***
Все присутствующие в спортзале застыли в ошеломлении и затаив дыхание, наблюдали за вставшим их взору, представлением. Никто даже не стремился поскорее ретироваться с места «кровавой бойни». По залу эхом прошёлся галдеж одноклассников. — Роме врезали? И врезал кто? Петров?! — Но он ведь совсем задохлик! Во дела… Рома встал с совершенно невозмутимым лицом и произнёс удивительно спокойно: — Все - вон, — толпа встрепенулась. Одни словно проснулись после долгой спячки и единым духом направились к выходу, даже не оглядываясь, ибо себе дороже попасть под «обстрел» самого Пятифана. А другие же не скрывали своего возмущения и громко запротестовали. Больно смелые. А Петров понимал, что если уж Рома решил отсеять потенциальных свидетелей и стукачей, да поскорее - ему точно не жить. Но разум его был чист, словно белый лист бумаги. Петров не боялся, что ему сейчас щедро пропишут по морде. Он и сам хотел получить. Пусть лучше начнётся драка и он наконец развеет крупицу оставшихся к Роме чувств. Антон не железный, поди и разочаруется, и возненавидит, и разлюбит. Ведь как можно продолжать любить такого? А Антон любил, и за эту любовь, до самозабвения себя ненавидел. Он уже признался однажды, и чем это кончилось? Больше ни за что и никогда. Розовые очки лишь маленько треснули, но никак не разбились. Осталось окончательно сломать Петрова и открыть, наконец, ему глаза. Рома, что находится перед ним, не просто плохой, он бездушный. Петров все смотрел на него, глаз не отрывая. Какая красивая оболочка, а внутри…что находится внутри? Есть ли что-то, что он старательно прятал в себе, подальше от чужих глаз, как прятал Петров свои чувства в шкафу со скелетами? Есть ли и у Ромы свой, собственный шкаф? И какого он размера? С прикроватную тумбу, или напротив, с целую комнату? Или Рома просто пуст? И шкаф его пуст? Словно бездушная кукла. Рома, обведший взором каждого, вторил вновь, до мурашек по коже, громким басом: — Мне, сука, повторить? — в зале тотчас повисло напряженное молчание. Оставшиеся зрители молниеносно вскочили со своих мест и поспешили убраться восвояси. И только когда последний вышел, громко хлопнув железной дверью спортзала, только тогда - Рома вперил взгляд в сторону Петрова. Кривая улыбка в ту же секунду расплылась на его лице. А Петрову было совсем не весело. Он был и зол и в то же время - напуган. — Чего стоишь, Антошка? Продолжить не хочешь, или уже растерял весь запал? — Он говорил с ленцой и до тошноты ласково, словно хитрый лис, мастерски пытаясь запутать Антона. У Петрова лицо вытянулось в гримасе отвращения. Точно ловушка. Антон думал, как человек может быть таким? Словно яд, который может убить, но вкуса сладкого, до умопомрачения. Вот чем был Пятифан. Яд этот хотелось хлебать, а оставшиеся капли лакать, до помутнения рассудка и мгновенно от этого же яда - скончаться. В другой раз Антон бы отступил, испугался бы и точно бы сбежал как заяц, трусливо. Но не сейчас. В его белой головушке закралось множество вопросов и он просто обязан получить на них ответ. — Зачем ты это сделал? — Он не уснёт, пока не узнает. Не успокоится, пока наконец не поговорит с бывшим другом. Конечно же он в курсе того, что Рома гребаный гомофоб, но чтобы настолько - Антон неуверен. Да, Рома и раньше презирал людей нетрадиционной ориентации, но ни разу никого не травил. Петров ошибся, повесив ярлык жесткого хулигана прошлому Ромке, потому что этот Ромка буквально бил все рекорды. Сейчас Антон метался с «я его люблю» к «как же я его ненавижу». Противоречие сводило его с ума. Он прочно приковал взгляд в Пятифана, словно цепями, не оторвать, силясь не выдать громкое «кто ты, блять!?». Брюнет выгнул домиком бровь. — И что же я сделал? — Рома невинно захлопал глазами. Он забавлялся. Забавлялся, наблюдая за скачущим настроением Петрова. И словно читал его, перелистывая каждую страницу, находя нечто новое, занятное. Все равно ведь сцапает, когда захочет. Лучше ведь сначала поиграть, натешиться, забить в угол, не давая пути к отступлению и только тогда, следом, накинуться и разорвать в клочья. Вот только Петров хоть и зайчик, но не дурак. Почувствовав угрозу - лапками сильными оттолкнёт волка и удерёт прочь, без оглядки. — Ты знаешь, о чем я, — Антон вглядывался в глаза Ромы не