Больше не монстр

  Несколько дней подряд Сефирот держался поодаль от Северуса. Учёный словно забыл о его существовании. Все его мысли и время были посвящены ей. За еду благодарил по привычке. Сефирот всё понимал, потому не донимал его: не было возможности что-либо решить, пока Лукреция оставалась без сознания. Потому Сефирот продолжал истязать себя жестокими тренировками, чтобы физическая боль отвлекала от душевных терзаний. Разок даже уговорил Клауда сразиться по старой памяти — был уничтожен в мгновение ока. Клауду пришлось серьёзно сдерживаться, чтобы их бой в итоге хоть как-то походил на тренировку. А ведь когда-то Клауд рядом с ним казался незначительным. Не имея возможности быть рядом с Северусом, Сефирот предпочитал проводить время в одиночестве. Ледяная стена, отделявшая его от объекта воздыхания, слишком сильно морозила, чтобы видеть его и не иметь возможности сделать хоть что-то. — Она очнулась, — спокойным голосом прервал Клауд его тренировку. Когда Сефирот вошёл в пещеру, Лукреция плакала в объятиях Северуса — неожиданная картина. Винсент стоял в стороне, терпеливо ожидая. Лукреции нужно было время. Смирившись с отчаянием, отказавшись от жизни, так сложно было поверить в собственное спасение: слишком много для чуда. Под пристальными взглядами Винсента и Клауда Сефироту пришлось подойти ближе. Лукреция почти не вздрагивала, изредка всхлипывая. Северус ободряюще погладил её по спине, шепнув что-то на ухо, глядя на Сефирота. Лукреция обернулась, пошатываясь даже несмотря на то, что Северус её поддерживал. Раскрасневшиеся глаза ещё были полны неверия, из приоткрытого рта не слетали звуки. Один неловкий шаг навстречу — и она начала падать. Сефирот успел вовремя подхватить. Стало ясно, как Лукреция могла оказаться в объятиях Северуса. Нездоровое облегчение посетило сердце. Коснувшись лица сына холодными руками, Лукреция шумно вдохнула: не иллюзия. Страх и сомнение уступили место заботе и сожалению. Ласково обняла она Сефирота. Заговорила слабым голосом, отпуская прошлое: — Ты жив… Она показывала мне множество ужасных вещей, — от слов её похолодело. Страшно было представить, что видела она. Всего обрывками, в тумане, память выдавала ему кровавые картины. Лукреция же была в ясном сознании, когда Дженова психологически пытала её. — Она сказала, что ты умер. Показала. Говорила, что мир не достоин защиты. Предлагала помочь отомстить. Взамен на мою душу. Это тело. Ей нужен был сосуд. Я не дала. Лукреция поглаживала Сефирота по спине, дыша спокойно. Он был её утешением. Надежда на его благополучие поддерживала её долгие годы. Не вера: на неё не хватало сил и воли. — Прости, что не была рядом с тобой. Прости, — болезненно улыбнулась она, поднимая взор на сына, гладя его по серебристым прядям. — Как бы я хотела растить тебя на своих руках, — вновь заключила она его в объятия, поглаживая и причитая неслышно, словно убаюкивая дитя. Она понимала, что Сефирот мог не принять её, боялась этого. Однако того, что он был жив и здоров, ей хватило, чтобы заглушить самую болезненную часть вины. Одними только объятиями и голосом она дарила чувство материнской любви и нужности, которых Сефирот никогда не испытывал. Он не был пешкой, не был объектом для исследования или смоделированным образцом для подражания, не был врагом человечества, на которого можно было свалить всю вину. Он был любимым сыном. Обняв женщину, словно самую хрупкую вещь на земле, закрыв глаза и погружаясь в тёплые чувства, Сефирот тихо произнёс: — Мама… Слабость не позволила Лукреции дольше поговорить с сыном. Винсент помог ей лечь обратно, погладил по голове и поцеловал в лоб. Мягкая улыбка коснулась его губ, оживляя призрачный образ. Лукреция умиротворённо улыбнулась в ответ, плавно опуская тяжёлые веки. — Ей потребуется около недели, прежде чем её можно будет вывезти отсюда, — взял слово Северус. «Тогда продуктов должно хватить», — подумал Клауд. «Отлично, не придётся доплачивать», — подхватил его мысль Сефирот. Клауд и Сефирот вышли практически вместе. Свежий воздух наполнил лёгкие, слабым ветерком обдав лица. Оба какое-то время молчали, глядя в разные стороны. — Ты больше не считаешь, что приехал сюда только ради профессора Снейпа? — первым заговорил Клауд, не смея повернуться в сторону собеседника. — Не знаю, — покачал головой Сефирот. — Я ещё не разобрался в себе, — опустил он голову, глядя на руку, отнявшую множество жизней, не способную ныне держать Масамунэ. Крепко сжал в кулак. — Я восхищён её волей. На её фоне я будто сдался без боя. «Ещё больше причин её любить», — кольнула ревность сердце. Несильно, но достаточно, чтобы осудить себя за эгоистичное чувство. Она отдала сердце другому, Сефироту в пору было Северуса пожалеть. Шелест листьев и далёкий шум прибоя настраивал на погружение в мысли. Глубоко нырнуть, благо, не удалось: Северус решил оставить Винсента наедине со спящей возлюбленной. Слишком тяжко ему было воочию видеть недостижимость мечты. Он собирался изгнать из головы мысли видом бушующих, как и его чувства, волн, но Сефирот поймал его за руку. — Она знает о твоих чувствах? — …Да, — не сразу ответил Северус. — Ты ей признавался? — Отчего-то Сефироту сложно было представить Северуса, раскрывающего