***
Распухший солнечный диск неспешно плыл по небосводу. Лето было в самом разгаре, и Василиса немного грустила от того, что тренировки у Юли еще не окончились, и они не могли проводить время вместе на пляже. Девочка сидела на переднем крыльце их дома и без особого интереса спускала по ступенькам свою разноцветную пружинку «Слинки». Олеся обещала придти к ней в гости после похода к стоматологу, который ее мама запланировала на сегодняшнее утро. - Привет... - послышался робкий голос, и девочка подняла голову. «Слинки» сложилась у ее левой ступни с характерным стрекотом, но Вася даже не обратила на это внимания. - Привет! - улыбнулась девочка, растягивая губы в беззубой улыбке. Волосы у нее выгорели на солнце почти до белизны, кожа покрылась загаром, что делало ее пестрые веснушки еще выразительнее. На Василисе был ярко-синий купальник с изображениями крупных подсолнухов, а на носу сидели солнцезащитные очки в желтой оправе, и вся сцена казалась постановкой для фотосессии в модный журнал. - А что ты тут делаешь? - Ира присела на корточки напротив девочки. - Леську жду... - вздохнула Вася, поднимая пружинку и принимаясь растягивать ее из стороны в сторону. - Папа обещал отвести нас на пляж. - Юля с вами? - спросила Ира. - Она не была на тренировке. - Ей дядя Ваня не разрешает приходить... - снова вздохнула девочка, одаривая Иру многозначительным взглядом. Она перевела взгляд на свои руки и снова подергала пружинкой, как будто причина ее душевных мук таилась в пластиковой игрушке. - Змея… - Что? - удивилась Ира. - Змея! - выразительно моргнула девочка, а потом покачала головой, когда выражение лица у девушки не изменилось. - Ты что, никогда не слышала сказку про змею? - Нет… - голос у Иры дрогнул, и она опустилась на ступеньку рядом с Василисой. - Ну, слушай тогда! - Вася закатила глаза, собрала «Слинки» и отложила игрушку в сторону. - Однажды змея увидела бабочку и стала гоняться за ней день и ночь. Страх придавал бедной бабочке сил, она била крыльями и летела все дальше и дальше. - девочка замахала руками, пытаясь изобразить полет бабочки, но больше напоминала Ире стрекозу: такая же блестящая и красивая. - А вот змеюка ползти не уставала. На третий день обессиленная бабочка опустилась на цветочек и спросила свою преследовательницу: «Перед тем, как ты меня убьешь, можно задать тебе три вопроса?» - Василиса опустила очки на кончик носа и исподлобья посмотрела на девушку своими глубокими выразительными и необыкновенно красивыми разноцветными глазками. Опустив уголки губ вниз, девочка зашипела, имитируя голос змеи: - «Не в моих привычках предоставлять такие возможности жертвам, ну, да ладно! Будем считать это твоими предсмертными желаниями. Можешь спрашивать!» — змея высунула язык и облизнулась. «Ты питаешься бабочками?» — спросила бабочка. «Нет.» — ответила змея. «Я сделала тебе что-то плохое?» — снова задала вопрос бабочка. «Нет» — так же невозмутимо выдала змея. «Тогда почему ты хочешь меня убить?» — жалобно протянула бабочка. - Вася выдержала небольшую драматическую паузу, а потом пожала плечами. - «Да просто ненавижу смотреть, как ты порхаешь...» — ответила змея. - Ира сглотнула. Через несколько секунд на нее словно волной нахлынули эмоции. Разочарование, отчаяние и вина. - Юля говорит, что люди из маленьких городов не хотят видеть, как ты становишься кем-то... Ира вскочила на ноги и почувствовала, что баланс в ее жизни был чудовищно нарушен. Как будто все те кусочки, из которых она состояла прежде, изменили положение за последние десять минут. Она огляделась по сторонам, чтобы напомнить себе, что небо не рухнуло ей на голову, деревья