажется от своей гордости, от себя самого и станет таким, каким, может, и хотел бы видеть его Хёнджин, но какого он никогда не сможет уважать — шлюхой, подстилкой, подставляющей зад за жратву и чтобы не били, — Джисон потеряет своего Обещанного. Почему-то он был в этом совершенно уверен. А значит... что же. Поступок Хёнджина его возмутил, он высказался и ушёл, отказался от завтрака (это было глупо, потому что желудок так и ныл от ароматных запахов с кухни, но зато красиво) — таким был его ответ на насилие альфы. Значит, это и было правильно. Не забывая обо всем, что он сейчас передумал, всё же стоит держаться этой линии. Не захочет — оставит в покое. Джисон будет работать, стараться быть полезным, научится — не тупой. А если альфа захочет чего послаще — пусть пробует завоевать снова. Умом ли, хитростью ли, лаской да уговорами ли... Силой вряд ли, так как это не в его натуре, видимо. Хотя... что он вообще знает о Хёнджине? Ничего. А значит: осторожность, отстранённость и внимательность — вот, что он должен взять себе на вооружение. И стараться не подходить к нему слишком близко, к такому... Джисон сжал губы. Ну, а что? Желанному! Конечно, разве можно было не желать его себе — такого-то красивого? Поэтому держаться независимо, по мере сил не дерзить, старательно сдерживать злобу, но хотя бы пытаться отстаивать своё право на человеческое отношение — и... о, Звёзды, укажите мне путь.

***

Хёнджин молча поставил перед ним большое ведро, в котором были грабли, метёлка, веник и ветошка. И указал на пристройку, где жили козы. "Убираться, — понял Джисон. — Отлично". Не глядя на альфу, пристально сверлящего его взглядом, он взял ведро и, обойдя Хёнджина, побрёл, прихрамывая, к месту своей сегодняшней работы. Лодыжка разнылась, урчал голодный живот, страстно упрекая хозяина в недалёкости, но Джисон упрямо сжал губы и смело вошёл в пристройку. Коз не было, видимо, они были где-то на выпасе, так что омега приободрился и начал с того, что прошёлся метёлкой по балкам, смахивая паутину. Было трудновато: побаливала поясница, беспокоила задница, любое неловкое движение отдавало в стопу, но он не спешил и упрямо делал своё дело. Потом ему понадобилась вода, чтобы промыть корытца, в которые козам наливали питьё. Но на выходе из пристройки он снова столкнулся с Хёнджином. Джисон, злобно фыркнув, уже было собрался скользнуть мимо, но альфа бесцеремонно поймал его в объятия, подхватил и подтащил — испуганно вскрикнувшего и пытающегося вырваться со злобным шипением — к небольшой лавочке, усадил, рявкнул так, что Джисон вжал голову в плечи и замер, схватил его ногу с больной лодыжкой и задрал себе на колено так, что омега чуть с лавки не кувыркнулся. — Что ты творишь, скотина! — вызверился на него Джисон, но Хёнджин лишь зарычал, приказывая не дёргаться. Он быстро скинул с ноги омеги лапоток и подкатил штанину. Его длинные тонкие пальцы заскользили по ноге, сжимая, ощупывая, слегка поворачивая. Джисон весь съёжился внутри, думая, что сейчас ему будет больно, — и было немного, но стоило ему зашипеть от боли или даже просто ойкнуть, альфа хмурился и чуть оглаживал больное место мягкими тёплыми подушечками пальцев — и омеге уже приходилось думать только о том, чтобы не пялиться на то, как ласкают его кожу руки Хёнджина. Ощупав косточку лодыжки, альфа двинулся дальше: вокруг щиколотки, по стопе, а потом до колена, задирая штанину выше. Как ни странно, больнее всего было именно тогда, когда он нажал под коленом, почти на голени. Джисон вскрикнул — и у него даже слёзы брызнули, но он тут же зло стёр их, стараясь не смотреть на альфу, который буркнул что-то неясное, видимо, извиняясь или приказывая терпеть. — И без тебя разберусь, — шмыгнул носом Джисон, а потом не очень уверенно добавил: — Отвали, у меня всё это... в порядке. Хёнджин усмехнулся и согласно что-то ответил, достал откуда-то из-за пазухи кусок добротного серого полотна, сосредоточенно хмурясь, разодрал его на несколько длинных полос и стал перематывать Джисону ногу. От лодыжки, по стопе — и до колена. Стянул крепко, было не очень приятно, но зато боль затухла. Не исчезла, но как-то увяла что ли. Джисон удивлённо смотрел на странную обмотку на ноге и пытался сообразить, как сделал её волк. А что, полезная вещь. Однажды он повредил ногу, так один из братьев Хон (пусть гниют их кости и никогда не примут их Серые сосны, тьфу!) тоже вот так же перемотал ему ногу, наложив мазь. Но тогда это рана была, а тут раны-то не было. Он толком не успел обдумать хитрую повязь, потому что альфа вдруг подхватил его на руки — опять до обидного легко, как будто и не было в Джисоне живого веса — и снова куда-то потащил. — Пусти, сука, — ругался возмущённый до глубины души омега, чувствуя, что краснеет, и не понимая, с чего вдруг, — что ж ты меня тягаешь! Я ж тебе не игрулька какая! Отпус... ти... Но тут же затих, когда увидел, что альфа притащил его к лавке во дворе у дома, на которой стоял небольшой чугунок. Поверх него был положен кусок каравая, а рядом лежала ложка. Альфа отпустил Джисона, что-то невразумительно проворчал