Прежде чем тот, кого назвали Аньдин, собрался с духом, Лю Цингэ запальчиво выдохнул сквозь зубы: — Он уже связался со своим хозяином! Юэ Цинъюань на миг одеревенел. У Шэнь Юаня тоже закололо в груди. Хотя небожители уже обрекли его на переговоры с Ло Бинхэ, вновь встретиться с этим стенающим сгустком обиды и ярости, да еще так скоро… Лю Цингэ смотрел на Шан Цинхуа, пытавшегося отползти от него вглубь комнаты, в таком одержимом презрении, что впору было опасаться, как бы он не набросился рвать Аньдин подобно дикому зверю. Юэ Цинъюань опустился подле головы Шан Цинхуа: — Он уже знает? — спросил Владыка ровным голосом, но дыхание Шэнь Юаня стеснило от одного только «он». Шан Цинхуа смежил веки то ли от страха встречи со взором Юэ Цинъюаня, то ли из-за непрестанно бьющих по лицу бусин надетой на его голову императорской мяньгуань. — Мобэй-цзюнь просил оповестить, когда достопочтенный Байчжань вернется. Да и… иные достопочтенные небожители уже не первый день донимают этого Владыку с вопросом о том, куда делись благословения, назначенные на починку их дворцов. Щеки Лю Цингэ залились алым при упоминании о совершенном им воровстве благословений. Быть может, ни в этой, ни в прежней жизни он не позволял себе более дерзкого поступка. Так или иначе, все крупицы скопленных благословений он украл лишь только для того, чтобы привести Шэнь Юаня к конечной цели. — Тогда вернемся к разговору, который прервал Владыка Шан, — подытожил Юэ Цинъюань, поднимаясь и обращая свой взгляд на Лю Цингэ. Теперь его облик не был скрыт ширмой, а глаза, подобные двум темным впадинам, лишь ожесточали сказанные прежде слова. Приход Шан Цинхуа, возбуждение, гнев и смущение столь отвлекли Бога Войны Байчжань, что теперь он не мог найти в себе силы продолжить начатый прежде спор. Челюсти стискивались, выделяя под кожей скул выступающие желваки. Язык заплетался, а мысли путались, соединяясь в неоформленное, но с тем не менее отчаянное несогласие с планами Владыки. Юэ Цинъюань лишь сдвинул брови, но ничего не ответил, давая шанс Лю Цингэ попытаться противопоставить что-либо его замыслу. Но Бог Войны молчал, не отрывая от лица Владыки ожесточенного взгляда. В этой комнате, спертой напряжением и страхом, один лишь Шэнь Юань сохранял наносное спокойствие, находясь в стороне от двух скрещенных божественных аур. Чувствуя на себе мажущий взгляд Аньдин, он прикрыл веки, прежде чем разорвать пропасть повисшего над ними молчания: — Владыка, этот обязуется передать Ло Бинхэ желания Небес от своего имени. Хоть заведомо и не рассчитывает на успех исполнения и половины из них. Губы Лю Цингэ сжались, а кадык дрогнул, будто небожителю пришлось проглотить сгусток дурной крови. — Хорошо, — лицо Юэ Цинъюаня стало непроницаемым и спокойным подобно глубоким водам океана. — Тогда Владыка Шан должен проводить нас к главной площали для возвращения господина заклинателя Тяньлан-цзюню. Шан Цинхуа поспешно встал и, обходя остолбеневшего Лю Цингэ, прошмыгнул за дверь, предпочтя ожидать всех там. Юэ Цинъюань, пропуская Шэнь Юаня вперед, заложил руки за спину — будто пряча запачканные рукава. Отпираться и колебаться было бессмысленно. Устремив взор в распахнувшийся проем двери, Шэнь Юань направился к свету, и Лю Цингэ, отчаянно искавший его взгляд, бессильно понурил голову, когда Шэнь Юань прошествовал мимо него, будто вовсе не видя. Юэ Цинъюань поднялся к дверям следом. Если говорить о наружности, то их процессия напоминала праздную прогулку верховных небожителей. Однако не все дворцы были восстановлены, а в душах царил разлад. Шедший впереди Шан Цинхуа пригибался, словно тонкий бамбук