мигая, пытаясь прочесть нечитаемые эмоции. Он знал, что если сейчас потеряет бдительность и отступит хотя бы на шаг, Рома тут же, уловив его страх - сорвётся с места и кинется в его сторону, — Не притворяйся, словно не понимаешь. На лице хулигана ни один мускул не дрогнул. То ли прекрасный актёр, заслуживающий Оскара, то ли ему истинно было побоку. — А ты скажи прямо, чтобы я понял, — и снова глумливая ухмылка выступила на его лице, — ненавижу недосказанность, — Его веселило играть на чужих эмоциях, выводить из себя, прикидываясь дурачком, а самого его довести до белого каления было непросто. Петрова эта Пятифанова черта бесила и выбивала из колеи больше всего на свете. Хрен поймёшь, что за мысли находятся в этой черепной коробке. Антон выдохнул, потупив взгляд в пол. Брюнет подозрительно спокоен и говорит с какой-то детской забавой в голосе, но эта веселость казалась напускной. Петрова же настораживало, почему он до сих пор стоит тут, целехонький, когда проехался кулаком по лицу хулигана. Бессмертный он, что ли? Или же здесь имеется какой-то подвох? — Хорошо, повторю специально для тебя, — нахмурился Антон, едко выплевывая слова, медленно вскипая и теряя терпение. И вторил вновь, отчетливо, — Зачем ты так с Володей? — Блондин старался до последнего сохранять хладнокровие, уж не хочется попасться, оголяя свой позорный страх перед бесстрашным хулиганом. В Пятифановом взгляде, всего на мгновение, скользнуло недоумение и сразу же спало. На замену явилась маска равнодушия. Или не просто равнодушия? В глазах зелёных Антон все же подметил почти проскользнувшую от его взора - злость, столь незаметную, но все же, злость. Из его реакции Антон для себя вынес вердикт, что не такого вопроса Рома так терпеливо ждал. Петрову вдруг стало не по себе, а по коже противным табуном пробежали мурашки. Молчание затянулось, а Рома все с каменным лицом стоял, будто к полу приклеенный. Глаза болотные словно потемнели и смотрели по-звериному неестественно. У Антона вдруг засосало под ложечкой. Что за гнетущая тишина? Игра в молчанку? Ни гласа, ни воздыхания. Такими темпами, Пятифан точно услышит его громко стучащее сердце и напускное хладнокровие спадёт, чего очень не хочется Петрову. И тотчас, Пятифан, словно расслышав его мысли, сорвался с места громким шагом и застав Антона врасплох - двинулся ему навстречу. Спортзал наполнился эхом тяжелых шагов. Петров вздрогнул, сердце больно забилось о рёбра и уже готово было выпрыгнуть из груди. Он сомкнул веки до звёздочек в глазах, морально готовясь к скорому удару. Но его, почему-то, не последовало. Вместо него за спиной раздался не громкий, издевательский смешок. Антон, пытаясь собрать дрожащее от страха тело в одну кучу - резко к тому развернулся, недоуменно хлопая глазами. Ноги все ещё чуть подрагивали от испуга. А Рома все чего-то ждал от обладателя белой макушки. Ждал и терпел. — Обосрался, зайчик? — на его лице красовался оскал, видно был удовлетворён реакцией Петрова, а сам же Петров отнюдь - все притворство коту под хвост, — И с чего ты о Ветрове заговорил? Лучше бы за свою тушу побеспокоился, — и продолжил с едкой усмешкой, — Ну чего так задрожал-то? А ведь так храбрился, даже разок прописал. Вот, смотри, как покраснело, — с мнимым беспокойством в голосе, провел указательным пальцем, по уже покрасневшей скуле и вновь хмыкнул, — Герой. От этого насмешливого «герой» Петрову стало тошно. Действительно, Антону стоило бы побеспокоиться за свою жизнь прямо сейчас, но нет. Отчего-то он не задавался вопросом, за что Пятифан так поступил именно с ним. Петров ведь не сделал ничего предосудительного. Никаких причин для подобного отношения не давал, не провоцировал. Просто жил в классе, стараясь стать невидимым, словно призрак, лишь бы оставаться незамеченным. От Ромы вообще всю неделю держался на расстоянии, и от Полины тоже. Просто потому что боялся. Как же тут не бояться, когда класс чужой и ты в нем тоже - чужой. Иногда Петрову казалось, что крыша у него не просто едет - она несётся со скоростью света. Так быстро стать изгоем в «новом» классе ещё надо уметь. Но такого умения Антон себе явно не желал. Обитатели одиннадцатого «В» вообще казались ему странными. Или это он странный? Конечно же он иногда подрывался рассказать о себе, ну а