***
Бурая перепонка, будто заевшая в луже телега, не пряталась, мигнув, за веко, а замирала на границе радужки — скверное зрелище, но Ло Бинхэ упорно не отводил взгляд. Выражение его воспаленных глаз, должно быть, тоже выглядело жутковато, раз Чжучжи-лан пытался отвлечь его таким грязным методом. Ло Бинхэ ждал ответа. — Семена. От тех побегов должны были остаться семена. Его голос еще скрипяще сипел, и он мало говорил — то ли от боли в связках, то ли охваченный мучительной подавленностью. Но дневник, который Ло Бинхэ выставил перед собой, будто защитный талисман против демона, повлиял на Чжучжи-лана действеннее тысячи слов. — Цзюнь-шан… — прошелестел демон. При упоминании имени императора чешуйчатые уши Чжучжи-лана почтительно опустились. — Проводил ряд экспериментов в попытках приживить семена. Этот ничтожный помогал ему, но… и он, и Цзюнь-шан слишком поздно осознали губительное влияние темной ци на сей артефакт. Этот ничтожный может показать сяоди то, что осталось… Голос Чжучжи-лана был схож с тем, с каким заботливые родители с осторожностью рассказывают своему ребенку о смерти любимого щенка. Всю четверть шичэня ожидая возвращения Чжучжи-лана, Ло Бинхэ понимал, что увиденное не принесет ему никакой надежды. И действительно, сухие ростки и пустые семена, спрятанные в простой деревянной шкатулке, были безжизненными, словно песок. — Цзюнь-шан не смог их восстановить даже в землях человеческого мира. Легкое прикосновение темной оказалось тлетворным, из чего Цзюнь-шан сделал вывод, что Цветок росы луны и солнца совершенно бесполезен для нас, демонов. Ветра переменились, снеся пришедшие с севера тучи. Без песчаных бурь по ночам в замке стало так тихо, что всякий его обитатель мог слышать, как в библиотеке потрескивает пламя свечи. Ло Бинхэ сидел над свитками в одиночестве. Все перечитывал, подгибал углы страниц, выписывал. Шифр был разгадан: северный диалект, родной язык его матери, в котором по выдумке двух притворщиков слоги перемежались согласно нынешней дате. На перевод всей рукописи ушел месяц. Еще больше — чтобы собрать сведения о Сердцевине, которые разыскал, но не удосужился изложить в дневнике отец. Время так неумолимо текло, а глина, что налипла на плащ и была ссыпана в сосуд, все больше напоминала дорожную грязь. — Даже неважно, что за труху он таскает в этой урне. В письменах со стен пещеры ясно сказано: нужна кровь, — Мэнмо пристально смотрел в глаза Чжучжи-лану, которого выдернул из сна без видений (тот чувствовал себя вымотанным и без «родительских» собраний со старейшиной). — Он уже одной ногой в Сердцевине, а твое «демонам он бесполезен» вообще не сработало! Как садовник, поливавший этот дохлющий цветок, разве ты не должен знать, как отговорить его от бесполезных мотаний? Свою часть с описанием ужасов, что снились Тяньлан-цзюню во время пребывания там, я уже выполнил! Чжучжи-лан безропотно сносил упреки Мэнмо, которые были куда ядовитее и эмоциональнее обыкновенного. В его неподвижных светлых глазах, словно в зеркале, отражалось лицо старца, которое наяву давным-давно растерзала песнь Сюансу. — У старейшины Мэнмо искренне болит душа о своем воспитаннике. Но этот ничтожный ощущает те же чувства, как в тот день, когда Цзюнь-шан пришел попрощаться с ним перед неведомой разлукой. Разве мог он останавливать Цзюнь-шана тогда? — Чжучжи-лан с улыбкой покачал головой. Мэнмо и сам понимал, что ни он, ни Чжучжи-лан не простили бы себе это после. Ведь если бы поиски Тяньлан-цзюня увенчались успехом, он нашел бы и овладел Синьмо, то трагедию можно было бы миновать. — В сердце сяоди кипит великая решимость. Если слова, начертанные в том зале, предрекают судьбу и в конце пути Бинхэ не получит Цветок росы луны и солнца… — взгляд Чжучжи-лана вовсе стал прозрачным, а пространство сна начало тревожно изменяться, свидетельствуя о волнении его творца. — Этот ничтожный склонен думать, что сяоди сумеет справиться с Синьмо.***
