So tell me what's your intention I'm tripping when I know you playing with my emotions I keep on going back and forth, it's hell then heaven Pushing me right to the edge of broken
В этой больнице у всех была одинаковая одежда: мешковатые рубашонка и брюки серо-грязного цвета. Ничего необычного. Никто не жаловался. Но как повезло Чаре и Фриск застать собственными глазами больничные «перевороты»: в клинике решили сменить одежду для пациентов. Перед традиционным вечерним походом в душ больным выдали им новую, свеженькую, чистенькую «форму», чтобы после мытья в неё переодеться. Ничего необычно нового в этой одежде не было: рубашка пошире, брюки того же кроя — и всё это из более лёгкой и приятной ткани. Ну и, откровенно говоря, выглядела она лучше, чем прежнее тряпьё. Она была пастельных цветов с чуть более темными тонкими полосочками. Фриск заметила также, что у всех одежда была разных цветов: у кого-то розовая, у кого-то фиолетовая или синяя. У самой Фриск была голубая. Ничего так, выглядело симпатично. Казалось бы, все должны были быть довольны. И всё должно было быть прекрасно. Только вот Чара смотрела на Фриск своим прежним взглядом: так, будто хищник приметил будущую жертву и всем своим видом давал понять, какая ту ждала участь. Фриск не совсем понимала причину этого, но и докапываться не собиралась. Решила оставить пока, как есть. Чара по-прежнему постоянно ходила за Фриск, только теперь это было как-то по-другому. Как-то неискренне. В последнее время Чара уже ходила не так, словно преследовала Фриск, а ходила вместе с ней, могла рассказать что-то, словно они были хорошими друзьями. Сейчас же Фриск чувствовала, что они вернулись на прошлую стадию, только вот Чара уже была враждебнее… Сколько Фриск не ловила на себе чужой взгляд, он был напряжённым и обескураживающим. Ситуацию ухудшало и то, что Чара была удивительно немногословна. Если её что-то не устраивало: если ей было тревожно, плохо или страшно — в конечном счёте хоть каким-то образом, но она давала об этом знать. Сейчас — нет. Сделала ли Фриск что-то не так? Почему Чара так съедала её взглядом? Фриск была более, чем уверена, что до этого момента не вела себя никак иначе, как обыкновенно. Не грубила и не обижала. Или она сделала ошибочные выводы?.. — Чара… — аккуратно привлекла чужое внимание Фриск. — Почему ты так на меня в последнее время смотришь?.. Чара сузила взгляд, слегка сощурилась, сначала ничего не говорила. Неторопливо, выжидательно приблизилась (задевая нервишки Фриск всё больше) и пристально посмотрела прямо в глаза. Внезапно ухватила ту за воротник, словно готовясь вот-вот ударить. — Почему она у тебя синяя? — Что? — Почему у тебя форма голубого цвета? Мне она больше нравится… Чара отстранилась, и на девичьем лице вдруг возникло выражение глубокой досады и обиды. Фриск устала вздохнула. — У тебя совершенно такая же форма, Чара… А ещё она красивого зелёного цвета, как мятный чай. Тут не на что жаловаться. — Нет, есть на что. Мне голубой больше нравится, ну почему всё должно было так сложиться? Фриск, а если тебе так нравится зелёный чай, вот, может, и поменяемся? — с огоньком в глазах предложила Чара. — Нет. — Почему нет? — Не думаю, что нам выдали эту форму, чтобы мы ей тут разменивались, как игровыми карточками… Врачей надо слушаться. — А для человека в депрессии тебе не так уж всё равно на общественный порядок… — с оскалом заметила та. — Ну кому не всё равно на то, что за форму мы носим? Как будто кто-то заметит, если две девицы поменяются. А ведь мы даже похожи. — Будет тебе, Чара… Как будто рубашка, которая тебе не по вкусу — такая большая проблема. Со временем полюбишь. Пойдём уже в комнату и спать… — зевая, Фриск развернулась и направилась прямо по коридору. Чара начала красться сзади, выставив руки для полной готовности пойти в атаку щекоткой. — Фри~ски~ Будто ты не знаешь, что я так легко не сдаюсь… ~***