на сильном ветру, хотя ничего, кроме слепящего света Небес не касалось его плеч. Он торопливо спускался по потрескавшимся ступеням, и на каждым шагу бусины мяньгуань били по его щекам — уж слишком он был суетлив для того, чтобы носить титул императора. Юэ Цинъюань шел сзади, а плечо Лю Цингэ едва касалось одежд Шэнь Юаня. Слепо следующий за чужой спиной, чувствуя на затылке тяжелый взгляд, Шэнь Юань ощущал теснение в груди. Надзиратель стал надзираемым. Теперь он был конвоирован небесными чиновниками и будет преподнесен в усмирение демону, словно в ритуале Жэньцзи. В уголках губ застыла усмешка, а воспоминания о днях бессмысленного бегства словно растворились в сознании. Они остановились на главной площади. Здесь не было ничего, кроме треснувшего камня под ногами, каскадом уходящих вниз безмолвствующих дворцов и застывших на горизонте облаков. Шэнь Юань сомкнул веки, погружаясь в беспамятное время ожидания.
***
Стук тяжелых капель отбивал ритм в гудящих висках. Уже долее шичэня руки Нин Инъин были связаны за спиной вервием бессмертных. Его влияние было столь пагубно, что даже ток крови в жилах замедлился. Запястья и кисти рук онемели, а плечи ломило от тупой боли. Клонило в сон, и одной силой воли Нин Инъинь удавалось оставаться в сознании. Она бросила взгляд на юношу, обмякшего на углу скамьи в чжане от нее, и грудь обжег жар. Нет, не только силой воли — еще яростью и обидой! Как шисюн, этот увивающийся за ней с малых лет бахвал, мог бросить ее в решительную минуту! Даже артефакт, околдовывающий лишь мужчин, никоим образом не мог обелить Мин Фаня в ее глазах: оправданиями вервие не срезать, и Нин Инъинь опять придется в одиночку вытаскивать их обоих! Дверь отворилась, и в кухню (весьма странное место для темницы) вошел мужчина. Нин Инъин узнала его. Это он вмешался в схватку наставницы и шумной демоницы. Теперь, когда с его лица сошли краснота век и болезненный блеск глаз, Нин Инъин могла бы назвать его обольстительно красивым. Свет, просочившийся в кухню сквозь проем двери, упал на скрючившегося в полусне Мин Фаня, и демон, приметив его первым в полумраке, замер. После того, как тишину уже прорезал скрип петель, затянувшееся молчание и сосредоточенность незнакомца растревожили нервы Нин Инъин. В чужой фигуре не было свирепости или враждебности, однако чем дольше демон наблюдал за безмятежно спящим, тем явственнее в его фигуре проступала напряженность. Чувство, в чем-то схожее с обидой Нин Инъин, но более… гнетущее. Девушка, не выдержав ожидания, прибегла к крайней мере: шумно заерзала, тем самым переведя на себя чужое внимание. Тогда демон, обернувшись на звук, наконец заметил ее. Решимость, с которой он пересек кухню, сокращая меж ними расстояние, заставила Нин Инъин усомниться в своем порыве. Когда он опустился на скамью подле нее, Нин Инъин вжалась в стену, подтянув к животу ноги: пусть со стороны незнакомца это выглядело как проявление страха, Нин Инъин в этот момент примеривалась, куда практичнее всего будет пнуть демона, если тот вздумает распускать руки. — Ты хочешь пить? Только когда настороженность сгладил глоток прохладной воды, Нин Инъин увидела, что демон выглядел смущенным. Он мог бы, придерживая чашу у ее губ, смотреть сквозь, мрачно размышляя о чем-то своем, мог бы с бесстыдством своей подельницы следить за губами Нин Инъин, прихватывающими край пиалы, но вместо того и другого его взгляд двоился: не находя в себе смелости бесстрастно наблюдать за пьющей заклинательницей, он нацелился на костяшки собственных пальцев, боковым зрением следя, чтобы вода не перелилась. Нин Инъин это запомнила. — Спасибо. Поняв намек, демон отставил чашу на скамью, так как до стола было не дотянуться. — Мое имя — Ло Бинхэ… Онемевшие кончики пальцев пропитал холод, и, не желая терпеть промозглую влажность губ, Нин Инъин выставила плечо, размашисто отирая рот о собственную одежду. Ло Бинхэ смолк, растерянно наблюдая за ней. Теперь, потирая запястья в попытке разогнать кровь, Нин Инъин намеренно (хотя выглядело невзначай) отклонилась от стены. Взгляд Ло Бинхэ тут же заострился на ее связанных руках, и, видя в нем сомнение, Нин Инъин мягко додавила: — Нин Инъин. Подставив руки, она позволила Ло Бинхэ разрезать путы. — Почему… кухня? — встретившись взглядами, сморгнуть и увести взор, потом выдохнуть и улыбнуться. Так следующие слова прозвучат полушуткой: — Странный выбор для темницы. Ло Бинхэ смотрел не мигая, выглядя недоумевающим, но уже мгновением позже его губы мягко раздвинулись. Нин Инъин мысленно выдохнула и тут же обмерла, едва скрывая изумление, когда заостренный уголок уха Ло Бинхэ дернулся, будто дополняя озорной блеск чернильных глаз. Ло Бинхэ ответил, явно стараясь подражать колкости Нин Инъин: — Но самый разумный для приготовления пищи. Нин Инъин не сдержалась, громко фыркнув и закатив глаза: — Высшие демоны не едят людей! — Это как сказать, что люди не убивают друг друга, — пожал плечами Ло Бинхэ, поднимаясь. Нин Инъин инстинктивно отстранилась. — Но больше не будем об этом. Я не хочу тебя пугать. Ло Бинхэ откинул полотенце со стоявшего на печи горшка. Еще пока он перекладывал лепешки из горшка в чашу, до Нин Инъин донесся теплый мучной аромат. Живот закололо от голода, и в этот момент развалившийся в углу скамьи шисюн застонал, тоже почуяв запах пищи. «Теперь точно живой», — убедилась Нин Инъин, поморщившись от досады. Ло Бинхэ, частично разделяя ее чувства, обошел Мин Фаня по дуге и вновь сел подле Нин Инъин. — На самом деле, в сезон ливней в замке крайне душно. И на кухне, как ни странно, прохладнее всего. Если не готовить, конечно. Лепешки уже остыли, но… попробуй, хорошо? Раньше мне очень нравилось готовить по человеческим рецептам, но спросить, как получается, не у кого было. Нин Инъин приняла чашу из его рук. Пусть аромат лепешек был сладок, но Нин Инъин мало верила как в выращенный в Бездне рис, так и в кулинарные способности самоучки-демона. Отломив от лепешки лепесток, она вложила его в рот и усердно прожевала, надеясь таким образом измельчить зерновую шелуху, если попадется. Но для воздушного, податливого, будто цветочный бутон, теста движения ее челюстей были слишком мощны. Сбитая с толку, Нин Инъин замерла. А затем, свернув надорванную лепешку в трубочку, спросила, прежде чем забить себе рот: — А из чего это? — Из рисовой муки и лук в качестве начинки. Хотя мимо нашего замка пролегают торговые пути из мира людей, мы стараемся закупать культуры, выращенные в юго-западных землях, — не без толики хвастовства отметил Ло Бинхэ. — Только мука и лук? Но эти лепешки… сладкие, — тщательно пробуя вкус пережеванного, Нин Инъин временно углубилась в себя, а когда опомнилась, глаза Ло Бинхэ потерянно померкли. Нин Инъин тут же исправилась: — Но это очень вкусно! Знаешь, в заклинательских школах вечно кормят пресным, и за неимением лучшего с годами начинаешь принимать постное за сытное. И так не только с едой! Наш учитель так любил идиомы, что нам приходилось учить их каждый день по три десятка. После целого дня, проведенного в классе, уборке дорожек или рубке дров мы радовались, будто прогулке. А ты очень вкусно готовишь! Окажись ты учеником нашей школы, все были бы без ума от твоей стряпни. Ло Бинхэ слушал ее воркование, не