вдруг они поймут, вдруг вспомнят? Но идея скончалась так же быстро, как и зародилась. Он же не мог подойти и выложить все как есть. Вот что бы он сказал? « — Прикиньте, меня вдруг убили, точнее, сначала убили Ромку, а потом и меня. Каким-то образом я переродился и вы вдруг все обо мне забыли, коллективная амнезия, круто, да? — ». В лучшем случае - посмотрели бы на него с укором и странно, мол, совсем идиот, что-ли? В худшем - сдали бы в психушку, не иначе. Ни один из вариантов его не впечатлил. Так какова причина ненависти? Или Рому бесил сам Антон, без каких-либо весомых причин? Мысль показалась воистину нелепой, но пользовался ли когда-либо логикой Пятифан? Это же блять, Пятифан! Все равно, что махать красной тряпочкой перед быком. Рискованно и глупо. И наконец, словно молнией, в голову ударило пытливое: «Так почему?» Пока Петров думал и метался с одного вопроса на другой, Рома наблюдал и упивался быстро сменяющимися спектрами эмоций на лице блондина и все же, позволил губам дрогнуть и расплыться в гадкой, зловещей ухмылке. Ведь глаза Антона недоуменно расширились - точно монеты по пять крон. И этого было достаточно, чтобы удовлетворить внутреннего зверя Пятифана. — Медленно же до тебя доходит, — Ромка задрал подбородок вверх, склонив голову набок, демонстрируя своё превосходство, тем самым, принижая Антона одним только взглядом. А Петров не сдавался. Смотрел пытливо, с вызовом. — Ну и за что? Я к Полине не подходил, и тебя, тем более, не беспокоил, — Антон действительно недоумевал. Все-таки Рома пытался выставить его каким-то клоуном. Арену заменил спортзал, а вместо обещанных помидоров, в блондина полетели бы баскетбольные мячи, а может и не только. Но благо, не без участия Бяши - его не поймали. Антон впадал в ужас, лишь представив, чем бы все закончилось, если бы события приняли иной оборот. — А Полина тут ни при чём, — Рома развёл руки по обе стороны, словно произнёс нечто само собой разумеющееся, вновь прячась за маской равнодушия, — это все ты, — И двинулся к нему навстречу, всего на шаг, осторожно, лишь бы не спугнуть травоядное, попутно скрывая руки в карманы своих спортивных штанов. И снова этот изучающий, пристальный взгляд, под которым Петров чувствовал себя загнанным в какую-то коробку и хрен теперь он из этой коробки, выберется. Антон недоуменно захлопал глазами, пытаясь подавить громкое «я?» а потом и «да, Рома действительно доебался с нихрена». Рома не стал церемониться, вздохнул и подытожил: — Меня выводит одно твоё существование… — он двинулся снова, сокращая дистанцию, — твоё, до нелепого, краснеющее лицо… — и ещё шаг, словно пантера, твёрдой походкой подступал, а густой бас все становился громче, нарастал, — томные взгляды в мою сторону… — Антон проглядел, не заметил, как Пятифан приблизился и уже стоял вплотную, опаляя горячим дыханием, склонившись к его лицу, почти нос к носу соприкасаясь. От парня слабо несло табаком. Петров нервно забегал глазами, не зная куда себя деть, а хулиган, не заставляя долго ждать, горячо выдохнул, — думаешь, я долбоеб, нахуй?! — Петров попятился назад, больше от неожиданности, нежели от испуга. Щеки побагровели, а и так заходящееся в конвульсиях сердце - завелось ещё больше. — Да, именно этот взгляд, — Рома сузил глаза, — И в первый же день, этот твой долбаный вопрос о том, не помню ли я тебя - ещё тогда ты показался мне странным, — он вновь приблизился — Даже сейчас, ублюдок, продолжаешь смотреть на меня так, — Пятифан крепкой хваткой сжал ворот футболки Антона, внезапно притянул и грубо встряхнул, широко раскрытыми глазами вглядываясь в серые глаза напротив. В зелёных глазах мелькнула бушующая ярость. Точно скоро сорвётся. Блондину такая тряска явно пришлась не по душе. Словно все внутренности разом завибрировали, а голова начала больно пульсировать. Очки съехали и уже нелепо сидели на переносице. — Ненавижу таких, как ты, — Прозвучало действительно правдоподобно. Петров поверил. Слышать, как объект твоего воздыхания говорит о ненависти, а именно ненависти к тебе - оказалось чертовски больно. Былой энтузиазм выглядеть сильным поутих и губы блондина дрогнули. А ведь Антон уже было подумал, что все-таки сможет избежать неизбежного, как бы ни так. Но Петров не станет поддаваться и под Пятифана ни за