Небо вновь безмолвствовало и не дарило ни капли влаги. Низко склонясь над землей, оно не пропускало ни света, ни мрака. Но Ло Бинхэ помнил тьму запада и зарево востока на небе иного мира, которое украдкой, словно вору, ему удалось запечатлеть в памяти. Он вспоминал его в минуты усталости, когда тяжестью двух сведенных за спиной мечей его пригибало к безжизненной земле. Сердце изнывало от боли, под зубами зло хрустел песок, а ноги сами несли его вперед. Чжучжи-лан дал Ло Бинхэ в дорогу свой меч. Сомнительный подарок, ведь несмотря на его качество и славное имя (героическая история времен объединения царств) этот меч не использовался со времен гибели его прошлого владельца. Что поделать, если у Тяньлан-цзюня всегда была склонность дарить близким ценные артефакты, а фехтование никогда не было сильной стороной Чжучжи-лана. Но Ло Бинхэ взял в дорогу два меча. Вернее, второй можно было назвать разве что его обломком. Он сумел вернуться к барьеру только по истечении двух дней и ночей. Из всего, что он надеялся там найти, Ло Бинхэ раскопал лишь осколки меча, коим пытался тогда остановить Шэнь Юаня. Мэнмо с самого начала заподозрил, что для Ло Бинхэ сохранение этого осколка имеет ритуальное значение, но спуск в Сердцевину убедил его в этом скверном предположении. Какая бы омерзительная, лютая, смертоносная тварь им ни повстречалась, Ло Бинхэ разделывался с ней почти голыми руками, предпочитая священной реликвии осколок, впивающийся в ладони при всяком разящем ударе. Отвращение суть страх. Как эмоции они оба существуют с целью предостеречь об опасности. Если эти твари не вызывали в Ло Бинхэ ни одну из этих эмоций, это значило, что за свою недолгую жизнь он успел пережить отвращение и ужас такой величины, что теперь мог называться бесстрашным. И это отнюдь не радовало измученную душу старейшины. Минуло пять дней с тех пор, как они прошли пустыню юго-западных земель и начали спуск в глубины Бездны. И вот теперь с каждым шичэнем Мэнмо ощущал все более сильное влияние Сердцевины, и с тем ему было все сложнее и сложнее хвататься за ускользающее сознание Ло Бинхэ. Но его ученик также лишился опоры: вместе с песком под ногами исчезли и миражи, в минуты слабости рождаемые сломленным сознанием. Ло Бинхэ перестал окликать кого-то по имени «Шэнь Юань» и беспомощно хватать руками воздух в попытке ухватиться за ускользающий белый рукав. Жестокое осознание обмана каждый раз вызывало новый поток горячих слез, бесконечных обещаний и уверений. Но теперь ничто более не напоминало Ло Бинхэ о чужом присутствии, и он все глубже погружался в безумие одиночества. — «Бесцельно блуждая средь огней, не находя различий между ними»… Поначалу Мэнмо пугало это одержимое бормотание, но на такой глубине он успел привыкнуть и даже полюбить эту привычку ученика неосознанно проговаривать вслух строки заученного дневника. Не то чтобы Ло Бинхэ специально зубрил его перед походом (рукопись лежала у него за пазухой, у сердца), но долгие шичэни в попытках расшифровать написанное не могли не отпечататься на чувствительном сознании. Так как в остальное время Ло Бинхэ был по-прежнему молчалив, Мэнмо было приятно хотя бы иногда слышать его голос и убеждаться… что его ученик еще в достаточном рассудке, чтобы составлять наблюдения о внешнем мире. — «Не находя»… «Однако мы уже очень долго здесь бродим. Уже восьмую стражу». Мэнмо подозревал, что испытывает терпение Ло Бинхэ, однако не прекращал свои попытки при случае заронить в голову ученика зерно здравомыслия. «Если я правильно помню, где-то здесь ты должен провалиться в тот злополучный зал. Однако держи в уме, что сразу после испития воды из того ключа твой отец уже не смог связаться со мной посредством мира сновидений». Стоило Мэнмо договорить свою мысль, как Ло Бинхэ лишился земли под ногами. Из кромешной тьмы они вынырнули (только так можно было описать чувство, когда из невесомости и спертости ты материализуешься в осязаемом пространстве) в освещенный тысячами огней зал. Ослепнув, Ло Бинхэ закрыл руками глаза, но, едва привыкнув, он издал придушенный стон. Зал, что в ярчайших красках Тяньлан-цзюнь описывал в своих заметках… оказался разбит и вывернут. — «Как только я испил воды, чаша выпала из моих рук, — дребезжащим голосом запричитал Ло Бинхэ, понесшись к заваленным глыбами вратам, над которыми в стену была врезана табличка с роковым изречением. — Стены, пол, колонны — все затряслось, ломаясь и крушась, и в духоте вздымившейся пыли я бросился вслед за порывом ветра, в