пряча нежной улыбки. На последних словах он будто вздрогнул и, закивав, уронил голову к груди. Тугой локон соскользнул, оттеняя метку на лбу и тоску в мерцании глаз: — Будь я учеником вашей школы, — оттянутый уголок рта дернулся, — мы… могли бы стать друзьями. Нин Инъин с усилием проглотила застрявший в горле кусок. Чужие чувства отравили ее, и ей потребовалось вновь припомнить события прошедших суток, чтобы сохранить ясность мыслей. Она давно заметила, как легко демон перетекает от насмешек к жалобам. Долгое время Нин Инъин опасалась, что подобные перепады могут произрастать из постоянно подавляемой ярости или же являться манипуляцией, призванной расположить Нин Инъин к своему тюремщику… Однако это странное желание никак не могло породить черствое сердце. И Нин Инъин рискнула. — А-Ло? Демон удивленно расширил глаза, но не одернул ее. Тогда голос Нин Инъин стал еще вкрадчивей. — Та демоница, что схватила нас с шисюном, упоминала некого учителя… Так кого вы ищете, А-Ло? С лица Ло Бинхэ сбежали краски, и чернильные глаза, устремленные к Нин Инъин, стали еще глубже, еще… печальнее. По коридору разнесся гул шагов, усиленный эхом каменных плит, и Ло Бинхэ, так и не ответив на вопрос Нин Инъин, выпрямился, ожидая, когда некто ворвется в комнату. Дверь распахнулась, жалобно скрипнув в петлях. «Гонец» оказался массивным не только в размерах (к этому Нин Инъин успела приготовиться по грохоту шагов), но и в окружавшем его ореоле отчужденности и величия. Под пристальным взглядом столь холодных глаз чаша с лепешками была уж совсем лишним атрибутом в руках пленницы, и Нин Инъин, еще не вполне уверенная, кто из всех ее надзирателей главнее, отставила блюдо, вновь забираясь на скамью с ногами. Но льдистые зрачки мерили пленницу лишь мгновение, в которое луч света, прорезавший сумрак комнаты, выхватил ее лицо из кухонного натюрморта. После Мобэй-цзюнь перевел взгляд на ожидавшего его доклада Ло Бинхэ, и более уже ничто не отвлекало его внимание. — Заклинатель Шэнь в Небесной Столице. Байчжань привел его к Цюндин. Когда Синьмо разрезал пространство, Нин Инъин не потеряла сознание. Холод, вгрызшийся в кости, всего лишь лишил ее тело чувствительности — а это лучшая оболочка для разрозненного разума. Ее плечи ссутулились, и Нин Инъин занесло вперед, но упершиеся в пол стопы удержали. — Байчжань, Цюндин… Небесная Столица. Она проговорила все эти слова вслух, ведь иначе они не задерживались в сознании. Ее голова была пуста, будто в ночь перед экзаменом, когда приходилось заучивать по тысяче идиом. Будто это знание… было необъятным бременем для ее хрупкого существа. — Ну хватит. Нин Инъин поднялась. Прикрыв дверь в кухню, она устремилась к все еще бесчувственному Мин Фаню, подняла его лицо и хлестко вмазала по щеке. Закрывшись руками, шисюн ошеломленно смотрел на нее, пытаясь одновременно прийти в себя и понять причину чужой жестокости. — Ин-эр! — Молчи, А-Фань! Ты бросил свою шимэй в одиночку сражаться с демонами, поэтому не имеешь права и словом меня упрекнуть! Нин Инъин приложила руки к его груди, прощупывая сквозь одежду… однако даже спустившись к животу не обнаружила ничего. — Тебя даже… не связали, — и это было разумно, ведь это Мин Фань связал Нин Инъин вервием бессмертных по приказу той демоницы, а Ло Бинхэ… по всему было видно, что ему не хотелось бы притрагиваться к ее шисюну. Нин Инъин сделала глубокий вдох, охлаждая голову. Мин Фань уже чувствовал себя крайне жалким и виноватым, нечего было тратить силы на бесполезную ругань. После того как вломившийся демон напустил в кухню горячего воздуха, лицо Нин Инъин облепила пленкой испарина. И время, и нарастающая духота не позволяли мешкать. — Мы берем воду и уходим.***
