Рикошет

Эндрю чувствовал себя так, словно его головой окунули в душу Натаниэля. Там оказалось темно и пусто. И не оказалось самого Веснински. Изучение мира, в котором он жил, началось с маленькой и абсолютно неуютной комнатенки, явно рассчитанной на одного человека, но почему-то вместившей в себя мебель для двоих. Она не была похожа на обиталище в Лисьей Норе, где царили полный беспорядок и хаос. Тут, напротив, все было слишком чисто: ни разбросанной в разные стороны обуви, ни небрежно заваленных одеждой стульев, ни пятен от случайно взорвавшейся бутылки Кока-Колы. Даже учебники на полках стояли в ряд, четко рассортированные по высоте и толщине. Дверь сюда не закрывалась изнутри, замок был только снаружи, и это создавало ощущение беззащитности и полного отсутствия личного пространства. Это Гнездо, напомнил себе Эндрю. Нет, это тюрьма для Натаниэля. В шкафу, в котором все еще остались его вещи в серо-черной цветовой гамме, не было ни единой парадной, потому что узнику они не нужны, ему некуда выходить. Ни окон, ни запасных выходов, ни даже телевизора — только темные стены, пара светильников, плакат с экси и дверь, ведущая в ванную. Поэтому Натаниэль так жадно озирался по сторонам, когда они выезжали за пределы Пальметто? Фраза «Экси — единственная вещь в этом мире, где я могу почувствовать себя свободным» заиграла новыми красками. Спорт давал ему возможность не только отдохнуть от каждодневных моральных и физических пыток, но и выбраться из этой комнатенки наружу. Внимание Миньярда привлекла книга, которая лежала на краю стола — единственная нарушала порядок в этом идеале. Выглядела она так, будто читавший в спешке бросил ее там, не удосужившись убрать на место. Сердце Эндрю забилось быстрее, когда он увидел название. «Ты, что, не читал «Алису в стране чудес?» «Нет». Красная закладка торчала с конца. Ощущения были странные: приятные и неприятные одновременно. О чем думал Натаниэль, выбирая эту книгу и читая эту историю? Миньярд повертел ее в руках, пролистнул страницы, пока не остановился на подчеркнутых карандашом словах. «Интересно было бы поглядеть на то, что от меня останется, когда меня не останется». Действительно, хороший вопрос. А что же у тебя есть сейчас? Эндрю потянулся к выдвижным ящикам внизу стола, и в этот момент мальчик Эллиот, безмолвно наблюдавший за ним все это время, вмешался: — Тебе лучше не заглядывать туда. Но Миньярд не послушался. Все внутри похолодело, когда он увидел содержимое: наручники и веревки с уже потемневшими пятнами крови, кожаные плети, кастеты и кляп. Это была не просто тюрьма, это была комната пыток. И в ней скрывались следы Рико, а также отголоски боли и страданий Натаниэля. Он, правда, жил здесь один? Зная, что в любой момент к нему могут заявиться и использовать все то, что лежит в этих ящиках? — Сколько ты здесь? — спросил Миньярд у мальчика. — Полгода где-то. Значит, один. Когда Эндрю схватился за ручку последней нижней полки, Жан быстро пересек пространство и уперся в нее носком кроссовок, не давая открыть. — Это его личное, — прошипел Моро. — Туда даже Рико не суется. — Здесь нет замка, — заметил Миньярд. — Чтобы не злить Хозяина. — А легально ли хранить в студенческом общежитии такое? — указал парень на верхние ящики. Жан смерил его угрюмым взглядом, усмехнулся криво. — А легально ли твое нахождение здесь? Или мое? С их деньгами проверять никто не станет. Неприязнью от француза веяло за версту: Вороньи повадки в виде надменности, как оказалось, проявлялись не только на публике. Было ли это личной враждебностью к чужаку или попыткой защитить друга, Эндрю не стал задумываться. Он не стал вступать в конфронтацию лишь из-за того, что Веснински слишком трогательно относился к Моро, а также потому, что последний сообщал новости, пока Лисы волновались за