Рикошет

Лучи падают косой линией на пол, касаются голых пяток, греют. Шторы изредка шелестят, когда вентилятор поворачивается в сторону окна. Сковорода шипит, масло потрескивает на ее дне. Бекон мягко плавится, покрывается коричневой корочкой по краям, скукоживается. Рико разбивает два яйца в центр, наблюдает за тем, как схватывается белок. Цепляет глазунью лопаткой и кидает ее на заранее подготовленные тосты, посыпает сверху зеленью. Нарезает черри, выкладывает на тарелку рядом с огурцами. Хлопает входная дверь, потом еще одна — уже в ванную. Включается и шумит вода в душе. Рико накрывает на стол, медленно размешивает трубочкой свежевыжатый апельсиновый сок, чтобы поднявшаяся мякоть опустилась вниз. Садится, закидывает одну ногу на другую, подставляет лицо солнцу. Ждет. Влажные ступни шлепают по полу, наверняка, оставляя мокрые следы. Но Морияме плевать, пока эти следы ведут к нему. Каждое утро, каждую ночь. И сегодня, и сейчас тоже. Натаниэль перекидывает полотенце через шею, капли с его рыжих волос стекают на него, впитываются. Он натягивает края черной растянутой футболки с красной единицей на груди — не нужно гадать, что на спине выведено «Рико Морияма» — и демонстративно обтирает ими подбородок. Выглядит раздражающе. И возбуждающе одновременно. Но парень оставляет свои комментарии при себе. За завтраком они обычно не разговаривают, чтобы не портить друг другу аппетит: первый прием пищи и начало дня крайне важны в расписании профессиональных спортсменов. И в их личном расписании тоже. Ногам тепло, но душе как будто теплее, несмотря на то, что их ждет серьезный разговор. Едят они молча. Лязгает посуда, стучит по столу. Солнечные зайчики прыгают по кухне. Рико греет ноги, посматривает на Натаниэля искоса, собирает мысли в голове, отбирает слова, конструирует предложения. Переделывает их, если они звучат слишком грубо. Не хочет портить сегодняшний день глупыми ссорами, но понимает, что этого не избежать. Когда они почти заканчивают трапезу, их вилки сталкиваются над последней половинкой черри, цепляются зубчиками в битве за последнюю еду. Морияма надавливает сильнее, вынуждая Натаниэля сдаться, но тот невозмутимо протягивает свободную от столового прибора руку и закидывает черри в рот. И тут-то Рико не выдерживает. Все его дыхательные практики, которыми он занимается по утрам, направленные на снижение уровня стресса и гнева, идут насмарку. — Блять, я нарезал поровну: тебе и мне. Какого хера ты крадешь мою еду? Веснински делает вид, что вытирает губы, но не может скрыть за салфеткой хитрую ухмылку. — Есть ощущение, что ты не из-за еды злишься. Все еще дуешься, что последний гол забил я? — Заткнись. Но ведь Натаниэль никогда не умеет затыкаться, верно? Он продолжает чесать языком, чесать нервы, будто это смысл его чертовой жизни, которую он хочет поскорее закончить. А сам Веснински — смысл для Рико. Подозревает ли он об этом? Возможно. Скажет ли Морияма об этом вслух? Ни в жизнь. — Кто же виноват, что ты выронил клюшку? Может, купим тебе супер клей, чтобы… Рико переворачивает стакан с соком прямо над головой Веснински. Над чистой, только что вымытой после утомительной пробежки головой. Водит вокруг, чтобы липкая жидкость слилась на его плечи, трясет посильнее, чтобы вывалить остатки мякоти. Натаниэль сидит неподвижно, пока Морияма старательно поливает его фрешем. Ну, пусть радуется, что не говном, ведь парень и на такое способен. — Закончил? — интересуется Веснински и поднимает на него пронзительные голубые глаза, в которых ни капли злости, но искры азарта, пляшущие как долбанные фейерверки. Он облизывает губы, подносит к ним ладонь, проводит дорожку от запястья до среднего пальца, вбирает