Храм нежной смерти

За окном тарабанит дождь. Такой сильный, что за то время, что я сижу, сжавшись в комок, на подоконнике, у меня заболела голова. Даже научная лекция в наушниках, которую спокойным и уверенным голосом рассказывает диктор, не помогает, но я боюсь шевелиться и подавать хоть какие-то признаки жизни. Это настроение длится с тех пор, как я вернулся домой от Минчана и узнал, что мама съездила в университет и взяла академический отпуск. Без моего ведома, без особой причины и только из-за своей бесконечной мании всё контролировать она отобрала у меня последнее, что хоть как-то отвлекало от отвратительной, совершенно осточертевшей жизни рядом с ней. — Зачем ты это сделала? Зачем?! — Хватит кричать на меня. Ты знал, что рано или поздно это произойдёт. — Чего ты этим хочешь добиться, мама? Думаешь, я тут же изменюсь? — Если нет, то я тебя заставлю. Неужели не видишь, как сильно меня обижает твоё поведение? Как можно быть таким неблагодарным… Я хотел сказать, что она предала меня и потому никогда не сможет заслужить прощения, но ей удалось выставить меня виноватым. Я сбегал, не возвращался домой вовремя, прогуливал занятия, а ещё начал встречаться с кем-то за её спиной… И правда, разве такое простительно?.. Мама зовёт меня с первого этажа, и я это каким-то образом слышу, но от внезапности вздрагиваю. Как оказалось, потому что задремал и не сразу откликнулся. Она протягивает мне домашний телефон — значит, звонит тётя или бабушка. Так много времени прошло с тех пор, как мы ездили на Чеджу, я успел соскучиться. Во мне теплился крошечный огонёк надежды на то, что хотя бы у них всё хорошо. Я забираю телефон и устраиваюсь на диване, мама уходит на кухню. Мне известно, что она будет весь мой разговор держать ухо востро, и если ей не понравится что-то из мною сказанного, то снова придётся несладко. — Я скучаю, Хоён-а. Ты как там, держишься? — Да, всё хорошо. Бабушка в порядке? Мой голос дрожит, и я с ужасом понимаю, что не могу это контролировать. Откашливаюсь, потом шмыгаю носом, а тётя не отвечает и только ждёт, пока я наконец-то угомонюсь. Может быть, уже и заметила что-то… — С моей сестрой нормальная жизнь невозможна. Поэтому мне с трудом верится в твои слова, прости. Она всегда всё понимала. Всегда с полуслова, с одного взгляда. Моя тётя знала маму по понятным причинам как облупленную, от этого порой становилось даже как-то жутко. Вот и сейчас мы с ней словно играем в шпионов, которым необходимо остаться незамеченными и выполнить свой неожиданно возникший план. — Я слышала об академе, ты ведь вряд ли этого хотел? О твоих побегах подробностей не знаю, но ты чертовски смелый, раз решил играть в такие игры с ней… — Нет, всё не так. Слишком громко. Мама выходит из кухни и дальше постоянно ходит вокруг меня, я же начинаю чувствовать исходящую от неё угрозу и вследствие быстро осекаюсь, притихаю. От нервов обкусываю губы и с горечью осознаю, что сказать мне больше нечего. — Слушай, уже так поздно. Я болею, поэтому весь день чувствую себя плохо. Давай поговорим потом? Я отлично себя чувствую, правда. Хоть сейчас на войну. Просто надоело ощущать на себе липкий, пристальный взгляд чуть прищуренных карих глаз. Вокруг них уже давно образовались мелкие морщинки, и мама безуспешно пытается с ними бороться. Она мне не кажется столь привлекательной, как раньше, потому что улыбку на её строгом, практически не выражающем позитивных эмоций лице я вижу всё реже. Другим она наверняка улыбается, но вот для меня теперь это будто божественное благословение. Незаслуженное. Фантастичное и невозможное. Я успел смириться, но иногда воспоминания о былых временах, когда мама меня чуть ли не на руках носила, всплывают очень неожиданно и бьют по больному. Могло ли всё остаться, как прежде.? Я бы хотел снова увидеть, как мама проявляет нежность, хоть её всегда и было слишком много. Если я в ловушке и теперь буду заперт в четырёх стенах, а мама продолжит так поступать со мной, это станет настоящим адом. Хочу, чтобы она обняла меня, чтобы наконец-то перестала смотреть свысока. Ненавижу то, какой она стала… — Хорошо. Я напишу тебе. Я выключаю телефон и выпрямляю спину, потом встаю с дивана, направляюсь к маме и кладу голову ей на плечо. Обхватываю её фигурку руками и обнимаю. Во мне нет ни капли фальши, только