Он хотел мне сказать, что тот, кто не может претерпеть самые ужасные страдания, не сумеет побороть свой страх.
© Рю Мураками — Дети из камеры хранения.
~~~~~🪦🪦🪦~~~~~
Хван волоком тащит за собой омегу из зала. Тот шугливо озирается по сторонам, путаясь в широких штанинах наряда, спотыкается, еле поспевая за быстрым шагом мужчины. Как много людей. Он натыкается на хмурый взгляд Кристофера - не то, продолжает скользить по лицам, а грудь сжимает нарастающей паникой. Он вертит головой в попытке отыскать в этой толпе своего телохранителя… и не находит. Сердце гулко стучит, отдавая набатом в уши. Чувство страха вот-вот утянет его на дно. Он часто дышит. Не важно. Главное, чтобы Минги его видел и оценил ситуацию правильно, главное не дать Хенджину почувствовать, что Феликсу до ужаса страшно, главное, чтобы его люди успели среагировать, а об остальном он позаботится или хотя бы попытается. — Хенджин, лифт в другой стороне, — пытается остановить его Ликс, понимая, что альфа ведёт его в противоположную сторону от номеров по коридору отеля. Хван молчит. Не обращает внимания на пытающегося вырваться из его цепких лап омегу, лишь сильнее сжимает пальцы на запястье, и так настрадавшемся за этот вечер. Он рывком открывает дверь служебной лестницы и следом вталкивает Ликса с такой силой, что тот влетает в противоположную стену, больно приложившись плечом. Феликс шипит, поднимая шокированный взгляд. Кажется, где-то он перегнул, и Хенджин, сильнее злится, чем он рассчитывал. Омега суетливо бегает глазами по лицу взбешённого быка. Его мелко трусит, когда альфа исполином бросается на него, грубо прижимая к холодной стене, а пальцами цепляется за переливающийся воротник. Треск. Он вырывает хлипкие застёжки из тонкой ткани с мясом, а в следующую секунду одежда омеги падает блестящей тряпкой ему под ноги вместе со стянутым мехом. — Стой, Хёнджин, пожалуйста, не здесь, давай поднимемся, — Ликс тщетно пытается вразумить распаленного альфу. Хван зло рычит. Пальцами, что недавно рвал на омеге одежду, теперь рвёт его кожу, болезненно вжимая их в тонкий пергамент. Его зубы наконец находят желаемое и вгрызаются в плоть. Зверь сорвался с цепи. Феликс несдержанно всхлипывает от острой боли, пронзающей ключицу. В глазах собираются кристалики. Он брыкается под навалившимся телом, руками пытаясь отпихнуть его от себя. Куда там. Черт! Такое в его планы не входило. Хёнджина нужно остановить, нужно вернуть ему рассудок, уговорить подняться в номер, но зверёк, придавленный феромонами альфы, как под свинцовым саркофагом, бьется в истерике, мешая придумать хоть что-то. Змее не приходит в голову ничего лучше, чем со всего маху выпустить клыки в крепкую шею альфы. Рот наполняется медью. Хенджин болезненно стонет. Грубо отрывает его, сжимая волосы на макушке, смотрит безумно-мутным взглядом на окровавленный рот и криво ухмыляется. У омеги от этой ухмылки кожа рвётся на куски. Альфа перехватывает его руку, заламывает и резко разворачивает, прижимая щекой к стене. Он, удерживая омегу одной рукой, разглядывает пойманную дичь. Волосы растрепались, Феликс трясётся осиновым листом, пока по его ногам стекает мутная смазка, будто приглашает альфу войти. По загривку пробегает капелька пота, Хёнджин ведёт ее взглядом, как она катится по позвонкам к отрезанным крыльям. Член в брюках болезненно напряжен, внизу живота скапливается ноющее желание выебать, и сладкая вуаль возбуждения забивает гвозди в мозг, как в крышку гроба. Он чувствует каждую его составляющую, каждую ноту: приторная ваниль, разбавленная свежей сиренью, и терпкая горечь страха, что патокой сочится из пор омеги, заставляя кожу покрываться испариной. Омега тихо скулит, слабо сопротивляется, повторяя, как заезженная пластинка: «Пожалуйста…». Обрывок фразы тонет в грядущей истерике. Хенджин трется пахом о гладкую ягодицу, чувствуя, как его член дергается, и брюки намокают от того, как он сочится. Он влажно ведёт языком по загривку вдоль роста светлых волос, а омега под ним издаёт странный звук, похожий на то, будто его сейчас вырвет. Ликс сглатывает вязкую слюну, свободной рукой предпринимает последнюю попытку… к чему? Феликс сам уже не знает, но то, что происходит сейчас, ему не нравится, его мутит… Хотя чего он ожидал от человека, для которого он всего лишь бездушное тело, готовое удовлетворить его животную