Подбоченившись одной рукой и вскинув другую, Ша Хуалин уворачивалась от выпадов меча легким наклоном корпуса. Будто бубном, она позвякивала золотыми браслетами, зажав их в пальцах над головой, и вместе с движением бедер это напоминало танец, исполняемый под собственноручно играемую музыку. Заклинательницу эта беспечность выводила из себя, но только она сменила направление, метя острием в грудь демоницы и устремившись всем телом, как Ша Хуалин, будто продолжая движение танца, выскользнула из-под ее атаки и, заходя за спину, стукнула заклинательницу браслетами в бровь. В глаз сбежала струйка крови, и заклинательница, зажав ладонью рассеченную рану, ослабленно сгорбилось, пытаясь совладать с звенящей болью. — Ох, какой глухой звук. Голова-то полна — до самых краев праведностью начинена! Насмешка отозвалась в сердце гневом, а гнев — кипучим жаром в висках. В глазах потемнело. Тогда-то Ша Хуалин подскочила, взмахом ноги выбивая из рук заклинательницы меч. Дева Лю не успела отступить, когда демоница опрокинула ее наземь. Ерзая, Ша Хуалин сместила бедра на грудь заклинательницы, а коленями больно впилась в предплечья. Подвижная, маленькая, горячая, она напоминала дикого зверька. Под ее тяжестью, в жаре ее оголенной кожи, льнущей, обжигающей сквозь плотные заклинательские одежды, шум крови в висках неумолимо возрос. Дева Лю вздохнула. — Ты, мальчишка! В моей суме должно быть вервие как раз на такой случай, принеса-ка сюда. Ша Хуалин нервничала. Когда кожа ее ноги соприкоснулась с рукоятью откинутого меча, она явственно почувствовала жжение, а пальцы ноги теперь попеременно теряли чувствительность. Хотя заклинательница не была столь опытна, подобно своим подопечным знакомая лишь с повадками речных гулей, в ауре меча демоница ощутила внушительную силу, воплотившую духовное совершенствование противницы. Дева Лю оказалась довольно вспыльчивой, потому, разозлив ее деланной беспечностью, демоница ныне смогла взять над ней верх, однако затягивать поединок было бы опасно. И теперь, пока заклинательский мальчишка возится с исполнением приказа, Ша Хуалин решила вновь пощекотать нервы заклинательницы, видя, что после удара головы гнев доставляет той физическую боль. — Милая цзецзе, да тебе ведь трудно дышать! Лин-лин слышала, что от нехватки воздуха рассудок может помутиться. Как же тогда Лин-лин оправдается, если ваш учитель будет недоволен самочувствием заложников? — при этом она наклонила тело, сильнее напирая на грудь заклинательницы. Дева Лю хрипло застонала. — Вот-вот! Уж прости меня, но вуаль придется снять. Да и неужели там такая невидаль, что ее нужно так тщательно скрывать. Обсидиановые зрачки вспыхнули пламенем, чьи языки затрепетали, рассеиваемые мучительной слабостью. Ша Хуалин сдернула газовую ткань. — А-ах?! Мин Фань, не дойдя до сцепившихся женщин всего пару чжанов, озадаченно застыл, не поняв интонацию во вздохе своей «хозяйки». Ша Хуалин вновь застонала, но теперь слабее и тоньше. Ее лицо покрылось пунцовыми пятнами. С фэнь демоница лишь вздыхала, рвано вздымая грудь. Она не отводила взгляд от лица заклинательницы, жадно впитывая каждую его черту, но со временем ее румянец становился лишь гуще, а в глазах набухала влага. Поздно опомнившись, она задушенно вскрикнула. А потом, неловко шлепнувшись с тела заклинательницы, торопливо отползла, ужимаясь в клубок. Обняв голову руками, Ша Хуалин мгновение осознавала что-то. Осознав, она взвыла. А потом, будто маленькая девочка, затарабанила ногами об землю. Лю Минъянь поднялась, обращая лицо к Мин Фаню. Тот смотрел на нее пусто и бессмысленно. Убедившись в его бессознательности, она продела ленты вуали за уши, вновь