Рикошет

— На колени, — шепчет Рико и с упоением наблюдает за тем, как Натаниэль медленно выполняет его приказ. Веснински не опускает глаза, смотрит прямо, и по дну голубых ледников расползается очередная трещина. Внешнее смирение сопровождается внутренним сопротивлением. Побледневшая от долгого нахождения под землей кожа покрывается красными пятнами от прилившей к ней разгоряченной крови. Отцовское бунтарское начало негодует, трепещет неконтролируемой яростью. Но тело, уставшее от боли, помнящее все страдания, слушает сдавленный голос и повинуется: подгибает одно колено, затем второе… — Ползи. …смещает центр тяжести, сгибает спину, опирается ладонями об пол и движется. Стыд и унижение расползаются неприятными мурашками от грудной клетки до позвоночника. Натаниэль изо всех сил старается перестать думать: отключить голову, мысли, себя. Старается отделить душу от тела, глядеть на эту отвратительную артхаусную картину будто со стороны. — Не отвлекайся. Морияма напротив требует от него полной сосредоточенности. Он упивается властью: тем, что контролирует своего жениха одним лишь голосом, короткими предложениями, простыми глаголами. Управляет куклой, наделенной разумом, но лишенной свободы, исполняющей любой его каприз. Раньше он думал, что если увидит Натаниэля «таким», то разочаруется. Но теснота в спортивных штанах говорит об обратном. Он приспускает их вместе с нижним бельем. Он жаждет новых впечатлений, его член — губ Натаниэля и его языка. — Укусишь, выбью зубы, — предупреждает Рико. — Для игры в экси они не нужны, — добавляет. Веснински выдыхает: пытается расслабить челюсти, горло. Колеблется. Одно мгновение. Другое. А Рико ждет. Смотрит на него, рассматривает внимательно. Вот он — несгибаемый когда-то мятежник, наконец, у его ног. Но почему-то, вопреки ожиданиям, он не выглядит жалким. Он выглядит желанным, очаровывающим, очаровательным. Рико не испытывает отвращения, как хотелось бы, его чувства никуда не исчезают — лишь усиливаются, закручиваются в крышесносный вихрь, сносят ему башню. — Начинай, — произносит Морияма, изнемогая от нетерпения. Его ладони тянутся к рыжим прядям, пальцы зарываются в них, сжимают. Натаниэль старается унять тошноту, закрывает глаза. — Открой, — доносится откуда-то сверху. Веснински старается смотреть как бы на Рико, но в то же время сквозь него. Он не знает, как правильно делать минет: только примерную технику и примерные движения. Прижимается языком к стволу, проводит влажную линию от середины до головки. Неловко, неумело. Омерзительно. Надеется, что Морияме это не понравится, и ему больше не придется повторять. А Рико нравится. Физические ощущения отходят на второй план — бывшая девчонка-Ворон сосала лучше, — но, Боже, одна только мысль, что Веснински перед ним на коленях, прямо сейчас вбирает его в свой рот, двигает головой вверх-вниз, вверх-вниз, раз за разом, обескураживает, кружит голову, путает сознание, туманит разум. Рико распадается на части и собирается вновь. Он теряет контроль, сжимает голову Натаниэля, толкается бедрами. Откидывается назад, смотрит на расплывающийся потолок, тонет в море удовольствия. Ему жарко, ему холодно, ему хорошо. Он стонет. И кончает. Веснински машинально сглатывает большую часть, давится и кашляет. Остатки спермы вместе со слюнями тянутся от его губ к подбородку, на языке — соль и горечь. На душе — поглощающая пустота. Желудок