Приручи мою боль, любимый (18+)

Чонджин смотрел на него мягко и ласково ворчал что-то успокаивающее. Он подкладывал в его большую миску с наваром кусочки варёного с травами мяса и, кажется, уговаривал кушать больше. А как больше, если он и так, жутко голодный после течки, накинулся на завтрак и с неприличной скоростью, наплевав на то, что может о нём подумать младший альфа, выхлебал огромную кружку козьего молока и сожрал половину свежего каравая. А оказалось, что это был не завтрак, а просто Чонджин подоил козу и поставил кружку на стол рядом с хлебом. А на завтрак и специально для Сонни он наварил мяса и... А поздно. Когда он повернулся с довольной миной на лице и полной тарелкой навара с большим куском зайчатины посередине, Джисон уже допивал кружку, жадно сминая в пальцах остаток каравая. Чонджин охнул, присел к омежке, испуганно таращащему глаза на миску, поставленную перед ним, и заурчал что-то укоризненное и смешливое. Джисон хлопал глазами и проклинал свою несдержанность, потому что от навара шёл невероятно вкусный парок, а мясо было очень сочным на вид. Однако он почувствовал, как второпях съеденный каравай камнем лёг в животе и упорно не хочет давать места этой вкуснятине. Он жалобно заморгал на Чонджина, и тот, засмеявшись, просто кивнул на ложку и отвернулся, чтобы налить навара себе. Джисон всё же потихоньку стал есть, виновато поглядывая на насмешливо косящегося на него альфу, который начал за ним ухаживать и чуть не перекладывать мясо из своей тарели в его. Джисон отнекивался и мотал головой, но Чонни ворчал и улыбался, а как ему такому отказать? Джисону хотелось ласково потрепать его по голове и стереть глубоко засевшую в чудных солнечных глазах печаль, которую он теперь отчётливо видел за их ясным светом. Но всё же... Больше всего ему хотелось сейчас узнать, где брат Чонджина и почему, когда он сегодня проснулся в его постели, альфы не было ни рядом, ни в доме вообще (он пошмыгал по комнатам — поискал). Однако Чонджин не замечал его ёрзаний, болтал о чём-то своём. И Джисон понял, что изведётся весь, если не узнает. Поэтому он остановил его, положив пальцы на его кисть, и тихо спросил: —Скажи... Скажи, пожалуйста, Чонни, а где... — Он остановился, заморгал, пытаясь собраться с силами, и продолжил: — Мастери... Где мастери? Глаза Чонджина распахнулись, а лицо внезапно просияло радостью. Он широко улыбнулся и, закивав, о чём-то быстро заговорил, а потом схватил Джисона за руку и потянул за собой. Хёнджин сидел на крыше строящегося позади дома, в углу участка, низенького сарая и укреплял крышу. Он был в одних чёрных штанах, крепко перехваченных широким кожаным поясом, его волосы были обвязаны вверху лентой, которая до этого обвивала широкой белой полосой его лоб. Влажное от пота тело поблёскивало под утренним солнцем, сильные руки бугрились аккуратными мускулами, будучи в напряжении из-за того что надо было ровно держать тяжёлую доску. Лоб был нахмурен, а во рту альфа держал несколько гвоздей, которые собирался заколотить массивным молотком, что был привешен на его пояс. Солнце расцеловало кожу Хёнджина, которая была тёмно-медового цвета. Но даже оно не могло скрыть тёмно-лиловых, синих, ало-розовых следов на его шее, руках и... подтянутом животе. И Джисон даже не сразу сообразил, что это за следы, потому что откровенно загляделся на альфу. Тот был похож на божество силы и мужества, великолепного Арсека, о котором любил им когда-то, ужасно давно, рассказывать отец и который, по его словам, был покровителем воинственного и ужасного племени Морва. Чонджин что-то крикнул брату, быстро заговорил, и Джисон, замерший с невольно приоткрытым ртом вздрогнул, когда услышал несколько раз слово "мастери" в речи младшего альфы. Он в смятении поднял глаза, еле оторвав их от синеватых следов на торсе альфы, которые ему странным образом тоже шли, и столкнулся с его пристальным взглядом. Он быстро понял, что Чонджин только что с потрохами сдал его старшему, сказав, как назвал Джисон своего Обещанного. И тут же воинственно надувшийся омега был готов многое увидеть в глазах Хёнджина: презрение, насмешку, самодовольство. Но там была только глубокая печаль и... горькое недоверие. По губам альфы скользнула мягкая грустная улыбка, и он что-то хрипло ответил, от чего