разверзшуюся за вратами пасть»… Ты!.. Ло Бинхэ попробовал направить на стену сгусток ци, но глыбы лишь закачались, так и не сдвинувшись с места. Тогда он выхватил меч Чжучжи-лана, вкладывая в него всю решимость. «Остынь! Остынь, не то похоронишь себя здесь заживо!» Но Ло Бинхэ уже опустил меч. С чудовищным треском тот раскололся, и взрыв, рожденный высвободившейся энергией, откинул Ло Бинхэ к противоположной стене, выбивая воздух из легких. Поднявшаяся пыль, осев, облепила взмокшую кожу, и Ло Бинхэ, согнувшись вдвое, откашливал кровавую слюну. Глыбы лежали незыблемо. Ослабший, Ло Бинхэ слепо уставился перед собой, пока не зашептал потрескавшимися губами: — «Здесь есть родник и чаша»… Здесь! Ло Бинхэ перебежал к центру зала и по одному начал выкорчевывать наваленные глыбы, обламывая когти до мяса. — «Стела, венчанная свернувшимся в клубок зверем, из пасти которого бьет струей внедренный фонтан»… Где же?.. Где… — и Ло Бинхэ уронил голову на грудь, выпуская рыдающий стон, когда среди обломков ему попался черепок косматой морды. Стела была разбита до основания. Запустив окровавленные пальцы в каменную крошку, Ло Бинхэ принялся пересыпать ее, но канал был сух, будто неведомый родник иссяк уже десятилетия назад. Это стало последней каплей. Врезав кулак в расколотый исток, Ло Бинхэ припал к руке, орошая пыль слезами. Он давился проклятиями, сетуя: на злой рок, на Небеса, но ужаснее всего он поносил своего отца. Его гнев был так яростен и слеп, но лишь оттого, что он лишился последней надежды. Лишь оттого, что душа его была низвергнута в пучины отчаяния. Ледяные брызги обожгли его губы. Ло Бинхэ закашлялся, словно воздух мог обжечь его пересушенное горло, и, сначала подставив струе открытый рот, наконец уткнулся носом в землю, лакая прямо из мутной лужи. Его склоненной головы, лаская, коснулась рука. Прежде чем разомкнуть веки, Ло Бинхэ ощутил телом мягкость и тепло, будто от соприкосновения обнаженной кожи к коже. Пальцы попытались сжать чужую плоть, но лишь провалились глубже в сыпучий песок. Застигнутый врасплох, Ло Бинхэ непроизвольно сделал вдох и тут же закашлялся, на дрожащих руках поднимаясь над припорошившей его тело песчаной насыпью. Разомкнув иссушенные и израненные глаза, он увидел знакомое низкое небо Бездны и склоненное лицо Шэнь Юаня. Не тронутый уродством смерти, он застыл в позе для медитации и смотрел на Ло Бинхэ сверху вниз. Его тело было облачено в простые светлые одеяния, подаренные Небесами, и взгляд был покоен и светел, не отражая и толики усталости и волнений, рожденных взаперти бесконечных ожиданий. — Бинхэ здесь, — заключил Шэнь Юань, и губы его тронула мягкая улыбка. Ло Бинхэ вцепился в его щиколотку, затем припадая к стопе ухом. Из его горла вырвался всхлип облегчения, и по щекам побежали горячие слезы, но, внимательно вслушавшись, он резко отдернулся, отползая от неизвестного на чжан. Пригнув уши к голове, Ло Бинхэ сдерживал на губах яростный оскал. — Зачем ты принял его облик? Существо ответило взглядом, полным наивного удивления, от которого в груди Ло Бинхэ стало так больно и тесно, словно в нее хлынула кровь из разорванного сердца. Недоуменно рассматривая собственную стопу, он в точности повторял все повадки, эмоции и жесты, свойственные одному лишь Шэнь Юаню. Но это был не он, и следующие слова подтвердили начальное сомнение Ло Бинхэ: — Как ты догадался? Ло Бинхэ тем временем огляделся. Воздух в бескрайней пустыне подрагивал, песчинки трещали от жара… но меж тем в дыхании ветра не ощущался простор. Все это место было фальшивкой. Ло Бинхэ позвал Мэнмо, но даже его собственное сознание переполнила: — Неестественная тишь. Видимо, тварь уже не надеялась получить ответ на заданный вопрос, потому, услышав Ло Бинхэ, с задорным любопытством склонила голову набок. — Хорошо, что ты овладел собой так скоро. Значит, трещины на твоей душе не таких глубоки, как кажется на первый взгляд. Отряхнув песок с колен, существо в теле Шэнь Юаня поднялось и подошло к застывшему Ло Бинхэ. Лица коснулось нежное дуновение ветерка, распространившееся из-за приближения чужого тела, и от этого невесомого прикосновения Ло Бинхэ захотелось сомкнуть глаза и жалко заскулить. — Скажи, чего ты хочешь, Бинхэ. Черные