пряча лицо за газовой тканью. Степенно и неспешно (преисполнившись ли самоуверенностью или просто от головной боли) Лю Минъянь пересекла чжан, разделявший ее с отброшенным мечом. Пусть перед глазами потемнело, когда она наклонилась подхватить рукоять, она сумела перевести дыхание и выпрямиться. Когда Лю Минъянь направилась к ней, Ша Хуалин все еще лежала на земле, раздавленная ворохом чувств. Для нее самой ее состояние было столь неожиданно и непонятно, что надвигающаяся заклинательница совершенно перестала ее волновать. Ша Хуалин душило смущение, а горячечный трепет, пронизавший конечности, не позволял подняться. Только уловив краем глаза лоскут пурпурного, демоница рефлекторно дернулась, опираясь на локоть, но холод лезвия уже коснулся шеи. Нерешительно подняв взгляд к чужому лицу, Ша Хуалин пропустила удар сердца. Но, к счастью, вуаль снова скрыла лицо заносчивой заклинательницы. Сквозь газовую ткань Ша Хуалин различила контур губ, изогнувшихся в усмешке. — Нарезвилась? Исход получился закономерным. Азартные игры приводят к грабежу; разврат приводит к убийству. Правда, я еще не встречала мужчину, на которого бы мой облик произвел столь странное впечатление. — И со многими мужчинами ты встречалась? На языке осел кислый привкус оттого, что по голосу было непонятно, издевается ли над ней Ша Хуалин или искренне интересуется. Впрочем, взгляд демоницы был столь напряженно пытлив, что Лю Минъянь пришлось сместить свое внимание на подвеску на бедре Ша Хуалин. Проще было наконец рассчитаться. — Прекрати паясничать. Сними подвеску и медленно положи к моим ногам. — Нет, госпожа заклинательница. Эта подвеска принадлежит не вам. Воспряв духом, Ша Хуалин повернула голову к голосу, но напоролась подбородком на приставленный к горлу клинок. Пусть появление неизвестного было неожиданным, Лю Минъянь переборола желание обернуться. Под угрозой появления еще одного врага она не могла себе позволить потерять контроль над юркой демоницей. — Госпожа заклинательница, пожалуйста, опустите меч. Лю Минъянь почувствовала его за спиной. Воздух стал тяжелее, и в возросшем напряжении у нее было лишь мгновение, чтобы все тщательно обдумать. Заведя руку за спину, она вложила меч в ножны и обернулась. Судя по воодушевлению Ша Хуалин, этот некто должен был быть кем-то значительным… Однако краснота в уголках глаз придавала его нарочито строгому лицу уязвимость. Хотя незнакомый молодой мужчина стоял прямо, в его теле ощущалось чрезмерное усилие, будто ему было тяжело даже собственную спину держать. Должно быть, недоумение в ее взгляде заставило Ло Бинхэ потупиться. Раздражение и усталость углубились морщинкой над переносицей. Он обошел заклинательницу и, подав руку, рывком поднял Ша Хуалин на ноги. — Кто эти люди? — А то ты не знаешь. Но прежде чем Ло Бинхэ разозлился на ее дерзкий ответ, Ша Хуалин повисла на его плече, тычась губами в ухо. Поначалу Ло Бинхэ побледнел от бешенства. Но Ша Хуалин не отлипала от него, и, дослушав, тот выровнял дыхание, а после аккуратно отцепил руки девушки от своей одежды. — Но артефакт ты должна отдать мне. Ты нарушила уговор. — Ладно. Быть взятой в плен всегда унизительно. Однако глядя на легкомысленную возню этих двоих, Лю Минъянь тоскливо подумала, что, хотя побег позорнее бессмысленной гибели, добровольное подчинение врагу при данном раскладе выглядит как излишнее благородство. Ло Бинхэ только заметил, как изорвалось платье Ша Хуалин, но вместо того, чтобы предложить ей верхний халат… передал вэймао. Демоница недоуменно крутила ее в руках. — Госпожа заклинательница, вам и вашим подопечным придется отправиться с нами в Бездну. Простите за неудобства, я объясню вам причину по пути. Треск ткани раздался в унисон с рокотом рвущегося пространства. Ша Хуалин, отодрав от вэймао вуаль, завязала ее на груди шарфиком. Бездонная пропасть скалилась. Лю Минъянь ответила: — Ради безопасности моих подопечных, у меня не остается иного выбора. Небеса ведают, каким образом потомок рода Лю оказалась последовательницей храма Цинцзин, но она искренне пыталась задавить свою гордость ради благоразумия.
