Страсть господина Жозе

– Возможно, это вам больше придется по вкусу. Жозе с полупоклоном подал Глории аккуратную книгу в кожаном переплете с золотым тиснением. Глория, как обычно, избегала смотреть ему в глаза, но не принять подарок не смогла: Жозе так закрыл собою выход из книжной лавки, что миновать его было невозможно. – Поэзия Аркнии, – глаза Глории бегло скользнули по золотым буквам на корешке. – Стоило ли так хлопотать из-за меня? – Вкус, подобный вашему, заслуживает даров и поклонения. Я лишь предположил, что вы уже переросли провинциальные книжные лавки. А эта вещь из самой столицы. К концу этой маленькой речи Жозе уже ясно видел, что Глории не интересен ни комплимент, ни достоинства книги. Едва он сделал шаг в сторону, как она выскользнула из лавки и быстрым шагом пошла по улице. Противный внутренний голос подсказал Жозе, что лишь усвоенное с детства правило – не оскорблять дворянина открыто – не позволили Глории тут же избавиться от подарка. – Вы не прочтете, не так ли? – с грустью спросил Жозе, шагая с ней в ногу. – Я не большая охотница до дворянских стихов, господин Эль Пелетье. Какой у нее тон! Сразу ясно, что не только стихи дворян вызывают у нее отторжение. – По-моему, вы несправедливы. Поэзия аркнов, может, чересчур вычурна, но зато, сколько в ней искренности! Сказал тогда Гораций, меж аркнов первый муж: Любой из нас сойдет в свой час в обитель мертвых душ… – Но есть ли смерть почетней той, что ты принять готов За кости пращуров своих, за храм своих богов?* – Я читала старые поэмы, господин Эль Пелетье. – И все же не любите. – Дворяне пишут только о себе, – по лицу Глории пробежала гримаса неприязни. – И говорят, и думают тоже. Жозе отметил про себя, что они приближаются к старой части города, где было много руин и заброшенных домов. Разрушенный дворец Чара Миланида отбрасывал свою грозную тень на несколько кварталов окрест. – Госпожа Глория, я не могу вас понять. То ли вы так жестоки ко мне потому только, что я дворянин. То ли вы так жаждете задеть меня, что бросаете мне в лицо оскорбления всему моему сословию. Глория вдруг остановилась. Щеки ее покраснели, в глазах клубился гнев. Тень старинных стен закрывала их от солнца и любопытных глаз. – Что и требовалось доказать, господин Эль Пелетье. Вы думаете, весь мир, включая безродную бедняжку Глорию, вращается вокруг вас? Почему? Потому что вы молоды, хороши собой и блестяще деретесь? – Я вовсе не… – Так знайте: в этом мире тысячи людей, чьи страдания и горести волнуют меня куда больше ваших! Вы хороши собой от безделья и сытости, ваше щегольское платье оплачено чужим трудом, а ваш Удел воевать… – Глория запнулась, в последний момент удержавшись от богохульства, – дворяне давно уже ни с кем не воюют, кроме своих же подданных! Вы уже год преследуете меня, надеясь, видимо, что одно ваше высокомерие пробьет дорогу к сердцу бедной девушки! Спешу вас заверить, благородный сэр, ваши надежды абсолютно беспочвенны! Раньше Жозе полагал, что вполне оценил красоту Глории. Близнецы всемогущие! Он просто еще не видел ее в гневе. Грудь часто поднимается; тонкие жилки на шее пульсируют в такт учащенному сердцебиению; губы чуть приоткрыты, как перед поцелуем; в темных глазах блеск, как от звезд на черном июньском небе. В сердце Жозе творилось Старший знает что. Жар страсти, восхищение перед красотой и смелостью этого хрупкого создания, мука задетой гордости, воспитанная с детства жажда ответить на обиду немедленно, силой… Молодому человеку понадобилась пара секунд, чтобы вернуть себе подобие самообладания. – Будь вы благородным мужчиной, – сказал он тихим, тяжелым