что не прогнется. Раз Рома решил поиграть на нервах Петрова - Антон тоже не станет церемониться и примет участие, ведь в эту игру могут играть и двое. Всяко лучше, чем дрожать, как зайчик. Растерянный до этого блондин, словно очнувшись по щелчку пальцев - грубо скинул с себя руки Пятифана, не без усилий вырываясь из его мертвой хватки, еле отталкивая. Внутренности наполнились чем-то жгучим, подобно кислоте, чем-то непередаваемым настолько, что захлестнувшие его чувства заставили его сжать кулаки до побелевших костяшек. Сердце застучало как бешеное, словно Антон сейчас точно сойдёт с ума от происходящего. Казалось, что мир замер, а Антон вместе с ним. Дыхание стало обрывистым, и грудь вздымалась в такт неровному дыханию. Он вдруг поднял свои большие глаза на бывшего друга. Губы изогнулись в подобие улыбки. Точно сумасшедший. И рассмеялся. Рассмеялся внезапно и бессовестно громко, что Рома аж опешил на секунду, явно подумывая, не свихнулся ли тот от страха, и не слишком ли сильно его встряхнул, вот мозги и пострадали. На самом деле ему глубоко плевать, просто строил догадки. Ему бы даже польстило. Лицо его потемнело, точно готовясь атаковать. Антон тут же затих, чувствуя, как начинает злобно скалиться. Что это вообще за бред? Что он несёт, черт подери? Тело налилось сталью, напряглось подобно камню, а зубы сжались с силой. Что-то бурлило, пытаясь вырваться наружу, что-то подталкивало Антона пойти против грозного Пятифана. Что-то, похожее на вопиющее нетерпение и упрямство. Здравомыслие отключилось. Не поддавайся его напору. И ответь. Беспечно. И в мыслях, словно мантра, повторялось Ромино: « — Ненавижу таких, как ты — » — Может, это все твоя больная фантазия разыгралась, а, Пятифан? — Петров на автомате отступил на шаг, точно шестеренки заработали и запоздало включился механизм, имя которому - инстинкт самосохранения. А Ромка, не отставая, наступал вновь. Непонимающе смотрел, сводя брови к переносице, до побеления костяшек сжимая кулаки, а Петров все продолжал, не в силах остановить словесный поток. Точно бессмертный, — И томно смотрю не я, а ты? У Ромы на скулах заиграли желваки. — Че, сука, вякнул? — рявкнул с налившимися кровью, глазами, уже не пытаясь скрыть бушующую ярость. Долго ведь терпел. Кулаки изрядно зачесались. А Петров осознал, что действительно помахал перед и так разъяренным быком красной тряпочкой и все же крикнул: — Что слышал! Рома толкнул его одной рукой, грубо и резко, явно добиваясь его позорного падения. Тот качнулся назад, отступил дрожащими ногами, но смог устоять. Антон чувствует, как сердце колотится у самой глотки, как что-то обрывается внутри и теряется. А Пятифан, неистовым, злостным, громким басом продолжает: — Тебе бы, сучонку, взять свои слова назад, иначе… — Не возьму! — Перебивает Петров, вытаскивая из себя последнюю крупицу смелости и вдохнув побольше - на одном дыхании тараторит до зардевших щёк: — Ты гребаный псих! Травил хрупкого Володю, он же тебе в жизни сдачи не дал бы, знал ведь это и блять, травил и даже не один - толпой! — на последнем слове голос срывается и становится тише от недостатка воздуха. Он пытается толкнуть его в отместку, но Рома даже не отшатнулся, лишь чуть качнулся, словно каменный, упрямо стоя на месте, а Петров остановиться не может: — Кишка тонка сразиться с равным по силе?! — и тут же осекается и заметно меняется в лице, лишь завидя после сказанных слов довольный Ромин оскал, опасный, не предвещающий ничего хорошего. Антон шумно сглотнул. Тело начало предательски дрожать, чувствуя ту самую животную опасность, а мысли точно предупредительно кричали - беги. Пятифан вновь начал наступать. А Антон все упорно стоял на месте несмотря на то, что выражение его лица выдавало с потрохами то, как сильно он сейчас напуган. Казалось, что с каждым шагом хулиган становится выше и шире в плечах. Рома заметно расслабился, протяжно зевнул, будто от скуки и произнёс мнимым, мягким голосом: — И кто же равный? Ты, что ли, обосрыш? — в эти слова он вложил всю неприязнь и глумление. Антон сглотнул, запихивая обнажающийся страх далеко и поглубже. — Ну так давай, сука, проверим, я даже предоставлю тебе выбор. — Рома всплеснул руками, затем поднял одну, правую, держа на уровне плеч, попутно сгибая большой палец — Первый - просто подраться и мирно разойтись, но тебя продолжат травить в классе.. — секундное молчание, оповещающее о том, что дальше - хуже. Пятифан согнул уже указательный палец, — и второй - драка не на жизнь, а насмерть. Я от тебя и мокрого места не оставлю. — он говорит подобного рода ужасные вещи с такими блестящими глазами и энтузиазмом в голосе, что у Петрова выступает холодный пот и неприятно катится вниз, по спине, а футболка к коже прилипает, — Ну так что? Какой вариант тебя устраивает больше, а, зайчиик? Ни один Антона не впечатлил. Рома блефует, не посмеет. Он не настолько отбитый на голову, чтобы дойти до убийства из-за такого пустяка. Так ещё и в школе. Но Антона пугала сама мысль о том, что он может это сделать. Ведь он может. Этот Рома ещё более непредсказуем, нежели прошлый, знакомый. В руке Пятифана вдруг сверкнуло лезвие ножа-бабочки и Петров, завидя холодное оружие - невольно отшатнулся назад. Тело пробила бесконтрольная дрожь. Подобным ножом его и пырнули несколько раз. Воспоминания вылезли из щелей, словно тараканы, будто добиваясь того, чтобы Антон расколол череп и выпустил их на волю. Дыхание было неровным, а сам Петров на секунду даже забыл, где находится. Разве Бяша не сказал, что Рома нож так и не забрал? — Ебаный трус, — хмыкнул Рома, явно чем-то раздосадованный, будто его только что бесстыдно обманули и огрели по голове чем-то тяжелым, — а все выкобенивался, — Рома взглянул в его серые глаза, злостно и горько, с заметным разочарованием, что Антону на секунду даже стало стыдно, — Я ошибся на твой счёт… — процедил он сквозь зубы, словно вкладывая в эти слова какой-то сакральный смысл. Пятифан отвернулся, как натренированный солдат, с присущей резкостью и вдруг, так же стремительно быстро развернулся, застав врасплох Петрова - проехался кулаком по его лицу, сильно, болезненно, со всей ненавистью и неприязнью, ничуть не жалея сил. Мир Антона на секунду вспыхнул красным, в голове все задребезжало, и он отлетел, даже не успев осознать произошедшее и пискнуть от боли, падая на пол с громким грохотом. Очки слетели с лица и судя по всему - разбились. Ромка зло оскалился, — Ну? Антошка, каково это, когда проезжаются по твоей морде, когда ты меньше всего этого ждёшь? — в его голосе явно слышался маленький, но заметный восторг, словно он победитель, только что получивший золотую медаль. Петров развалился на полу в позе эмбриона, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Пятифан ударил туда же, куда совсем недавно ударил его Антон, но намного больнее и ощутимее, до громкого звона в ушах и звёздочек перед глазами. Ромка оказался довольно злопамятным - подметил блондин. Внутри что-то царапалось с остервенением. Проснувшаяся обида была до того огромной, мешая сознанию нормально работать, притупляя его противной, липкой чернотой. Мысли безбожно крутились в голове и начали путаться словно клубок ниток. Антон чувствовал себя просто отвратительно. Развалился на полу лишь от одного удара. Он был себе просто ненавистен в этот момент. Руки бесконтрольно дрожали, к горлу подступил ком. Мерзко. Хотелось от досады просто вырвать себе волосы. В глазах потемнело. Казалось бы, что стоило на этом закончить и унести ноги, но Антон вдруг решил, что этого недостаточно: — И как? — Пятифан вопросительно глянул на него, не понимая, к чему этот вопрос и чего он опять хочет добиться. Разве Рома недостаточно его припугнул? Оказалось - недостаточно. — Потешил своё самолюбие, когда избивал слабого Ветрова? Стоило того? — Петров горько засмеялся, не замечая саднящую щеку и больно пульсирующую поясницу - результат жесткого приземления на твёрдый пол. И затихнув, холодно добавил: — И кто же из нас трус? Тут же в живот внезапно впечатывается тяжёлый ботинок Ромы. У Антона весь воздух вышибает из легких и в глазах предательски темнеет. Боль парализует ноги и заставляет Петрова жалобно застонать, но настолько тихо, насколько он может. Он весь сжался, стараясь контролировать подступающую тошноту, лишь хрипло кашлянув, еле удержав рвущееся слюноотделение. Но Петрову казалось, что вместе с кашлем он выплюнет и все свои органы. До того было невыносимо больно. Очень. Больно. — Завали ебало, — процедил сквозь зубы Пятифан, — Я не знаю, кто тебе все распиздел, но