***
Полина измеряла покои шагами. Около получаса назад их разбудил непонятный гул в гареме, на который самолично отправилась Фирузе, прихватив с собой, конечно, свою надёжную служанку. За пределами покоев им сбивчиво поведали ситуацию, после чего госпожа отправила Хюррем обратно, а сама пошла навестить Махидевран. Сейчас рыжеволосая не могла найти покой. На месте не сиделось. Она переживала за Фирузе, а так же за всё положение в целом. Всё-таки эта неспокойная ночь выдалась по ее вине. Двери неожиданно отворились. Полина вздрогнула, резко обернулась и когда увидела Фирузе, то моментально подлетела к ней, нетерпеливо спросив: — Госпожа, что там случилось? Конечно она знала примерный ответ, вот только не могла представить масштаб своей, казалось бы, мелкой пакости. — Состояние Махидевран оставляет желать лучшего. Лекарша сказала у нее чесотка. Истязала себя до крови. Обвиняла в своей болезни меня. Между нами без того ситуация плачевная, а тут напасть такая. И где она могла подцепить такое? Голос персиянки был слишком усталым, даже немного измученным. А вот Хюррем ощутила неприятный укол где-то в районе груди. — Ложись спать, Хюррем. Завтра наверняка нас придут осматривать. Фирузе заметила, как рыжеволосая уставилась в одну точку, слегка прикрыв рот. Даже показалось побледнела. Госпожа мягко коснулась плеча, а в ответ Хюррем передёрнулась всем телом. — Всё хорошо? Полина опомнилась, судорожно закивала головой, слова сбились: — Д-да... Не... Не беспокойтесь. П-приятных снов, госпожа. Хюррем резко присела в поклоне и скрылась в отведённой служанкам комнате. Фирузе посмотрела несколько секунд на пустующее пространство рядом с собой и хмыкнула, сослав такое поведение на неожиданную новость. Плюхнувшись на кровать, Полина глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Сердце в груди, казалось, забыло отведённое природой место. Билось в сумасшествии. Стук раздавался в ушах, бил по вискам. Ее слегка трясло. Мысли водоворотом закрутились в голове.«Что же я наделала?! Какая ещё чесотка? Просто... Ох, чёрт, о чём я думала, когда шла на это?! Конечно они сослали всё на чесотку, как иначе? Я блин вдобавок переборщила слишком. Дура глупая! Возомнила себя Немезидой. И кому хуже сделала? Фирузе свинью подложила выходит! Махидевран ещё хлеще ядом плескаться начнёт! А если Валиде поддержит... Жопа полная настанет! Стоп... Если тот порошок реально с заразой оказался?»
Полина схватилась за голову и свернулась пополам, глухо что-то провыла.«Нет слов цензурных, чтоб выразиться. Совершила блять возмездие... Ох, ё, я оказывается до сих пор мат родной помню! Ладно, не об этом. Как быть в целом? Если я тоже сейчас заражена? Фирузе? Ужаснее поступка я ещё в жизни не совершала! Желание сделать Махидевран так же больно затмило ясный разум. Чем я лучше нее теперь? Придется платить цену...»
***
По пустому коридору разносилось эхо неспешных шагов, шуршала одежда. Медленно брели две женщины и вели негромко беседу: — Ох, Дайе, когда же несчастья перестанут сваливаться нам на головы? Последние события немного подкосили стойкую Валиде Султан, потому сейчас она чувствовала себя совершенно опустошённой, не взирая на то, что возможно по дворцу гуляла опасная зараза. — Одному Аллаху ведомо, госпожа. Во дворце теперь неспокойно будет. Начнется паника. В гареме с трудом сейчас удалось успокоить девушек, Гюльшах перебудила всех. Завтра, когда начнется осмотр, боюсь будет проблематично усмирить рабынь. Хафса голубоко, тяжело вздохнула. Прикоснулась к переносице. — Главное, чтобы заражённых больше не оказалось, хотя я уже не надеюсь. Повисло безмолвие. Айше унеслась в свои глубокие мысли, пока Дайе осмысливала ситуацию, параллельно раздумывая: задать ли внезапно образовавшийся вопрос? — Госпожа...— Валиде дёрнулась, заметила как они практически подошли к ее покоям, перевела на хазнедар взгляд. — Махидевран Султан обвинила во всём Фирузе. Могла ли девушка совершить подобное, желая отомстить за бунт? Женщина сама об этом задумалась, когда невестка кинулась на девушку. Неуверенно ответила: — Не думаю, Дайе. Фирузе разумная девушка. Это видно. Вряд ли бы пошла на такой рискованный, отчаянный шаг. Хазнедар не нашла, что ответить, поэтому кивнула. — Я слишком устала. Проследи, чтобы утром к покоям Махидевран приставили охрану. Несколько дней ей запрещено выходить за пределы, пока выясняются все обстоятельства болезни. Сейчас я желаю отдохнуть. Дайе, конечно же, препятствовать не стала.***