голосом, – за такие слова я сейчас же требовал бы сатисфакции. – Какая жалость! – Глория присела в желчной пародии на книксен. – Со мной вам не потешить свою страсть к подвигам. Впрочем, времена сейчас беззаконные, вы можете зарезать меня и так, хоть здесь. Ну, что же вы? Шпага ведь при вас. Зарезать ее? Милосердные Близнецы, какое же чудовище видит в нем эта бунтарка? – Вы отлично знаете, что я никогда так не сделаю. – В таком случае позвольте откланяться, господин Эль Пелетье. Глория, даже не кланяясь, отвернулась от него и зашагала в густую тень разрушенного дворца. Совершенно потерянный и сбитый с толку этим разговором, Жозе поддался порыву оставить последнее слово за собой. И, как это часто бывает в таких случаях, сказал глупость. – Постойте! Тут же опасно быть одной! Глория едва обернулась на его жалобный крик. – Я буду не одна, господин. Меня ждут друзья. Она сделала ударение на последнем слове. Смысл угадать было не трудно: кем бы ни были эти друзья, Жозе Эль Пелетье в их число не входит и никогда не войдет. Возвращаясь в центр города, к оставленному экипажу, Жозе впервые в жизни позавидовал простолюдинам, чьи страдания сводятся к тяжкому труду и ударам плети. О, их доля тяжела, но какие изысканные, какие утонченные муки припасли, оказывается, Близнецы для благородных господ вроде него! Эти муки страшнее, чем жесточайшая рана, страшнее, чем быть похороненным заживо. Без этой девушки ему жизнь не жизнь, он не в силах выбросить ее из головы. А она – о, эти глаза! Этот пыл ярости, с которым она смотрела на него! Она никогда не будет его. Никогда не согласится провести с ним жизнь. Что жизнь! И пяти минут не согласится! *** – Она согласна? Старый Арман переспросил с лицом таким кислым, что молоко в его горячем шоколаде не прокисло только чудом. Завтра истекал срок его соглашения с сыном. Завтра молодой Эль Пелетье, верный слову, отправился бы в дом Перренов и сделал бы предложение юной Кристин. Жозе поймал себя на том, что у него преглупым образом отвисла челюсть. Потребовалось некоторое усилие воли, чтобы вернуть ее на положенное место и принудить к членораздельной речи. – Как же вам удалось, господин Бранте? Стефан ухмыльнулся своей суховатой, довольной улыбкой и отхлебнул шоколада, которым его угостили хозяева. Наследник дома Бранте сиял как начищенная монета, лучился счастьем так, будто это он вот-вот женится на женщине своей мечты. – Хотел бы я сказать, что это моя победа. Но тут слава должна достаться господину Чезаре. Ума не приложу, что он ей сказал. Господин Эль Пелетье, теперь дело за вами. Благословите ли вы молодых? Арман поймал на себе взгляд сына. Выдерживать этот взгляд в молчании было тяжко, но и выпустить на волю ответ было нелегко. Девушка, по рассказам и слухам, и впрямь прекрасно воспитана. Любит стихи. Но эти рассказы о тайных обществах, о поэтах-простолюдинах… Насколько все было бы проще, если бы этот упрямец Жозе выбрал Кристин! А может, не поздно еще отказать? Его обещания ведь никто, кроме сына, не слышал. Этот юнец Бранте не станет спорить с отказом: дворянин мантии хорошо знает свое место. Жозе будет, конечно, в ярости, но со временем перебесится. Может, еще не поздно поставить на своем? Прошло всего несколько секунд. В эти секунды, проведенные за потягиванием шоколада, Арман Эль Пелетье пережил такую мучительную борьбу, какой не знал даже на дуэлях своей веселой молодости. Но он был, прежде всего, дворянином, от кончиков усов до каблуков сапог. Дворянином той старой закваски, который скорее свернет себе шею, чем нарушит данное слово. Старик Эль Пелетье отставил чашку с шоколадом, поднялся