тебя, это, сука, не касается, — Он сел перед ним на корточки, хватая Антона за клок белоснежных волос, поднимая и грубо откидывая его голову назад, заставляя взглянуть на себя и пожирая темно-болотными глазами чужое лицо. Антон даже не пискнул. Мозг притупил ощущения и был сосредоточен на боли ниже груди, куда совершенно не щадя ударил Рома, — Кончай строить из себя героя, когда даже сам не в состоянии себя защитить, хлюпик… Как иронично. Человек, все это время защищавший тебя - тебя же и бьет. Глаза Антона наконец открылись и смотрели трезво на существо перед собой. Это не он. Пора кончать сравнивать Рому из прошлого и Рому настоящего. Ведь того Ромы больше нет. Как бы Антону ни хотелось верить в лучшее - реальность, не щадя ни секунды, молотком проехалась по макушке, безжалостно разбивая все счастливые воспоминания на тысячи кусочков. Антон пытался собрать их и склеить, но разбитого уже заново не соберёшь. Ты просто ужасен. — Пятифан, что ты творишь?! — от громкого мужского крика вздрогнули оба. Рома непроизвольно выпустил из своей ладони волосы Петрова, что все это время держала сильно и намертво. Обессиленный Антон лишь упал на пыльный пол, словно тряпичная кукла. Где-то на периферии слуха он слышал недовольные крики физрука, но разобрать сказанного не мог, в ушах все ещё нещадно звенело. На глаза навернулись самые настоящие, горючие слёзы, от чего все представшее его взору размывалось и превращалось в блеклое пятно. Он стиснул зубы. В тот самый миг все словно взорвалось подобно ядерной бомбе. Разваливалось как карточный домик, а сердце, до этого бешено стучащее в груди - успокоилось, стихло. И мысль, что все это время пряталась где-то в подсознании, стала истошно кричать, словно сирена: Как же я его ненавижу***
— Идите уже, видеть вас не могу, — сдалась женщина, — Павел Владимирович придумает вам соответствующее наказание на понедельник, и даже не вздумай улизнуть, Пятифан! — директор махнула рукой, другой нервно откидывая волосы назад, понимая, что эти двое не собираются в чем-либо сознаваться. Парни синхронно встали со своих стульев и поспешили ретироваться подальше, но та вдруг холодным тоном произнесла: — А вас, молодой человек - попрошу остаться, — Антон, помявшись на секунду - послушно сел обратно на стул. Разум уже начал придумывать всевозможные нападки и худшие повороты событий. Блондин сглотнул. — Слышала от твоей матери, что ты очень любишь рисовать, — совершенно спокойно начала она. Антон поднял на неё удивленные глаза, явно не понимая, к чему она ведёт. — В нашей школе есть кружок рисования, попробуй вступить… — губы её изогнулись в озорную улыбку, — Мне кажется, это намного лучше, чем ввязываться в бесполезные драки, как считаешь? — Прошу, не говорите об этом маме.. — голос Антона дрогнул, плечи заметно напряглись. Ему не хочется видеть разочарованное и расстроенное лицо родителя. Он впервые видит её такой. Хорошей, заботливой матерью, о которой он так давно мечтал и ему точно не хочется портить нечто ценное, собственноручно. Женщина тяжко вздохнула. — Договорились, только если ты согласишься вступить в этот кружок! — радостно пролепетала директор. И почему ей это так важно? Антон все ещё непонимающе хлопал своими светлыми ресницами, и видно, женщина заметила его внутренние метания и поспешила добавить, — у меня просто особая любовь к художникам, не забивай голову, — и снова эта улыбка. Тёплая, красивая и располагающая к себе, будто это все объясняет. — Вот как… — Петров, задумавшись лишь на секунду - кивнул. Заманчивое же предложение, — я согласен. И неважно, что рисовал он в последний раз достаточно давно. И неважно, что он толком не помнит, как держать в руке карандаш и как под ним выводятся линии и вырисовывается нечто для него невероятное, пачкая руки грифелем. Это все неважно. Ведь рисовать, он все же, самозабвенно любил.***
