The secret side of me
I never let you see
I keep it caged but I can't control it
So stay away from me, the beast is ugly
I feel the rage and I just can't hold it
It's scratching on the walls, in the closet, in the halls
It comes awake and I can't control it
Hiding under the bed, in my body, in my head
Why won't somebody come and save me from this?
Make it end
© Skillet — Monster
~~~~~🪦🪦🪦~~~~~
Громкий вопль доносится со двора из раскрытого настежь окна. Он разрезает уютную тишину спальни Феликса. Омега разлепляет тяжёлые веки, моргает и непонимающе хмурится. Кому взбрело в голову орать вместо петухов? Голова его налита свинцом и не желает отрываться от подушки. Откинув одеяло, он сползает с кровати по чёрному шёлку простыни и покачивается на нетвердых ногах. Схватившись за похмельный лоб, который болит так сильно, будто на него надели средневековый пресс для головы, Феликс переводит расфокусированный взгляд на настенные часы. Они показывают пять утра. Омега матерится сквозь зубы: он не выспался, ведь после принятия горячей ванны продолжил свою дружбу с бутылкой холодной водки, и лёг далеко за полночь. В комнате сыро. Феликс ёжится от влажного воздуха с улицы. Звуки возни со двора вновь доносятся до его ушей. Он натягивает на голые плечи халат, кутаясь в китайские ткани, и суёт ноги в домашние сабо. Затем, покачиваясь и держась за перила лестницы, Феликс, еще не совсем трезвый, спешит на улицу. От увиденного на переднем дворе омега застывает на месте и потирает сонные глаза, надеясь что ему померещилось, надеясь, что происходящее перед воротами дома просто ночной кошмар. А, может, Тарантино решил снять один из своих фильмов в Корее, но нет. Кровавый этюд, нарисованный рукой сумасшедшего художника, не дурной сон, а реальность. Реальность, которая исполнилась благодаря решениям принятым Феликсом. Серый, едва забрезживший рассвет озаряет алые капли, стекающие вниз из окна небольшой будки, где еще недавно держал свой пост охранник территории. Альфа безвольной марионеткой свисает из проема раскинув руки. Автомат, выпавший из его ладоней, как посмертная медаль за отвагу лежит на земле. Кровь из пробитой шеи мерно капает на гравийную дорожку, а струи, стекающие по стене будки, собираются в лужу, пропитавшую собой землю. В голове у Феликса начинает пульсировать с удвоенной силой, будто туда всунули острую спицу и прокручивают в мозгу, пробираясь глубже в самый центр. Он сглатывает скопившуюся слюну, что встала комом в сухом горле, и часто моргает, пытаясь согнать влагу с глаз. Феликс медленно переводит пустой взгляд за кованную решётку ворот и цепенеет от ужаса. Ему не привыкать смотреть на изувеченные тела после аварий или пришивать отрезанные болгаркой пальцы горе-плотников. Спасибо практике в Скорой помощи. Однако от картины за воротами перехватывает дыхание, а к горлу подступает желчь. Омега не замечает, как из домика, где живет прислуга и охрана, пребывает все больше и больше людей. Громкие вздохи и мат разносятся вокруг него, закутывая в шаль из охватившей всех паники и страха. Отголоски разговоров становятся белым шумом, а вместо разборчивых слов — шипение, как от сбитого с нужной волны радио. Феликс отмирает от леденящей душу картины и маленькими шагами подходит к произведению искусства, не сводя взгляда с подарка оставленного от него. Феликс кривит уголки рта. Тихий смех висельника доносится до окружающих. Он нарастает, пока омега в итоге не оседает голыми коленями на мокрый гравий и не заходится истеричным хохотом. Хван Хенджин подарил ему свою картину. Сумасшествие. Феликс не верит в вещие сны, но, кажется, один из его кошмаров начинает оживать у него перед глазами. Все выглядит так, будто омеге принесли человеческую жертву, словно он божество. Хенджин пытается накормить душами людей жадного Бога Смерти. Двенадцать голов его некогда верных людей, упакованные в круглые шляпные коробки, утопают в белых свежесрезанных каллах, как на мягкой подушке. Залитые кровью цветы вязнут в чёрно-красной массе, накапавшей из мертвых. Омега не хочет верить в увиденное, не хочет принимать жестокую реальность. Он трёт глаза, но картинка не исчезает. Феликс в замешательстве. Часть его желает поскорее убежать и не смотреть на кладбище, в которое превратилось его поместье, а часть не может не восхититься, не может отвести взор. Изо рта омеги доносится хрип. Глядя на дар, он медленно поднимается и приказывает открыть ворота. Сынмин пытается удержать его за руку, но он вырывается и несётся к центральной голове. В зубах зажата карточка. Он выхватывает послание и бегло читает:Смерть тебе к лицу. В чёрном ты выглядишь куда лучше.