благополучие их сокомандника. И все же на поле, когда Миньярд, наконец, смог встретиться взглядом с Натаниэлем и Эндрю тут же перекрыли обзор, он испытал жгучее желание хотя бы раз ударить Жана и стереть высокомерие с его мрачной физиономии. Поэтому парень ничего не почувствовал, когда Рико наказал Моро за бездействие Эндрю. Ничего. Ровно до того, как послышался глухой стук в стекло. — Ты пугаешь моего жениха, — прошептал ему Морияма в самое ухо. Натаниэль прилип к ограждению, на его осунувшемся лице застыло выражение страха. — Это ты ударил его друга, — равнодушно отозвался Миньярд, не сводя глаз с испуганного парня. — Из-за тебя, — сказал Рико так, словно обвинял не только в этой ситуации. — Впрочем, это неважно. Дядя тоже смотрит: соблюдай условия сделки, Доу. Разве Моро — не тот самый человек, из-за которого Веснински приходилось страдать? Получается, каждая боль, причиненная французскому ублюдку, — это обесценивание всех жертв одного глупого кролика. И разве не из-за Миньярда тот отказался от спасения друга? Черт. Петелька за петельку, да? Своими действиями, а точнее, бездействиями, Эндрю вызывал цепную реакцию: Рико оторвется на Жане, а это неумолимо коснется и Натаниэля. Плевать на Моро. «Из-за тебя». Но на Веснински нет. Совсем не плевать. И Эндрю сыграл в игру Мориямы, но по своим правилам: технически он все же включился в процесс, но без толики мщения не обошлось. Он был бы рад, если бы японец переломал свои кости, однако тот слишком ловко избегал все мячи. Хотя, успокоился, и ладно. Ночью Миньярд уже валился с ног: тренировки слишком вымотали его. Он скинул снаряжение и направился в комнату, чтобы принять душ там, а не в компании хмурых Воронов. Уже переодевшись в домашнюю одежду, парень улегся на кровать спиной к стене. Сон совсем не шел: то ли из-за смены обстановки, то ли из-за мальчика, корпевшего над тетрадями с включенной лампой. Тогда Миньярд перевернулся на другой бок, чтобы свет не светил ему прямо в глаза, и встретился с надписью. «Я в порядке». Эндрю протянул руку и провел пальцами по выцарапанным буквам. Сердце болезненно сжалось, когда он представил Натаниэля, каждую ночь читающего эти слова, повторяющего их, как мантру, раз за разом, пока фраза не стала отскакивать от зубов автоматически. Очевидная ложь, в которую стоило поверить, чтобы выжить в этом чертовом сумасшедшем доме. «Я в порядке». Миньярд вспомнил Веснински, одиноко сидящего на трибунах. А затем азарт в его пронзительных голубых глазах, когда он выходил на поле в составе Лисов. А после — нескрываемую радость, когда они ехали в «Райские сумерки» всей командой. Блять. Эндрю должен… — Черт, — послышалась ругань. Эллиот среагировал моментально: тут же вскочил со своего места и подлетел к ввалившемуся к ним Жану. Тот захлопнул за собой дверь, прижался к ней спиной и осел на пол. Футболка на груди потемнела от пропитавшей ее крови. — Аптечка, — судорожно вздохнув, произнес Моро. — Мне нужно залезть под твою кровать, — обратился мальчик к Эндрю. Парень поднялся со своего места, позволяя ребенку юркнуть вниз. Эллиот достал маленькую потертую коробку из-под обуви. Миньярд молча наблюдал за тем, как Мэйн помогает Моро снять с него футболку, как ему открывается покрытый шрамами и синяками торс, поверх которых нанесли свежие раны. Длинный глубокий порез тянулся от ключицы к ребрам, и несколько маленьких по бокам от первого. Жан дышал прерывисто и скрючивался от боли при каждом вдохе. Его глаза блуждали по потолку, пока Эллиот протирал его грудь ватой. — Я… я боюсь это зашивать. В прошлый раз у тебя все загноилось, — пролепетал ребенок. — Давай позовем Натаниэля. — Не смей! — тут же встрепенулся Моро. — Ни слова ему, понял? — Потому что это сделал Рико? — догадался Эндрю. На него уставились две пары глаз. — Не вмешивайся, Доу. Ты