Приручи мою боль, любимый (18+)

— Почему ты полез туда? — спросил Есан. — Как... — Он запнулся и тревожно повёл подбородком. — Как решился? — Не знаю, — нетерпеливо пожал плечами Джисон. — И какая разница?! Ты видел, как он бил его? Вопрос в том, почему ты не полез! — Пришёл поздно, — холодно отрезал Есан, зло сверкнув на него синим пламенем глаз. — Но вот как у тебя получилось... — Он остановился, кусая губы. — Я не понимаю, — раздражённо сказал Джисон, — почему не должно было получиться. И если ты не хочешь объяснить — меня ждёт мой волк. — Твой волк, — повторил Есан, и на мгновение на его лице появилось странно-злое выражение. — Вот именно он, да. — А почему он тебе так не нравится, шаман? — прищурился Джисон. — Ты всё время на него так смотришь, словно убить хочешь. Есан вдруг горько усмехнулся и тихо ответил: — Если бы только знал, Сонни, что он мне порушил, твой волк со своей Связью. Если бы только знал... — Порушил? — изумлённо переспросил Джисон. — Мой Хёнджин? А что он мог порушить? И он внимательно уставился на Есана. Сразу как-то явственно бросилось ему в глаза, каким усталым и расстроенным выглядел всегда такой непробиваемо-спокойный и обычно доброжелательный шаман. Его глаза блестели тревожно, губы были искусаны, а на бледных щеках ходили алые пятна. И пальцы... Он сжимал свои руки, но Джисон всё равно видел, что пальцы его дрожали. Есан остановил на нём свой мутноватый взгляд. — Ты не хочешь... — начал было он, но Джисон его перебил, невольно следуя своим мыслям: — У тебя всё в порядке, Есан? Ты... Как ты? У тебя ничего не случилось? — спросил и положил руку на плечо замершего Есана. Шаман молчал. Он как будто не понял слов Джисона, смотрел перед собой заледеневшим взглядом, сжав кулаки и губы. А потом снова медленно перевёл взгляд на Джисона, и тот отпрянул: глаза Есана светились. Лёгкий, туманно-серебристый свет мерцал мягко, волшебно, он как будто освещал лицо Есана в наступившей тьме первых ночных часов. — Как у тебя получается? Все затворы на месте, но тогда как же... — тихо спросил Есан, не сводя взора с поражённого Джисона, который не в силах был отвести от него глаз, и в то же время чувствовал, как сердце просто заходится в тревожном, испуганном стуке: "Бежать! Бежать! Опасно! Беги!" Однако бежать он не мог. Это было страшно — и невыносимо прекрасно одновременно. Никогда в жизни он не видел такой красоты: Есан был Звездой — если бы Звезда спустилась на землю, чтобы осветить жизнь Джисона. Как он мог убежать? — Твои глаза... — заворожённо сказал он. — Ты такой красивый, Есан... Ресницы шамана дрогнули, он зажмурился — и свет погас. Когда он вновь открыл глаза, они были самыми обычными. И Джисон дрогнул, как будто очнулся ото сна. — Что с моими глазами? — неверным голосом спросил Есан. — Эээ... — Джисон растерялся, потряс головой и неуверенно прошептал: — П... Показалось. Ты... Так ты не сказал, всё ли с тобой хорошо, Есан? — Тебе интересно, что со мной? — Голос Есана был непривычно робким, до странности неуверенным, и Джисону вдруг жутко захотелось обнять его, прижать к себе, провести по тёмным мягким волосам, успокаивая, и пообещать, что всё будет хорошо. Но это всё ещё был Кан Есан, так что Ли не осмелился, тем более, что тот ответил уже совсем иначе, твёрже, спокойнее: — У меня всё хорошо, Сонни. И... — Он немного замялся, но сказал: — И мне приятно, что ты спросил. Как-то... никто раньше не спрашивал, знаешь? Только Ми... твой брат... Он иногда. А так... Но