его в рот. А потом улыбается и показывает Морияме фак. — Ублюдок, — рычит сдавленно Рико и сглатывает. Ублюдок, манипулирующий чувствами Рико, умеющий балансировать на грани — доставлять плавящее удовольствие, от которого все внутренности стягивает в тугой хлыст, и вызывать острое желание прикончить его, как можно болезненнее, как можно мучительнее. Натаниэль поднимается со своего места, отодвигает стул ногой, льнет к Морияме, прижимается всем телом. Дышит громко, часто, почти стонет. Припадает липкими губами к шее, трется волосами о щеки. Специально, сука, делает. Но он обездвиживает, очаровывает настолько, что Рико не может пошевелить и пальцем. Натаниэль Веснински для него — парализующий наркотик. Приносит вред, но отказаться от него невозможно. Рука парня тянется к паху, и Морияма почти чувствует это прикосновение, но желаемого не получает. Он не успевает среагировать — а он ведь лучший спортсмен с лучшей реакцией! — когда Натаниэль ловко подхватывает стакан со стола и обливает вторым недопитым соком всего Рико. — Я в душ, — шепчет, пока Морияма приходит в себя и осознает действительность. — Присоединяйся, сладкий, — приглашает, заигрывает, заигрывается. А Рико чувствует, что хочет приложить его лицом о холодный кафель в ванной. Сильно, чтобы до крови. И нежно, чтобы до мурашек. Хочет схватиться за волосы и оттянуть голову назад. Грубо, чтобы до хруста трахеи. И мягко, чтобы до сладостной неги внутри. Хочет двигаться в нем. Быстро, чтобы до рваных вздохов и криков. И медленно, чтобы до приятного скулежа. Он и сам не замечает, как нагретые под солнечными лучами ступни ведут его в ванную. Как колено подгибается, чтобы переступить через перегородку. Как пальцы поддевают футболку все еще не раздетого Натаниэля. Как глаза следят за постепенно оголяющейся спиной. Кожа у него бронзовая, гладкая, без единого шрама. Почему? Веснински включает воду. И Рико становится холодно. И Рико просыпается. Сон соскользнул с ресниц, как слеза. Развеялся, как облачная дымка, вернул в реальность: темное подвальное помещение Гнезда, еще глубже в землю, почти у ядра. Здесь не было солнечных согревающих лучей, здесь были тьма и пронизывающий до костей холод. Здесь не было Натаниэля Веснински, который любил Рико Морияму. Здесь был Натаниэль Веснински, который желал ему смерти. И Хозяин. Злой, страшный Хозяин. Надменно возвышающийся над ним, окидывающий презрительным взглядом. Пытающий его с того момента, как парня насильно вернули «домой». Наказывающий. Ведь Морияма пропустил игру. Не выходил на связь. Не отвечал на сообщения. Привлек внимание Младшего Лорда. Допустил много ошибок. Непростительных. Но все, чего хотел Рико сейчас, несмотря на то, что его лодыжки были прикованы к стулу, а ступни купались в ледяной ванне, — так это увидеть Натаниэля. Убедиться, что тот все еще рядом, все еще в его власти, что старший брат, отобравший у него все, не забрал то самое последнее, что у него осталось. — Ты подставил меня, негодный мальчишка, — бросил Тецудзи. Рико не мог пошевелить пальцами. Его тело наполняли боль и усталость, его душу — все еще существующую, между прочим, все еще непогубленную дядей как бы, — наполняли тоска и горечь, будто в его рот залили кислоту. Сотни мыслей вертелись в его гудящей голове, и в каждой из них Натаниэль исчезал вместе со сном, растворялся в объятиях Ичиро, в обнимку с Жаном Моро, в теплоте Лисов, за ручку с Эндрю Миньярдом. — Я требую объяснений! — Хозяин замахнулся. Раздался свист трости в воздухе, а спустя мгновение ее наконечник приземлился на плечо парня. Он слабо вскрикнул, потому что на большее у него не было сил. — Что этот негодяй вытворил на этот раз?! Этот негодяй — Рико постарался перечислить все, что он вытворил, — родился. Сошелся на этом, иначе свою речь он закончил бы к годам семидесяти. Этот негодяй родился и вырос, оброс колючим и мерзотным характером, отталкивающим и притягивающим одновременно. И как бы Морияма его ни уродовал, тот все еще оставался привлекательным и манящим. Поэтому… — Его изнасиловал и избил Дрейк Спирс. Чтобы не было шума, я забрал его в квартиру, планировал перевезти в Гнездо, как только ему станет лучше. — Что ты сделал с Дрейком? — Он больше не человек, — усмехнулся Морияма, вспоминая, что они с командой Мартинеса сделали. То же самое он собирался повторить с Эндрю Миньярдом. — Он не сможет ходить, двигать руками, говорить, трахать. — Рассказ вызывал в нем тягучую смесь наслаждения и упоения. И капельку неудовлетворенности, ведь даже так он слишком легко отделался. Никто не смел трогать Натаниэля. — Мартинес разобрался с этим животным. — Что Младший Лорд забыл в той квартире? — Я не знаю. Видите ли, Хозяин, старший братик не захотел со мной видеться, поэтому приказал увести меня до того, как выйдет из машины. Звонкая пощечина отрезвила его: он только что выказал неуважение к Ичиро, плюнул ядом, когда с заметным сарказмом говорил о «старшем братике». Но ему было все равно, что за этим последует, ведь вся его жизнь — номер «1» на поле и «никто» вне его — была сплошным наказанием и полосой лишений. И повинен во всем был именно Ичиро. Младший Лорд забрал у Рико все задолго до того, как тот родился: отца, мать, власть, авторитет, уважение, гордость, любовь. Рико не суждено было догнать его, сколько бы матчей он ни выиграл, сколько бы ночей ни спал, как бы ни рвал жопу перед телевизионными камерами. Единственный выход, который оставался, — это повернуть время вспять и родиться первым. Рико разобрался в своих чувствах и разложил все по полочкам еще в тот момент, когда маленького Натаниэля забрали на аудиенцию. Он ненавидел Ичиро настолько же, насколько завидовал ему. Хотел убить его настолько же, насколько желал заполучить внимание отца. И настолько же сильно его боялся. Нет, не его, а власти, что заключалась в руках Младшего Лорда. Той власти, что могла заполучить все на этом свете. Власти, намного большей, чем у дяди, которого он, несмотря на презрение, уважал и почитал. В секунду, когда Мартинес сообщил о прибытии Ичиро, Рико ощутил раздражение, явное и неконтролируемое. Едва он вырвал Натаниэля из лап Лисов, едва избавил его от страха, что Дрейк вернется, как главная ветвь решила вмешаться в дела и перепутать все карты. — Разве я не говорил тебе быть поосторожнее с отпрыском Веснински? — отчитал его Тецудзи. — Фактически он никогда нам не принадлежал, Младший Лорд лишь на время сдал его нам в аренду. Будто бы Натаниэль был какой-то вещью, а не человеком. — Тогда почему он сделал его моим женихом, Хозяин? — задал вопрос Рико, мучивший уже давно. — Не поверю, что это для того, чтобы меня унизить. Ему плевать на меня. Вероятно, он даже человеком меня не считает, не то что братом. И то, что это ради денег, я тоже принять не могу. Тецудзи вздохнул, ущипнул себя за переносицу, покачал головой. Рико не чувствовал ног, но чувствовал жар, поднимающийся от живота к груди. Беспокойство, словно назойливая муха, замаячило на фоне, и он почти слышал это бесящее жужжание. — Я предполагаю, что этот сукин сын шпионит за нами. — Мужчина сделал небольшую паузу, оглядел племянника задумчивым и оценивающим взглядом, прежде чем продолжить: — Мои люди донесли до меня, что Натаниэль вернется в Балтимор, как только его отец выйдет из тюрьмы весной следующего года. Нет. Рико резко вскинул голову, проверил, врет дядя или нет. Но на лице старшего