доставил мне достаточно проблем. — Что мешает мне прямо сейчас пойти к Рико и рассказать ему об этой аптечке? — Миньярд пнул коробку. — Как я понял, она секретная, верно? — Как минимум, то, что она лежала под кроватью Натаниэля? — парировал француз. — И то, что мы пользуемся ею, чтобы в том числе помочь ему самому? — Спрятать эту вещицу здесь было его идеей, да? — нашелся Эндрю. — Чтобы, в случае чего, досталось ему? — А тебе до него какое дело, Доу? — выплюнул Жан. — Ты ничего о нем не знаешь. Ни о том, как он жил, ни о том, как он живет. Глубокие раны, казалось, затмили разум Моро, поэтому он разговорился: — Ты понятия не имеешь, через что он прошел, поэтому не лезь к нему, не играй в спасителя. — И бросить его так же, как сделали вы с Кевином? Ярость вспыхнула внутри Жана. — Иди нахуй. Я не бросал его. — Правда? — наигранно удивился Эндрю. — Разве не ты был тем, кто посеял ту идею в тупую голову Натаниэля? И разве не ты, так же, как и Кевин, закрыл глаза на то, что он собирался сделать и сделал в день побега? Моро дернулся, занес кулак для удара. — Заткнись, а иначе… — А иначе что? Пустишь меня на тесто для круассанов, как Рико твою грудь на штрудель? Эндрю не собирался молча терпеть выпады в свою сторону, и раз физический ущерб нанести он не мог, то ограничивался словами. Однако слова его резали острее ножа. — Единственная разница между тобой и Кевином в том, что он смог сбежать, а ты — нет. Они распарывали маску невозмутимости на лице Жана, и из-под рваных краев стали выглядывать истинные эмоции француза. В его глазах застыл шок, уголки губ нервно дернулись. Еще в ту ночь, когда Натаниэль поделился тайной о побеге, Эндрю все для себя понял. С чего тупоголовый Веснински, ни черта не смыслящий в социальных отношениях, подумал, что секс поможет отвлечь Рико? Только если рядом с ним не был бы тот самый прозорливый человек, который обратил его внимание на тот факт, что Морияма в нем заинтересован. И если Кевин был труслив и слишком одержим экси, чтобы вмешиваться, то Жан — нет. Можно было сколько угодно оправдываться тем, что иного выхода нет, что выбора нет, что сил бороться тоже нет. Можно было, если бы не существовал человек, раз за разом доказывающий, что все это бред. Эндрю смерил умолкнувшего Жана презрительным взглядом. Он молча подошел к двери и схватился за ручку. Моро отодвинулся, пропуская его. — Ты куда? У нас комендантский час! — бросил ему вдогонку Эллиот, но Миньярд не внял его предупреждениям. Он бродил по темным коридорам, изучая план здания, прислушивался к тишине ночи. И раз за разом повторял себе, что не хочет быть похожим на них: на монстров из прошлого, на людей из настоящего. Но. Наступило пугающее будущее. Утро перед Новым годом началось с тренировки с коротким перерывом на отдых днем. Эллиот с Жаном, к которому вернулась прежняя напыщенность, переговаривались по поводу «чистильщиков», так называемых, работников клининговой компании. Они прибирались раз в два дня, и именно благодаря им в общежитии сохранялась идеальная чистота. Эндрю, не желающий даже смотреть на Моро, слушал их вполуха, стараясь поспать и восполнить ресурсы перед грядущими физическими нагрузками. Во второй половине дня Натаниэля не было на трибунах. Не было его и на общем сборе в столовой, где их кормили какой-то специфической праздничной стряпней. Миньярд списал дерьмовый вкус на «здоровую» пищу, пока… Пока его не накрыло головокружительной волной. Наполненной криками отчаяния, до тошноты мерзкими стонами, отвратительными хлюпающими звуками. Хлоп. Хлоп. Хлоп. Хлоп-хлоп-хлоп-хлоп. Эндрю накрыл уши ладонями, но воспоминания просачивались сквозь пальцы, заползали в ушные раковины, пробирались к мозгу, подпитывали его сознание. Эндрю закрыл глаза, но на обратной стороне век продолжала как на перемотке