С болезненным стуком император Шан свалился на колени. За мгновение до в вышине пронесся ветер, унося застоявшийся запах копоти. Все еще погруженный в странное оцепенение, Шэнь Юань неровно вздохнул, хватая глоток свежести, и тот встал поперек горла: в воздухе треснуло. Неистовый гул сдавил виски, и, ломая пространство, завывая и завихряясь, площадь вспорола расщелина. Ее кровоточащее нутро, ее свистящее дыхание, ее яростный жар — она была точно живая. Подол одежд хлестал по ногам, и подошвы стершихся туфель проскальзывали сквозь гладкий камень мостовой, сокращая расстояние с все разрастающейся пропастью. Будто еще не явившее себя ядро этого пекла уже заточило тело Шэнь Юаня в прозрачный кулак и тянуло на себя, топя в бездонном ужасе. Шэнь Юань больше не мог держать себя. Это было выше его сил. Его перехватили за локоть, встряхнули, ставя на ноги. За спиной раздался рваный вздох, так и не ставший окриком, и хватка стала только крепче. Шэнь Юань почему-то узнал эту боль от впившихся в предплечье пальцев. В этом неуклюжем прикосновении ощущался жар и надежная опора, и, чувствуя их, Шэнь Юань сам окреп, впершись ногами в землю. Голодное мерцание бездны поблекло, вихрь стих, и, нарушив монотонное урчание мглы, камень мостовой расчертил каблук сапога. Ло Бинхэ, на чье болезненно бледное лицо алые всполохи ложились кровоподтеками, медленно разомкнул веки. К Шэнь Юаню устремились две подсвеченные алой каймой пропасти. Обветренных губ коснулась улыбка. — Так ты ждал меня, А-Юань? Тот неровный вздох Юэ Цинъюаня особенно припомнился Шэнь Юаню теперь. Лю Цингэ, держащий его под локоть прямо на глазах у Ло Бинхэ, был катастрофическим просчетом в их хлипком плане… Однако сам Ло Бинхэ будто не обратил на это внимание. Ни воинственный Лю Цингэ, ни стоящие чуть поодаль Цюндин и Аньдин, ни целая площадь, служившая теперь театральным подмостком для всей Столицы, не волновали его. Он не видел их. Но его цепкий, неподвижный взгляд не мигая следил за Шэнь Юанем. Он был одержим им. И глядя на Шэнь Юаня сейчас, Ло Бинхэ видел его сквозь одежду, сквозь кожу — обнаженным, раздетым до костей. И то фантомное прикосновение сомкнувшегося кулака стало наконец отчетливым. Ло Бинхэ разглядывал на ладони его лживую душу. — Ло Бинхэ. Присутствие невыносимой ауры Синьмо подавляло волю, клонило к земле. Потеряв всякую чувствительность в конечностях, Шэнь Юань не понимал, держит ли его все еще Лю Цингэ. — Как и обещал… — давно продуманные слова будто приходилось отдирать от кончика языка. — …этот мастер во всем разобрался. Потому и решил найти встречи с тобой. — Как я и говорил тебе ночью, меня всегда можно найти в императорском дворце. Для этого необязательно было лезть на Небеса. Ло Бинхэ петляюще двинулся навстречу. Расслабленной ладонью он поддерживал рукоять Синьмо, отчего тот с пронзительным лязгом волочился за ним по земле. Несмотря на патовость ситуации, Шэнь Юаня обжег бессильный стыд за Ло Бинхэ. Демон так и не остепенился или возомнил, что может позволить себе зваться Тяньлан-цзюнем, размахивать Синьмо и оставаться несмышленым желторотым юнцом — иначе старый заклинатель не мог объяснить столь глупую и бесстыжую браваду в присутствии небожительского сонма. Ло Бинхэ приближался, но Шэнь Юань лишь устало потер переносицу, заслоняя ладонью глаза. Только по упавшей на одежды тени Шэнь Юань заметил, как стремительно, стоило ему отвести взор, демон настиг его. Ло Бинхэ потянулся к его руке, и царапающее прикосновение когтей к запястью принудило Шэнь Юаня