Снова в палате горит один ночник. Тот, что между кроватями Чары и Фриск. Последняя сидела на койке в позе лотоса и по традиции перебирала книжки в руках, выбирая, что прочитать этой ночью. Как-то Фриск была даже слишком уставшей для этого и постоянно зевала. У Чары же, наоборот, были закалённые нервы, как электроны: она то садилась на край койки, то ложилась на спину, то на бок, то подбирала под себя ноги. Но всё это время она не сводила бесноватого взгляда с соседки, чего та в упор не замечала. В конце концов Чара соскочила с места и запрыгнула на кровать к Фриск, усевшись за её спиной. — Ты чего?.. — Мне очень нравится голубой цвет, Фриск, — звучно прошептала та прямо на ухо. — Ты опять об этом… Не успела она что-то ещё сказать, как чужие руки обвились вокруг собственных плеч, а пальцы с силой сжались на ткани в области ключиц. Голова Чары оказалась прямо над плечом Фриск и металась из стороны в сторону — то к правому, то к левому плечу. — Почему бы нам не поменяться хотя бы рубашками? Это же не такая проблема, Фриск, ну, — довольно твёрдо и безумно шептала Чара. — Это будет та ещё проблема… Чара, не шуми, — цыкнула та в ответ. Фриск пыталась отсоединить от себя соседку, но та буквально впилась в неё своей хваткой. — Я не отстану. Я клянусь, я заполучу эту рубашку любым способом. Чара прижалась ближе к чужой спине, и её лицо оказалось прямо рядом с лицом Фриск. Она почувствовала чужое тёплое дыхание на оголённом кусочке шеи, от чего даже пошли мурашки. Когда Чарины ручонки впились в воротник, а прожорливые пальцы принялись расстёгивать пуговицы, Фриск окончательно потеряла контроль над ситуацией. Наверно с равной Чаре силой она отодрала чужие руки от себя и, чтобы отцепить от себя и Чару, Фриск пришлось даже ударить её по ладони. Правда, это было случайно. И несильно. Но достаточно сильно, чтобы ввести Чару в секундное оцепенение и чтобы Фриск всерьёз задумалась об этом (и думала ещё какое-то время в будущем). Будто ей стало страшно, Фриск с такой силой оттолкнула от себя Чару, и та сверлила её своим кристально ясным, удивлённым взглядом. — Ладно, я не буду этого делать, — единственное, что сказала та, и посчитала в этот момент нужным отступить. Обратно в свою кровать: плюхнуться вниз головой и накрыться сверху одеялом. — Ладно, давай спать. Ты уставшая уже. Спокойной ночи. Фриск только и успела, что проводить ту взглядом до соседней койки в замешательстве и в поисках нужных слов. Вечно это чувство, что необходимо что-то сказать. А что хотела сказать Фриск, так это ничего. Она не понимала, почему Чара так необычно завелась с этой рубашкой — её это не раздражало и не злило, она скорее чувствовала в разы больше, как сильно устала от бессмысленной назойливости. — Спокойной ночи… Что ж, Чару скорее всего это вряд ли расстроит. Может, немного озадачит. Если что, видно будет. А сейчас — также плюхнуться в кровать, отложить все книжки, выключить свет и провалиться наконец в сон.***