сводит болезненным спазмом: рвотный рефлекс дает о себе знать. Он стремительно поднимается на ноги, наплевав на то, дал Рико разрешение или нет, бежит в ванную. И как только склоняется над унитазом, его выворачивает наизнанку. Он хочет выблевать эти воспоминания, забыть о них, как о страшном ночном кошмаре. Но память Натаниэля работает по-другому: она не забывает плохое. Одна боль замещается другой, той, что похуже, но не исчезает, не стирается. — Нужно поработать над этим, — лениво замечает Рико, прислонившись плечом к дверному проему. Вид у него жутко довольный, расслабленный. — Может, ты мне еще и репетитора наймешь? — отвечает Натаниэль. — Или сам покажешь, как лучше отсасывать? Сердце Мориямы делает кульбит. Вот оно — вот! — вот почему Веснински неподражаем. Еще несколько минут назад он крошился на мелкие кусочки, ползал по земле, а сейчас снова осмелел, вернул огонь в свои глаза и разжег его в груди Рико. Он улыбается. Что может быть лучше игрушки, которая ломается и регенерирует? Которая, как пластилин, может принимать самые различные формы и никогда не надоедать? Лучше быть не может. А вот хуже — да. Хуже могут быть только чувства, которые хозяин к своей собственности испытывает. — Я подготовил по… вознаграждение для тебя. Сознательная часть Рико все еще пытается поддерживать легенду о том, что для него Натаниэль — лишь вещь. Поэтому не подарок, а вознаграждение. Подарок дарят людям, равным ему, вознаграждение — питомцам за хорошее поведение. — Веревку, мыло и шатающуюся табуретку? — провоцирует Веснински. Возможно, ему требуется хотя бы одна отрезвляющая пощечина, чтобы краткая вспышка физической боли на секунду заглушила моральную, и затем вернула его в реальность. — Лучше, — ухмыляется Морияма, и это выражение лица совсем не внушает доверия. Однако факт в том, что «лучше» для Рико означает «хуже» для Натаниэля. И в этом Веснински убеждается, когда выходит в коридор. «Вознаграждение» одето в черный джемпер с высоким горлом и в теплые штаны с начесом, но в миг, когда Натаниэль цепляется взглядом сначала за высокую фигуру, а затем за более низкую и встречается с карими глазами, внутри все моментально холодеет и замирает. Пол уходит из-под ног, и он падает. Проваливается. Захлебывается. Морально. Эндрю рассматривает Натаниэля с головы до пят, поправляет сползшую лямку сумки. Подмечает каждую деталь: опухшие губы, раскрасневшиеся скулы, едва заметный синяк на шее, растерянность и непонимание в голубых глазах. — Ну, дорогой, как тебе? — спрашивает Рико возбужденно. — Я пригласил твоего сокомандника к нам на каникулы. Натаниэль хочет ударить, но не может определиться, кого: Эндрю за то, что тот не послушался; себя за то, что спалил свою привязанность к вратарю Лисов или жениха за то, что тот устроил такой «сюрприз». Сердце колотится, кончики пальцев леденеют, внутренние органы будто разрываются на части. Ему трудно дышать, истерика подкатывает к горлу, тяжелым камнем застревая в глотке. Рико трепещет, внимательно наблюдает за его реакцией. От Миньярда он не дожидается никаких ярких эмоций, но все будет. Позже. Когда он устроит то, что хотел. А пока хватает того, что он получает от Веснински. — Жан, невежливо держать гостя в коридоре. Проводи Миньярда в его комнату с Эллиотом. — Следит за вздрогнувшей спиной Натаниэля, кладет руку на его поясницу. — А ты с сегодняшнего дня переезжаешь ко мне.