свои чувства. Как и ожидалось, Северус дал отрицательный ответ. — Почему? — Ты и так всё видел, — спокойно отвечал он. — Их любовь прошла сквозь время и множество испытаний, которые тебе даже не снились. Ты правда думаешь, что моё признание может что-либо изменить? Правда нередко отдавала горечью. Сефирот не спешил отпускать Северуса. Наоборот, притянул к себе ближе. Почти невольно, однако Северус сделал шаг навстречу. Чёрные волосы растрепались, пришлось лёгким движением убрать со лба непослушные пряди, нежно опускаясь вниз, проводя по щеке. Манящие губы приковали взгляд. Северус почувствовал желание Сефирота, но ничего не сделал, чтобы его остановить. Сефирот воспринял отсутствие сопротивления как дозволение — медленно коснулся губ губами, приоткрыл напряжённым языком, чтобы проще было продолжить увлечённый поцелуй. Северус не отвечал, но и не отталкивал. Пока Сефирот не позволил себе лишнего, скользнув рукой к ягодице — резкая боль сковала Сефирота. Он упал под ноги Северуса, крепко стиснув зубы, чтобы не кричать. — Моё последнее изобретение, — продемонстрировал Северус колбу с пугающе-зелёного цвета жидкостью. — Жертва умирает от шока из-за нарастающей боли. — Вам делать было нечего? — осудил интонацией Клауд. — Именно. Я своей цели достиг, и мне нечем было заняться. — Допустим, — присоединился к обсуждению Винсент, незаметно оказавшийся за спиной Северуса. — Я даже не стану спрашивать, как тебе в голову пришла идея создать нечто подобное и не расскажу о случившемся здесь Лукреции, если ты отдашь противоядие. Северус презрительно хмыкнул. Он и так не собирался убивать того, на кого столько сил потратил. И эмоций. А вот упоминание имени Лукреции в контексте шантажа его коробило. — Рассказывать о поцелуе или о том, что он пытался его убить? — уточнил Клауд, флегматично глядя на происходящее безобразие, почти подперев подбородок рукой. — Обо всём. — Привычно взмахнув плащом, Винсент плавно прошёл мимо, невзначай кидая в Клауда небольшую колбочку с менее пугающим содержимым. — Позаботься о нём. «Ты не собираешься сделать это сам?» — не стал озвучивать Клауд, глянув сначала на предположительно противоядие, затем на корчившегося в агонии Сефирота. Северус к тому моменту тоже уже отошёл в сторону пляжа, совершенно не интересуясь дальнейшей судьбой Сефирота. — Можно ли это назвать равновесием? — спросил он будто бы у Сефирота, прежде чем облегчить его страдания: совсем недавно зависть проскользнула в его сознании, когда Сефирот получил и осознал истинную материнскую любовь, и вот он уже сочувствовал ему, пригвождённому к земле своей любовью. Противоядие, в отличие от яда, действовало быстро. Почувствовав облегчение, Сефирот тихо рассмеялся, выглядя подозрительно довольным для того, на ком испытали зверское изобретение. — Ты чего? — не сдержал интерес Клауд: вдруг сумасшествие вновь нахлынуло. Одного раза хватило. Всем. — Ничего. Северус не настолько непробиваем, насколько пытается казаться. Сефирот чувствовал себя счастливым: ему удавалось подбираться ближе к сердцу Северуса быстрее, чем он мог позволить себе в мечтах. Напрасно он боялся встречи с Лукрецией, ведь именно она позволила получить заветный поцелуй досрочно. Сефирот перестал видеть в ней конкурентку. Матерью всё ещё считать было сложно, но магическим образом её объятия исцеляли и дарили чувство защищённости. Каждый день она старалась проводить с ним. Северус и Винсент не мешали, Клауду вовсе было всё равно. Говорили о самых простых вещах: что кому нравилось, о случаях забавных. О чувствах, которые только теперь была возможность разделить. — Не знаю, позволишь ли ты мне заботиться о тебе, — с печальной улыбкой, спросила она в сторону, не смея посмотреть в глаза. Несмело накрыв её ладонь своей, Сефирот тихо ответил: — Я не против. Мне с тобой легко. — Но не так легко, как Северусом, — в кулачок усмехнулась Лукреция, глядя с задором в глазах. — Мама! — нечаянно вырвалось. Сефирот попытался отвернуться, пряча предательски вспыхнувшие щёки. Он и не знал, что ему может быть свойственно подобное смущение. Лукреция остановила его, касаясь женственно рукой горячей щеки, глядя нежно. — Хоть по нему не скажешь, Северусу нравятся лилии. Считай это моим благословением. Её улыбка была легка и тепла. Столько нежных чувств дарила, что вот-вот закружится от лёгкости голова. Ни капли мрака, только свет. — Ты не считаешь это ненормальным? Глаза Лукреции расширились от удивления. Затем она звонко рассмеялась. — В жизни столько всего способно произойти, никакие человеческие рамки нормы её не удержат. Я не вижу ничего плохого в твоих чувствах. Тем более они уже сумели проникнуть в сердце Северуса, как бы он ни прятался в себе. — Разве? — удивился Сефирот. Он считал, что по-особенному Северус к нему относился только из-за любви к Лукреции. — Я знаю о его чувствах ко мне, — прямо сказала она. — Но это не значит, что в его сердце не найдётся места для тебя. Я верю, что если кто сможет пробить его твёрдую скорлупу, так это ты. В ней уже немалая трещина. Губы Сефирота тронула хитрая улыбка: вспомнил поцелуй. Изящным движением Сефирот поднёс хрупкую руку Лукреции к своим губам, коснулся со всем своим благородством. Произнёс: — Спасибо.