по-прежнему стояли, а асфальт не пошел трещинами. Она хотела напомнить себе, что это было еще не самым худшим, что она осознавала более ужасные вещи. Василиса тоже поднялась и теперь подозрительно поглядывала на Иру поверх причудливых очков. Ире показалось что все окружающие цвета отразились в негатив. Небо было черным, и эту черноту разбавлял лишь лучи вокруг солнечного диска. - Эй, ты в порядке? - испуганно отозвалась Василиса, сделав шаг назад. - М-мне пора... - отстраненно произнесла Ира и стала осторожно нащупывать ногами ступеньки, потому что ее шея словно окаменела, и поворачивать голову стало невыносимо. Она стала винить себя, что вместо партнера по команде и капитана, на которого всегда можно положиться, она стала для Юли одной из тех людей из маленьких городов. Змеей, пытающейся убить бабочку просто потому, что ей было невыносимо смотреть на то, как Юля умела летать. - Но ты же только пришла! - Василиса захихикала и затрясла головой. Она стояла, как стоят все дети ее возраста: выпятив живот, что напомнило Ире о карамельке, которая лежала в ее кармане. Она быстро вытащила лакомство и протянула его девочке. - Спасибо! - радостно протянула Василиса, закинула конфету в рот и стала катать ее языком от щеки к щеке, параллельно сминая фантик в ладошке. Ира поглядела на это и снова вспомнила о бабочке. Она спустилась с крыльца и рванула вверх по улице так быстро, как могла. На повороте она едва не сшибла идущего в сторону дома Волковых Ивана. Пробормотав наскоро слепленные извинения, девушка перешла на бег и не останавливалась, пока за ней не закрылась дверь Юлиной квартиры, в которой она теперь проживала.***
После того, как Иван столкнулся с Ирой, он направился дальше по улице и нашел Василису скучающей на ступеньках дома Борисыча. Мужчина улыбнулся, замечая, что дом его друга преобразился. Из холостяцкой берлоги он превратился в место, где всегда звучал детский смех. У гаража валялся Васин розовый велосипед, крыльцо было изрисовано разноцветными мелками, но самой внушительной деталью была маленькая девочка, сидящая на ступеньках. Пружинка «Слинки» Василисе наскучила, поэтому она забежала в дом и вытащила из ящика с игрушками своего Ферби. Игрушка разговаривала на специально спрограмированном для нее языке — языке Ферби. Однако, один раз Василиса проснулась среди ночи от того, что зверек, похожий то ли на сову, то ли на хомяка, отчетливо произносил ее имя. Она оцепенела от ужаса, а потом рывком выскочила из постели и со всех ног понеслась в сторону спальни сестры. Оказалось, что у игрушки садились батарейки, поэтому речь зверька была заторможенной, как испорченная аудиозапись. Когда Олег поменял батарейки, ему потребовалось какое-то время, чтобы убедить Василису, что в Ферби просто была встроена способность к обучению, а так как ее имя звучало в доме чаще всего, игрушка просто его запомнила. - Привет... - обреченно вздыхая, протянула Василиса, заметив Ивана перед собой. Она не думала, что ее лето начнется вот так. В одиночестве. На нагретых Сочинским солнцем ступеньках. В один из дней она сидела на кухне и потягивала горячий персиковый чай, изо всех сил стараясь не смотреть на висящую на холодильнике фотографию. Чтобы чем-то занять руки, Василиса отправилась за Мистером Фа-Солькой, достала коробку из под печенья с разноцветными нитками в ней и вышила на груди у игрушки корявое сердечко оранжевого цвета, потому что ей так и не удалось попасть красной ниткой в игольное «ушко». Динозаврик напоминал Василисе о маме и о Юле. Ей нравилось, как его потрепанная лапка лежала в ее маленькой ладошке. Нравилось вспоминать, как Юля давала Мистера Фа-Сольку