***
Что ожидал увидеть Шэнь Юань, взойдя на ступени Небесной Столицы? При жизни он даже не загадывал, что когда-нибудь прикоснется к камню, по которому ступают бессмертные боги. А после смерти его мысли не касались мечтаний о подобном по совсем иным причинам. Но сейчас он стоял посреди пустой разбитой площади, и это казалось столь же естественным, сколь только что увиденный собственный труп. Лю Цингэ тащил его за руку, словно упиравшегося теленка, хотя Шэнь Юань даже не думал поворачивать назад. На периферии зрения он видел стены дворцов, почерневшие от давней копоти, запертые высокие двери и занавешенные расписные окна. Чистейший воздух Небесной Столицы был переполнен кислым страхом. Столь же испуганными, сколь бессмертные боги, на памяти Шэнь Юаня были разве что беспомощные жители рыбацкой деревни, претерпевшие нападение гулей. В ту ночь, по словам убитых горем женщин, твари унесли жизни четырех рыбаков, вышедших на ночной улов. Когда это было? Два или три десятка лет назад? Шэнь Юань смежил веки. Они все шли, едва касаясь пятками земли. Неподвижный белый свет проникал в каждый угол Небесной Столицы, просачиваясь алыми пятнами сквозь закрытые глаза. Виски сдавливала застывшая в воздухе тишина. Лю Цингэ потянул его в сторону, теперь уже перехватывая за локоть. — Сюда. Вопреки ожиданиям Шэнь Юаня Байчжань повел его вовсе не к белокаменному дворцу, возвышавшемуся над последними ступенями огромной лестницы. Свернув в проулок, они прошли под пустыми окнами дворцов, неосознанно чуть пригибая голову. Но наклонить макушки им бы в любом случае пришлось — низенькая неприметная дверь, казалось, была создана вовсе не для обитателей Небес. Но, так или иначе, именно там их ожидал Цюндин. — Владыка готов принять нас. Лицо Лю Цингэ выражало плохо скрываемое напряжение, а кулаки были сдавлены до побелевших костяшек. Пропустив вперед Шэнь Юаня, он не задержался на пороге. За захлопнутой дверью, за занавешенными окнами комнату окутал полумрак. Осыпавшаяся штукатурка лежала на драпировках, в полых сосудах, висела пылью в воздухе. В едкой сухости выжженной столицы свежесть мокрой глины вызвала у Шэнь Юаня озноб. — Господин заклинатель? Пламя свечи дрогнуло, и силуэт, скрывающийся за ширмой, проявился на бумаге резкими очертаниями. — Вы наверняка устали с дороги, но нам приходится беречь каждое мгновение. Здесь немного места, но вы можете сесть. Перед высокой белой ширмой была лишь одна напольная подушка, краски ткани которой блекли в тусклом свете. Шэнь Юань сел, уперев ладони в колени. Даже через эту нарочито выставленную преграду Шэнь Юань ощущал на себе взгляд, столь пристальный и тяжелый, что голова сама клонилась вниз. Выбившиеся из прически волосы заслонили лицо. Он был готов принять любое чужое решение, лишь бы оно привело их всех к успокоению. — Знаете ли вы… — где-то на задворках сознания Шэнь Юань сумел различить звон тревоги и сгустившейся горечи в чужом голосе. — Что находитесь не на своем месте? Лю Цингэ шагнул в центр комнаты и остановился, ощущаясь тяжелым присутствием за спиной Шэнь Юаня. — Владыка. Почтенный наставник горной школы Цанцюн пришел по своей воле. Его помыслы чисты, а сознание ясно. По движению тени Лю Цингэ уловил, как Юэ Цинъюань, вытянув спину, повернул к нему голову, — и почувствовал в этом движении укор. Пусть Лю Цингэ избаловал Шэнь Юаня и обходительным обращением, и отношением как к равному, Юэ Цинъюань не собирался проявлять и толики покровительной ласки. Теперь Владыка не хотел называть даже имя, что было даровано голему Цинцзин — и им самим. Лю Цингэ и раньше смущали эти два слога, но теперь он был почти убежден в своем предположении. Юэ Цинъюань не собирался спорить с Лю Цингэ при том, кого считал чужаком. Потому сейчас в воздухе повисло молчание, в котором Юэ Цинъюань выражал Лю Цингэ все. — Только благодаря порядку, что поддерживался многие столетия, наставник школы Цанцюн имел счастье испить столь достойную жизнь. Если вы уже посетили родные места, то видели, как изменился мир под гнетом демона. Какие бы мечты ни овладели вами годы назад, теперь вы убедились, что прежний порядок — единственный порядок, при котором в мире царит равновесие. Хотя то равновесие не было равенством, при нем было много меньше насилия. Чтобы вернуть тот мир, каждый должен занять свое прежнее место. Напряжение сдавливало застывший в помещении воздух. Потревоженные чужим присутствием пылинки медленно опускались, освещенные тусклым светом. Шэнь Юань ослабил плечи. Слова Владыки ложились на сердце тяжким грузом обреченности. Но вместе с этим Шэнь Юань ощущал, будто бы вместо приказа и строгого наставления его… уговаривают. Объясняют, словно несносному ребенку, очевидный порядок вещей. Но кем был он, чтобы спорить с богами? Или то его уже давно позабытое мятежное стремление столь болезненно отпечаталось в сознании небожителей? В любом случае, в нем не осталось ни капли стремления Цзинвэя. — Что этот должен сделать, Владыка? Цюндин молчал, будто наказывая Шэнь Юаня за промедление с ответом. Запах глины осел в легких сыростью, и дышать стало труднее уже не от тяжести, а от вязкости. Шэнь Юань тонул в толщи взваленной на него ответственности, и от несправедливости и усталости его тошнило. — Годы назад силою своих слов вам удалось разжечь мятеж в душе демона. Ныне вам придется обжечься, прибив собственным телом разъярившийся пожар. Призовите Ло Бинхэ к смирению и убедите вернуть Небесам Гуаньинь и Синьмо. Только так вы смоете с себя копоть предательства против собственной души. После этих слов Шэнь Юань хотел качаться вперед-назад от смеха или усталости. Его прежние ошибки вовсе не научили богов осторожнее относиться к делегации своей ответственности на обычных мирян. Весь план Небес опять строился на надеждах и чаяниях по отношению к сей жалкой душе. Призвать Ло Бинхэ к смирению! Убедить отдать Небесам Синьмо! Столь фантастический сценарий не умещался в жалких мозгах этого учителя. Вопрос вертелся на языке. Даже если он и был излишне дерзок, Шэнь Юань не мог потерять хоть что-то, так как уже ничего не имел. — Что Небеса пообещают Ло Бинхэ взамен? — Если демон покорится и согласится провести остаток своих дней за барьером Бездны, что вновь воздвигнут Небеса, ему и его племени даруют прощение. Если он захочет, он вновь сможет жить в родительском замке с благосклонным к нему големом. — Владыка! В голосе Лю Цингэ слышалась дрожащее волнение и неприкрытое разочарование с искрой гнева. — Разве несколько фэней назад вы не говорили о необходимости каждому из нас занять свое прежнее место? Разве призванная из загробного мира душа не должна вернуться обратно в Диюй? Шэнь Юань мог лишь горько усмехнуться. Обреченные споры лишь потратят время. Но кем он был, чтобы перед лицом Владыки успокаивать обманутого собственными ожиданиями Байчжаня? На этот раз повисшее молчание было не гнетущим, но