Если ваши друзья просят вас договориться с вашим врагом, значит, предатели уже договорились за вашей спиной!
© Аль-Капоне.
~~~~~🪦🪦🪦~~~~~
В камере душно, тихое жужжание инфракрасных ламп, прикрепленных к стене маленькой подвальной комнаты, уже почти не бесит и не напоминает звук назойливого комара. Раскалённый воздух, попадающий в лёгкие, обжигает, и с каждым вдохом Феликс будто глотает горячие угли. Тело ломит, словно его несколько раз швыряли о стену, а в висках напряжённо пульсирует от начинающейся мигрени. Он клюет носом, заснув всего на секунду, и вздрагивает от резкой боли, пронзившей его руки. Проклятые наручники, за которые его подвесили, как рыбешку в коптильне, металлом больно режут запястья, натирают до крови и впиваются сильнее, когда он пытается сменить опорную ногу. Уровень кислорода в цементной сауне близится к критической точке. Пот стекает с лица на шею и скатывается за шиворот, отчего синтетическая водолазка давно промокла и ужасно кусается, раздражая кожу. Феликс закашливается, пытается закричать, но вместо собственного голоса слышит только хрип из саднящего от сухости горла. Он так чертовски устал стоять в неудобной позе, что ноги дрожат от сводящих их судорог. Голова кружится, а вместе с ней и камера, в которой Хенджин решил зажарить его заживо. Звук лязга отодвигаемого на двери ржавого запора противно бьет по ушам. Феликс приоткрывает глаза, мир для него больше не в фокусе, размытая фигура расплывается перед ним, превращаясь в смазанный шлейф. Жжение на коже прекращается вместе с приходом посетителя, а жужжание ламп сменяется шумом от разгоняющихся лопастей в вентиляции. Феликс втягивает носом горячий воздух: пыль и затхлый запах нежилого помещения сменяется тяжёлым ароматом Хенджина, и это последнее, что он успевает запомнить перед тем, как его сознание проваливается в черноту. — Просыпайся, принцесса, — насмешливый тон Хенджина режет слух, как кусок пенопласта по стеклу. Его хлопают по лицу, приводя в чувство, но даже на то, чтобы открыть глаза, у Феликса нет сил — веки кажутся неподъемными. Прохладная ладонь альфы касается разгоряченной щеки, и это ощущается фантастически даже под болезненными шлепками. — Рано ты в отключку собрался, — сжав челюсть пальцами, Хенджин грубо дёргает его голову вверх и плещет ледяной водой в лицо. Феликс распахивает глаза, отфыркиваясь, жадно слизывая капли с губ и замирает в ожидании, столкнувшись со стеклянным взглядом альфы и ловя в черных зрачках свое отражение. Пластиковая бутылка с остатками воды с грохотом падает на пол, а через секунду он слышит, как в руке альфы что-то щелкает, и холодное лезвие у его лица заставляет задергаться в попытке вырваться из захвата. — Не трепыхайся, поранишься, — спокойно предупреждает Хенджин, но его увещевания не слишком помогают. Гуляющее по лицу лезвие не лучшее успокоительное. — Чего ты от меня хочешь? — хрипит Феликс, бряцая наручниками в такт своему быстро бьющемуся сердцу. — Хочу сыграть с тобой в одну занимательную игру. Ты ведь любишь играть, малыш? — с издёвкой усмехается альфа и замолкает. В полумраке камеры у Хенджина в глазах пляшут опасные блики, пока он играючи гладит бритвой влажную щеку. Феликс нервно облизывает шершавые губы, боясь пошевелиться, и ожидает, когда тому надоест крошить его нервные клетки. Он не любит собственное отражение, но и становиться гуимпленом ему не хочется: все же не раз торговал своим смазливым лицом, и оно ещё может ему пригодиться. Хенджин явно наслаждается происходящим, Феликс это чувствует. Чувствует в усилившемся запахе альфы, в таком знакомом и в то же время уникальном, глубоком и объемном. Так пахнет земля после летнего дождя: переливами зелени, мокрой древесиной и сладкой ванильной ноткой… едва уловимой, которая появилась в его феромонах после вязки с омегой. Чувствует это в потяжелевшем дыхании Хенджина, видит, как вздымается чужая грудь под рубашкой. Чувствует кожей, когда поддев на нем водолазку, Хенджин вспарывает ткань от шеи до подола, разрезав посередине. — Кажется, мне эта игра не придется по вкусу, — шепчет Феликс, когда открытая бритва касается кожи над соском. — О, я