с кресла и крепко пожал руку наследника. – Мои поздравления, Жозе. Благодари Близнецов и господ Бранте за свое счастье. Мое благословение с тобой и с молодой невестой. *** Свадебный экипаж въехал в распахнутые ворота усадьбы. Перед молодоженами раскинулся великолепный фамильный парк в своем лучшем летнем наряде. Закатное солнце отливало золотом в густой зеленой листве, вдоль аккуратных дорожек пестрели разноцветные клумбы, в густых зарослях травы прятались кусты со спелыми ягодами. – Там, дальше по дорожке, разбили беседку, – Жозе показал рукой в окно экипажа. – Чудесное место. Такое тихое. Идеально для стихосложения и полуденного сна. Желаете, я велю там повесить гамак? – Как вам будет угодно. Жозе осекся. Это были первые слова, которые он услышал от невесты с момента венчания. Глория молчала и прятала взгляд всю дорогу до церкви. Затем он получил от нее одно-единственное слово: «согласна». И снова молчание. Ужасно хотелось поцеловать ее, но что-то останавливало Жозе. Вернее всего, это был страх. Страх того, что стоит ему коснуться ее, и молодая жена отпрянет, закроется как мимоза, и он увидит олений испуг в ее глазах. Нет уж, лучше не искушать судьбу. Стоит, пожалуй, дождаться ночи. В тишине, в уединении супружеской спальни, поладить с ней будет, верно, проще. – Вы голодны? Слуги ждут нас, я распоряжусь подать ужин. Глория неподвижным взглядом смотрела на проплывающие за окном деревья. – Глория? – Я хотела бы лечь спать. Жозе неловко кивнул. Ну что ж, хорошо. Так даже лучше. Чем быстрее они скрепят свой брачный союз, тем проще все пойдет дальше. *** Жозе помедлил в гостиной. Отчасти то была дань этикету – невесте надлежит дать время для приготовлений брачного ложа. Но ему это время нужно было не меньше. Следовало собраться с мыслями. Надо отдать отцу должное: он полностью очистил усадьбу к приезду молодых. Уехал в гости к Эль Лабериям, пообещав познакомиться с невесткой завтра днем. Отпустил большую часть прислуги на выходной. Дом был готов к их приезду и при этом пуст и тих. Им никто не помешает насладиться первой ночью в объятиях друг друга. Насладиться ли?.. Жозе тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Конечно же, насладиться, он ждал этого так долго. Но все же, как ему вести себя с ней, как держать себя? Что сказать этой закрытой, непокорной девушке в их первую ночь? Жозе Эль Пелетье не был обделен вниманием женщин. В столице у него бывали всевозможные приключения. Дома он находил на всяком приеме стайку поклонниц. Но и в столице, и на приемах все было просто: удачное сочетание благородной внешности, поэтической задумчивости и молодцеватости знатного повесы делали свое дело. Жозе был уверен, что с Глорией это не пройдет. Она так отстранена от него и в то же время так хорошо его видит. Быть может, слишком хорошо. Ладно, полно ждать. Жозе ступил на лестницу второго этажа. Он будет нежен, но настойчив. В конце концов, здесь его дом, и это его брак! Она дала свое согласие, служение супругу часть ее нового Удела! Он открыл дверь спальни храбрым и резким жестом, будто бросаясь в битву. Глория лежала на постели, спиной к двери. Она не переоделась ко сну. На ней по-прежнему было подвенечное серое платье, волосы все так же лежали в строгой прическе. Только запыленные туфли она сняла – видимо, от привитой с детства чистоплотности. Жозе машинально отметил, какие у нее благородные щиколотки. Подножие тебя побери, Эль Пелетье! При чем тут щиколотки! И что значит «благородные»? Можно подумать, ты много в своей жизни видел низкородных щиколоток! Жозе по-прежнему стоял в дверях. Глория не обернулась. – Почему