HH.
— Какая пошлость, — кривится Феликс, комкая картонку и пытаясь скрыть за своей маской животный страх. Он запрещает себе испытывать это чувство, запирает его под замком, ведь страх, скапливающийся внутри клубком — прямой путь к поражению в войне. Альфе показалось мало нанести ущерб, отняв жизни людей. Он словно ищет очередной повод показать своё превосходство, машет им, как знаменем, перед носом Феликса, и выставляет свои картины, будто в галерее. Бросает жалкое положение главы «Змей» словно насмешку омеге в лицо. Феликс остывает, осматривает обезглавленные тела, лежащие на сырой земле и перевязанные подарочной лентой. Окоченевшие, держащиеся за руки. Они переплетаются между собой: голые, но не одинокие. Они были все вместе, как при жизни, — единый слаженный механизм. Верность их друг другу осталась даже после смерти. Омеге бы нужно сейчас рвать и метать, мчаться блевать от увиденного и выворачивать желудок от сладковатого трупного запаха, что разносит утренний ветерок, или рыдать от потери, но из него словно все эмоции высосали, будто внутри опустили рубильник и выключили в Феликсе все живое, оставив только холодный расчетливый ум и природную хитрость. Он отшатывается, словно от самого себя, теряет равновесие, но крепкая рука Сынмина удерживает его на ногах. Побледневший альфа кивает подчиненным и тела накрывают брезентом, скрывая с глаз. — Это жертвоприношение, — заходится странным смехом Феликс сквозь охватившее волнение, — знаешь, как дары Божеству. — Ликси, тише, — Сынмину кажется, что от увиденного омега просто помутился рассудком, вот и несёт всякие глупости. — Он просто психопат, мы не оставим камня на камне от его клана. Змеи ответят, не переживай. — Нет! — истерично взвизгивает омега, облизывая губы. Он вцепляется в воротник Мина и шипит ему в лицо, зло сверкая глазами из-под растрепанной челки: — Никаких приказов без моего ведома не отдавать. Мне нужно подумать. Займись похоронами и не смей больше меня подставлять. — Хорошо-хорошо, — успокаивает альфа, поглаживая Феликса по спине, но тот отталкивает его и стремительно мчится в дом. Феликс прямой наводкой несется в кабинет. Войдя внутрь подходит к сейфу, спрятанному за портретом его прадеда-альфы, основателя клана, и набирает несколько цифр от электронного замка. Вынув толстые папки с бумагами, Феликс садится за стол. Сынмин отлично постарался, собрав данные о движимом и не движимом имуществе других глав. Омега жалеет лишь о том, что не успел сделать ход первым и ему достались чёрные фигурки на шахматной доске. Он так увлечённо намечает первую цель для ответа, что раздавшийся рингтон от сиротливо лежащего на столе мобильника заставляет его подпрыгнуть в кресле. — Блять, — нервный смешок вырывается из него, пока он смотрит на оживший телефон, — пора нервишки лечить. Номер ему не знаком. Феликс хмурится, сомневаясь, отвечать ли ему на звонок и сбрасывает, решив, что плохих новостей с него на сегодня достаточно.~~~~~🪦🪦🪦~~~~~