разворачиваться картина недавно произошедших событий. Эндрю стиснул зубы, но внутренний вой прорывался сквозь них резкими выдохами. Хлоп-хлоп-хлоп-хлоп. Ему требовались таблетки, чтобы потеряться хоть на секунду, чтобы отдаться их химическому воздействию и заглушить на миг реальность. Лекарств нигде не было. Ни в сумке, ни на полках, ни под полками — нигде. Миньярд перерыл всю комнату в судорожных попытках хоть как-то успокоить свое бешено стучащее сердце. Тем временем звон в ушах будто усиливался, отдавался сильной тряской в руках, хрустом в подгибающихся коленях, невысказанной мольбой в ледяных глазах, опустевших после. Эндрю держался до последнего: не подавал виду на тренировках, не обращал внимание на разбитого Жана и жутко довольного Рико, пока не увидел Натаниэля, безвольной куклой посаженного на скамейки. И Миньярд почувствовал, как теряет контроль над своим телом. Ему хотелось врезать Морияме, хотелось ударить Моро, хотелось разбить плексиглас и добраться до Веснински. Противоречивые желания вкупе с ломкой от недостатка очередной, пусть и уменьшенной дозы, разрывали его изнутри. Померкнувший для него мир теперь был не просто серым сгустком, но и искривленным, зажеванным, как испорченная пластинка с искаженной передачей информации. Образы скручивались в водоворот, захватывающий, вбирающий в себя все на свете. И для Эндрю это было слишком. Он заперся в ванной. Желудок вывернуло наизнанку — то ли от синдрома отмены, то ли от потрясшей его действительности. Холодная дрожь пробежала по позвоночнику, и Миньярд уперся спиной о кафель, не переставая дышать тяжело и прерывисто. «Я в порядке». «Нет, не надо». «Я в порядке». «Не при нем». «Я в порядке». «Не смотри!» «Я в по»… Эндрю надавил на лезвие и провел длинную полосу от локтя до запястья прежде, чем успел что-либо осознать. На коже пунктирной линией выступили первые бусинки крови. Острая боль пробежалась вслед за кровью, словно по нитке. И эта нить привела Миньярда в чувства. Вместо шторма наступил внезапный штиль. Голоса утихли. И все его существо сконцентрировалось на руке, на пульсирующей боли, на стекающей маленькими струйками теплоте. Словно кто-то открыл шлюз и направил все скопившееся дерьмо в утилизационный люк. Он просидел так минуту, час, два, день или больше: время словно остановилось, один злосчастный момент растянулся на целую вечность. Одна рана превратилась в четыре, предплечье — в кровавое месиво. Но было так спокойно: дыхание выровнялось, и весь остальной мир перестал иметь значение, сузившись и сфокусировавшись на одном несчастном человеке, застрявшем в аду, созданном им же самим. Как же хотелось услышать его голос прямо сейчас. — Эндрю, ты не отвечаешь, я сейчас вскрою замок и войду, хорошо? Для ада желания сбывались удивительно быстро. Или то была пытка, и эти слова — лишь игра его воображения от большой потери крови? Послышался щелчок. Миньярд перевел взгляд куда-то вверх. В мертвых ранее голубых глазах вспыхнули искры, перепрыгнули по воздуху, опали на плечи Эндрю и заискрились пожаром в районе груди. Натаниэль был похож на привидение: худой, бледный, уставший. Слишком плохая версия живого человека и слишком хорошая версия мертвого. «Может, тогда убьешь меня?» Все произошло слишком резко. Секунда. И вот Миньярд уже приставил нож к чужому горлу, прямо к пульсирующей венке. Резкий взмах — и все закончится. Натаниэль захлебнется собственной кровью и… умрет. Нет, станет свободным. Его тело останется здесь, зато душа бабочкой выпорхнет на волю. Если от его души осталось хоть что-то. Веснински улыбнулся. Измученно как-то, но все же по-доброму. — Не здесь, — прошептал он слишком мягко, словно понял намерение парня. И принял его. — Я не хочу своей смертью навредить тебе. Эндрю вздрогнул от спокойного тона, по его коже табуном