глаза с неподдельным интересом смотрели на него, готовые, казалось, вечно ожидать ответа. И действительно, Ло Бинхэ уже не помнил, сколько времени провел под этим палящим зноем. — Цветок росы луны и солнца. «Больше мне ничего не нужно от этого проклятого места». — Лжешь. Существо опустилось на корточки перед Ло Бинхэ, сократив расстояние между их лицами до пары цуней. Шэнь Юань никогда не позволял себе столь непотребную позу, но тварь лишь блудливо ухмыльнулась прямо в губы Ло Бинхэ. — Я здесь только из-за этого, — упрямо прорычал Ло Бинхэ, отвернувшись в отвращении, но притом не сводя глаз с чужого лица. — Значит, твоя мечта — это Цветок росы луны и солнца? — переспросило существо, распахнув глаза в деланном изумлении. Трудно было не распознать в его словах насмешку. Ло Бинхэ жег взгляд, которым его изучали, будто диковинную зверушку, однако он не мог даже отползти — при каждом движении конечности все глубже увязали в песке, словно в болотах южных земель. Обозлившись, он дергался во все стороны, едва не сталкиваясь лбами с тварью, сидящей перед ним. Меж тем само существо лишь улыбалось в ответ, кажется, полностью удовлетворенное чужими страданиями. — Да! Я пришел именно за ним! Кто ты? Страж Сердцевины? По-твоему я недостоин получить хотя бы один росток этого цветка?! Рванувшись из последних сил, он сумел выдернуть из песка увязнувшие кисти и упал на спину. Приподнявшись на локтях, он вырвал спину из топкой массы, однако к этому времени его руки уже ушли под песок. Тварь звонко засмеялась, сощурив насмешливые глаза. — Нет, я не страж Сердцевины, — скрестив руки на коленях, тварь подалась вперед, смакуя на языке слова: — Этому артефакту охрана не нужна. Теперь Бинхэ понимает, с кем говорит? Ло Бинхэ оцепенел. Прокравшийся в нутро мрак захлестнул душу леденящим отчаянием. — Синьмо? Из горла вырвался уродливый всхлип, а тело беспомощно задрожало в конвульсиях. Спустя столько дней скитаний, терзающих душу воспоминаний и разбивающихся вдребезги миражей теперь, казалось, он плакал кровью. Слова, начертанные на табличке, были правдой. Проделанный путь оказался тщетным. Захлебываясь слезами и криками, Ло Бинхэ более не пытался вырваться и лишь беспомощно содрогался при каждом вздохе, распятый неведомой силой. Лицо Синьмо — вернее, натянутую им личину — исказила уродливая гримаса отвращения, и он поднялся, отбрасывая тень на лежащее перед собой тело. Слова же его по-прежнему источали яд: — Что же ничтожного священного демона так расстроило, раз он вознамерился оросить песок из-за одного лишь упоминания имени этого меча? Ло Бинхэ казалось, что сейчас, находясь на грани безумия, он должен был утратить все шесть чувств. Но слова, обращенные к нему, звучали неестественно громко и отчетливо, будто доносясь из глубин его сознания. — Я хочу вернуть к жизни того, чей облик ты принял. Я хочу… — Ло Бинхэ захлебывался своим же дыханием, — чтобы у него было собственное тело. Чтобы его не могли убить по пустой прихоти ни Небеса, ни кто-либо иной, кто создаст это тело. Разве можно это все сделать без цветка? Он почувствовал невозможное давление на свою грудь, от которого ребра должны были проломиться, а сердце отделиться и навсегда затеряться в песке. Прежде чем разомкнуть истерзанные веки, он почувствовал, как чьи-то пальцы ведут по дорожкам его слез. — Ты — сможешь. Если найдешь в себе достаточно решимости пройти этот путь со мной, до самого конца. Сквозь марево кровавых слез Ло Бинхэ увидел прежнюю нежность на знакомом лице, и все его существо ответно затрепетало, тянясь к облику Шэнь Юаня навстречу. — Я сделаю все, если ты пообещаешь, — едва слышно прошептал Ло Бинхэ, и чужой горячий язык аккуратно сцедил его слезу. — Синьмо обещает. Посреди огромного разгромленного зала на коленях сидел Ло Бинхэ. На его плечи и склоненную голову медленно оседала каменная пыль, равномерно присыпая поверхность недавно вычищенной таблички. «Проделанный путь твой тщетен. Возжелавшему не утолить жажду». Но взгляд Ло Бинхэ был направлен лишь на уродливый огромный меч, покоящийся на его коленях, как пригретое матерью дитя. На стальной поверхности клинка, словно кровью, было начертано лаконичное напутствие: «Покори Царство демонов».