Чёрный пластик карты скользит по гладкому стеклу стола, расчерчивая кокаиновые дороги. Хенджин расслабленно откидывается на спинку дивана и зажимает во рту сигарету. Прикуривает, вдыхает дым и лениво разглядывает обессиленных омег. Те спят на круглой кровати в комнате для VIP-гостей одного из борделей, принадлежащих ему. Выдох, сизое облако расползается под потолком, а альфа вновь рассматривает две начерченные дорожки. Хенджин скручивает купюру. Отложив сигарету в пепельницу и склонившись над поверхностью стола, в котором видно его отражение, он втягивает носом наркотик. Порошок знакомо жжёт носоглотку, а Хван прикрывает веки, под которыми будто отпечатались коралловые губы, что он успел испить, и которых оказалось чертовски мало. Нёбо немеет от принятой анестезии, а голод, не поддающийся утолению с помощью крови, шлюх и кокаина, разгорается с новой силой, стоит лишь представить надменный взгляд ледяного принца. Раздражает. Хочется вырвать его глаза, хочется наказать, уничтожить, чтобы не смел смотреть на него, как на мусор. Хочется видеть в его взгляде немое обожание, а не равнодушный холод, которым он окатывает альфу и даже под страхом смерти не меняет своего выражения лица. Хенджин сам не понимает, что его так задевает во взгляде, почему его внутренний погасший вулкан проснулся и стал извергаться горящим пеплом, осыпаясь на голову омеги; не знает, почему именно его равнодушие, словно шипастые плети, обвивают чёрное, как смола сердце, заставляя пульсировать быстрее. Это бесит и злит. Единственное желание, что рвётся из альфы, это выяснить, почему эта бестия будит его зверя. Он тянется за телефоном, пребывая уже в наркотической эйфории, лижет пересохшие губы и набирает кнопки на экране. Хенджин понятия не имеет, зачем приказал раздобыть номер, но тот впечатался в его голову. К чему самому сейчас звонить? Ведь омега сам приползёт к нему, будет умолять, как делают они все, когда старуха с косой стучит в их двери. Хенджин не будет торопить ее, ему нравится эта добыча, и он как следует поиграет с Феликсом, прежде чем он ему надоест, прежде чем альфа превратит его в жалкое подобие человека, в котором нет ничего привлекательного, кроме животного страха, что диктует: выжить, любой ценой. Альфа разрушает все к чему прикасается. И ретивого омегу он тоже разрушит, не оставит на нем живого места, пометит его, сделает своим, даже если для этого придётся приковать Феликса к собственной кровати, но он выебет из его головы все глупые мысли. Заставит греть постель альфы, хотеть только его, пропитает каждую клетку его тела своим ароматом, чтобы тот сочился из омеги. Хенджин утробно рычит, когда вызываемый абонент сбрасывает вызов, и набирает снова. — Да, кому, блять, не спится в такое время? — наконец-то, на том конце Хван слышит знакомый голос, что словно рокот грома проносится по его телу, а зверь внутри беснуется и лязгает цепями, пытаясь сорваться. — Привет, малыш, — хрипло тянет он. В горле пересыхает, Хенджин ищет глазами полупустую бутылку виски и, потянувшись за ней, продолжает: — Надеюсь, тебе понравился мой подарок? Секундная тишина служит ему ответом, он ждёт и делает глоток из горлышка, пока слушает тяжёлое дыхание Феликса. — Если ты хотел сказать этим, что я тебе нравлюсь, то мог просто пригласить на ужин, — Хенджин слышит в его голосе усмешку, откидывается на спинку дивана, прикрывает глаза, представляя, что омега сидит сейчас рядом. — Я не большой фанат экспериментального искусства. Хенджин улыбается, этот дерзкий рот хочется заткнуть членом, чтобы омега давился им до булькающего хрипа. Хочется прямо сейчас сорваться и сесть в свой красный ламбо, перестрелять к чертям всю охрану омеги и разложить на первой попавшейся поверхности, трахать до одурения, пока Феликс не начнет визжать под ним от удовольствия, но Хенджин только фыркает в ответ, представляя кукольное личико омеги залитое его спермой, как та растекается