скажи, — вдруг, кашлянув, деловито сменил он тон: — У тебя всё в порядке? Живот не болит? Ты говорил, что тебя тошнит утром? — Нет, нет, Есан... — Почему-то беспокоить шамана своими нелепыми недомоганиями Джисону не хотелось. — У меня всё будет хорошо. Только скажи... А что теперь будет с Соёном? Есан печально покачал головой. — Я не знаю, что сказал ему твой альфа, но, кажется, Хогё успокоился. Однако мы с тобой оба знаем, что это ненадолго. И Соёна надо срочно вырывать из его рук. А для этого надо, чтобы он хоть немного стал доверять волкам. Я буду и дальше уговаривать. — Он помолчал, а потом тихо добавил: — Если хочешь... Ты тоже попробуй с ним поговорить. На него, кажется, произвело впечатление то, как твой волк кинулся на Хогё. И как Хогё его испугался. Может, он поверит твоим словам больше, чем моим? Джисон кивнул и кинул взгляд за плечо Есана, туда, где за забором стояли Хёнджин и Сонхва, пришедший на шум драки. О чём они говорили, Джисону, конечно, не было слышно, но лица у обоих были хмурыми и злыми. Соёна утешал Ёнджун, который тоже прибежал на шум, так как жил неподалёку. А его альфа, мрачноватого вида высокий худощавый альфа, весь в тёмном, стоял за забором и мрачно смотрел, как Енджун обнимает и гладит Соёна по голове. Смотрел и молчал.

***

Волк Минги так и не пришёл в себя, и все вокруг него по двору ходили мрачными и какими-то испуганными. Минги не отходил от него. Готов был просто сидеть рядом, на покрывале, а то и просто на земле — лишь бы хоть иногда касаться его перетянутой тряпичными лентами лапы и оглаживать морду. Он что-то шептал ему, своему Юнхо, что-то напевал дрожащим голосом, обещая ему всё на свете, если он вернётся к нему. Но волк не просыпался. И только его едва вздымающийся от слабого дыхания бок хоть немного успокаивал тех, кто подходил к Минги, уговаривая его отойти, чтобы поесть или прилечь. Уговоры были бессмысленными: никто ни на что не смог его уговорить. Ни Джун, который остался у Хванов ночевать, чтобы быть рядом, если Юнхо очнётся, ни Сонхва, который побыл долго, вернувшись к ним после того, как они с Хёнджином о чём-то долго и внушительно говорили с альфой Соёна. Ни Джисон, который попытался попенять другу на его упрямство, но, увидев полные боли и слёз глаза Минги, просто притащил ковш с водой и заставил его умыться прямо во дворе. А потом пришли Хёнджин с Чонджином, молча вытащили из дома деревянную подставку и два одеяла и соорудили из них для Минги небольшое ложе прямо во дворе, около Юнхо. После этого они принесли лавку, поставили перед сжавшимся и виновато на них мигающим омегой, водрузили на неё две миски — с кашей и резаной печёной тыквой, слегка политой мёдом, а также большую кружку со взваром из шиповника и рябины и ушли в дом, чтобы не смущать его. И Джисон почти силой стал кормить тихо льющего слёзы Минги, уговаривая его поберечь себя, чтобы выхаживать волка, когда тот очнётся. Ночь была беспокойной, Джисон грелся в руках Хёнджина, который тоже не спал, и тёплое дыхание волка на шее, его сильные руки, что прижимали так бережно и чуть поглаживали — не приставая, только чтобы успокоить, — это именно то, что хотя бы немного примиряло Джисона с внутренним нескончаемым беспокойством. — Ты не уйдёшь? — помаявшись и решившись, тихо спросил Джисон, притираясь макушкой под подбородок Хёнджина и ютясь к нему ещё ближе. — Ты... мой? И альфа понял его. Хотя, наверно, и самому Джисону было трудно понять, что он хотел услышать в