вы не переодеты? – Вам угодно, чтобы я разделась? Сердце Жозе закипело. Молодой аристократ не привык подолгу о чем-то тревожиться. И сейчас все тревоги и неловкости этого долгого дня вспыхнули в нем костром из непонимания, обиды и злости. Посмотрите на нее: он привез ее в свой дом, подарил ей все что имеет, а она будто помирать собирается! И это «разделась»… Можно подумать, он не венчался с ней, а купил, как в публичном доме! Жозе шагнул в комнату и захлопнул за собою дверь. – Угодно ли мне? Да, клянусь честью, мне это весьма угодно! Снимите платье! Глория поднялась с постели и встала прямо, босиком на пушистом ковре. Не торопясь и не медля, глядя в глаза супругу, она расстегнула венчальное платье, вынула из волос все шпильки. Упали на плечи густые волосы. Упала на пол серая ткань. Девушка стояла перед мужем, неподвижная, юная и невыносимо прелестная. Белье из хорошей ткани не могло скрыть изящества ее фигуры, да и вообще мало что могло скрыть. Жозе почувствовал, как в висках застучала кровь. Вместе с желанием к нему возвращалась уверенность. – Подите сюда! Глория перешагнула через подолы сброшенного платья и сделала два механических шага навстречу мужу. Она не подошла вплотную, не протянула руки. Только покорно встала там, где он мог бы ее схватить, если бы захотел. Та часть Жозе Эль Пелетье, которая скрепляла его душу с душами предков в вечном потоке Реки Крови; та часть, что привыкла по праву рождения всегда получать то, что хочется – эта часть взревела в нем победными трубами. Наконец-то эти глупости прекратились. Она покорна тебе, она твоя, как и должно быть. Хватай ее, притяни к себе, поцелуй со всей силой страсти! Ты вправе наслаждаться ею всю ночь и много ночей после этой, когда тебе заблагорассудится! Но тут глаза его вновь встретились с глазами Глории. И от того, что он увидел в ее глазах, всякая уверенность пропала из сердца Жозе, и ледяной непостижимый ужас пронесся по спине. Во взгляде молодой жены не было ни намека на блеск звезд в июньском небе, на какое-либо чувство, вообще на жизнь. То был взгляд человека, погибшего Истинной Смертью, чье тело, по какой-то кошмарной прихоти Близнецов, продолжало еще двигаться, говорить и дышать. – Что… что же вы стоите? – промямлил молодой человек, сам почти не понимая, что говорит. Глория чуть опустила голову, одновременно потупившись и поклонившись. – Я в вашем распоряжении, господин Эль Пелетье. Делайте со мною все, чего желаете. Река Крови снова подала голос: она издевается над тобой, нарочно тебя мучает. Если это не прекратить сегодня, сейчас же, она превратит твою жизнь в подножие Столпа. Проучи ее. Ударь, швырни на постель, возьми силой. Пусть у нее выскочит дурь из головы. Рука Жозе сжалась в кулак. Глория заметила это, но не сдвинулась с места, только закусила губу. И тут Жозе Эль Пелетье совершил самый нелепый, самый скандальный и самый благородный поступок, какой когда-либо совершали отпрыски рода Эль Пелетье в свою первую брачную ночь. Он отступил от супруги, вежливо поклонился и сказал: – Доброй ночи, моя госпожа. Отдыхайте и ни о чем не тревожьтесь. Затем он шагнул за порог спальни и тихо прикрыл за собою дверь, оставив Глорию одну. Первую брачную ночь Жозе провел на диване в кабинете, не смыкая глаз до самого рассвета. *Отрывок взят из реального стихотворения "Гораций", автор - Томас Маколей. В оригинале это четверостишие звучит так: Then out spake brave Horatius, The Captain of the Gate: "To every man upon this earth Death cometh soon or late. And how can man die better Than facing fearful odds, For the ashes of his fathers, And the temples of his Gods.