искренность и желание, чтобы мама хоть что-нибудь испытала, убедила меня в том, что она тоже меня очень любит и готова в любой момент поддержать, сказать, что всё будет хорошо. — Я люблю тебя. — И я тебя, Ёни. Возвращайся в комнату. Ложь. Настолько наглая, что я отстраняюсь и смотрю испуганно, почти разочарованно. Мама так похожа на Снежную королеву, это делает невыносимо больно. Интересно, страдал бы я так сильно, если бы не жил с ней под одной крышей и не видел её холодность? Очень вероятно, но такая жизнь — утопия, которой мне в ближайшее время точно не достичь. «Мы можем встретиться раньше?» «Ты правда этого хочешь?» «Хочу.» Донхон пишет мне чаще, я не знаю, с чего вдруг. Дело, наверное, в том, что я написал первым и попросил перенести встречу на пятое ноября. Так бы мы увиделись только двенадцатого, а у меня совершенно нет сил ждать. Осталось только выздороветь, быть паинькой, возвращаться из библиотеки домой пораньше и не злить маму. Воздух морозный, а из-за выпавшего утром снега ещё и слякотно. В такую погоду дома бы сидеть и никуда не выходить, но именно сегодня — пятое ноября. В библиотеке, однако же, всё равно куча народу, и я чувствую, что сосредоточиться у меня не получится, даже если вокруг будет идеальная тишина. Ничего не могу с собой поделать — всему виной проклятое волнение перед долгожданной встречей, даже чтиво по древней истории на этот раз кажется невероятно скучным. Обычно, чтобы отвлечься, я беру его и вычитываю очередной факт, о котором мне давно известно, но сегодня буквы сбиваются в одну кучу, клубок, который невозможно распутать. Я раздражённо выдыхаю, захлопываю бесполезную книгу и достаю телефон. Осталось два часа; скорее всего, пора идти. Ослабив уже надоевший, неприятно сдавливавший шею галстук тёмно-синего цвета и расстёгнув две верхние пуговицы рубашки, быстро скидываю тетради в рюкзак и выбегаю на улицу. Дальше — девять минут ходьбы до игрового зала. Да, у меня ещё целый вагон времени, но я не способен усидеть на одном месте. В библиотеке я провёл, уставившись пустыми глазами в напечатанные строки, всего около получаса, если пробуду там ещё хоть секунду — умру, сойду с ума и никогда не узнаю, чего же от меня хочет тот парень из автобуса. Сперва я посидел в кафе неподалёку от университета, заказал самый дешёвый кофе и ушёл оттуда так же, через полчаса — немного взбодрившийся и с карамельным привкусом на языке. Небо к тому часу чуть прояснилось, жизнь как будто становилась лучше, но что-то внутри меня снова не могло угомониться и заставляло постоянно шарахаться от каждого звука, прикосновения ветра к коже. — Добро пожаловать! Девушка в кошачьем кафе улыбается мне натянуто — должно быть, тоже день неудачный. Она вежливо просит обработать руки, я заказываю очередной кофе и послушно читаю все инструкции, пока об мои ноги трётся серый пятнистый кот. Думаю, здесь я с лёгкостью проведу оставшееся время. В кафе не так много народа — кошек, по очевидным причинам, намного больше, и это даже хорошо. Среди них уютно и спокойно, им хочется улыбаться и удивляться тому, насколько эти животные ласковые. Говорят, кошки чувствуют, когда их хозяева в плохом расположении духа, а потому приходят к ним и становятся неимоверно нежными. Сердце при их виде действительно оттаивает. Я сижу на мягком диване, на журнальном столике рядом лежит мой телефон с открытыми сообщениями от мамы. Было ужасной ошибкой читать наш диалог, потому что я не знаю, что ответить. «Ты должен вернуться не позднее шести вечера, помнишь?» Мне на глаза падает чёлка, но я упрямо её откидываю и тянусь к телефону, однако у кошки, до этого пристроившейся рядышком, были планы на мои колени. На ум мне не пришло ничего лучше, чем просто сдаться — телефон выключится сам уже через минуту, а рядом всё равно никого. Пушистая чёрная подруга смотрит на меня изумрудными глазами и громко мурлыкает, словно гипнотизируя на то, чтобы я поскорее почесал ей за ушком. — Ты же скоро уйдёшь, да? Я сюда не надолго… Она трётся об мою руку, а я качаю головой и смиренно глажу её. — И куда ты так торопишься? Я чувствовал всё это время, что за мной кто-то наблюдал, но обернуться не решался и делал вид, что всё в порядке. Голос парня у меня за спиной такой знакомый, тем не менее с первого раза и не узнаешь сразу, кому