невыносимым. Кончики пальцев покалывало от напряжения, а сбившееся дыхание Лю Цингэ обожгло жаром воздух, и в горле першило от сухости. Силуэт не менял позы, но был устремлен к Лю Цингэ, и, пусть Шэнь Юань не мог даже вообразить внешность небожителя, скрывавшегося за ширмой, он чувствовал исходившее от Владыки… сожаление. Причина, по которой Юэ Цинъюань не показывал своего лица Шэнь Юаню, была очевидна. Шэнь Юань не был достоин именоваться новым именем и не был достоин узреть облик того, кто (отчасти) даровал ему перерождение. По собственному желанию Лю Цингэ явился смертному мастеру, открыв незнакомой душе даже свою личную, человеческую сторону. Но Юэ Цинъюань намеревался расставить все по своим местам — и с тем он собирался показать Шэнь Юаню, где его место. Это унижение мало волновало Шэнь Юаня. Вид его прежней иссохшей оболочки разрушил правившие им убеждения, и теперь, потеряв почву под ногами, задыхаясь и паря, он перетекал в противоположные крайности. Но сквозь бумагу, сквозь тягостную тишину Шэнь Юань чувствовал глубокую печаль Владыки. Байчжань точно был ему дорог. И его сердце, уже понесшее утрату близкой души, должно быть, рвало на части от непонимания. Какой-то смертный, незначительный и мимолетный, будто опавший лист, нарушил их многовековое единство, их товарищество и дружбу. И невозможность заговорить, объясниться сейчас же, необходимость изображать из себя бесстрастного бессмертного тяготили Юэ Цинъюаня. Но он продолжил, неумолимо — к ним и самому себе: — Вернется ли она в Диюй или останется в этом мире и впредь сторожить мятежного демона, будет зависеть только от господина заклинателя. Если ему не удастся убедить демона отпустить его, возвращение мастера на круг перерождения вновь обречет Поднебесную на агонию войны. Небеса не могут допустить эту жертву. Юэ Цинъюань знал, что на самом деле требует от него Лю Цингэ. И это было не освобождение Шэнь Юаня, пусть Байчжань так борется за него. Лю Цингэ понимал, что оно не во власти одного Владыки. Но он ждал, он надеялся, что Юэ Цинъюань наконец признает: Небеса были чудовищно не правы, когда, выдернув душу из Диюя, принудили ее решать заботы богов. Но Юэ Цинъюань был непреклонен: — Воспротивившись воле Небес, господин заклинатель сам взвалил на себя бремя обязательств бессмертных. Пространство пронзил луч света, проявив застывшие в воздухе песчинки пыли. Все обернулись к приоткрывшейся двери. Мгновение, и Лю Цингэ выскочил на улицу вслед за ускользнувшей ладонью. Шэнь Юань еще ошеломленно осознавал произошедшее, когда к ногам упала ширма и мимо него к порогу скользнул подол расшитого серебром ханьфу. Ожидая, когда Лю Цингэ вернется, они стояли молча. Наконец дверь распахнулась, жалобно застонав в верхней петле, и Байчжань, подтащив за ворот сопротивляющегося небожителя, швырнул его на пол посреди комнаты. Так как теперь все взгляды были обращены к страдальчески охающему бессмертному, Шэнь Юань украдкой заглянул в лицо Юэ Цинъюаня. Бледная кожа, обтягивающая острый изгиб напряженной челюсти, и серые провалы глаз. Шэнь Юань почти не ощущал ток ци в этой массивной фигуре. При пышном одеянии Юэ Цинъюань выглядел неопрятным: прическа сбилась, а на рукава ханьфу налипла глина. В отличие от Байчжаня, едва контролировавшего свою силу при броске сослуживца, Владыка выглядел иссохшим, усталым. — Аньдин? — его голос был подобен шелесту опавшей листвы. Черные и влажные, словно гнилая слива, глаза, прежде метавшиеся по стенам, полу и беспощадно узким окнам у низкого потолка, остановились у ног Юэ Цинъюаня. Шан Цинхуа опустил голову, и драгоценные камни императорской мяньгуань отдались тихим перезвоном.