по россыпи веснушек на щеках. Альфа лижет губы в предвкушении и толкает язык за щеку. — У моей маленькой шлюхи острый язычок. Ты не был таким болтливым, когда валялся в моих ногах, — усмешка срывается с губ, а член наливается кровью, ноет от возбуждения, упираясь в живот альфе. — Ох, Хван Хенджин, — снисходительно произносит омега, а его голос становится ниже. — Твои манеры ведения переговоров оставляют желать лучшего, может, мне стоит преподать тебе пару уроков делового этикета? Хенджин тихо смеётся, дурея от спокойно-насмешливого тона Феликса, от низкого голоса, альфе кажется, что омега будто видит его сейчас. Член нестерпимо ноет от желания, Хван накрывает его ладонью и давит на увлажнившуюся головку. Он проводит крепко сжатой рукой по стволу, распределяя смазку, и поглаживает ладонью, пока в его голове это делает Феликс. — Не думаю, что хочу научиться тому, как подставлять свою дырку каждому грязному псу, что имеет крупицу власти в этом городе. Твоя задница обработала уже всех офицеров? — насмехается Хенджин, не желая, чтобы этот разговор заканчивался. — Единственный, кого волнует моя задница — это ты, — смеётся Феликс. — Может, мне осчастливить тебя? Глядишь, станешь посговорчивее. Хочешь этого Хенджин? Мне надеть для тебя черное бельё? Поиграть со своей дырочкой, пока ты будешь смотреть? Ах… Джинни… — наигранно стонет Феликс, дразня томным голосом Хвана, — альфа, возьми меня, — омега не выдерживает и откровенно ржёт в телефонную трубку, услышав рык Хвана. — Если ты закончил, то не мешай людям спать, займись делом, кажется, кто-то собирался напугать меня до усрачки, чтобы я был готов на все. Пока не очень страшно, — цокает омега. — Беги от меня, Ликси-и, — хрипит альфа, — на твоём месте я бы воспользовался любым способом, чтобы сбежать от меня… — Как хорошо, что я на своём месте, — усмехается Феликс, — бейте сильнее, господин Хван, — говорит напоследок омега и сбрасывает вызов. Хенджин злится и откидывает замолчавший телефон на диван, делает глоток виски из бутылки, пытаясь задушить клокочущую агрессию, что разгорается словно пламя. Он понимает, что омега просто пытается держать лицо, понимает, что после оставленного им послания даже у самых стойких сдают нервы, ведь страх — самый сильный инстинкт. Он рождается в глубинах сознания и, вырываясь на свободу, заставляет жертву совершать ошибки. Но альфа не может не признать, что Феликс хорошо держится даже для альфы. Там, где другие задыхаются от приступа паники, Банши лишь смеётся. И пусть этот смех наигранный, Феликс и с притворством справляется с блеском. Стук в дверь прерывает размышления Хенджина, а в комнату входит омега в полу-прозрачном чёрном шифоне, не скрывающим изгибы тонкого тела, длинные волосы цвета платины завиты и рассыпаны по плечам, а на ногах высокие шпильки. Альфа на секунду замирает от захватившего его разум миража и моргает, пытаясь прогнать наркотическое марево. Перед ним стоит Феликс, хоть ему и совершенно нечего делать в этом месте с налипшей подобно копоти похотью на стенах, но альфе плевать, сейчас его желание оживает. Он пришёл, сам, покорный и желанный, готовый исполнить любую прихоть альфы. Омега делает неуверенный шаг и оступается, путаясь каблуками в длинной накидке, он закусывает пухлую губу, нервно одергивая полы шифона, и мираж рассыпается зеркальной пылью под ногами Хенджина. Теперь он разглядывает суррогат, пока шлюха шатко идёт к нему на высоких каблуках. Альфа