он принадлежит. Я пристально слежу за ним, как только он появляется в поле моего зрения. Ли Донхон одет с иголочки и, что самое главное, по погоде. Всегда завидовал людям, которые хорошо чувствуют её смену, я ведь так никогда не умел. Вот и сейчас на мне нет ни одной тёплой вещи… — Что ты здесь делаешь? — Я вдруг понял, что слишком рано пришёл, и до встречи с тобой ещё целый час. Поэтому зашёл в первое попавшееся кафе. Донхон садится напротив, аккуратно поправив полы длинного пальто, и улыбается. Уже не так, как при нашем первом знакомстве, а чуть доброжелательнее и приятнее. Мне нравится смотреть на его лицо, оно красивое и гармоничное, а он, кажется, тоже не прочь поразглядывать меня. Вообще-то, хочется задать ему массу вопросов и наехать за тот случай в автобусе, но прошло слишком много времени. Сам не знаю, что испытываю при виде него, а потому и ответить не могу. — Звучит забавно. Ты любишь кошек? — Нет. Я их боюсь. — Что? Почему ты тогда здесь? — Я пришёл забрать тебя. Я перевожу взгляд, полный сожалений, с Донхона на кошку, затем обратно на молодого человека. Он старался не смотреть по сторонам, игнорировал даже пару котов, что запрыгнули на диван, где он сидел. Только сжатые в кулаки руки выдали сильно напряжение. — Прости… В таком случае, забирай меня. Я мягким движением убрал кошку с колен, забрал телефон с рюкзаком, расплатился за кофе и поспешил на выход. Однако Донхон не желал отпускать меня так просто. Зачем-то схватил за руку и повернул к себе, затем достал из своей сумки шарф. Им я мог бы свободно обернуться полностью, словно в кокон, настолько кашемировое нечто оказалось огромным. Я растерянно хлопал глазами, отчаянно не понимая, чего от меня хотят, и мой новый знакомый тут же раздражённо выдохнул и притянул поближе к себе. — Ну же, чего ждёшь? Он обернул вокруг моей шеи шарф несколько раз. — Что ты делаешь? — Тебе мама звонит. Ответь. И правда. В кармане пиджака вибрировал раздражающей трелью телефон. — Откуда ты… — Ответь, Бэ Хоён. Смотрю в его глаза и не могу оторваться. Телефон в моей ладони продолжает надрываться, мне нужно только нажать кнопку вызова и вновь извиниться перед мамой ни за что, но Донхон оказывается быстрее. Бесстыднее и страннее, чем я думал. Он настоящий безумец. Он отбирает у меня телефон и выходит на залитую солнечным светом улицу. Я не поспеваю за ним, пытаюсь окликнуть по имени в надежде, что хотя бы на такое неуважение он ответит, но этот наглец только закатывает глаза и прикладывает динамик к уху. Мне вдруг становится невыносимо тревожно и страшно. Что он собирается ей говорить..? — Да? Донхон, как будто одумавшись, вновь подходит ко мне и ведёт к ближайшей скамейке. Я прошу хотя бы включить громкую связь. Он кивает. — Алло, Ёни? Почему ты не ответил на мои сообщения? — Потому что у него была кошка на коленях. Он не смог дотянуться до телефона. Я толкаю его в плечо и шёпотом ругаюсь. Он же не перестаёт улыбаться, хотя в его голосе ни капли насмешки. Донхон прямо сейчас уничтожает остатки моего мира и более-менее доверительных отношений с мамой. Которая к слову, почему-то резко замолчала… — Постойте… Какая ещё к чёрту кошка? Кто вы такой, и где Хоён? Когда мама говорит так надрывисто и грубо, это означает только одно — она на грани истерики. — Он со мной, в полной безопасности. Я его друг, и мы просто хотим сбежать от вашего надзора на какое-то время. — Вот же мелкий ублюдок, я сейчас… Почему… Этот сопляк снова отключил местоположение?! Бэ Хоён... Ты же помнишь, что рано или поздно придётся вернуться, правда? Тебе ведь некуда идти, тебя никто не ждёт, кроме меня… Не могу больше. Не хочу слышать это снова. Не хочу, чтобы она жгла мне плечи сигаретами, но едва ли я способен этого избежать. Мама права. Я поджимаю губы и посильнее зарываюсь в шарф, Донхон же леденящим душу тоном прощается с ней и вынимает из телефона сим-карту. Я наблюдаю за этой картиной, этими нервными движениями без особого энтузиазма, исподлобья. После наступает тишина. Только редко пролетавшие птицы жалобно кричали о чём-то, и ветер гнал серые облака. Злиться на маму нет смысла. Она как будто только этого и добивается, потому что злоба рождает неподчинение, оно же немедленно пресекается на корню, и остаётся лишь пустое смирение. Оно неизбежно. Оно… — Идём. Нам пора.