Мориямы застыла угрюмая серьезность. Нет. Не может быть. Тецудзи подошел ближе и схватил парня за волосы, вжался пальцами, будто пытаясь продавить ими его черепную коробку, вперился холодным и темным взглядом. — Никакой свадьбы не будет, Рико, — прохрипел он. — Так что забудь о мальчишке и сосредоточься на наших планах. — Но общественность, — попытался парень. — Натаниэль Веснински умрет. Для общественности. — Мужчина выпустил пряди из пальцев, нагнулся, чтобы разрезать веревки на ногах племянника и освободить его. — Я больше не намерен терпеть твои глупые иррациональные выходки. Не доводи меня до крайности, — сказал он и выпрямился. — Постарайся дойти до комнаты сам. Рико попытался подняться, но заледеневшие конечности надломились, и он глухо упал на пол. Весь его мир перевернулся с ног на голову. Волна пульсации прошлась от ушибленных участков тела до мозга, острыми тонкими иглами рассыпалась по позвоночнику и разбилась о стенки сердца. Он уперся лбом о холодный бетон, сжал челюсти, чтобы не зарычать, кулаки, чтобы удержать в них остатки самообладания. Но они, словно песок, просочились сквозь пальцы, с сомкнутых губ вырвался прерывистый судорожный вздох. Это напоминало усмешку, это было похоже на безумие. Его чувства будто смешали с грязью, пылью, дерьмом, а потом закинули в блендер и хорошенько перемололи, чтобы одна частица прилипла к другой, стала неотделимой, неопределимой, неописуемой. Он чувствовал страсть и гнев, любовь и страх, ненависть и сожаление. Он чувствовал себя слабым и никчемным, и он чувствовал, что не хочет это признавать. Он чувствовал, что хочет увидеть Натаниэля, и он чувствовал, что хочет убить своего брата. Он чувствовал все вместе и хотел перестать чувствовать что-либо. Дядя, и правда, сотни раз предупреждал не приближаться, не сближаться с Веснински после возвращения того в Гнездо. Рико, и правда, сотни раз видел тень главной ветви, повисшей над рыжей макушкой. И сотни раз он пытался ее развеять, отпечатывая лишь себя и свой образ в мыслях Натаниэля, на его теле, в его теле. На самом деле, все это время он лишь пытался выдернуть из чужих рук то, что никогда ему не принадлежало. А теперь и мысли жениха-не жениха, в которые он бесцеремонно врывался и в которых он, как думал, прочно засел, были забиты другим человеком. Рико перевернулся на спину, поврежденная кожа отдалась шипением. Грудь коротко вздернулась, и в мертвой тишине поглощенного тьмой подвала раздался жуткий, скрипучий, наполненный болью и сумасшествием, смех.

***

В Гнезде запрещалось пропускать тренировки, в каком бы состоянии ни находился игрок. Жан выходил на поле побитый, избитый, изнасилованный. Натаниэль отыгрывал роль защитника голодный, сломленный, убитый. Остальные члены команды тоже тренировались, несмотря на травмы и другие проблемы. Рико, как капитан и Король Идеального Двора, не был исключением. Ему не давали поблажек, его никто не жалел. Никто не поддерживал. Его боялись и держались в стороне. Даже его названный брат, ставший сублимацией, наверняка, испытывал рядом с ним лишь страх. Сегодня никто не смотрел в сторону хромающего капитана. Каждый шаг был шагом по острым осколкам. Каждый вдох был вдохом отравляющего легкие газа. Каждая секунда была моментом, приближающим уход Натаниэля. Но Рико не был бы Рико, лучшим нападающим Воронов и всего мира, если не умел отключать эмоции и полностью концентрироваться на экси. Поэтому он сделал глубокий вдох, медленный выдох, и начал тренировку. До следующего матча в пятницу его не допустили, но тем не менее он не собирался терять форму. Парень выполнял упражнения хуже обычного, но лишь из-за физического состояния. Его спину постоянно прожигал