надеюсь на это, но правила довольно простые, — Хенджин надавливает чуть сильнее. — Я задаю вопрос, ты отвечаешь. Если почувствую, что юлишь, распишу твое смазливое лицо так, что его не узнает даже Бог. Феликс морщится, пытаясь отстраниться от альфы, и сипло посмеивается. — Звучит так угрожающе. Не боишься, что после того, как распишешь меня, твой горячо любимый будущий муж к алтарю пойдет по кускам? Кожа над грудью - обжигающая боль, Феликс вскрикивает, чувствуя, как теплая кровь течет по ребрам, а звук его крика, гулким эхом отскочив от стен, прокатывается вибрациями по пустому помещению. — Сволочь, — сцепив что есть мочи зубы, цедит он, предприняв жалкую попытку пнуть в отместку альфу носком туфли, но с таким же успехом он мог бы пинать дерево. — Ты ответишь за каждый порез! — Очнись, малыш, если сегодня ты сдохнешь, мстить больше будет некому. Ждешь, что твоя шавка спасет тебя? Та, что лежит с дырой в животе? — Хенджин сгребает его волосы на затылке и дёргает за них, выгибая Феликса в неестественную позу. Пропитанная токсичным ядом улыбка альфы губительнее лезвия в руке. Хенджин рассматривает его, вынимая душу. У Феликса от этой черной дыры в чужих глазницах дыхание спирает в глотке, страх ему в затылок дышит, обнимает и сдавливает лёгкие, вонзаясь когтями. — Серьезно считаешь, что твоя задница настолько незаменима, что из-за нее стоит рисковать головой? — Хенджин скалится довольный собой, не выпуская намотанные на кулак волосы, из которых сыпятся шпильки и, тихо звякнув, оказываются под ногами. Трясясь, как осиновый лист, Феликс досадливо поджимает губы. Хенджин прав. Сейчас только он у себя есть, сейчас только он может себя спасти от перспективы стать неопознанным трупом, если вообще найдут, но слова альфы нужно делить на два. Есть большая вероятность, что как только он получит то, что хочет, от Феликса останется только воспоминание. — Катись в пекло со своей викториной! — рычит он в ответ и, собрав побольше вязкой слюны во рту, от души плюет альфе в лицо, метко угодив тому в глаз. Феликс сжимает кулаки, зажмуривается, напрягаясь всем телом, готовый к чему угодно, но ответной реакции не следует. Он осторожно распахивает глаза, глядя, как Хенджин спокойно вытирается. — Стерва, — тянет альфа. Слово перекатывается у него на языке, будто конфета, а уголок губ дёргается в усмешке. Он отпускает Феликса, но только для того, чтобы обойти со спины. Альфа становится позади него, уложив свои руки на талию, и сильно сжимает пальцами, массируя поясницу. Затылок немеет от чувства опасности, покалывает острыми иглами на загривке. Хенджин касается губами его уха, и кожа будто горит от чужого дыхания. — Я очень рад, что ты оправдал мои ожидания, малыш, — шепчет тот, и от этого кровь стынет в жилах. Хенджин опускает руки на пуговицу его брюк, она легко поддается под пальцами, расстегиваясь. Феликс дёргается, причиняя себе боль наручниками, пока альфа приспускает с него штаны, оголяя зад и бедра до колен. — Какого хрена ты делаешь? — вопит он и выгибается, громко взвыв от сильного шлепка по ягодицам. — Где находятся Джисон и Сан? — поглаживая зудящее место удара, спрашивает Хенджин. Феликс одаривает его ледяным молчанием. Ему нечего сказать, ответит — тут же сдохнет, он в этом уверен. В руке альфы снова щелкает опасная бритва, он довольно хмыкает за его спиной и режет остатки водолазки, превратив ее в жалкие лоскуты. Звук брякнувшей пряжки ремня заставляет ягодицы сжаться. Если этот тип собирается его снова трахнуть против воли, то Феликс не собирается облегчать ему задачу. Но как же он сильно ошибается… Ремень альфы, со свистом рассекая воздух, обрушивается ему на спину. Кожаный язычок огнем прошивает все тело. Феликс вскрикивает, чувствуя, как в глотке комом застревают накатившие слезы, кусает губу и, сжимая кулаки, впивается ногтями в ладони. Он не хочет плакать. Не тогда, когда альфа только и ждёт, что он начнет умолять и рыдать у него в ногах. Хенджин безжалостен, хлещет, куда придется, не давая отдышаться. Толстая кожа ремня облизывает его бока, спину и бедра. Феликс покрывается холодным потом, сжимается с каждым новым замахом, но по мокрому телу боль прокатывается ощутимее. Внизу живота неприятно скручивает, будто его мочевой пузырь сейчас взорвется от желания облегчиться. Он сводит влажные бедра вместе, ёрзает, сдерживая зов природы. Руки нестерпимо жжет от трения, а собственного тела он практически не ощущает, превратившись в сгусток боли. В голове полнейший вакуум от пронизывающих ударов и одного и того же вопроса, ответа на который у Феликса для Хенджина нет.~~~~~🪦🪦🪦~~~~~