Во время обеда медсёстры и врачи снова нашли пациентам занятия. Немного странно, что им позволили ухаживать за садиком на заднем дворе больницы. Впрочем, особо сложную и важную работу им не поручили: посрывать сорняков, полить цветы и растения, посадить саженцы в свободные грядки. Небо над головой было голубое и чистое, ветерок раздувал больничную одежду. Приятно было на улице. Чара с Фриск как всегда были вместе, хотя в этот раз молчали, занятые убийством вредных сорняков. — Тебя расстроило, что я оттолкнула тебя вчера?.. — подала голос Фриск, продолжая работать. Как минимум она чувствовала, что должна была хотя бы ради приличия спросить. Чара была на удивление молчалива и больше не говорила про эту проклятую рубашку. — Нет, — тут же ответила та. — Я была слишком напористой. Извини за это. А тебя расстроило, что я зашла так далеко вчера? — Нет, — вздохнула Фриск. — Ты как будто бы сильно испугалась. Мои действия… часто могут быть очень непредвиденными. Так что это ничего, что ты так остановила меня. — Я… Я не знаю, почему сделала это. Но я не была напугана, — разъяснила Фриск. Сколько бы она не вспоминала тот эпизод, ей не становилось страшно. И обдумывая возможные продолжения, ей так же было безразлично. В конечном счете, она могла сделать это по инерции. — Правда? — Чара смиряла Фриск взглядом уже какое-то время, отвлёкшись от сорнячков. Но взор был спокойным и несколько вдумчивым. — А что у тебя вообще за чувства от того, что я рядом? От того, как я веду себя? Некоторых это раздражает. Некоторым страшно или отвратительно. Или всё вместе. Фриск снова глубоко вздохнула. Сложно ей было объяснять подобное, потому и не любила обычно такие расспросы: Фриск просто нечего было сказать. Она не боялась за собеседников, но, как велели Доктор и родители, придерживалась социальных норм. А опираясь на них, её ответ мог или озадачить, или расстроить, или разозлить. И каждый раз приходилось строить свои предложения, как конструктор, чтобы ответить человеку по-нормальному. Только в этот раз так не хотелось. Чара — не такой человек, с которым необходимо было напрягаться. У Фриск было ощущение, словно с Чарой наоборот лучше было быть собой, если нужно было наладить контакт. Да и если подумать, не особо было важно, как Фриск с ней общалась, если они расстанутся через месяц. — Что я чувствую? Точнее, что за эмоции я испытываю? Я не знаю. Пожалуй, никакие. Есть вещи, которые должны раздражать. Восхищать. Вызывать восторг и обожание. И каждый раз, когда я вижу это в глазах людей, я пытаюсь найти отголоски чего-то у себя за душой. Но не могу ничего откопать. Знаешь, когда мы говорили про имитацию эмоций, я немного соврала. Наверно, я всё же имитирую что-то. Вовлечённость, интерес, какие-то эмоции. Когда мне всего этого не хочется, общество будто принуждает. Я не хочу иногда даже слушать кого-то. Не хочу принимать лекарства, ходить на сеансы, работать, рисовать, читать. Я делаю это, потому что это часть лечения. Вспоминаю Доктора, вспоминаю родителей. Если бы не они, всё, что бы я сделала, плюхнулась в кровать и спала бы днями напролёт. Потому что делать что-либо ещё нет желания. Рука с большей, чем прежде, силой, выдрала с земли сорняк. — Говорят, в детстве я была другой, поэтому родителям так грустно из-за всего этого… Только вот из детства я мало что помню. Если бы я знала, каково это, испытывать что-то хорошее, я, может быть, больше хотела лечиться и вернуться в прежнее состояние. — А я могу спросить? Что-то случилось в детстве, из-за чего у тебя депрессия?.. — Нет… По крайней мере, я так думаю… Родители часто были со мной, и они говорили, что ничего травмирующего не было в моём детстве. Да и Доктор сказал, что, учитывая всё и результаты анализов, моя болезнь скорее всего вызвана физиологически. — Понятно. А разве чувства и эмоции — не одно и то же? — Что? — Ты до этого поправила себя: не чувства, а эмоции, которые ты испытываешь… И ты сказала, что никакие. А разве есть разница? Ты же в