Чонджин удивился, посмотрел на Джисона и пожал плечами. Переспросил — и, получив утвердительное рычание, потянул омегу обратно в дом. Джисон обернулся два раза, но Хёнджин уже склонился над крышей и стал стучать молотком. Младший за руку отвёл омегу в комнату Хёнджина и, указав на постель, что-то доброжелательно проговорил, широко улыбнулся и ушёл. Джисон нахмурился. Что такое? Хёнджин приказал брату отвести своего любовника в спальню, чтобы... Он сейчас придёт? Он хочет ещё?.. Вся кровь бросилась Джисону в лицо, он злобно зашипел и сжал кулаки. Да что думает себе этот проклятый альфа? Теперь так будет? Не выгонит, нет. Это Джисон уже понял по тёплому взгляду Чонджина, по ласковому его обращению и по тому, как посмотрел на него Хёнджин оттуда, с крыши. О, нет. Не выгонит. Но, видимо, собирается трахать теперь. Раз не годен омега для работы, раз бьёт драгоценные его чашки и стаканы, раз ломает кусты — значит, всё-таки решил его пользовать по-альфьи? А вот хер тебе! Тогда выгоняй! И так взял без желания, как животину бессловесную, в течку, чужой, незнакомый почти! А ещё и... Задыхаясь от злобы, он пялился в окно и не сразу понял, что видит себя в нём. Смутно, но... Он подошёл ближе. Плохо можно было разглядеть лицо, но вот тёмные пятна на шее, несколько, ниточкой вниз, под рубаху, он рассмотрел. И тут же вспомнил следы на теле Хёнджина. Джисон быстро стянул с себя рубаху, приспустил штаны. Всё его тело было покрыто синяками, укусами и засосами. Ну, не сплошь, конечно, но всё же. Плечи, грудь. Особенно смущали два больших синяка на бёдрах. И вспыхнуло в его памяти, словно сверкнуло и прояснело водной гладью: он упирается щекой в постель, остро пропахшую их смешанным запахом, и старается подмахнуть высоко поднятой задницей, а на его бёдрах — крепкие пальцы, резко дёргающие его, чтобы насадить на горячим наслаждением ходящее в нём естество альфы — огромное, сильное... А он... Ему хорошо! О, Звёзды! Ему так хорошо было, так сладко, так хотелось ещё, ещё и ещё, чтобы не останавливался, чтобы долбился в него долго, нескончаемо долго! Но вот альфа рычит громко и страстно, валится на него, вжимая всем телом в постель, и Джисон взвизгивает высоко, а всё тело его пробивает стрелой судорожного, невыносимого почти удовольствия... — О, мой хороший, хороший мой мальчик... — От того, что он почти наяву слышит этот шёпот, срывающийся, жаркий, развратный, Джисон вздрагивает и с испугом всматривается в свои синяки. — Омежка мой, такой послушный для своего альфы, да? Только мой, мой! Убью любого, кто... Сладкий мой омежка... Любимый мой омежка... Джисон вздрогнул снова и широко раскрыл глаза. Потряс головой и зло усмехнулся трясущимися губами. Он недооценил альфу. Хёнджину понравилось. До того понравилось, что он наболтал много чего, не стесняясь в самых сильных и жестоких для бедного омежьего сердца выражениях. Какая разница, да, альфа? Глупый мальчишка в течке, ничего не соображает, по-волчьи не понимает, почему бы и не потешиться. Такие слова внутреннему омеге будут приятны, может, послаще приласкает, да, альфа? Конечно, кому ж не понравится: и неопытность омеги, и его течная покорность, и то, что он позволил альфе делать с собой всё, что тому вздумалось. И Хёнджин, видимо, собирается всё повторить. Да вот только хрен ему. Недолго думая, Джисон торопливо оделся, а потом перемахнул через подоконник, метнулся к забору, перелез, быстро и аккуратно, чтобы не повредить одежду, и, стараясь не попадаться никому на глаза, быстро пошёл вдоль домов к реке. О чём он думал? Отсидится там. Вернётся, когда придёт Чонджин. При младшем Хёнджин не полезет, а спать Джисон решил уйти в козью пристройку. А что? Долбаный мастери — Джисон язвительно усмехнулся — сам выкинул его туда, когда омега провинился и огрёб. Значит, там и будет теперь жить Джисон. А в спальню Хёнджина да на его ложе — ни за что больше и никогда. Пусть выгоняет или попробует взять силой. И тогда мы ещё поборемся! Внезапно он остановился. Застыл на месте. Душа встрепенулась и испуганно-счастливо замерла. Сирень?.. О, Звёзды... Он завертел головой, пытаясь поймать струю ветра, принесшую ему нежный, мягкий, тонкий запах любимого брата. И увидел Минхо. Старший сидел на подоконнике окна небольшого, но очень опрятного, ладного