кривится от разочарования, это не он. Феликс будто с младенчества вышагивает на шпильках, гордо вскинув голову, и даже не смотрит, куда бредут его ноги. Но в остальном… Хенджин плотоядно улыбается и манит пальцем, подзывая к себе. — Иди сюда, пташка, не бойся, — елейно произносит альфа. Парень зачарованно переставляет ноги, наслышанный, что о ночи с хозяином заведения можно только мечтать. Шлюха подходит ближе, летит как мотылёк к огню, не осознавая, что перед ним сидит палач, а собственные ноги ведут его прямиком на эшафот…~~~~~🪦🪦🪦~~~~~
Шлепки двух разгоряченных тел друг о друга, разрезают тишину комнаты наравне со сладкими криками. Хенджин разогнал всех из покоев, оставшись один на один с тем, кто пытается утолить его алчную жажду, но только распаляется ещё больше. Омега под Хваном бьется в экстазе, сорвав голос от того, насколько быстро вбивается в него влажный член альфы. Подделка Феликса кончает под ним снова, заходясь в сладком оргазме. Хвану плевать. Он не кончил ни разу, потому что стоит голосу не-Феликса донестись до него, как весь настрой спадает. Хёнджин просит его замолчать, заткнуться нахуй, но омега все равно поскуливает, тихонько матерясь и жмуря веки от удовольствия. Хёнджин бесится. Так сильно, что чувствует, как бьется жилка у него на шее. Как неестественно длинными становятся клыки. Агрессия льется через край, переполняя чашу.Господи-блять-боже, все — не то.
Цвет волос не такой светлый, как у него. Губы неестественно пухлые, щеки перемазаны тональным кремом и розовыми румянами. Под глазами нет едва заметных морщинок, которые альфа заметил ещё в кабинете смотрящего, когда Феликс улыбался, а наращённые пушистые ресницы пучками торчат в стороны. И запах сладкого аниса, исходящий от возбужденного омеги, доводит альфу до ручки, и он сжимает пальцы на розовом бутоне, заставляя шлюху морщиться от боли.Фикция. Подделка. Жалкое подобие оригинала. Это не Феликс.
Член Хенджина падает, когда этот гребаный суррогат начинает лепетать: — Господин… мне больно… — Скажи… — рычит альфа, вгоняя член до основания и выбивая из омеги вскрик. — Ну же, скажи это мне в глаза, сука. Глаза альфы налиты кровью, он с ненавистью смотрит на округлившиеся от испуга омежьи, которые кажется вот-вот наполнятся слезами. — У-ударьте меня сильнее, господин Хван, — заикаясь, блеет омега и съеживается в ожидании. Хенджин выходит из омеги и хлещет наотмашь по лицу, рассекая омежью губу тяжёлой рукой, отчего тот заходится слезами, а затем грубо переворачивает его на живот. Парень утыкается лицом в подушку, пачкая ее кровью и слезами. Будь проклят тот, кто сказал ему, что стать фаворитом Хван Хенджина, счастье. Омега уже и не знает, что ему думать, все тело ноет от синяков расставленных по коже, а ключицы кровоточат, альфа вырвал зубами кусок плоти. Парень мечтает, чтобы альфа наконец насытился, больше не в силах терпеть болезненные шлепки, и уйти. Потому что с него достаточно, он пришёл заработать денег, а теперь их все потратит на лечение. Главное выбраться из этой комнаты… Хван грубо хватает паренька за шею сжимает с силой, отчего омега чувствует, как хрустят его позвонки, и наклоняется ближе. Член мажет между мокрых ягодиц, а приглушенный подушкой всхлип доносится до ушей альфы, и его сердце ускоряет бег, рыдания Феликса словно музыка для слуха. — Ты будешь открывать свой рот, только когда я прикажу, — шепчет Хёнджин, приставляя головку к сжавшейся от нехватки