похоть. Он цепляется за последнюю соломинку к спасению, выдёргивая из волос золотую шпильку. Хенджин перехватывает. — Острые вещи лучше держать от тебя подальше, да, малыш? — мерзко смеётся Хёнджин над ухом и, отбросив ненужную вещицу, убирает распущенные волосы с лица. По щеке вьётся чёрная дорожка. — Я не хочу… — слабо бормочет омега, всхлипывая. Гортанный рык срывается с губ Хвана, он тянет ширинку на брюках выпуская горячую плоть. — Ложь, — шепчет в ухо Хван, толкаясь в мягкую ягодицу. — Твоя дырка течёт, как только ты чувствуешь меня, и несколько минут назад ты готов был трахаться на балконе, обдолбанный какой-то дрянью, а теперь когда все пошло не так, как ты хотел, я слышу: «Не хочу», — едкий смешок срывается с пухлых губ и сменяется сдавленным стоном, когда альфа снова ведёт членом по коже. Хенджин дразнит себя, оттягивая момент. — Наивный змееныш, решивший, что способен обыграть лису в ее же игре. Ты же не думал, что я буду трахать грязную шлюху вроде тебя на шелковых простынях? Знай своё место, Ликс-и-и, — иронично тянет альфа, а омегу передёргивает, он кусает губы, чувствуя, как готов сорваться в рыдания. Снова… снова и снова, этот альфа спускает Феликса в его личный ад. Даже не подозревая, сколько раз омега слышал подобное. Ликс сдаётся, возможно, все они правы. Если окружающие зовут тебя уткой, не стоит пытаться мнить себя лебедем. Хенджин сильно сжимает его ягодицу в ладони, отодвигает ее, и грубо врывается в мокрую дырку. Феликс вскрикивает от режущей боли, прошившей поясницу, что искры из глаз посыпались, по инерции подаваясь бедрами на встречу. — Заткнись, шлюха, — злобно рычит Хван и зажимает ему рот рукой, — если не хочешь, чтобы на твой ор сбежался весь персонал. Альфа не даёт и секунды привыкнуть к размерам. Выходит и вновь резко вгоняет член, врезаясь в подрагивающие бедра. Стонет, закрывает глаза, откинув голову в наслаждении. Кайф. У Хенджина перед глазами кометы взрываются. Влажная омежья дырка сжимается на плоти, жадно засасывая его внутрь. Феликс под ним тихо всхлипывает, крутит бедрами, пытаясь привыкнуть: к боли, к члену, но каждое неловкое движение приносит только жжение. Хёнджин быстрыми движениями вбивается в горячее нутро. Омега шумно дышит ему в ладонь, хрипит от нехватки воздуха, сдавленно кашляет. По руке стекает чужая слюна и слёзы. Хван в восторге. Он на грани от вида чужой покорности. Альфа своего добился. Он опускает влажную ладонь, фиксирует бедро омеги, другой рукой наматывая длинные пряди на кулак. Выгибает. Любуется, как соль смывает макияж, будто растворитель старую краску с бесценной картины, под которой рука художника рассыпала звезды. И кончиком языка лижет соленую щёку. Ликс сдавлено стонет кусая губы, его глаза полуприкрыты, под ними вязкая пелена. Он царапает стену ногтями, руками упираясь в неё. Подмахивает бедрами в такт, а по телу разливается мерзкая вонючая жижа, собственного бессилия. Он этого заслуживает, внушает себе Феликс. Каждого слова, каждого грубого проникновения, каждой вывернутой на изнанку эмоции. И хуже всего ему это нравится. Его сладко подбрасывает, когда крупная головка проезжается по чувствительной точке. Его тело покрывается мурашками, когда кончик языка проходится по коже, а низ живота сводит в приятной истоме от чувства заполненности. Феликс на пределе. Смазки стекает все больше из члена и дырки, вязко скользит по ногам. Дыхание рваное сквозь невнятное мычание, что срывается из-за плотно сжатых губ, и чувство, что вот-вот его накроет волной оргазма. Но альфа, сдавленно рыча, выходит из тела, и Феликс чувствует, как из головки тугими каплями падает чужая сперма, пачкая его ягодицы. Хенджин отстраняется от омеги, как от использованной вещи, приваливается к перилам лестницы, заправляя член обратно в брюки, а следом из кармана вытаскивает мятую пачку сигарет. Презрительно разглядывает картину, что только что нарисовал. Белая, как холст, кожа, наливалась багровыми отметинами, по внутренней стороне бёдер и под ягодицами красно-розовые подтеки. Альфа сглатывает, обезображенная картина перед ним бьет под дых. Закуривает, тянет дым в легкие, лишь бы потушить переворачиваемые внутри угли. Омега сползает по стене, ноги не держат, дрожат от напряжения. Он растирает влагу со щёк ладонями. Все тело ноет, кожа горит, и кожа у входа саднит. Феликс чувствует