чей-то настойчивый взгляд, но Морияма полностью окунулся в игру, хотя краем сознания понимал, кто этот человек. Когда Ричер ошибся и пустил мяч по кривой траектории, промазав по воротам, Рико ощутил дикое желание ударить его. Клюшка в ладони затряслась, став тяжелее, и он уже направился в сторону оплошавшего игрока, но вовремя остановился: Вороны итак должны будут отыграть без лучшего нападающего, лишать их еще одного было бы глупо. Морияма кинул клюшку в корзину, назначил дежурных по уборке стадиона и прошел в раздевалку. Команда, ожидавшая разнос и мучительное наказание, проводила его удивленными взглядами. Жан нагнал его у душевых кабинок, прошелся глазами по синякам и обмороженным ногам. Хозяин запретил звать кого-либо на помощь, в том числе питомцев вроде Моро и Эллиота, поэтому о таком состоянии никто не подозревал. Выражение лица француза не выражало сочувствия или жалости, только каплю понимания и сдержанность, трещавшую по швам. — Не твое дело, Моро, — опередил его вопрос Морияма. — Просто, — начал Жан и запнулся, — просто скажи, он в порядке? Рико отвернулся. Ему казалось, что маска раскалывается, и сквозь трещинки на ней просвечивают глубоко запрятанные эмоции, сочатся доказательства его слабости. Нельзя было позволить другим найти рычаг давления на него. — А ты когда-нибудь слышал от него, что он не в порядке? — Морияма постарался наполнить голос едким сарказмом, но вышло это настолько жалко, что он почти подавился своими же словами. — Рико, я просто… — Если не хочешь, чтобы я заткнул твой рот членом одного из Воронов, закрой его сам и убирайся, — процедил парень и включил душ, поставив точку в их разговоре. Он — Король. Король не обязан отчитываться перед своими поданными. Он — Король. Он — Король. Он — Король. Он… ничтожество. Жан опустил голову. Смирился. Струсил. Сдался. Еще одно ничтожество. Страх за себя оказался сильнее, чем беспокойство за друга. Это вызвало облегчение, это вызвало ярость. Будь на месте Моро тот же Веснински, он разбился бы в лепешку, раскрошился на мелкие кусочки, и каждым оставшимся обломком боролся до конца за своих близких, даже тех, кто этого явно не заслуживает. Ведь когда-то он боролся и за Рико тоже. Морияма помотал головой, прогоняя непрошеные мысли, и вернулся в комнату. Взял бумаги со стола с расстановками, сел на кровать, стараясь не замечать подавляющее чувство одиночества, и принялся планировать матч. Противники были не особо серьезные — он был уверен, что команда на раз-два справится и без него, — но ему требовалось отвлечься, забыть, забыться. В такие моменты он вспоминал беззаботного Натаниэля, которого насильно заставил попробовать наркотики из тумбочки дяди, с расширившимся зрачками, почти посиневшей радужкой вокруг, опьяненного, танцующего, смеющегося. Блять. Почему-то Рико тосковал. По кому-то Рико скучал. Ему не хватало их: его брата, его жениха. Его самого. Другого. Он ведь был другим когда-то, да? Тем, рядом с кем те двое могли улыбаться. Искренне, без тени страха, без отпечатка презрения. Но это было так давно, что образы тех дружных детей казались не более, чем выдуманными больным воображением призраками. Несуществующими, размытыми, забытыми. Стук в дверь вывел Рико из оцепенения и оборвал нить мысленных рассуждений. — Войдите. Внутрь с подносом на руках зашел Эллиот. За несколько месяцев жизни в Гнезде мальчишка побледнел, исхудал, его скулы стали острее, а глаза — более пустыми. За долгие годы Морияма сотни раз наблюдал, как система Воронов навсегда гасит огонь в груди еще не окрепших юношей и девушек. Иногда постепенно, медленно. В случае детей это происходило быстрее. Эллиот сломался довольно быстро, подчинился на