***

Рене держит свое слово: она отправляется в Нью-Йорк вместе с друзьями и молится за благополучие Эндрю и Натаниэля. Новый год наступит завтра, поэтому Мэтт с Ники, Аароном и Кевином сейчас в торговом центре, чтобы закупиться продуктами и алкоголем. Вечером они с Рэнди — матерью Бойда — будут готовить праздничный ужин. В церкви много прихожан, поет хор детей из приюта, а Рене делает пожертвование в их фонд. Атмосфера, наполненная теплом и волшебством, почти перечеркивает все переживания за безопасность друзей. Хотя Уокер никогда не теряет бдительность. Через пару часов ребята заезжают за ней. По пути домой Никки восторженно рассказывает о том, что купил подарки Эндрю и Натаниэлю. — Невероятно, — бурчит Аарон, — у такого радужного человека, как ты, хватило фантазии только на два одинаковых черных пальто. — Зато тебе я купил кое-что поярче, — не унывает Хэммик. — Боюсь предположить, что это может быть. — Целая коробка разноцветных презе… — Фу блять, закройся. — У Аарона краснеют уши, и он отворачивается к окну. Мэтт за водительским сидением прячет смешок за кашлем, Рене улыбается. Их отношения не меняются: Аарон все так же груб, Никки все так же полон оптимизма. И девушка задумывается: смогут ли они когда-нибудь полностью открыться и понять друг друга? Ей хочется верить, что смогут. Ей хочется верить, что все ее друзья будут счастливы. И почему-то она думает, что в новом году Бог услышит молитвы и исполнит ее желание.

***

Эндрю в Бога не верит. Он вообще никому и ни во что не верит. Вся его жизнь была чередой разочарований в людях, которым он пытался довериться. Бог предал его, когда дал ему родиться у такой матери, как Тильда. Тильда предала его, когда оставила в детдоме и выбрала Аарона. Аарон предал его тогда, когда выбрал мать. И так по цепочке, звено за звеном, в его жизнь приходили и уходили люди, и каждый раз забирали с собой веру, пока в конце концов не осталось ничего. Эндрю не сразу замечает, что не может пошевелить пальцами и что находится не в выделенной ему комнате. Голова кружится, перед глазами все расплывается, но он видит фотографию с запечатленными на ней тремя детьми и все понимает. — Знаешь, — раздается чей-то голос совсем рядом. Миньярд следует за ним взглядом и видит перед собой Рико. Тот восседает на кресле в одном черном халате, закинув одну ногу на другую. — У Натаниэля есть удивительная способность притягивать в свою жизнь всяких отбросов. «И поэтому ты рядом с ним?» — хочет сказать Эндрю, но не может разомкнуть губы. — Есть у него еще одна очень интересная черта, — продолжает Морияма, пока Миньярд осознает, что его руки и ноги крепко-накрепко привязаны к кровати. — Какая бы хрень не происходила в его жизни, он отпускает ситуацию только тогда, когда ее перекрываю я. — Еще одно осознание копьем пронзает беспокойно колотящееся сердце. — Он перенес сильное потрясение недавно, мне нужно помочь пережить его. И раз ты стал спусковым крючком, то тоже поучаствуешь. Для достоверности. — Эндрю дергается. Как тогда. Все бесполезно. Как тогда. — Не волнуйся, я последую нашему договору: ты останешься неприкосновенен. Ну, физически точно. Жан понимает толк в веревках, поэтому ты не сможешь их перерезать. Рико трепещет. Он взбудоражен настолько, что его кожа начинает зудеть изнутри. Ужас в глазах Миньярда вызывает в нем искренний восторг и удовольствие. Хочется забраться в его черепную коробку, погрузиться в чувства, которые испытывает парень, и наслаждаться — Морияма надеется — страхом и паникой. В одном он уверен точно: сегодня он навсегда уничтожит сиротку Доу. Разобьет морально и испепелит душу в прах. Ничего не подозревающий Натаниэль вваливается в комнату. Он чувствует усталость: слабость растекается по конечностям, слишком сильно расслабляя все тело. Эти ощущения странные и почему-то до боли знакомые. Он пробует