прожигающий взгляд Хвана, тот на удивление молчит. Видимо, насосался до отвала чужой болью, как вампир. Ликс пытается спрятаться, сжаться до размеров крошки, тянется за лоскутами разорванной одежды, тщетно пытаясь приладить воротник на шею. Раз… Второй… но ткань выскальзывает из рук. Блять. Омега чертыхается, понимая бесполезность своего занятия, и просто садится на бетон, придерживая чешуйки на груди. Шарит руками по шубе в поиске сигарет. Находит. В голове кавардак. Исход номер… какой, к черту, номер, Феликс уже не помнит. Наверняка, если сейчас кто-то постучит по нему, звук будет, как от пустого чана. Омега, как в замедленной съемке, вытряхивает из пачки сигарету. — Прикурить дай, — глухо просит Ликс, зажимая фильтр губами, а голос эхом разносится вокруг, отскакивая от стен. Хенджин бросает просимое ему под ноги. Феликс же с наслаждением закуривает, сбрасывая остопиздевшие туфли. Стонет. Вот теперь совсем хорошо. Наивный Феликс. Глупый Феликс. Кого он пытается обмануть. Кого он пытается удержать, когда самого сейчас нужно собрать по кусочкам, как рассыпанные пазлы из разных коробок. — Зачем ты их носишь, если так не нравится? — немного невпопад спрашивает Хван, а омега вздрагивает, даже взгляд поднять страшно. Феликсу не хочется, чтобы его видели таким. Феликсу хочется убежать. Феликсу хочется спрятаться и, забившись в угол, жалобно выть. Но Феликс улыбается, странно так, широко, солнечно, шевелит пальцами ног и поднимает пустой взгляд на альфу. — Один человек сказал, что мои ноги созданы для шпилек, а затем заставил спать в них и ходить до тех пор, пока я не срастусь с ними. А если… — Феликс осекается, вздрогнув, сглатывает никотиновую слюну и смотрит на Хенджина с ужасом. — Не важно, — отводит он глаза. Омега мотает головой, стряхивая видение слюнявых морд перед ним. Кусает язык. Черт, сболтнул лишнего. Кому он пытается рассказать? Садисту, что только что надругался над ним? Хотя чего он ожидал? Ведь кажется, что только его зашуганный зверёк признаёт в этом альфе свою пару. Идиот. Феликс тушит фильтр и подбирает шубу с пола. Ужасно хочется отмыться до скрипа, будто это сможет смыть горечь разочарования и капитуляции. Нужно поскорее зайти в номер, нужно поскорее позвонить, дать отбой, возможно, он ещё успеет. Хотя если нет, то омеге все равно. Он упирается рукой в стену и тяжело поднимается. Голова идёт кругом, его пошатывает, мутит, пока внутри рушится карточный домик его нервной системы. Хёнджин перехватывает его на лестнице. — Ты рано собрался уходить, мы только начали. — Пусти, — омега поднимает на него остекленевший взгляд, словно видит его впервые. Голос безжизненным шелестом гаснет на языке, как потушенная сигарета. Альфа ухмыляется губами, а внутри серная кислота разливается, разъедает внутренности. Вид разбитого омеги ему не нравится… почему? Он хмурится. Разве не этого он хотел? Разве не это желание терзало его голову на протяжении нескольких недель? Разве не этими пустыми глазами он бредил наяву? Хван сильнее сжимает чужое предплечье. — Пусти, я хочу уйти, Хёнджин, — Феликс кривится от боли, но руку не выдёргивает. — Не строй из себя жертву, ты сам… — Виноват? — заканчивает за него омега. Он срывается в истерику, горячие слёзы снова жгут щеки, — Ты прав, Хёнджин, я шлюха, я виноват, сам напросился, я тупая дырка для траха и место мне в том гадюшнике, который взлетел на воздух. Доволен? А теперь отпусти, шлюхе нужно в душ. Альфа скрежещет зубами, презрительно сощуривая глаза, его губы подрагивают, а зверь странно мечется внутри, когда Феликс зажимает рот ладонью. К черту. Пусть катится. Значит решил сдаться. Слабак. Значит Хёнджин оказался снова прав. Но что же так беспокоит? Ладонь альфы разжимается. Плевать. Феликс пулей срывается на верх, сжимая рот. Не хватало только этого. Желчь подкатывает к горлу, а омега повержено бежит. Хенджин слышит, как хлопает дверь на пролёт выше. Вздрагивает. Нужно вернуться в зал, нужно поехать домой, но он стоит истуканом пялясь в стену. Не так он планировал вечер провести, не так. Рычит. Рывком открывает дверь на этаж. Останавливается на секунду, чувствуя как тревога, нараставшая, как снежный ком, рвётся бессильным воем. Оборачивается. Глаза натыкаются на блестящую заколку на полу, на мокрые пятна, на фантомные звуки, что сохранили в себе стены. Отступает назад… — Блядь…