Хенджин замахивается, в голове отсчитывая «двадцать пять». И опускает секущую руку на спину омеги. Двадцать пять ударов ремнем, а Феликс и не собирается ломаться. Двадцать пять двойных бороздок на теле Феликса горят у Хенджина в груди, потому что альфа бунтует против хозяина, кроша ему ребра, причиняя почти физическую боль. Двадцать пять пощёчин будто влепили ему в лицо обратно. Уже за это Феликса стоит уважать, потому что Хенджин не помнит ни одного альфы, который вынес бы и пяти его ударов, а тощую куклу будто замкнуло. Хенджин отбрасывает ремень. «Блядь, блядь, блядь», — чертыхается он в голове, глядя на истерзанное тело омеги, похожего на марионетку, которую оставили висеть, забыв на сцене кукольного театра. Хенджин искренне не понимает, как тот ещё не отключился от боли. Дрожит, трясется, еле дышит, безвольно опустив голову, но все ещё в сознании. — Как много ты ещё сможешь принять, малыш? Просто ответь на вопрос, и все закончится, — без надежды говорит он, разглядывая припухшие борозды от ремня. Уродливые трещины, испещрившие кожу прекрасной статуэтки из китайского фарфора, выглядят великолепно. Хенджин невольно облизывает губы. Возбуждает. Капли пота, стекающие по изящной спине, блестят жемчугом. Растрепанные волосы влажной занавесью рассыпались по плечам, будто маленькие белые крылья распятого им ангела. И Хенджину это нравится. Нравится настолько, что желание слизать проступившую кровь жжет на кончике языка. Нравится настолько, что хочется преклонить колени перед алтарем этого лживого божества, объять его, молить об отпущении грехов. Нравится настолько, что брюки давят на возбужденную плоть и приходится сдавить рукой член через ткань, устало оперевшись на стену. Пропотевшая рубашка липнет к коже, Хенджин рвет на себе воротник, втягивая носом пыльный воздух с нежным цветочным флером. Зря он это делает. Вид разорванной плоти, смешавшись с манящим ароматом, дурят ему голову. — Просто убей меня… — Ублюдок! — взрывается Хенджин, мотая головой, стряхивает морок и кулаком впечатывается в стену, высекая из нее мелкую крошку, даже не сразу поняв, что Феликс наконец дал ответ. Стесанная на костяшках кожа отрезвляет пекучей болью. Хенджин рвано выдыхает и приближается к омеге. — Так не терпится встретиться с братом? Он проводит кончиками пальцев по манящим отметинам. Кожа припухшая, горячая. Хенджин оглаживает позвоночник, ощущая, как омега сжимается под его касанием, и останавливается у полоски черного атласа, прикрывающей ягодицы. — Какая разница, что я отвечу? Ты убьешь меня при любом раскладе, так приступай к главному, Хенджин, не оттягивай, — еле шепчет омега, Хенджину приходится вслушиваться в его охрипший голос. Он обхватывает лицо Феликса, поворачивая голову к себе и заставляя смотреть на него. — Я не хочу, чтобы ты умер, малыш, ведь тогда наша игра закончится, — криво улыбается Хенджин, едва касаясь губ омеги своими, и проникает пальцами под ткань нижнего белья. Феликс слабо брыкается. Хенджина распаляет его сопротивление, проникнув под резинку плавок, он собирает кончиками пальцев скопившуюся смазку и, надавив на вход, проталкивает их в сжатую дырку. Красивое лицо Феликса искажает гримасой: взметнувшиеся в удивлении надломленные брови, распахнутый алый рот с застывшим в горле криком и взгляд, полный отчаяния и унижения. — Хватит, не надо, — из его горла вырывается всхлип, он сводит ноги, трясется, зажмуривается и сжимается, будто пытается спрятаться. Феликс снова всхлипывает, из уголков глаз стекают первые слезинки. Хенджин слизывает соленые капли, чувствуя, как он расслабляется в его руках, а вместе с этим и тепло по руке. Моча струится, бежит