Следующие несколько дней протекли словно в вязком чёрном тумане, что душил и окутывал, селя в душе страх. Каждого жителя дворца тщательно проверили лекари, никаких следов чесотки не обнаружилось и это послужило маленьким вздохом облегчения, а уж неожиданное выздоровление Махидевран Султан вовсе удивило и вогнало в смятение. Черкешенку больше не мучил зуд, температура тела пришла в норму, только красные следы на коже напоминали о перенесённом кошмаре и недолгим заточением в четырех стенах. И всё бы хорошо, тёмные тучи наконец развеялись, вот только Полине было тяжело на душе. Она всё ещё чувствовала себя виноватой перед Фирузе, лишний раз старалась избегать контакта глаз, была немногословна, боялась признаться, несмотря на то, что опасности не было от Валиде Султан, но она оставалась от той же Махидевран. Каждый день, особенно по вечерам, Полина погружалась в самобичевание. И ко всему прочему положение усугубляли следы минувшего бунта на теле. Рыжеволосая старалась смотреть на себя в зеркало вскользь. Собственное отражение пугало, а так же вызывало отвращение к самой себе ещё хлеще, чем прежде. Так и тянулось для нее время. — Посмотри, я правильно делаю? Голос выдернул ее из бушующих волн мыслей. Полина перевела взгляд на мальчика, что сидел с ней рядом, а затем на фигурку в его руках. Кивнула. — Правильно. Молодец. Затем девушка опустила глаза на получающуюся фигурку уже в своих руках. Недавно рыжеволосая нашла небольшое утишение в оригами, а сегодня, став невольным свидетелем интересного занятия, к ней присоеденился Мустафа и попросил научить делать так же. И отказать она не смогла не только потому что мальчик шехзаде. — Почему именно журавли? Ты не умеешь делать что-то другое? Уголки губ приподнялись. Полина беззлобно усмехнулась. — Умею. Просто журавли особенные. Есть даже одна легенда. И конечно ребёнку стало любопытно. Мустафа развернулся всем корпусом, внимательно, с интересом посмотрел на Хюррем. — Какая? Расскажешь?!«Ну и как ему отказать? Глаза как у щеночка. Или котёнка.»
— Куда я денусь? Слушай внимательно, — увидев полную готовность, Полина начала. — Есть старинная японская легенда, согласно которой, если сложить из бумаги тысячу журавликов, то сбудется любое желание. Его принесет в клюве журавль, что живёт тысячу лет. Эта птица символ счастья, — девушка хотела добавить что-то ещё, но осеклась, прикусив внутри губу.«Не стоит рассказывать историю о девочке Садако. Ещё аномалию какую-нибудь во времени вызову... Хотя тут итак всё не по плану.»
— Желание сбудется? Ты хочешь сделать тысячу таких журавликов? Давай помогу! Вместе загадаем! Что ты хочешь, огонёк? Полина рассмеялась, видя как всполошился мальчик, однако резко замолкла и переспросила: — Огонёк? Мустафа пожал плечами. — Я тебя так зову ещё с нашей первой встречи. Правда про себя. Тебе не нравится? Ты против? Рыжеволосая поспешила успокоить разволновавшегося ребенка: — Нет-нет. Мне очень нравится! Неожиданно просто...«Я к детям всегда нейтрально относилась, но Мустафа мне начинает нравиться. Не кажется таким уж избалованным как в сериале.»
— Так чего бы ты хотела? Хюррем заглянула в тёмные, блестающие глаза шехзаде и даже сама не поняла как просто заговорила о важном, терзающем изо дня в день. — Наверно, не переживать то, что пережила. Не винить себя. Даже может стать вовсе бесчувственной. Тёмные бровки поднялись вверх. Мустафа громко возразил: — Как же ты тогда будешь радоваться, если станешь бесчувственной? А смеяться? На несколько секунд повисла тишина. Хюррем не могла подобрать слов для ответа, загнанная словно в тупик. Мустафа смотрел на нее внимательно, казалось изучал, а затем неожиданно поднялся и коснулся края платка на лице. Полина не смела показывать свои увечия вернувшимся детям. — Или ты из-за ран так расстроилась? Ты ведь итак очень-очень красивая, они тебя не портят. Посреди горла встал жёсткий ком и от чего-то подступили слёзы. Маленькие ладошки коснулись огненных волос, скользнули. — Улыбайся всегда, огонёк, и уйдет вся печаль.«Я... Слов нет... Говорят, дети видят глубже, чем взрослые. Мустафа ведь не концентрировал внимание на моих ранах. Вёл себя так, будто и не было их. Только, когда приехал и решил с братом побыть, спросил строго, кто нас обидел. Может я правда загоняюсь слишком? Как найти компромисс с собой?»