третьей неделе, пал на колени, признал парня своим Королем, мужчину — своим Хозяином. Перестал пререкаться и плакать: выполнял приказы точно, без пререканий, лишь бы не чувствовать физическую боль. Поэтому мальчик нравился. Поэтому мальчик раздражал. Эллиот аккуратно поставил еду на стол и молча побрел на выход, когда Рико остановил его. — Стой, Мэйн. — Он замер, спина выпрямилась, плечи напряглись. — На колени. — Эллиот послушно опустился на колени. — Кто твой Король? — Ты. — Повтори. Морияма прикрыл глаза. — Ты — мой король, Рико. «Да, мой Король». — Подойди. Мальчик поднялся, осторожно приблизился к кровати, застыл. Мелкая дрожь пробежала по его телу: неудивительно, он ведь всего лишь ребенок. Но чем младше питомец, тем легче его было дрессировать. Под себя, для себя. Как пса, преданного и покорного. Рико придвинулся поближе, схватился за его горло, вцепился пальцами в глотку, перекрывая кислород. Он хотел показать: смотри, твоя жизнь в моих руках; гляди, я управляю тобой и всем, что у тебя есть; видишь, ты принадлежишь мне. — Скажи, Мэйн, ты будешь меня слушаться? — Эллиот, что пытался открыл рот в немом невозможном вдохе, слабо кивнул. — Будешь моей смирной собачкой? — Еще один кивок. — Только моей, верно? Ты ведь у нас маленький гений. Понимаешь, к чему я веду? — Д… Рико отшвырнул его на пол. Мальчик резко и громко вдохнул воздух, раскашлялся, выплевывая слюни. — Свободен. Эллиот Мэйн был выбран Хозяином не только из-за способностей в экси — он был одаренным, и какое-то время родители тянули спецшколу для сына. Пока не заболел их второй ребенок и бизнес отца не пошел под откос. Мальчик был отличным аналитиком и в матчах выигрывал не за счет физических показателей, а за счет умственных. Непонятно, почему родители сделали упор на экси, а не на шахматы. Как будто знали заранее, что продадут его, как будто отращивали на убой. Рико не желал копаться в прошлом Эллиота и разбираться, что творилось в головах тех мерзких мужчины и женщины. Он просто знал, что в будущем Мэйн будет полезен. Главное — правильно натренировать и найти ему подходящее применение. Следовало действовать. Перестать жалеть себя, утопая в горечи бесконечных «а если бы» и «а вдруг». Будучи дитем Гнезда, он понимал, что «а вдруг» не получится; думать об «а если бы» бесполезно. Рико только собирался позвонить Мартинесу, как телефон затрезвонил сам. — В мой кабинет. Живо, — произнес Тецудзи нервным голосом. Парень быстро собрался и поспешил к дяде. Дело было срочным, иначе мужчина не стал бы звонить, а пришел лично. Он не успел поразмыслить над ситуацией, как оказался в кабинете тренера. Тот сидел за своим столом, сердито постукивая пальцами о горизонтальную поверхность, и не менее сердито смотрел на экран телевизора. Рядом стоял Харасава, менеджер по общественным связям, держа в руках папку. — Итак, вы утверждаете, что не знаете, где находится ваш сокомандник? — уточнил журналист. С телевизора на мужчин смотрели Дэниэль Уайлдс и Эндрю Миньярд. Потрепанные, потные, уставшие — скорее всего, давали интервью после матча. — Именно. Рико Морияма внезапно забрал его и теперь не выходит на связь, — согласилась девушка. — Уже думаем, что Веснински держат в заложниках, — усмехнулся Миньярд. — Надеемся, что хотя бы так жених нашего Натаниэля, — Эндрю будто смотрел на Рико вживую, будто обозначал свои слова только для него, — даст нам хоть какую-нибудь информацию и вернет его в спортивную семью. Ну, или хотя бы купит ему телефон. Тецудзи в ярости бросил пульт в стену. Менеджер покачал головой и вздохнул. Рико заскрежетал зубами. — Они бросили нам вызов, — сказал он. — Зашли через СМИ. Это одна из наших уязвимых точек, — добавил