и ушёл. Гордость или еда? Смешно даже. Особенно когда каша молочная, густая, но не сухая, подслащённая мёдом, с кусками яблока, и её много! А хлеб свежий и мягкий. А альфа, конечно, сволочь, но... спасибо. Джисон наелся от пуза, и так как ел быстро, торопливо, то с последней ложкой навалилась на него сонливость. Но он, еле моргая, всё же встал, сходил к кадке с водой — благо, теперь было гораздо легче идти — помыл чугунок и аккуратно поставил его на порог дома. В кухню не пошёл, повинуясь какому-то странному чувству радостной вредности, которой до этого в себе не примечал. Сытым работалось веселее, хотя и потягивало в сон. Но он мужественно сделал всё, что должен был: и навоз отгрёб, и чистой воды наносил, и травы накидал на пол, и сгрёб оставшуюся траву в большую аккуратную кучу. И даже вокруг пристройки подмёл, подбирая листья и разный хозяйственный мусор и складывая нужное в одну сторону, а ненужное — в другую. Умаялся, конечно, что и говорить. Он ходить да искать привык, это в лесу он был неутомим и мог часами бродить, поражаясь его красоте и богатству, а тут работа была хоть и нетяжёлой, но утомительной. Так что, окинув довольным взглядом проделанное, он решил, что может немного отдохнуть. Тем более, что поясница всё ещё ныла, да и нога, хотя и давшая ему спокойно выполнить задание хозяина (как там, на волчьем, Мастери? Надо будет вовремя это вспомнить!), но всё же следовало и её пожалеть. Поэтому он быстро сходил к бочке с водой, умылся, скинув с себя рубаху. Холодно, конечно, но надо было смыть с себя пот и грязь. Вымыл тщательно руки и шею, с наслаждением напился — и шмыгнул в пристройку. Ещё когда он сгребал траву, то подумал, что полежать на этой душистой горке будет славно. Недолго думая, он на неё и плюхнулся, с наслаждением потянулся, прикрыл глаза, положив на них руку. Нет, спать он не собирался, так — немножко отдохнуть. Что делать дальше, ему ведь не сказали, так почему нет? Конечно, заснул. Почти мгновенно. Вот он прислушивается к звукам со двора — кто-то из братьев вышел рубить дрова — и эти мерные удары кажутся ему такими приятными, такими уютными, что он зевает. А вот — темнота. И только где-то внутри, под кожей, под веками, в сердце — лёгкие искры, огоньки, несущие сладкое и нежное что-то. Приятно... Так приятно... Над ним склоняется морда белого волка. В его голубых глазах Джисон не видит неприязни или злобы, они волшебны и просто светят откуда-то сверху, как Звёзды. "Ты прекрасен! — в восхищении шепчет он. — Я так тебя люблю..." Волк ныряет во тьму — а потом появляется совсем рядом, склоняет к Джисону свою голову и ярко-алым горячим языком начинает ласкать омегу. Проводит по обнажённым плечам, по животу, бедрам. А Джисону даже не стыдно, потому что ужасно приятно и сладко до того, что он стонет и откровенно подаётся навстречу этому языку. Волк рычит что-то ласковое и отчаянно-нежное прямо ему в ухо. Омега хочет погладить морду, но его руки связаны... Или их кто-то держит... Он хнычет, потому что так хочется прикоснуться в шелковистой шерсти на морде, которая так сияет в свете луны, но волк снова что-то урчит, и омеге становится приятно снова. Волк успокаивает его, нежит его языком, метит шею, целует губы... Целует... губы... Джисон распахнул в страхе глаза — и уставился в мерцающие в полутьме сарая и полные сладкого желания глаза Хёнджина. — Т-ты... ты зачем... ты опять... — залепетал Джисон, но... но оттолкнуть не смог. Альфа лежал рядом на боку, одной рукой он держал руки Джисона сведёнными наверху, а второй оглаживал его грудь под распахнутой рубахой. Хёнджин медленно склонился к самому лицу омеги и сладко что-то прошептал прямо в его губы. Едва прикоснувшись к ним своими губами, он снова что-то спросил у Джисона. Но тот не мог ответить. Он и дышал-то с трудом, пытаясь внюхаться в воздух вокруг и понять, травит его альфа снова или... Или. Аромат был еле слышным, а волосы Хёнджина были влажными и вились по лбу, красивыми прядями спадая на щёки: видимо, он недавно был в купальне. И запах с себя смыл. — Не смей, — прошептал Джисон, не отводя взгляда от сияющих сладкой тайной глаз. — Только попробуй... вот только попробуй... И когда Хёнджин попробовал, склонился и приник с поцелуем, Джисон лишь обречённо простонал. А потом, когда этот ужасный альфа зажал между своими пальцами его сосок и прикусил за шею — омега чуть не кончил от восторга. Дрянь... Вот какая же дрянь... Джисон — исключительно из мести — впился зубами в губы альфы и стал их терзать, посасывая и прикусывая. Глаза у него были прикрыты, в пальцах он сжимал пальцы Хёнджина, который по-прежнему не давал вырвать руки и оттолкнуть себя. Он оторвался от Джисона сам. Заглянул глубже в потерянные и покрытые мутью возбуждения глаза омеги, коротко впился укусом в шею напоследок и, быстро поднявшись, ушёл, оставив тяжело дышащего и проклинающего его Джисона наедине с ноющим естеством. — Ненавижу, — простонал Джисон, мучительно сглатывая и пытаясь не думать о сочных мягких губах, а искренне злиться на их обладателя. — Как же я тебя ненавижу... проклятый волк!