— Я возьму журавлика себе? Полина быстро заморгала, чтобы первые капли не стекли по щекам. Шехзаде протягивал ей ладони, в которых устроился оригами. Сам широко улыбался. — Конечно. Как странно, но в этом бумажном журавлике в руках мальчика, она наивно видела отблеск надежды и даже верила, что всё может быть действительно так, как он сказал. — Мустафа, тебе пора вернуться к маме. Мехмед уснул. Если хочешь, то придёшь ещё вечером. Фирузе показалась на пороге. Ее голос тихо прошелестел. Мустафа твёрдо кивнул. — Хорошо. Обязательно, — затем вернул внимание девушке. — Ещё увидимся, огонёк. — Безусловно. Когда шехзаде покинул покои, Фирузе мельком улыбнулась ему вслед. После обратилась к Хюррем: — Вижу вы сдружились. Полина опустила взгляд на место, где до этого сидел мальчик и ответила: — Не то слово. Зашуршал подол платья. Госпожа сократила расстояние и окинула столик взглядом. Взяла журавлика, которого сделала рыжеволосая. — Знаешь, Мустафа ведь прав: красивого человека раны не испортят. Плохо, если в сердце изъян. Я вижу твое беспокойство, метания. Даже чувствую. Понимаю. Мне тоже поначалу было дурно на себя смотреть, а потом подумала: что на себе крест теперь ставить? Это же я. Да, не такая, как прежде, но всё пройдёт. В памяти, конечно, останется, не избавишься от этого. Однако я. Уверена, Султан не отвернется от меня, так же как и кто-то однажды примет тебя такой какая ты есть, — после Фирузе лукаво улыбнулась, посмотрев на растерянную Хюррем исподлобья.«Чего я тут нюни распустила? Фирузе тяжелее пришлось. Смогла бы я пережить пламя? Она удержалась и держится дальше, меня к тому же подбадривает. Минуточку... В смысле кто-то однажды примет меня такой какая я есть?! Замуж потом выдаст? За кого? Или о чём-то догадалась? Вот бедовая я...»
Вынырнув вновь из очередного потока мыслей, Фирузе рыжеволосая уже не обнаружила. От чего-то её одолело смущение. Полина быстро встряхнула головой и решилась на важный для себя шаг - подойти к зеркалу. Медленно, оттягивая момент, Хюррем остановилась и уже целиком увидела себя.«Синяки сойдут через некоторое время, с этим не поспоришь. Но шрам? Скоро снимать швы... Какой он будет? Почему так сложно смириться и принять новую себя? Поможет ли время?»
Девушка тяжело вздохнула и отошла, больше не желая задерживать взгляд на своём отражении.***
Мустафа, как некогда счастливый, забежал в их с матерью покои со своим журавликом в руках. Махидевран сидела на тахте и осматривала себя в зеркало, при этом вздрогнув, когда сын оказался рядом с ней. Госпожа натянула улыбку. При своём шехзаде она старалась не погружаться целиком в печаль, но бывало получалось у нее плохо. Уродливые полосы на коже стали словно клеймом. — Мама, смотри какого я сделал журавлика! — затем выпрямившись, мальчик выпятил грудь, с гордостью заявил. — Огонёк научила! Махидевран нахмурилась, не понимая о ком говорил её сын и конечно решила разузнать: — Что за огонёк? Мустафа улыбнулся ещё шире. — Хюррем. Я увидел, как она делала их из бумаги и попросил тоже научить. А ещё про них есть легенда... Дальше черкешенка слушала в пол уха, ощутив, как что-то неприятно кольнуло в груди и начало горечью разрастаться по телу. Любое упоминание Фирузе пусть косвенно или ещё хуже прямо, вызывали в ней злость, которая могла толкнуть на что-то неприятное. Так случилось в этот раз... Махидевран поджала губы и вырвала оригами из рук сына. Тот замолк, в непонимании похлопал глазами, а когда мать сжала журавлика, то подорвался и закричал: — Мама, что ты делаешь?! Ты его сломаешь! Однако грозный, холодный взгляд госпожи заставил сжаться и плюхнуться обратно. Мустафа сложил руки на животе, опустил голову. Махидевран приблизилась. — Запомни, Мустафа: не смей ничего брать от той женщины. Ты ходишь туда проводить время только с братом, но не с кем-то другим! Придется сократить время твоего прибывания там... — после этих слов ребенок вскинул голову. — Пару раз в неделю, думаю, тебе хватит побыть с тем шехзаде. Не стоит привязываться к нему, ведь престол ждёт именно тебя, не забывай об этом. Махидевран мягко, но в то же время с некой властью взяла сына за подбородок. — Это будет наш с тобой секрет. Никто о нем не узнает. Особенно Валиде. Ты понял меня? Неохотный кивок. Довольная собой черкешенка отпустила мальчика и протянула руку со смятым журавликом служанке. — Выкинь, — после снова обратилась к сыну. — А ты, Мустафа, отправляйся в комнату. И ему это было только в радость: скорее скрыться и пока никто не видит смахнуть слезу.