Харасава. — А нужно, чтобы этих точек не было вовсе! Я не для этого строил империю, чтобы потерять все из-за кучки неудачников! — Хозяин сорвался на крик. — Решить этот вопрос немедленно, пока я не переступил черту закона и не поубивал их к чертовой матери! Рико отстраненно подумал о том, что идея на самом деле неплохая. С уничтожением людей исчезли бы все проблемы. — Морияма-сама, я здесь как раз для того, чтобы подготовить молодого господина для пресс-конференции. — Харасава был по-японски сдержан и учтив. — По сути они не сказали ничего компрометирующего, пусть и подразумевали нечто такое. И тем не менее, я уже знаю, чем мы можем им ответить. Тецудзи хлопнул по столу. — Устрой все в лучшем виде. И сделай так, чтобы мальчишка вернулся в Гнездо без лишнего шума. Последнее предложение завладело вниманием Рико. Сердце сделало кульбит, когда он понял, о каком мальчишке речь. С тех пор, как он видел Натаниэля в последний раз, прошло полторы недели. А казалось — полтора года. Он привык звонить ему каждый день, каждый вечер слышать его голос, каждую ночь являться в его кошмары вместо отца и напоминать о себе. Но приказ Младшего Лорда был ясен: никаких контактов, пока его люди сами не вернут Веснински. И Рико ждал. Он умел ждать. Выжидать. Пережидать. — Итак я созвонился с нужными людьми. Вы дадите интервью в эту субботу. Мистер Веснински вернется в воскресенье, к этому моменту все уляжется, — рассказал план действий Харасава. — Ни слова об изнасиловании и о Дрейке Спирсе, — потребовал Тецудзи. — Ни в коем случае, Морияма-сама. Следующие дни Рико провел в подготовке к конференции. Он хотел размазать Лисов, хотел защитить свою честь, хотел увидеть поскорее жениха. Он будто перематывал время: часы стянулись в секунды и пролетали быстро. Тренировки, беседы с Харасавой, созвоны с Мартинесом отлично отвлекали от неприятных мыслей. Жан все еще держался в стороне, но держался угрюмо и задумчиво. Он больше не задавал вопросы, но Рико то и дело ловил на себе его тяжелый взгляд: просящий, умоляющий и в то же время молчаливый; слышал его удручающие вздохи, пеленой оседающие на плечи, копящиеся, давящие. Но раз у Моро не хватало смелости раскрыть рот еще раз, значит, не заслуживал знать что-либо. Защитник расклеился: на матче в пятницу он допустил несколько грубых недочетов. Внутренние скрытые тревоги отражались вполне себе видимыми внешними ошибками, невнимательностью и слабостью. Морияма наблюдал с трибун: жалости он не испытывал, желания наказывать тоже. Пытки Жана давно перестали приносить удовольствие. Причинять боль хотелось только одному человеку. А затем зализывать его раны. Наносить синяки и затем растирать их. Вырывать волосы и затем гладить. Кусать губы и целовать их. Разрывать душу и собирать заново. Только одному человеку на всем белом свете. Из-за него, ради него он сейчас переступал порог сцены. В зал толпой стекались репортеры и журналисты. Вспышки фотокамер слепили, щелчки задвижек раздавались со всех углов. Визажисты и ассистенты заканчивали последние приготовления. Харасава диктовал в наушник советы и интересовался состоянием парня, но тот был публичной личностью с детства, так что самообладание не терял. Он лишь нацепил очередную маску, вжился в роль. Рико сел за стол, сложил руки на столе, сцепил пальцы в замок — закрытую позу. Разговор должен был быть коротким, но содержательным. Слова должны быть малочисленными, но меткими. И он начал свою речь уверенно и твердо, глядя прямо на центральную камеру. Морияма представлял карие глаза напротив себя. — Мой жених сильно болен. — Выделил статус, обозначил главную проблему. — Лисы не потрудились сообщить об этом его настоящей, не