ей, когда тетя устраивала очередные пьяные дебоши. Слуховые аппараты в Васиных ушах всегда издавали странный ультразвуковой противный писк, когда она думала о тете. Чтобы изгнать ее из своей головы, девочка пыталась вспомнить, как звучал голос ее матери или Юли до того, как ей пришлось стать взрослой. Она воображала себе их лица до того момента, когда самой Василисы еще не было на этом свете. Но голоса звучали глухо, а лица рисовались смазанными и зыбкими. Но как Василиса ни старалась, ей так и не удалось представить их во всех деталях. И это было особенно печально, ведь с каждым прошедшим днем лета ее тоска по ним становилась глубже, и девочка то и дело ловила себя на том, что бормочет те бесчисленные слова, которые так и не сумела им сказать. Лариса ушла неожиданно, даже несмотря на то, что Василиса точно знала, что это могло случиться в любой день и в любой час. Однако, она была не готова попрощаться с ней навсегда. Даже находясь в коме, мать всегда находилась рядом с Василисой; большая, как сама жизнь. Лариса заполняла ее ум и сердце целиком, без остатка. И теперь, когда ее больше не было на этом свете, Вася снова и снова вспоминала подробности того дождливого, последнего дня, гадая, что можно было изменить. - Юля дома? - мягко спросил Иван, не растрачиваясь на приветствия. Василиса кивнула, безэмоционально ткнула указательным пальцем на дверь и продолжила вертеть в руках Ферби. Оставив девочку на крыльце дожидаться подругу, мужчина вошел в дом, который встретил его холодностью и враждебностью. Он нашел Юлю на диване в гостиной с тетрисом в руках. По трехголосным трелям он понял, что девушка играла в гонки, и усмехнулся тому, что даже в такой обстановке Юля продолжала соревноваться. - Пришли запретить мне еще что-нибудь? - дерзко хмыкнула Юля, не отрываясь от маленького прямоугольного экранчика. - Не утруждайтесь! Вы уже отняли у меня все! - Иван вскинул брови-гусеницы, удивляясь излишнему драматизму от человека, который в принципе не тратил энергию на производство слов. - Нам надо поговорить! - Иван подтащил пушистое кресло-мешок, которое, судя по расцветке и блестящим пайеткам на нем, принадлежало Василисе. Он пристально посмотрел на Юлю, которая уставилась на него в ответ, удивляясь, что его голос мог быть настолько мягким. - Почему мы не могли поговорить в зале? - Юля придала голосу безразличный тон и вернулась к игрушке. Однако секунду спустя она сердито фыркнула, отбросила тетрис на противоположный край дивана и устремила испепеляющий взгляд Ивану в самое сердце. - Пока я бы тренировала свой наскок на бревне! - Борисыч сказал, что у тебя выявили сотрясение мозга! - Иван медленно покачал головой, словно в замедленной съемке, и посмотрел куда-то за Юлю. Он легонько улыбнулся, но так и не отвел взгляда от пустой стены. И хотя брюнетка не знала наверняка, у нее возникло странное ощущение, что, пока Иван Николаевич смотрел вперед, какая-то его часть оглядывалась назад. Он шел сюда с тяжелым сердцем, заранее проговаривая, что он скажет Юле, но даже после всей этой математики и вычислений, язык у него скрутился в трубочку и отказывался подчиняться. Когда-то давно Борисыч сказал Ивану: «Слова, как пули. Как только одна покинет ствол, назад ее уже не загнать». - Совсем небольшое… - простонала Юля. - Я себя прекрасно чувствую! Почему мне нельзя тренироваться?! - она расправила плечи, подняла подбородок, сражаясь со слезой в уголке ее глаза. Она посмотрела на тренера. Он в мгновение осунулся, цвет его лица побледнел, и теперь оно стало серым, словно его покрыли пылью. Он пытался заговорить, но какая-то невидимая рука будто обернулась вокруг