воздуха дырке. Давит сильнее, проскальзывая внутрь, и вжимает голову его в подушку. Да-а-а, омега так хорошо под ним сжимается, всасывая его член в себя. — Ты — ничтожество, — с каждым толчком рычит Хёнджин, перекрывая шлюхе желанный кислород. — Умоляй меня, Феликс… проси сохранить твою жалкую жизнь. Тело под ним дергается в судорогах, и Хёнджину нравится. Нравится так сильно, что он вбивается в «Феликса», закрыв глаза. Ведь это он под ним такой слабый, ангел с отрезанными крыльями. Хочется сломать его позвоночник, чтобы не смог больше ходить, и посадить на цепь. Сделать из него тупую дырку для траха, кем он и является на самом деле. Изуродовать его чистоту для себя, потому что Хенджин оскверняет все, к чему могут дотянуться его руки. И кончать ему в рот, смотря в эти самые невозможные глаза, что источают ядовитый холод. Омега размахивает руками, вцепляется в запястье Хенджина, царапает кожу, чем только злит. Дрыгает ногами в бесполезных попытках скинуть с себя альфу, что с ожесточением трахает его тугую задницу, а тот только сильнее наваливается рукой, давя на омежий хребет так, что он крошится в пыль. Шлюха перестает трястись в предсмертных конвульсиях. И дышать тоже перестаёт, но Хёнджин не замечает, вгоняя член до упора. Горячие стенки сжимают его в тисках, и он медленно, с глухим рычанием сквозь стиснутые зубы изливается внутрь. За закрытыми веками Феликс сладко ведет язычком по своим губам и глотает все до последней капли, прося ещё с животным блеском в глазах. Прозрачно-медовые, с кусочками сусального золота попавшие туда словно насекомое в янтарную смолу. Хенджин сладко выдыхает. Он выходит из тела и открывает глаза: ноги шлюхи разъезжаются, и омега безвольно заваливается на бок, обнажая безжизненные глаза не-Феликса. Пухлые губы застыли в уродливой гримасе, на лице посмертно запечетлилась маска поцелованного смертью, а из прохода вытекает белёсая сперма со смазкой. Хёнджин ухмыляется, разглядывая красно-синюю шею в гематомах, и смеётся над собственным порывом. Видимо, он задушил его в процессе, сломав позвонки, что ж… не велика потеря. Он хлопает омегу по ещё тёплой щеке. — Беги от меня Феликс, пока можешь…~~~~~🪦🪦🪦~~~~~
К одиннадцати часам голова уже пухнет от мыслей, а сердце от выпитого кофе. Феликс уговаривает себя отвлечься от дел, принять душ и привести тело в порядок. Он выбирается из-за стола, спешно покидая кабинет, и идёт в свою ванну, где скидывает с себя тонкий халат. Феликс бросает в отражение беглый взгляд и кривится. Кукла. Она смотрит на него пустыми глазницами и улыбается. Ликс проводит пальцами по губам, гладит щеку, сжимая ее от желания разбить чертово отражение и изуродовать своё лицо осколками. Ему кажется, что это не его отражение, этот омега за стеклом — не он. Этот омега за стеклом сошел в мир из фантазий его брата, а Феликс просто не стал сопротивляться, принял свое положение, смирившись с тем, что видят окружающие, и уже не знает, где он сам. Руки скользят по шее, где виднеются пожелтевшие отпечатки чужих пальцев, и накрывают их. Это единственное на его теле, что не наигранно, что — настоящее. Остальное подделка, красивая сказка, придуманная даже не им самим. Омега прикрывает веки, внизу живота ворочается желание, как начинающийся прилив, обдаёт тело жаром. Он рвано выдыхает, чувствуя, как только от одной мысли о нем увлажняется между ягодиц, а по внутренней стороне бедра стекает капля прозрачной смазки. Проклятый