спортивной, семье. — Подчеркнул свою важность в жизни Веснински, нанес удар. — Мой дорогой Натаниэль слишком добрый и самоотверженный, поэтому продолжал молчать о своем состоянии. Но я, как самый близкий для него человек, навестил его и все выяснил. К сожалению, из-за того, что мы узнали об этом поздно, у него возникли осложнения. И сейчас он находится на лечении. — Послышались неодобрительные возгласы, и направлены они были не на Морияму. — Поскольку это сложный для нас период, я бы хотел попросить прессу и поклонников не беспокоить нашу семью. Хотя бы до его восстановления. Один из журналистов поднял руку. — Говорят, вас видели в больнице Южной Каролины, где вы вступили в драку с вратарем команды университета Пальметто, Эндрю Миньярдом. Правда ли это? Рико втянул воздух в легкие, чтобы не среагировать слишком остро. — Правда, — кивнул он. — Это случилось из-за того, что они не хотели отпускать Натаниэля со мной, оправдывая это недобором игроков на матчах. Но для меня здоровье моего жениха важнее, поэтому его слова меня сильно разозлили. И поскольку, Миньярд напал на меня, Натаниэль пока не хочет с ним общаться. Да и в целом, он не в том состоянии. — Скажите, чем болен мистер Веснински? Это что-то серьезное? — Я не хочу отвечать на этот вопрос. Слишком личное, простите. — Планирует ли ваш жених возвращаться к Лисам или он разорвет контракт? — Он пошел туда не ради Лисов, а ради Кевина. И он все еще хочет его поддержать, просто пока не может. В любом случае все будет решать он сам. — Конечно же, у Веснински не было и не будет права выбора никогда. — Когда же мы увидим вас вместе? — Надеюсь, что к зимнему банкету он выздоровеет и мы сможем посетить его вдвоем. На этом все. Еще раз: пожалуйста, не беспокойте нас некоторое время. Спасибо вам большое. — Рико встал со своего места и глубоко поклонился. — Мистер Морияма! Мистер Морияма! Вопросов было море, но парень изобразил на лице печаль и вселенскую утомленность и покинул конференц-зал. Харасава у выхода похвалил его за стойкость и отметил отличные актерские способности. Они перенаправили волну интереса с себя на Лисов, в том числе и негатив фанатов. Завтра утром, когда дорогой затонированный автомобиль привезет к дверям Гнезда особенного человека, люди и пресса будут штурмовать университет Пальметто. Они были настолько глупы, что бросили вызов империи Морияма, и теперь должны были расплатиться. И раз Миньярда не остановил даже Кевин, знающий все о закулисье Гнезда, значит, началась самая настоящая серьезная война. Из-за него, за него. В которой будто не суждено было выиграть никому. Рико выдохнул, когда сел в машину в сопровождении вспышек и выкриков собравшихся. Он снял с себя груз, выполнил наказ тренера, и теперь мог сосредоточиться на другом: на том, как же ему встретить Натаниэля, какие слова сказать, как себя повести, с чего начать. Он думал вызвать триггер фразой трехлетней давности: «Добро пожаловать домой, Натаниэль». Думал, ничего не говоря, схватить его за шею и втолкнуть в свою комнату, которую делил с Дэем, а теперь собирался со своим женихом. Думал о ножах и веревках. Думал о горячих поцелуях и жестком сексе. Думал о том, чтобы избить его, и думал о том, чтобы оставить его в покое. Но жизнь играла с ним и путала карты. И этот парень, бледный, как смерть, с болезненными синяками на исхудавшем лице, слегка подрагивающими потрескавшимися губами, совершенно мертвым взглядом, тоже играл с ним. И самый ужас был в том, что Морияма ему позволял. Поэтому он не отошел, когда Веснински навалился на него, уронил подбородок на плечо, коснулся пальцами его пальцев, и измученно, будто на последнем издыхании, прошептал: — Спаси меня, Рико. Пожалуйста.