дома с невысоким, красивым, аккуратным заборчиком и грядой каких-то незнакомых сиренево-белых цветов под этим самым окном. Джисон кинулся со всех ног к этому дому, перемахнул через забор и через несколько мгновений, запрыгнув в окно, сжимал в объятиях радостно ахающего брата. — Хо-я... Мой Хо-я, — шептал младший, как в забытье, — братик... Братишка... Живой... — Сонни, хороший мой, — всхлипывал Минхо. — Как ты, как?.. Дай... Дай посмотреть на тебя... Он отстранился, взял лицо Джисона в ладони и оглядел его. И тут же в его глазах отразилась тоскливая ярость. — Бьёт? — выдохнул он. — Сонни, звёздный мой омежка... Эта тварь тебя бьёт? — Н-не-т... — промямлил растерянно Джисон, потому что на самом-то деле как бы да, но не так, чтобы об этом рассказывать или разговаривать на эту тему с братом, бледным, каким-то ужасно тонким и хрупким в его руках — так не стоит. — О, мой милый, — Минхо уже откровенно плакал, — прости меня... Я так и не смог никого защитить! Я... Мне так... — Нет, нет! — решительно прервал его Джисон. — Слышишь меня? Нет! Мне повезло! Мне... Мне ужасно повезло! — Я вижу, — захлёбывался в тихих рыданиях Минхо, оглаживая его шею, — эта тварь тебя насилует? Так искусать... О, Звёзды, Сонни, как же... — Нет, ну же, нет! — уже нетерпеливо завертел головой Джисон, осторожно вырываясь из цепких пальцев Минхо. — Послушай! У меня течка была, понимаешь? Течка! — Течка... — Глаза Минхо распахнулись так, что Джисон недоумённо отступил. — Ты... Ты уверен?.. Сонни... — Голос Минхо упал до еле слышного шёпота. — Под... Подожди... — Он вдруг качнулся, и Джисон, испуганно подхватив его, усадил на неширокую, но очень мягкую постель. — Как же, ведь Есан... — Он закусил губу и умоляюще посмотрел на Джисона. — Скажи, ты... Это правда? У тебя началась течка? — Да, да! — решительно закивал Джисон, не понимая, почему брат так на него смотрит. — Понимаешь, этот альфа, он мой Обещанный. Хрен знает, может, потому что я надышался им, вот и грянуло... — Так ты не соврал мне, — тихо сказал Минхо и крепче обнял Джисона, по привычке прижимая его голову к своей шее. — Ты и вправду нашёл Обещанного... Джисон втянул носом и... чуть сморщился. У Минхо всегда был чистый аромат. Сонгэ мог насиловать его, отдавать на растерзание кому бы то ни было — аромат Минхо не менялся. Они так к этому привыкли, что не обращали на это внимания. Только сам Минхо иногда говорил, что, если бы он как-то смог, как все остальные правильные омеги, пропахнуть альфой, с которым живёт, может, ему и не доставалось бы так от него. Но он не мог. И Джисону всегда было безумно жаль брата, и он всегда корил себя за недостойное желание, чтобы так всё и оставалось, потому что ничем не тронутая сирень была его единственным порой спасением. А сейчас... Что-то кисловато-яблочное, очень свежее и чистое сквозило в почти мирной, лишь отдающей терпкой грустью сирени. И как будто хмельным чем-то ещё наносило. Приятным, чуть будоражащим. "Альфа, — с изумлением подумал Джисон и снова осторожно вдохнул. — А ничего так... Правда, не совсем смешались, как будто отдельно, но очень подходят друг другу". — А твой альфа, — начал он осторожно, — он... Не твой Обещанный? Минхо тихо и мягко засмеялся. — Мечтатель... Ты всегда был мечтателем, Сонни. Нет, нет, он — нет, — вздохнул старший. Светло и робко вздохнул, как будто смущаясь. — И как он... Вы... он не обидел тебя? — тихо спросил Джисон. — Он меня лечит, — так же тихо ответил Минхо, и вдруг Джисон почувствовал, как в сирени зажглась лёгкая сласть, а щека брата под его щекой затеплела. Минхо кашлянул смущённо и продолжил немного неуверенно: — Даже не просто лечит, понимаешь? Он... Он ухаживает за мной... — Голос старшего опустился, стал странно глухим. — Никто и никогда так меня не... Так за мной не ухаживал. Он умолк, и Джисон замер в напряжении, ожидая, что скажет Минхо о самом главном. И старший его понял. — Он не тронул меня, — робко произнёс он. — Ещё ни разу. Он только... — Старший снова кашлянул и обхватил крепче плечи брата, чтобы шепнуть в самое ухо: — Он только целует немного... Но так нежно, знаешь? Не заставляет, не лезет, не требует ласки и покорности в ответ. Я ждал, я был готов, я так... — Он начал немного задыхаться от волнения, и Джисон обнял его крепче. — Я так был