альфа. Проклятое тело и сущность, что признала в том, от которого нужно бежать, как от огня, свою пару. Феликс кусает губу, проникая пальцами в мокрую дырочку, насаживается, разочарованно хныча от нехватки заполненности. Он опускается коленями на мягкий ворс коврика, широко расставляя их, и вбивается пальцами быстрее, помогая другой рукой себе спереди. Доставая из памяти хриплый голос Хенджина, его невозможные губы, от прикосновения которых хочется умереть и молить сделать это ещё раз. — Ликс-и… — внутри словно угли переворачивают, Феликс изгибается в оргазме изливаясь в ладонь, и всхлипывает от собственной ничтожности. Хенджин прав, он жалок. Испытывает нестерпимое желание к тому, кого должен ненавидеть всей душой, но омега внутри заходится скулежом от одной мысли навредить альфе. Феликс принимает быстрый душ, переодевается в деловой костюм и просит подать очередную порцию кофеина, которым омега потерял счёт, а после возвращается к делам. Через час Сынмин скромно стучится в кабинет и входит без приглашения, омега отрывает голову от карты города, испещрённой красными точками, и оглядывает вошедших. За спиной альфы маячат двое мужчин в чёрных костюмах. Феликс с интересом разглядывает будущий бодигардов, застывших в позе статуй у двери кабинета; один высокий, поджарый, темноволосый с орлиным профилем и жёсткими карими глазами, другой — полная противоположность, копна соломенных волос, широкие плечи и простоватое открытое лицо. «Ну просто Джекил и Хайд» — думает омега мысленно усмехнувшись и переводит взгляд на усевшегося в кресло Сынмина. — Откуда охрана? — Феликс облокачивается на стол и мило улыбается, обращаясь к Сынмину. — Чонхо, — кивает он на альфу с волосами цвета соломы, — служил в ДМЗ зоне, комиссовали по ранению. — Надеюсь, не в голову, — перебивает омега, усмехаясь, — а то, я и сам такой, вдруг чего не поделим? Мин прыскает, оценив юмор босса, и продолжает: — Нет, в лёгкое, с головой дружит, хорошо владеет огнестрельным оружием, знаком и с подрывными работами. А второй, Минги, служил в спецназе, чёрный пояс по тхэквондо. — Супер! Значит так, парни, — обращается омега к телохранителям. — Я омега с придурью, люблю неприятности и с успехом их себе организовываю. Так что работы будет много, интересной и с риском для жизни, рекомендую настраиваться на худшее. Если кто-то не хочет, претензий никаких, можете уйти сейчас, потом будет поздно. Феликс прищуриваясь смотрит на них изучающе, но те кажется видели и не такое, оба только пожимают плечами в ответ, а затем Минги подаёт голос: — Эта работа, ее не выбирают. — Ага, — соглашается насмешливо омега, — есть такая работа — Феликса Ли охранять. А ты? — спрашивает он у второго альфы. — А что я? — приятным баритоном отзывается Чонхо. — Омегу охранять не приходилось, но не думаю, что это будет очень сложно. Сынмин закатывается от смеха, вытирая заслезившиеся глаза. — Ох, Чонхо-Чонхо, да проще охранять тридцать восьмую параллель, чем одного этого омегу. — Попробуем, — пожимает плечами Чонхо, улыбаясь. — Вот и чудненько, — подытоживает Феликс. — Семьи есть? Я не из праздного любопытства спрашиваю, не хочу чувствовать себя потом виноватым перед вашими мужьями и детьми. — Нет! — чуть ли не хором отчитываются альфы. — Отлично, — кивает он в ответ. — Моя охрана живет здесь, в вашем распоряжении коттедж в два этажа, Сынмин покажет вам комнаты. Выходные будут, но гарантировать ничего не могу, в свои выходные