его шеи и заблокировала приток воздуха к легким. Он пытался сражаться, но рука была слишком сильной. Слова не могли пройти. - Много лет назад… - прохрипел Иван, а потом прочистил горло. Юля непонимающе нахмурилась. Она подумала, что мужчина, возможно, болен, раз говорил так тихо, что ей пришлось прислушиваться. - Много лет назад я тренировал гимнастку, которая практически не уступала тебе по способностям, выносливости, выдержке и этике… - Юля закатила глаза, предчувствуя слезливую историю. - Однажды она упала с брусьев и сильно травмировалась. Я должен был снять ее с соревнований и запретить ей выступать. - Иван поднял медвежью ладонь, сжал средним и большим пальцами свои виски и потер их с такой силой, что кожа под его пальцами побелела, а потом окрасилась в красный. - Вместо этого я позволил ей завершить свою программу на брусьях… Все шло хорошо, исполнение было таким чистым, будто ее травмы никогда не было. Она заходила в последний пируэт перед соскоком, когда сорвалась… - Юля едва удержалась, чтобы не ахнуть. Она впилась пальцами в обивку дивана и задержала дыхание. - Упала на затылок. Сломала шею, у нее вытек спиной мозг, и она навсегда осталась парализованной ниже шеи. - Иван сгорбился и словно за минуту постарел на двадцать лет. Юля почувствовала, как во рту у нее пересохло, и стенки ее гортани склеились. За свою короткую жизнь она твердо усвоила одну истину: не бывает шкафов без скелетов, у каждого есть что-то, что он не хотел бы показывать миру. Кому, как ни Юле, это знать… - Вы же не могли знать! - Юля яростно замотала головой и выпрямилась. - Да и у меня все не так! - Юля!!! - строго сказал Иван, и она тут же узнала в нем своего тренера. - Я запретил тебе ходить в зал не потому, что с тобой случится то же самое. А потому что мне нужна была справка от врача, что ты серьезно не травмировалась! - Юля кивнула, наконец осознавая мотивы тренера: он не пытался ее тормозить. Он пытался ее защитить. Ее и ее дальнейшую судьбу. - Я восстановлюсь к лагерю! - мягко прошептала она, наклонилась и обняла Ивана за плечи. На секунду он даже растерялся, зная, что Юля не позволяла себе подобных жестов, и не мог понять, значило ли это, что она стала ему доверять. - А что тут происходит? - на пороге гостиной остановился Олег. За ним хвостиком семенила Василиса с широкой улыбкой на лице. Юля резко подняла голову, но у отца на лице не играло никакого вопроса, осуждения или отвращения. Она сразу вспомнила, что отец знал о ее отношениях с Леной и вряд ли заподозрил бы ее в сексуальной связи с собственным тренером. К тому же, они с Иваном дружили много лет, и Олег верил, что его лучший друг никогда бы с ним так не поступил. Сомнение все же закралось, когда в сердце кольнула старая боль. Та, где его другой лучший друг увел у него любимую женщину. - Иван Николаевич пришел меня поддержать… - Юля пожала плечами, отодвигаясь от тренера, и улыбнулась. - Ты, помнится, недавно назвала его индю… - Олег не договорил, потому что Юля вскочила с дивана, подлетела к отцу и сжала пальцами его губы. Он продолжал мычать, шутливо двигая глазами, как какая-то советская кукла. Стоявшая позади Василиса залилась хохотом. Она так сильно тряхнула головой, что один из ее слуховых аппаратов выскочил из ее уха и теперь болтался на заколке, которые для нее приобрела Юля как раз на подобные ситуации. Девочка старалась его поймать, но то ли не дотягивалась, то ли нарочно пыталась всех рассмешить. Олег взял ее ладонью за макушку, будто клешней, и вставил выпавший аппарат обратно Васе в ухо. - Именно поэтому я ничем не занимаюсь… - горько вздохнула девочка. - А я бы с удовольствием