— Антон! — Володя, до этого терпеливо стоящий у окна, напротив кабинета директора - резко двинулся в сторону Петрова и тут же замер, подмечая саднящую щеку и понурый вид. Антон немного хромал и шатался из стороны в сторону, будто его укачивало и с каждым новым шагом его лицо морщилось, явно от боли. Результат того, куда Пятифан без зазрения совести пнул, оставив свой след в качестве подарка. Володя сглотнул комочек в горле, явно боясь спросить и так же боясь услышать, что Петров все-таки попался в руки жестоким одноклассникам и очень тихо, полушёпотом, робко произнёс: — ты в порядке? Антон поднял на него пустые серые глаза. Ему хотелось горько рассмеяться. В порядке ли он?! Володя что, издевается? Ему было обидно, просто донельзя обидно. Не потому, что Володя вдруг исчез, а потому, что он Петрова во все эти ужасы не просвещал. Похоже, даже не думал просвещать. Не рассказывал, почему его в классе все избегают. Не рассказывал, как над ним так жестоко издевались. Володя был мальчиком для битья. А Антон этого не знал и теперь горечь и какое-то странное чувство вины разливалось внутри него словно патока. Да, они знакомы всего ничего. От силы неделю. Да, Володя ничем ему не обязан. Но Петров уже считал его своим другом. Единственным другом. Он все же хохотнул, с заметной досадой. Володя опешил, не понимая причины подобной реакции. Но где-то на подкорке сознания все же что-то царапалось, пытаясь вырваться. Но разум упорно продолжал это игнорировать. — А ты, Володя? — дрожащим от напряжения голосом, спросил Антон, — Ты-то в порядке? — он вглядывался в карие глаза напротив, пытаясь прочесть ответ на интересующий его вопрос, найти хоть какое-то объяснение. Володя ещё пару секунд озадаченно взирал в ответ, а следом, в голове что-то разом прояснилось и смотрел он уже удивленно и даже немного напуганно, будто пойманный на чем-то постыдном. — Прости…я хотел рассказать.. — И когда бы ты решился это сделать? — перебил его Антон. Голос у него напоминал скрежет, выдавленный какими-то усилиями. — Мне…мне просто было сложно это сделать. Я не хотел, чтобы ты знал о таком, — он бегал глазами по коридору, смотрел куда угодно, хоть на висящие, старые, пыльные люстры, главное не столкнуться с пронзительным, осуждающим взглядом Антона. Он понизил голос на пол-октавы, — Не хотел, чтобы ты тоже начал меня избегать. Ты, должно быть, уже знаешь, что я… — он немного помялся, — г-гей.. — Последнее слово было озвучено очень тихо, робко, с каким-то заиканием, словно это какое-то табу и нечто совершенно неправильное. Антон изумленно расширил глаза. Он не о том спрашивал. Он даже успел забыть об этом. Его заботило совершенно другое. Он шумно вздохнул и возмущённо выпалил: — Ты совсем дурак? — губы его сомкнулись в тонкую полоску, он нахмурился, перехватывая взгляд друга напротив, — Мне на это плевать! Меня волнует то, что над тобой все это время издевались, а я об этом ни черта не знал! И это твоё добросердечное «ты в порядке?» ты спрашивал каждый раз, когда мне было паршиво.. — Антон безрадостно хмыкнул, потупив взгляд в пол, — И теперь я хочу спросить у тебя, — он двинулся к нему навстречу и произнёс на выдохе, — ты-то в порядке? Володя пару раз моргнул, пытаясь переварить сказанное. Былой страх быть осуждённым сошёл на нет и напряженные до этого плечи - расслабленно опустились. — Тебе не противно? — ошеломлённо выдал Володя. Почему-то именно это он решил спросить. — Нет, ты действительно дурак, почему мне должно быть противно? — не понял Антон, устало потирая веки. — Потому что.. — Потому что тебе нравятся парни? — Володя тут же вспыхнул и начал нервно озираться по сторонам, вдруг кто слышит их откровенный разговор, этого ещё не хватало, — И что? — продолжал Петров упорно, — Ты же не человека убил, ты просто любишь, вот и все. — сказанное казалось легким, словно дымка, что тут же развеялась и бесследно испарилась. Володя вдруг звонко рассмеялся, окончательно расслабившись. Антон непонимающе захлопал глазами, ожидая последующих слов, хоть что-то на его сказанную реплику, но Ветров, наконец затихнув, театрально смахнул слезу и выдал короткое: — Ты просто нечто, Антон Петров, — улыбка не сходила с его лица, он казался в непомерной степени счастливым, — пошли в медпункт, а то выглядишь так, словно сейчас в обморок упадёшь, — хмыкнул он, — доходяга.***