вспомнить, но не может. Возможно, когда-то Рико испытывал на нем этот наркотик? — Рико, я… — начинает он и видит Эндрю. Слова застревают в районе легких и распадаются на буквы, неразборчивые звуки, молекулы и атомы. Ему становится страшно. — Нет, — шепчет он. — Нет. Рико встает со своего места, цепляет пальцами его подбородок. Вглядывается долго. — Отлично, — говорит он. — Наркотик почти подействовал. — Не при нем, — просит Веснински. Его кренит. Медленно и тягуче. Время застывает. Но не гулко стучащее сердце. Кажется, что оно пробьет ребра, прорвется сквозь трещащую по швам кожу, выпрыгнет наружу, покатится по черному ковролину и продолжит судорожно биться. Он не отводит глаз от Миньярда, хотя мозгом понимает — нужно смотреть на Рико. Холодная ладонь тем временем скользит по шее вниз, касается пульсирующей венки. — Раздевайся, — приказывает Морияма. А Эндрю дергается. Его запястья зажили — Натаниэль же видел — но предчувствует, что на них будут новые раны. Он не хочет. — Нет, — повторяет он. И это не отказ, это просьба. — Не надо. Веснински соображает очень туго. Точнее, совсем не соображает. Пробует воззвать к рациональной части, но там лишь густой непроходимый туман. Поэтому Рико ненавидит наркотики. Точнее, не их, а эффект, который они оказывают на человека. На одного конкретного человека. Подавляют его волю, меняют. А он лю… его притягивает, когда Натаниэль настоящий. Такой, каким его сделала жизнь. Фальшивым лгуном? Ну да. Но разве не в этом прелесть и магнетизм — слой за слоем снимать с него маски и разгадывать? Когда не знаешь, что обнаружишь на следующем этапе обыска. Ха. Какая ирония. Сейчас, когда Веснински стоит перед ним, такой беззащитный и искренний, открытый, что ли, больше раздражает. А еще его милая попытка уговорить Миньярда не принимать его предложение. Такой глупый и безумно бесячий поступок. Звонкая пощечина сбивает Натаниэля с ног. Эндрю будто на себе чувствует удар. Все его нутро наполняется ужасом, когда до него доходит, что Морияма сдерживаться не намерен. А память все записывает, как чертов компьютер, вбирает данные, создает новые хранилища, из которых эта информация никогда не будет стерта. «Не смотри». «Не смотри». «Не смотри». «Не смотри». «Не смотри». Натаниэль задыхается. Приоткрывает губы, чтобы сказать эти слова. Но их тут же накрывают губы Рико. А Эндрю смотрит, как тогда. И почему-то Натаниэлю становится стыдно, мерзко. От себя. От того, насколько он разбитый и грязный. Но… Но грязнее он ведь не станет? Веснински уверен: в глазах Миньярда он пал уже давно, если не с самого начала. А если повиновение улучшит настроение Рико, то он готов сыграть кого угодно в устроенном спектакле. «Только, пожалуйста, не смотри». «И я отдам все, что у меня есть, ради тебя». Эндрю видит излом. Такой взгляд бывает у смертника, прежде чем взойти на плаху. Внезапно спокойный, смирившийся. Растерянность сменяется четким намерением. Веснински толкает Морияму, отползает к двери. Его движения нерасторопные, отрывистые, беспорядочные, точно у ребенка, учащегося управлять своим телом. Он тянется к ручке двери, но Рико хватает его за волосы и оттаскивает. Бросает на пол, взбирается сверху. На лице японца — раззадоренная улыбка, в его черных, как тьма, глазах — огонь. — Хватит. Прекрати. Удар. Еще один. И еще один. Из носа Веснински хлещет кровь, растекается по лицу. На фоне красного его голубые, почти синие к краям радужек, глаза особенно выделяются. И он все так же прекрасен, думает Рико. Сумасшествие. Помутнение рассудка. Эйфория. Они окутывают его, как невидимое одеяло, вызывая приятную дрожь по позвоночнику. Удовольствие плавит его легкие, в его мозгу — эндорфино-окситоциновый взрыв. Кусает ключицы Натаниэля, оставляя отметки. Заламывает руки, наслаждается импульсами сопротивления, исходящими от парня. Распаляется. Горит. У