пробежались мелкие мурашки. Пальцы разжались сами собой, и холодное оружие с резким лязгом упало на пол. Натаниэль осторожно пнул его в сторону. Блять. Что он только что попытался сделать? О чем он, блять, думал? Раны засаднило, и он инстинктивно зажал предплечье. — Нужно остановить кровь, — произнес Натаниэль. — Посиди здесь. Я схожу за аптечкой. Миньярд дернулся и схватил его за запястье. Нет. Только не снова. — Не уходи, — прошипел Эндрю. — Останься. — Мне нужно кое с чем разобраться. Это займет пару минут. — Миньярд не мог отпустить его, тело просто-напросто не слушалось. — Давай заключим сделку. Сейчас ты меня отпустишь, но взамен я сделаю то, о чем ты меня попросишь, ладно? Что ты хочешь? Найти остатки души Натаниэля, то, что позволяет ему оставаться живым. — Твоя личная полка. — Понял, — кивнул Веснински. — Я обещаю, что скоро вернусь. И он, действительно, вернулся. С той самой аптечкой, замаскированной под потрепанную коробку из-под обуви. Он был тем человеком, который выполнял свои обещания. Который не забывал о них, как это делал, к примеру, Аарон. Который знал цену всему: словам, поступкам, жизни. Натаниэль открыл воду, проверил температуру и прежде, чем подставить руку Эндрю под струю, стянул с себя футболку, оголяя все свои шрамы, и, схватившись за вторую ладонь Миньярда, поднес ее к своему животу. — Так будет честно, да? Шрамы за шрамы. Тайны за тайны. Как правда за правду. Как действия за действия. Сделка внутри сделки. Эндрю помнил, как скривились лица Эбби и Ваймака, когда они увидели его порезы. Но Натаниэль был другим: ни один мускул не дрогнул на его сосредоточенном лице. Шов за швом он собирал Миньярда по кусочкам, лечил не только физически, но и ментально. Пока Веснински бережно перевязывал его руку, кончики пальцев Эндрю касались черточек на испещрённой рубцами коже, а взгляд скользил по профилю парня. Натаниэль был первым, кто не испугался. Какие бы монстры не скрывались на изнанке Миньярда, этого человека они не отталкивали. — Я закончил, — оповестил Веснински, натягивая повязки поверх бинтов. — Пойдем. Он повел его за собой, в пустую комнату. Эллиот испарился, дверь была плотно закрыта. Натаниэль наклонился к тому самому выдвижному ящику и дернул за колечко. Эндрю заглянул внутрь. Фотографии. Там просто лежали фотографии. Маленькие Кевин, Рико и сам Натаниэль. На поле, с клюшками, в форме Воронов. Улыбающиеся, счастливые. Недовольный Жан, хмурый Кевин и веселый Натаниэль в забавной шапке. На фоне каких-то сугробов. Рико и Кевин, держащие в руках кубок. Вырезка из газеты. Старая рваная фотография с женщиной и ребенком на руках. Ее лица не было видно, но дитя жалось к матери и ярко улыбалось. И все. Вот и все личное. Вот и все, что держало птенца в клетке. Люди. А точнее, воспоминания о них, потому что сейчас никого из них не было рядом с Веснински. — Иногда я забываю, как выглядит моя мама, — сказал Натаниэль, с теплотой погладив фотографию. — И Рико отвозит меня к ней, если я хорошо себя веду. Сейчас Веснински выглядел как обычный ребенок, скучающий по родителям. Ни напускной бодрости, ни притворства, что все в порядке. Только обнаженная сущность, открытая, уязвимая. Как и сам Эндрю. — Мне было семь. — Что? — Мне было семь, когда меня впервые… — Погоди, тебе необязательно чем-то делиться в ответ, — начал Натаниэль и запнулся. — Я итак увидел больше, чем должен был. И я просто… просто подумал, что должен рассказать тебе, потому что… Потому что слабость за слабость, да? Вот только слабость Миньярда — не порезанные руки и не его детство. Слабость Миньярда — это Натаниэль, мать его, Веснински. — Ты должен был остаться побочным эффектом моих таблеток. — Но я не галлюцинация. Эндрю подался вперед, и возражения Натаниэля застряли — потонули — где-то между их соприкоснувшимися губами.