ответ. — Я с тобой. Сердце — твоё. Защита — твоя. Не уйду. Хёнджин сжал его и нежно стал целовать в шею сзади, а потом мягко и ласково лизнул и чуть прикусил, намекая на метку. И Джисон замер, прикрыв глаза. Именно в этот момент он понял, что хочет этого сейчас, наверно, больше всего на свете — чтобы Хёнджин его пометил. Раньше он ни разу не задумывался о том, что между ними. Они ругались слишком часто и трахались слишком яростно, чтобы он попробовал понять, чего хочет от этого их странного и такого огненного союза. Но... Но вот сейчас... Хёнджин что-то промурчал ему на ухо, Джисон не понял совсем, что именно, но кивнул. И тихо сказал: — Да... Хочу. Хёнджин задышал немного тяжелее, его рука скользнула к шее Джисона, он за подбородок заставил его откинуть голову, а сам, приподнявшись, заглянул ему в лицо. — Хочу, — шепнул Джисон. — Твой. Хёнджин прикрыл глаза и накрыл его губы своими. Он целовал мягко, нежно, руки его не двигались. Он не хотел возбудить Джисона, не намекал на что-то более откровенное, но... Это было так сладко, такими сочными и вкусными были его губы, что Джисон растворился в этом поцелуе, отдался ему полностью. И если бы альфа захотел, он бы получил всё, что угодно от омеги, Джисон согласился бы на любое его желание. Но Хёнджин лишь целовал. Чуть оглаживал шею, ласкал пальцами укрытый тонкой ночной рубахой живот — но ниже не спускался. И выше тоже. Как будто просто пытался успокоить — поглаживал по кругу, иногда ощупывая ямку пупка. Это было так томно и приятно, что под этими тёплыми и ненавязчивыми движениями Джисон начал засыпать. Губы Хёнджина уже невинно покоились на его виске, так что ничто ему не мешало. "Мой волк... Какой же ты..." — последнее, что успел подумать Джисон, прежде чем погрузился в глубокий, спокойный сон.

***

Утром он слегка поругался с Джуном, который не смог заставить Минги ничего съесть, пока сам Джисон готовил большой казан самата по просьбе Чонджина. Джун огрызнулся, что ему хватит Юнхо, которому он обрабатывал раны, а его ненормальный омега не его забота. По крайней мере, Джисон так понял раздражённое рычание волка. И ему пришлось самому почти силой впихивать в Минги хлеб с молоком, злобно шипя, что если тот не перестанет сопротивляться, он затолкает ему их в глотку силой. Но он быстро сдулся: Минги выглядел бледно, был явно сильно ослаблен слезами, так что долго злиться на него Джисон не смог. И чтобы немного развеяться, он решил снова сходить в лес. Вчерашнее лукошко с костяльником он рассыпал, когда кинулся спасать Соёна, но ему хотелось сделать Минги хоть что-то приятное. Хёнджин снова хотел пойти с ним, но пришёл Сонхва и сказал, что волк ему зачем-то нужен на другом конце слободы. И пока вожак говорил с мрачным и вздёрнутым Джуном, Джисон с Хёнджином снова чуть не поссорились. Альфа попытался запретить Джисону идти в лес без него. Он рычал зло и резко, что нельзя, что опасно, что нет и — нет. Джисону надоело быстро, он понял, что по-простому не выйдет, потому что Хёнджин смотрел набычившись и упрямо сжимал губы. Так что он решил попробовать в жизни что-то новенькое. И затащил злобно щурящегося Хёнджина в сарай. Там, между сладкими поцелуями и сначала ласковыми, а потом и всё более настойчивыми поглаживаниями мгновенно затяжелевшего естества альфы, он стал шептать жарко и настойчиво: — Близко, понимаешь? Близко буду. Лес... недалеко! Ну же, ну... вот так... тш... тихо, волчонок, тихо... Так можно? Можно же, да? Скажи да, мой альфа... скажи