по внутренней стороне бедер, пачкая брюки и туфли, собирается лужей на полу. Феликс больше не сдерживает рыданий, его красные от стыда щеки горят огнем на бледном лице. — Потрясающе, — ухмыляется Хенджин и вытаскивает пальцы из всасывающей его дырки. Сердце возбуждённо колотится в груди. Феликс наконец повержен, втоптан им в грязь, разбит и унижен. В его глазах больше нет огня, они пустые, стеклянные, как у фарфоровой куклы — безжизненно застывшие. Он больше не будет смотреть на него с дерзостью и нахальством. Феликс больше не поднимется. Хенджин давит феромонами на омегу, он чувствует, насколько его суть податлива. — Где они, Феликс? — На вилле…— будто рыбка, выброшенная на берег, омега жадно хватает ртом воздух. — На вилле Дохена. «Блядь, худший из возможных вариантов», — чертыхается Хенджин, но давление прекращает. — Это же было несложно, малыш, — обтерев руку об остатки водолазки, он лезет в карман и, вытащив ключи от наручников, отстегивает омегу. Феликс, будто развалившийся на части Шалтай-Болтай, со стоном падает к ногам Хенджина, но ему не до этого, мысли заняты возвращением Джисона и Сана домой. Это будет сложно. — Ненавижу, — сквозь кашель Феликса слышит Хенджин, направляющийся к выходу. Брошенное в спину слово заставляет его остановиться и обернуться. Хенджин с интересом смотрит на тщетно пытающегося встать омегу. Феликс царапает ногтями бетон, руки и ноги его не слушаются, а непрекращающийся кашель лаем рвется из груди. — Ненавижу, — повторяет тот, сипло смеясь сквозь слезы, у него все же получается лечь на живот и приподнять торс на локтях. — Ненавидишь? А за что, малыш? — ему приходится вернуться, Хенджин опускается на корточки перед дрожащим Феликсом. — Пойди ты на уступку сразу, ничего бы не произошло, я достаточно был терпелив и дал тебе поиграть в войнушку. Я предлагал тебе договориться, но взамен ты швырнул мне предложение в лицо и похитил моих людей. Гордыня очень плохая черта, малыш. — А вы… ты и остальные оставили мне выбор? Вы просто мусор. Крис, желающий загрести в свои лапы побольше, но не прикладывая никаких усилий. Со истеричная шавка, кинувший партнёра ради более ценной сделки, и ты, ты хуже всех, Хенджин, ты животное, которому место в клетке. Лучше убей меня сейчас, потому что если я поднимусь снова, я заставлю вас плакать кровавыми слезами. Хенджин слышит отчаяние в голосе омеги, жалкая попытка вывести из себя. Он поднимается, брезгливо глядя на то, что осталось от человека. — Хочешь умереть? Сдохни здесь от голода, — хмыкает он и, развернувшись на пятках, быстро выходит из камеры. Истошные крики и проклятья пулями летят ему в спину. Феликс зовёт его, умоляет о смерти, и Хенджин не выдерживает. Альфа сходит с ума, заставляя вернуться. Да что за черт с ним творится? У него не должно быть жалости к Феликсу, не должно быть милосердия, эти слова Хенджину не знакомы. Нет выбора? Только Хенджин здесь тот, у кого нет выбора. Только он здесь связан по рукам и ногам. Он не может больше слышать эти вопли, что разрываются у него в голове. Хенджин позорно сбегает, подальше от двери в камеру, и останавливается только у лестницы, ведущей наверх. Ему нужно выпить, нужно прочистить голову, нужно подумать, успокоиться. Вдохнув прохладный воздух винного погреба, он идёт к шкафу с бурбоном и, схватив первую попавшуюся бутылку, хлещет алкоголь, будто воду, даже не удосужившись взять стакан. Хенджин тяжело опускается на диван, хватает телефон с журнального столика и первым делом звонит Хонджуну с просьбой разведать обстановку в Инчхоне. Он сам не раз присутствовал на вечеринках Ли Дохена. Покойный глава с завидной регулярностью просил его поставлять товар на мероприятия. И Хенджин хорошо помнит, что дом напичкан камерами и охраной. Стоит быть осторожнее и не бросаться сломя голову. Второй звонок он делает Крису. Феликс должен ответить за то, что сделал, и Хенджин с удовольствием выполнит его просьбу, но окончательное решение принимает не он. Сонное мычание недовольно звучит в трубке, Хенджин, быстро взглянув на время, матерится сквозь зубы, потому что стоит глубокая ночь, и все нормальные люди