отвести от лица ладонь, однако, пока она еще опускалась в воздухе, горячечные подушечки пальцев уже стекли спиралью с тыльной стороны на внутреннюю. Шэнь Юань не успел отдернуться, когда их ладони плотно соприкоснулись, и наконец — его заточили в капкан: Ло Бинхэ вплел свои пальцы в его. — Поймал тебя, А-Юань. Азарт в жарком придыхании, подпрыгнувшие в улыбке уголки губ и лукавый прищур. Ло Бинхэ был счастлив и беспечен, будто победивший в салки ребенок. Однако, в то время как прочих небожителей, даже Лю Цингэ, в очередной раз скривило от неловкости этой сцены, по спине Шэнь Юаня пробежал холодок. Между ними осталось всего жалких полшага, и Ло Бинхэ почти нависал над ним. Потому даже сквозь завесу чужих густых ресниц Шэнь Юань так близко рассмотрел, какой неподвижно-проницательной была гладь пожирающих его чернильных зрачков. — А-Юань, раз ты со всем разобрался, тебе уже не нужна помощь небожителей, так? Скажи Байчжаню, чтобы он отпустил твой локоть. И все же, пусть Ло Бинхэ не спускал глаз с Шэнь Юаня и казался увлеченным только им, его не могло не бесить присутствие небесных чиновников на сцене их долгожданного воссоединения. Почувствовав власть над ситуацией (жар стискиваемой ладони был тому доказательством), Ло Бинхэ распалился в сладком предчувствии возмездия. Даже его жуткий пронзительный взгляд растворился во всполохах кровожадных искр. Ло Бинхэ с еле сдерживаемым мстительным ликованием ожидал, когда Шэнь Юань выполнит его просьбу. Даже силясь увести от чужого лица взгляд, Шэнь Юань заметил боковым зрением, как на его тихом вздохе глаза Ло Бинхэ полыхнули заревом неприкрытого желания. — Ло Бинхэ. Я готов идти за тобой. Продолжая сжимать чужие пальцы, демон потянулся навстречу, словно пробившийся из почвы росток навстречу рассветному солнцу. — И более не вспоминать о необходимости вернуться на круг перерождения. Глаза Ло Бинхэ расширились, и сузившиеся зрачки сосредоточились на чужих разомкнутых губах. Казалось, даже Синьмо стих, спустив в каменные плиты всю свою кровь. Но отчего-то грудь Шэнь Юаня теснило так, словно сам воздух Небесной Столицы был отравлен. — Если только… Брови Ло Бинхэ искривил страдальческий излом. Произнеся последние слова Шэнь Юань ощутил себя беспомощной осенней рыбой, брошенной на берег: — …ты избавишься от Синьмо. Ло Бинхэ, в чье лицо словно плеснули кипяток, попятился назад. Его пальцы, ставшие скользкими и горячими, сжались на ладони Шэнь Юаня в попытке утянуть его за собой. Но тот, надежно поддерживаемый Лю Цингэ, остался стоять на месте, беспристрастно смотря куда-то сквозь темную фигуру Ло Бинхэ. — Ведь я… я говорил тебе! Ло Бинхэ яростно тряхнул руку Шэнь Юаня, пытаясь пробудить на дне чужих глаз осознанность, силясь обратить на себя их взгляд. В отрешенности заклинателя решимость Ло Бинхэ осыпалась хлопьями, и за нею наружу проступил лихорадочный жар. Сомкнув губы (будто сдерживая клокочущую вибрацию в горле), Ло Бинхэ рвано вздыхал носом, пока его взгляд метался на уровне рук, от совершенно безвольного запястья Шэнь Юаня к крепкой хватке Лю Цингэ на чужом плече. Задыхающийся вздох сбился, и Ло Бинхэ хмыкнул. — Так что же, Байчжань? — голос Ло Бинхэ был мягок, вкрадчив, и его сладость разбухла во рту отравой. — Если я отдам тебе Синьмо, ты отпустишь руку Шэнь Юаня? — у Шэнь Юаня перехватило дыхание, а в груди разверзлась пропасть, но Лю Цингэ был пугающе молчалив. — Ну, бери. Ло Бинхэ рваным движением протянул Синьмо от груди, почти бросая. То, что ощущалось на словах ядом, разлилось на губах оскалом, когда Ло Бинхэ заметил, что Лю Цингэ медлит. — Бери давай, пока я не передумал.