можете делать все, что заблагорассудится, но в то время, когда вы со мной, косяков быть не должно. Терпеть не могу рядом с собой пьяных или похмельных, хотя сам частенько бываю в дрова. Я вам это рассказываю для того, чтобы вы четко представляли, насколько я не подарок, — поясняет Феликс обалдевшим от подобной откровенности телохранителям. — В остальном разберёмся по ходу пьесы. Сынмин проводи Минги, а ты, Чонхо, задержись на пару слов, — расплывается омега в хищной ухмылке, расслабляясь в кресле. Феликс закуривает, разглядывая альфу и кивает на кресло приглашая присесть. Он втягивает в легкие дым, пока в голове зреет ответ Лисицам. Омега не станет устраивать массовую резню, но отнимет у Хвана все, что ему дорого или хоть немного для него ценно. — Насколько ты хороший подрывник, Чонхо? — спрашивает Феликс. Альфа долго не раздумывает, понимает, к чему клонит его новый босс, они с Минги знали к кому их наняли, точнее, имели представление о том, что попадая в один из кланов, задачи придётся выполнять разнообразные. — А что нужно взорвать? — склоняя голову набок, спрашивает Чонхо, и Феликс расплывается в одобрительной ухмылке, что больше похожа на оскал демона. Омега скользит языком по зубам и думает, что его новые телохранители на вес золота.~~~~~🪦🪦🪦~~~~~
Темно-серый гелендваген сливается с мокрым асфальтом, припаркованный на не слишком шумной улочке района Мёндон. Мимо снуют прохожие, спеша в один из баров или клубов, расположенных в этой части города, после рабочего дня, а внутри машины с потухшими габаритами сидят двое под гробовое молчание, и только два разгорающихся сигаретных кончика, как маяки обозначают присутствие людей. Альфа за рулём замечает движение, из здания напротив выходит мужчина: высокий с ярко-красными волосами, что в свете фонарей горят как факел, развеваясь под порывистым ветром. Альфа поворачивает голову к пассажиру и тот кивает: — Сейчас, — стальным холодом приказывает он. — Мы не будем ждать, когда он сядет? — У меня нет цели убить его, по крайней мере, не так, — отвечает собеседник, и альфа, сжимая в руке пластиковый сотовый, набирает номер телефона. Щелчок. И красный Ламборгини взлетает на воздух, отбрасывая идущего к нему мужчину взрывной волной. Омега довольно улыбается, послание отправлено, адресат расписался в извещении. Феликс разглядывает в окне жарящийся ламбо и заливающегося смехом безумца Хенджина, сидящем на асфальте парковки, и разочарованно покусывает губы. «Это ещё не конец, Хван Хенджин» — зло думает он. — Поехали, — говорит Феликс вслух, а Чонхо заводит двигатель, моментально срываясь с места, скрывая их в шумном потоке машин. Хенджин неспешно поднимается с асфальта, отряхивает руки об испачканные брюки и улыбается. Он не ошибся, он хотел задеть омегу за живое и ему удалось, фарфоровая маска Феликса начала давать трещину, и он обнажил острые зубы, с которых каплями сочится парализующий нейротоксин, пробуждая в альфе азарт своим выпадом. По венам Хвана растекается адреналин, как кипящая лава из вулкана. Послание Феликса ясно как день. И это заводит. Омегу, что будто говорит Хенджину: «Твоя жизнь в моих руках», — хочется ещё сильнее, но альфа, прежде чем сделать его своим, привязать к себе железной цепью, наиграется вдоволь, как сытый кот с мышью. «Хватит недели и ты сам приползешь ко мне в нору», — думает Хван, плотоядно кривя губы и поглаживая зачесавшиеся клыки, будто у него начался гон. Продолжение следует…