конечном счете не испытываешь почти ничего. Чара с Фриск присели на корточки, работая над грядкой. — Нет, это всё же разное… Я могу быть безэмоциональна, но я всё равно понимаю, что у меня есть чувства. Я чувствую любовь и благодарность родителям. Я чувствую привязанность… к тебе. Но знаешь, эти чувства — как маленький лучик солнца в кромешной тьме… Они есть, но они не могут завести тебя далеко, пока у тебя нет мотивации ни для чего. Я чувствую, что хотела бы обрадовать родителей тем, что исправлюсь. Но у меня просто нет сил самой вставать с кровати и бороться с этим. — А лекарства совсем не помогают? — с любопытством посмотрела на Фриск Чара. — Не могу сказать точно. Наверно, иногда меня могут захватить какие-то несильные эмоции. Например, радость. Когда я смотрю или читаю что-то смешное. Но это ненадолго. Как на секунду вынырнуть из океана. Чара посмотрела на Фриск обеспокоенным взглядом — таким простым и человечным, что Чару такой ещё никто не видел в больнице. Да и Фриск сейчас на неё не обернулась. В этот момент на небе послышались раскаты грома. Пациенты и медсёстры, подняв головы к небу, удивились, что небо так внезапно стало пепельного цвета: больные закопошились и заволновались, направляясь к выходу из сада. Вот-вот начался бы дождь. Медсёстры продолжали всех торопить и созывать, но через минуту пошёл уже ливень, когда некоторые не успели ещё и опомниться. Из таких были и Чара с Фриск. Девушка поднялась, бессильно приложила руку к макушке и устремила взгляд на небо. У неё за спиной Чара в ту же минуту сняла с себя больничную рубашку, оставшись в тёмной махровой футболке, которую надевала, чтоб утеплиться, и накрыла ею себя с Фриск. Та в недоумении посмотрела на Чару. А для неё было удивительно, как близко они встали, чтобы помещаться под одной рубашкой — ну, саму же себя теперь только и проклинать. — Ты не должна простыть. Ну, пойдём уже. — У тебя простыть больше шансов, пока ты в одной футболке. Чара, накрывшая своей рубашкой (да и своим целым плечом, в общем-то) себя и Фриск, сосредоточилась на том, чтобы дойти не промокшими до больницы и пропустила сказанное мимо ушей. Пока Фриск наслаждалась чужим теплом. Так и дошли до больницы: живые, здоровые, не мокрые от дождя. — И всё же почему ты так зациклилась на этой форме?.. — всё же спросила Фриск, поправляя волосы. — Тебе просто нравится голубой цвет? И это всё? Фриски было в исследовательских целях интересно, что могло заставить человека кружится целый день, как юла, вокруг да около. — Не совсем, не то чтобы, — со страшной улыбкой избежала ответа Чара, смотря прямо в глаза Фриск. — Это моя пагубная привычка: когда я хочу чего-то, я делаю всё, чтобы это получить, даже если дойду до безумства. Я знаю, что мне нужно быть поаккуратнее со своими желаниями, — улыбка испарилась с лица Чары. — И всё же. Когда я увидела тебя в голубой рубашке, мне понравилось, как выглядишь именно ты, и я захотела такую форму себе. Но! я уже передумала, — приблизилась она, подняв указательный палец правой руки вверх, — если мы поменяемся, то, скорее всего, в зелёной рубашке ты будешь выглядеть аналогично, и, так как это была моя рубашка, мне это понравится ещё сильнее. Так что просто забудь об этом. Фриск оставалось только устало вздохнуть. Опять. И все её усилия были из-за этого? И кончились ничем? Фриск на месте Чары, наверно, было бы более обидно. Может, самой предложить ей поменяться на один день?..Close your eyes Hear my heart You can’t see my lies Gonna tell a lie Through my eyes You will never know Gave me your all I will take your heart And I’ll rip it all All away
***