Мориямы встает, когда дрожащие ладони, еле вырванные из крепкой хватки, упираются в его грудную клетку. И он больше не может терпеть. Азарт охватывает все его существо, дурманит разум, возбуждает настолько, что Рико забывает о смазке и презервативах. Он набрасывается на Веснински, как больное озабоченное животное. Внутри Эндрю все холодеет, и он желает поскорее очнуться от этого кошмара. Надеется на то, что просто обдолбался наркотиками настолько, что ему видится подобное. В ушах звенит, и звук постепенно преобразовывается в прожигающий насквозь голову огненный луч. Миньярд лежит неподвижно и отказывается верить в реальность происходящего. Мозг кипит, кровь в жилах покрывается ледяной корочкой. Внезапный пронзительный крик. И он вздрагивает. «Больно!» «Больно!» «Больно!» «Эндрю». «Больно!» «Больно!» «Эндрю смотрит». Натаниэль делает резкий вдох и закусывает нижнюю губу, впивается зубами, чтобы не закричать снова. Слезы копятся в уголках его глаз и катятся вниз, размазывая кровь по скулам. А Рико нравится обладать им, двигаться в нем, яростно, неконтролируемо и безжалостно. Сжимать его плечи, подтягивая ближе, когда жених пытается вырваться. Запускать пальцы в его жесткие непослушные пряди. Целовать его, чувствуя на языке вкус металла и соли. Рико нравится в Натаниэле все. Он любит Натаниэля любым. И Рико никогда и ни за что не отдаст его кому-то другому. Натаниэль Веснински навсегда останется его собственностью. Он поворачивает голову, украдкой глядя на реакцию Миньярда. Впервые Морияма видит его таким сломленным и слабым, без единой капли типичных надменности и самоуверенности. Это настолько потрясающе, что Рико накрывает блаженство, и он кончает внутрь Натаниэля, наполняя его своим семенем. Натаниэль опустошен, будто только что из него выпотрошили все чувства. Он закрывает глаза и хочет перестать дышать. Но он продолжает. Эндрю утыкается лицом в подушку. Пытается думать, пытается проанализировать свои чувства, реальность, но в голове — сплошные помехи, как в старом дряхлом телевизоре. Сейчас он желает одного — достать нож и пройтись острием по своей коже, чтобы хоть немного вернуть самообладание. Но он бессилен. — Что ж, с Новым го…

***

— …дом! С Новым годом! — Никки, хватит орать мне в ухо, — ворчит Аарон. Они чокаются бокалами, наполненными шампанским. Рене завороженно наблюдает за поднимающимися вверх пузырьками. Улыбается, когда уже порядком подвыпивший Хэммик случайно толкает кузена, и тот падает лицом в тарелку с салатом. Дэн, Эллисон и Сет звонят чуть позже, чтобы всех поздравить. Мэтт пускает слезу и сожалеет, что они сейчас не вместе. И начинаются обсуждения будущих совместных праздников, планов на выходные и летние каникулы. Никки с удовольствием участвует, даже Аарон присоединяется в какой-то момент. Уокер замечает, что неожиданно Лисы, действительно, сплотились. Да, они все еще не идеальная команда и у них случаются ссоры, порой даже драки, но несмотря на это, они стали намного дружнее. За исключением Кевина. Дэй сидит на диване, пьет водку прямо из бутылки и постоянно смотрит на свой телефон. Рене подсаживается к нему. Она хочет начать диалог, но в этот момент их оглушает вопль Никки. — Что-о-о? Тренер, вы не шутите?! Вот это сюрприз! Рене! Кевин! — он буквально подлетает к ним за считанные секунды. — Натаниэль возвращается к нам после зимних каникул! Вы прикиньте?! Прикидываете? Тренер, да эта новость — лучший подарок! — Сколько ошибок в слове «худший», — замечает Аарон. — Не думал, что соглашусь с кем-либо из Монстров, но этот чилипиздрик прав, — вмешивается Сет. — Вот Эндрю обрадуется возвращению кролика, — хихикает Эллисон. — Ты определено права! — поддерживает ее Никки. — Выпьем за благополучное возвращение этих двоих! Надеюсь, они счастливы хотя бы наполовину так же, как счастлив я в этот момент! — С Новым годом!