пошла на балет… - А на гимнастику к нам не хочешь? - спросил Иван. Он подошел к Васе сел на корточки и заглянул ей в глаза. Вася перевела взгляд с него, на Юлю, потом на отца. Юля не отдала ее в музыкальную школу, потому что у нее не было денег за нее платить, а когда она получила свою первую стипендию, набор уже закончился. Отдавать Василису в спорт Юля не планировала из-за слуховых аппаратов, без которых девочка ничего не слышала, да и, к тому же, занятия в центре «Корбут» стоили целое состояние, и даже если бы Юля устроилась на несколько работ, плюс вкладывала бóльшую часть средств со своей гимнастической стипендии, ей все равно бы не хватило денег, чтобы оплачивать сестре занятия. - Но у меня же слухалки… - Вася разочарованно вздохнула, прикрыла ладонями свои уши и посмотрела на Ивана исподлобья. Юля глянула на это вымученное выражение на лице сестры и готова была поменяться с ней местами. Отдать ей свои, слышащие, уши, чтобы у нее могла быть жизнь без ограничений. Юля часто говорила Васе, что она — ее самое большое чудо и самая страшная боль. Не потому что Василиса не была здоровой, а потому что Юля была не в силах ее излечить. И ей невыносимо горько было смотреть на сестру, когда Василиса осознавала, что из-за своего дефекта, она не сможет сделать в этой жизни очень многого. Юля постоянно повторяла сестре, что любит ее и всегда будет любить. Что, возможно, она любила ее даже больше, чем следовало, и это было ее единственным оправданием, ведь Юля считала, что если будет любить Василису достаточно сильно, то они вместе смогут свернуть горы. Что Юля сможет научить сестру летать. Ей было неважно, как это случится, главное, чтобы это, все же, однажды случилось. Когда одиннадцатилетняя Юля впервые осознала, что Василиса ее не слышит, она плакала без остановки. Все эти годы она, наверное, пыталась найти способ извиниться за эти мгновения. Тем не менее, брюнетка часто беспокоилась о том, что Вася вспомнит через много лет. Их ссоры с тетей? А, может, как их жизнь в мгновение ока изменилась до неузнаваемости? Или в памяти останется лишь тот день, когда они с Юлей целых два часа следили за тем, как улитка ползла по бордюру у их подъезда? Или как на Васин пятый день рождения Юля намазала хлеб сгущенкой, сделала из сладких ломтиков пирамидку и вырезала ее в форме первой буквы имени Василисы, потому что у нее не было денег на торт? Вспомнит ли Василиса, как, закутав ее четырехлетнюю в полотенце после ванны, Юля сжимала ее в объятиях чуть дольше, чем следовало, чтобы вытереть все тело? Она всегда мечтала о том, как Василиса заживет самостоятельно. Она чаще всего представляла сестру врачом. Возможно, потому что часто видела ее в больнице у постели матери. Юля представляла себе мужчину, который полюбит ее, выучит язык жестов. А иногда даже представляла ребенка, за которого Вася будет сражаться так же бесстрашно, как за саму Василису сражалась Юля. И каждый раз ей было сложно представить лишь одно: как отсюда Василиса сможет попасть туда. Хорошие и плохие воспоминания никогда не пребывали в равновесии в Юлиной памяти. Она не знала, почему привыкла мерить их жизнь моментами опасности — стычками с тетей, нехваткой денег на лечение Василисы, ее разбитыми коленками, — а не моментами радости. Возможно, Юля была пессимисткой, возможно, реалисткой, а возможно, просто старшей сестрой… - А мы с папой тебе сделаем еще одну заколку… - Иван ткнул пальцем куда-то за слуховой аппарат. - Прямо вот здесь, чтобы они не вылетали, что скажешь? - Василиса снова посмотрела на Юлю с вопросом во взгляде. Брюнетка кивнула с улыбкой. - А когда можно начинать? - просияла девочка.