Медсестра, как обычно, отсутствовала. Володя впопыхах бегал по белой комнатке, обставленной всякими полками и шкафчиками, забитые всякими препаратами, микстурами и мазью. Бегал и неуклюже что-то ронял и каким-то образом умудрялся сталкиваться с мебелью, на которую, чтобы натолкнуться - нужен особый талант. Петров наблюдал за его копошениями со стороны, слушал возмущённое «Блять» и болезненное «Ой» и просто улыбался. Было приятно осознавать, что о нем кто-то заботится. Спустя некоторое время, по восторженному «О!», Антон понял, что тот наконец нашёл то, что искал. Он устало вздохнул, сидя на медицинской кушетке, обессилено разминая плечи и вновь, совершенно незаметно для него - позволил себе снова упасть в черноту своих мыслей. Антон смирился с тем фактом, что как раньше уже не будет, хоть и не до конца. Иногда он просыпался и резко вскакивал на кровати, словно ошпарившись. Ночным кошмарам, казалось - не было конца. Холодный пот противно впитывался в его одежду для сна. Он дрожащими руками протирал плечи, будто пытаясь отогреться, судорожно вдыхая носом и выдыхая ртом. Ему было до ужаса страшно. Паника продолжала его преследовать, не давая наконец, облегченно вздохнуть и принять происходящее. Антон просто устал. Антону просто страшно. Страх - всю неделю вылезающий и ползающий как хренова сколопендра по коже. Омерзительно. Страшно. Он чувствовал себя персонажем какого-то ужастика. Он, до нелепого смешно это признавать - боялся даже маленькую Олю, искренне думая, что она ненастоящая. Что все здесь ненастоящие! Он боялся отца и мать, что резко и подозрительно подобрели. Боялся Катю и Полину, которые волшебным образом сдружились. Боялся Рому и до дрожи в коленках доводил его жестокий, пронизывающий взгляд. Боялся всех. А самое главное - боялся себя. Он буквально сходил с ума, когда мысли доходили до безумия, например, что жизнь до этого не существовала. Что то была лишь его больная фантазия. Все выдуманное. Что вот она - реальность. Страшно. Страшно. Страшно. — Антон! Антон! — он вздрогнул от звучания собственного имени и от того, как сильно и яростно его трясли за плечи, будто хотели вытрясти из него душу. Он поднял серые глаза на обеспокоенное лицо человека, стоящего напротив, чувствуя, как лоб его покрылся испариной, а во рту стало сухо. Володя действительно был напуган, ведь Петров внезапно, замолкнув - начал задыхаться и совершенно перестал реагировать на его голос и прикосновения. — Что мне делать, Володь? — Ветров вздрогнул и впал в ступор, услышав подобный вопрос. Петров чувствовал себя беззащитным и слабым и его дамба, не выдержав напора - раскололась на две части, выливая весь поток эмоций, что все это время убивал его - наружу, — Мне кажется, что все вокруг меня ненастоящее и ты… — тело охватил тремор, серые глаза потемнели, — ты тоже ненастоящий? — Антон… — Пожалуйста, — его голос охрип и сел, отчего просьба прозвучала словно какая-то мольба, — скажи, что ты настоящий — ему было важно, чтобы его слова подтвердили и наконец, успокоили. Он хотел чувствовать защиту от того же хрупкого Володи, который казался ему в данный момент, намного сильнее его самого. Володя не стал вдаваться в подробности, лишь уверенно кивнул и твёрдо ответил новому другу: — Я настоящий, Антон, самый настоящий, — он схватил чужие ладони и крепко сжал в своих, согревая, — Чувствуешь тепло? Я живой, настоящий! — Володя внезапно отскочил от него, медленно покрутившись на месте - развел руки по обе стороны от себя, указывая на все вокруг, — Это все тоже настоящее, и эта вонючая мазь… — он поднёс баночку с зелёным содержимым к лицу Петрова, отчего тот даже на секунду опешил, — тоже настоящая, понюхай, вполне отрезвляет! — Ветров чувствовал себя загнанным в угол, но ему казалось, что то, что он творит в данный момент - правильно. — И правда, — горько хохотнул Петров, затем прочувствовав - поморщился от едкого запаха, что тотчас обжег легкие и отклонился в сторону, избегая невыносимое зловоние содержимого стеклянной баночки, — Господи, какая вонь, — он двумя пальцами зажал крылья носа, уже неловко посмеиваясь. А Володе, почему-то, было совсем невесело. Он притянул его к себе и крепко обнял, заключая Петрова в тёплую клетку. Володя был уверен, что Антону сейчас нужны именно объятия. Он не задавал каких-то лишних вопросов, хотя вопросов было много. Почему Антон так напуган? Чем? Почему ему так горько? Почему он думает, что все вокруг нереальное? Почему? Но запихнул их подальше и просто безмолвно продолжил его прижимать к себе, чувствуя, как внутри него что-то болезненно обрывается. — Спасибо… «За то, что ты настоящий»