уверен, что меня никто не возьмёт, мне сказал... я был уверен, что обречён на изгнание, на вечное одиночество, но он... Он мне руку подал, когда твой альфа толкнул меня... Нет, нет, — торопливо остановил он начавшего было извиняться Джисона, — ты тут точно ни при чём. Мне было так плохо, я был так близок к тому, чтобы... — Он запнулся, вздрогнул всем телом. — Неважно, нет... Но он подал руку и привёл сюда. И здесь мне впервые не страшно. То есть я сначала думал, что ему от меня надо, как и любому альфе, чтобы готовил, убирал шатёр... Ну, то есть дом. И ложе, сам понимаешь. А он... Он кормит, лечит, мазями какими-то натирает, чтобы не болело. Целует... Не чтобы удовлетвориться, нет... Когда он целует, мне так хорошо, что я слабым становлюсь, ну, и... — А зачем слабым тебя делать? — подозрительно спросил, отстраняясь, Джисон. — Ты... уверен, что он тебя не... когда ты слабый или... спишь? — Нет, глупыш, нет, — мягко засмеялся Минхо. — У меня всё хорошо, Сонни. Впервые за много лет я, кажется, спокоен за себя и свою... Ну, ты понимаешь. Меня только о вас с Ликсом мысли мучили, но Ликс уже нашёлся, я говорил с ним. У него там не всё гладко, да ещё и ... — Минхо умолк и с тревогой посмотрел на Джисона. — Ты... Ты ничего не слышал о его волке? — У него неплохой волк, — ответил Джисон, вспоминая невысокого крепкого темноглазого парня, что дрался за Ликса с воняющим рекой альфой. — Они и впрямь там сначала... — Нет, не тот, кто взял его, — покачал головой Минхо. — Понимаешь... Мне тут сны начали сниться странные... Я понимаю, что это жутко странно, но я видел Ликса. Он смеялся и обнимал какого-то волка, большого, серого с рыжими подпалинами. И говорил, что любит этого волка, а тот лизал ему живот и... — Минхо снова смутился. — ... не только живот. А Ликс стонал и... Ну, понимаешь? Джисона бросило в краску, и он с недоверием уставился на старшего. — Это же... ну, бред? — спросил он, быстро моргая. — Какой ещё волк?.. — Да и я думал, что бред, — торопливо сказал Минхо, — что сон как сон, а когда сказал ему об этом смехом, так он весь напрягся, покраснел, забормотал, что он не изменяет своему альфе, а волк — его Обещанный, так что это не считается. Джисон открыл рот от изумления, глотнул лишнего воздуха и закашлялся. — Чего? — прохрипел он. — Ты ув... уверен? — Нет, — отчаянно помотал головой Минхо. — Ни в чём я не уверен. Да и Ликс спохватился, что наболтал лишнего, и убежал от меня. Ты ничего не слышал об этом? — Он снова заглянул в огромные от изумления глаза Джисона, а потом вдруг страдальчески заломил брови. — Впрочем, тебе не до этого было, да? Прости, я отвратительный старший брат. Твоя течка... Как она прошла? Ты ведь тогда, помнишь, чуть не погиб из-за неё, а тут... — Джисон собирался с духом, чтобы ответить, но Минхо его опередил: — Он... помог тебе? Джисон кивнул и благодарно выдохнул. Всё-таки говорить об этом с братом, хотя тот так откровенно рассказал ему о себе, было ужасно стыдно. А Минхо мягко погладил его по голове и тихо спросил: — Он часто тебя... бьёт? — Ударил, потому что я разбил посуду в его доме, — ответил Джисон, прикрывая глаза под тёплыми пальцами брата. — Один раз. И по заднице надавал знатно. — Малыш, — с тоской выдохнул Минхо. — Но в течку... — В течку с ним было хорошо, — тихо ответил на невысказанный вопрос Джисон. — Он был нежен. И мне было... приятно. — Но ты весь в следах, — со страданием в голосе возразил старший. Джисон вспомнил сияющее в лучах солнца крепкое тело альфы и самодовольно улыбнулся. — Ну, скажем так, я в долгу не остался. Минхо удивлённо хмыкнул, а потом вдруг напрягся и повёл носом. — Джисон, мой вернулся, — тревожно прошептал он, — мой альфа... Он не хочет, чтобы я с постели вставал, ругается и... Джисон был уже за окном. Он потянулся над подоконником к наклонившемуся к нему брату и поцеловал его в щёку. — От тебя будет пахнуть мной, — торопливо напомнил он. — Течка только кончилась. — Он ничего не скажет, всё равно я в купальню собирался, — боязливо оглядываясь, ответил Минхо. — Ликса он тоже не учуял. А вот меня чует, — немного горделиво добавил он и снова оглянулся. — Ты... ещё приходи, ладно? Он часто уходит ненадолго днём. Так что... Приходи. Джисон кивнул — и сорвался на бег, перемахнул забор и побежал к реке.