давно спят. — Феликс у меня, — без прелюдий начинает Хенджин. В трубке шуршит, видимо, альфа вышел из спальни. — И? Ты добился, чего хотел? Узнал, где Джисон? — шепотом бормочет Крис. — Добился, я знаю, где они, но теперь мне нужно твое дозволение, — Хенджин кривит губы, хорошо, что смотрящий не видит его выражение лица сейчас. Это раздражает, будто он пытается выпросить у сурового отца-альфы разрешение сводить омегу на свидание. Крис никогда не забывает напомнить, где и чье место. — Хочешь убить его? — Да. — Нет, это исключено, договаривайся с ним, как хочешь, но убить ещё одного главу я тебе не дам, — после некоторого молчания отвечает альфа. — Чего ты хочешь, Крис? В трубке щёлкает зажигалка, и Хенджин слышит глубокий вдох смотрящего. — А тебе осталось, что предложить? — коротко хохотнув, спрашивает Кристофер и после недолгого молчания добавляет: — То-то и оно, Хван, что все, чего я хотел, я уже получил. Делай с ним, что хочешь, но оставь его в живых. Ты меня понял? Хенджин со скрипом, но принимает условия, буркнув трубке «понял», он отключается, не попрощавшись. Пнув от злости дубовый стол ногой и устало потерев переносицу, он ощущает себя пешкой в чьей-то игре. Почему Крис защищает Феликса? На собрании они выглядели как хорошие знакомые, но вчера на аукционе омега после разговора со смотрящим выглядел раздраженным, а его слова, сказанные чуть ранее? Что-то о загребущих руках? Хенджин не уверен в своих догадках, но кажется, что между ними есть какая-то договоренность. Крис не стал предъявлять ему за дебош, устроенный в городе, а молча подчищал за ними. Он хочет ещё об этом подумать, но мысли прерывает внезапная тишина. Звенящая, давящая и отчего-то пугающая. Феликс больше не скулит, не стучит в дверь, не проклинает его, все стихло, возможно, он просто устал и наконец-то отключился. Тревога альфы не покидает Хенджина, он чувствует его беспокойное метание. Прокрутив в голове ранние события, он подскакивает, будто ужаленный, и, грязно выругавшись, спешит к камере, а открыв дверь, его сердце падает в бездну. Феликс сидит на полу с занесенной рукой, сжимая одну из шпилек для волос, и метит прямиком себе в шею. У Хенджина будто землю из-под ног выбили, и мир на мгновение окрашивается в багровые тона. Не медля ни секунды, он настигает омегу, схватив за руку. Голова дракона на заколке больно впивается ему в ладонь. Омега вырывается с такой чудовищной силой, пытаясь закончить начатое, что Хенджину ничего не остаётся, как направить острие в собственное бедро. Шпилька, разрывая кожу и мышцы, входит по основание. Хенджин рычит от пронзающей боли в ноге и наваливается на беснующегося под ним Феликса, перехватив того свободной рукой поперек живота. — Совсем рехнулся? — злится Хенджин. Его феромоны горечью клубятся в воздухе, успокаивая омегу. — Я хочу, чтобы все закончилось, — бесцветно выдыхает Феликс, обессиленно опуская руку со шпильки. — Зачем ты остановил меня? Ты победил. Я пытался купить тебя, я пытался сдержать тебя, но ты снова переиначил все по-своему. Ты во всем был прав, Хенджин. Я сдаюсь… Хенджин, поморщившись, вытаскивает шпильку из ноги и выпрямляется, омега больше не пытается вырваться и навредить себе. Рукой, покрытой собственной кровью, он заправляет белые пряди за ухо, а затем, обхватив ею лицо Феликса, поворачивает к себе. Смотря в дрожащие глаза с золотым вкраплением на радужке, Хенджин находит их невероятно красивыми, а ещё… смутно знакомыми. Будто он уже видел эти глаза и взгляд, полный отчаяния, будто вся картинка ночи похожа на дежавю, словно все уже случалось, но намеренно стёрто из памяти, однако тот снова воскрес в этом мгновении. Мотнув головой, словно прогнав от себя назойливую галлюцинацию, он хмыкает. — Предложение дать мне столько власти и денег, сколько я пожелаю, ещё в силе? Феликс, приоткрыв на секунду рот, сразу же его захлопывает и глупо моргает. Отлично, шестерёнки в голове омеги заработали, Хенджин добился успеха, выбил из его глупой головы мысли о суициде, заняв их совсем другими. Спустя некоторое время его взгляд проясняется. — В силе, — кивает Феликс. — Тогда я возьму всё, малыш.