да... А если так? Тих-хо-о... О, какой же ты большой... Вот так... Можно? Тихо буду. Близко буду... Да? Ну... ну... ну... — Да-а! Мхм... о, да-а! — Отлично, мой хороший, спасибо... Тшш... Держи себя в руках. Блять, где б вытереться... Ах, куд... Ну, потом поменяешь рубашку, что ж... Мой хороший... Мой милый... Альфа мой... Мой альфа... Что... Что ты дел... Серьёзно? Слижешь?.. Мгм... Странный ты всё же у меня, да? Люблю тебя... Последнее — едва слышно, на ухо, прямо перед тем как ужом выскользнуть из объятий разморенного альфы и бегом — к калитке. А уж как там будет Хёнджин объясняться с Сонхва — это не его, Джисона, трудности. Костяльник он нашёл не без труда, и зайти пришлось дальше, чем он собирался. Но день был солнечный, ласково-тёплый, и кроме ягод он нашёл ещё и полянку первоцветов, ярко-сиреневых, нежных. Так что букет из них — небольшой, так как он всегда с особой нежностью относился к этим цветам, таким прекрасным в лесу и так быстро увядавшим сорванными — красовался у него в лукошке поверх ягод, когда он возвращался в слободу. Он снова прошёл у дома Соёна, но там было всё тихо, хозяев не было видно, и Джисон с облегчением пошёл дальше. Чуть свернув, он оказался у дома Сонхуна. Тот, к счастью, возился у дверей сарая, вычищая метлу, которой, видимо, до этого подмёл двор. Мальчик радостно замахал ему рукой, а Джисон, подозвав его к забору, вручил ему букет. Глаза Сонхуна широко раскрылись, и в них засияли солнечные зайчики. — Спасибо! — с придыханием сказал он. — Это так красиво! Это... — Малыш, ты сам как цветочек, — смеясь, сказал Джисон, любуясь округлевшим и очень похорошевшим пареньком. — А скажи... стакан... — Да, да! — закивал Сонхун. — Я утром напомнил Сухёку, а он помнит! — Глаза Сонхуна гордо блеснули. — Он сказал, правда, что у него есть несколько срочной работы, но через пять дней он освободится — и всё сделает. Это... — Сонхун тревожно посмотрел на улыбающегося Джисона. — Это подойдёт? Ты подождёшь? — Конечно, конечно, малыш, — с готовностью кивнул Джисон. — Срочная работа — это я понимаю. Спасибо! — А мне за что? — смутился Сонхун. — Не я же... — Ты не забыл и альфе напомнил, — ответил Джисон, потом замялся и сказал виновато: — Я в прошлый раз тебя не выслушал, а ты... ты же хотел что-то сказать? Сонхун вдруг густо покраснел и едва слышно ответил: — Нет, нет, ну... Просто Сухёк сказал, что... Сказал, что любит меня, представляешь? — закончил он едва слышным шёпотом. У Джисона сжалось сердце от томящей радости. Он широко улыбнулся и, притянув мальчика через забор, обнял его за шею. — Ты просто прелесть, Хуни, — прошептал он. — И не любить тебя невозможно. Ты этого заслуживаешь, так заслуживаешь! Сонхун потёрся о его подбородок макушкой и стеснительно хихикнул. — Спасибо, — произнёс он едва слышно. — Ты такой... Знаешь, ты такой же, как Есан. Но он далёкий, такой... прекрасный и далёкий. А ты — самый близкий из всех. — Он запнулся и добавил неуверенно и смущённо: — Ну, кроме Сухёка. Понимаешь, я просто тоже, кажется, его люблю. — Ты обязательно будешь с ним счастлив, малыш, — уверенно сказал Джисон. И сам не знал, зачем сказал, — просто не мог не сказать. — Ты уверен? — робко спросил Сонхун. — Точно тебе говорю. — Джисон напоследок ещё раз прижал мальчика к себе. — Теперь я за тебя спокоен, малыш. Раз волк признал тебя парой — и вот так, честно, с чувствами, — значит, не бросит, не предаст. Я... — Он на миг задумался, а потом твёрдо закончил: — Я уверен.