***
— Вашего сына одурачили и оставили на заброшенной улице… — Рома, стоящий в прихожей дома Петровых, неловко протягивал слова, явно не зная, как сформулировать предложение по-другому. Да и судя по тому, как он мнётся, Петрова старшая явно давит на него своей тяжелой аурой, как умеет только она. Петров помнит этот взгляд, что доводил его и заставлял тотчас почувствовать себя не в своей тарелке, от которого хотелось метаться из стороны в сторону, лишь бы сбежать от холодных карих глаз, что анализировали и с первого взгляда угадывали затаившуюся ложь. Именно этим взглядом она сейчас смотрела на Пятифана. Рома старался не терять хладнокровие и все же продолжил тем же тоном. — Я нашёл его в яме. Кажется… — Антон слышит, как он вздыхает, и явно силком выталкивает из себя следующее: — у него что-то с ногой, возможно, ушиб, — Рома, кое-как закончив реплику, поднял голову только сейчас и посмотрел взволнованной Карине точно в глаза. А Антон, что совсем недавно пришёл в себя, лишь диву давался. Рома говорит без запинки и ни разу не попытался сквернословить и отвечать как-либо грубо, в его обычной излюбленной манере. — А вы… — надтреснутым голосом начала Петрова старшая и, прокашлявшись, продолжила: — молодой человек, каким образом умудрились его найти? — с нотками подозрения и какой-то… Незаметной для Пятифана злобы, спросила она, нахмурившись и потирая ладонями свои замёрзшие плечи, стараясь спрятаться от кусачего холода. Рома помялся на секунду, и Петров готов поклясться, что брюнет мнётся не просто так. Он что-то задумал. И Пятифан, словно расслышав его мысли, что двигались в совершенно негативную сторону, очень легко и непринуждённо, словно говорил с женщиной о погоде, выпалил следующее: — Я тоже был в этом замешан. У Петрова от этой фразы кровь застыла в жилах. Потрясение, испуг и нечто похожее на чувство, словно его предали, захлестнули его. И он, затаив дыхание, навострил уши, стараясь расслышать что-то ещё. Что-то важное, утаённое от него. Почему Рома говорит подобное? Но Рома так и не добавил ничего нового, даже не пытался. Никаких объяснений и никаких сумбурных оправданий. Лишь кратко изложенная мысль, которая, судя по вставшей тишине, повергла Карину в шок. И Антон, укрытый тёплым одеялом, подрагивая от холода, что все ещё не отпустил его, скрючившимися пальцами сжимал угол своего зимнего одеяла, то ли от того, что нервничал, то ли от злости, что внезапно настигла его. Скажи же правду! Ты же спас меня! Антон почему-то уверен, что Рома врет. — Стал бы я потом жопу морозить и тебя, сука, искать в этих сраных обломках, рискуя стать ужином псин ебаных. Эти слова с треском разбили все зародившиеся сомнения, и Антон верил им. Каждой своей клеточкой. Петров все ещё надеялся. Надеялся на то, что Рома все переведёт в шутку, хоть и шутки в данной ситуации будут совершенно неуместны. Он был взволнован, и ему хотелось тотчас подорваться с места и все объяснить самому. Но. Вдруг послышался тяжёлый вздох матери, который не предвещал ничего хорошего, и холодное, словно лёд: — Попрошу вас покинуть мой дом прямо сейчас.***
Петров нервно поджимает губы и рвано выдыхает. Кожа на руках обветрилась от холода, и ощущения от этого были крайне неприятные. Да и все его тело ощущалось так, словно оно было не его. Он ещё никогда не чувствовал себя настолько обессиленным и больным. Казалось бы, любое лишнее телодвижение - и оно отвечало ему с каким-то кричащим недовольством, оповещая о том, что ему больно и умоляя о желанном отдыхе. Антон выдавливает очень тихое: — Мам… — И когда бы ты решился нам рассказать о своих проблемах? — пресекла его Карина. Лицо её было каменное и не выражало совершенно ничего. Пустота. Необъятная пустота, в которой невозможно было что-либо найти или угадать, что именно находится в мыслях этой женщины. И Петров словно на секунду потерял возможность видеть мир цветным. Все черно-белое, словно выцветшая фотография, как было у него когда-то в другой реальности. Мать нарочито нахмурилась, и он вздрогнул, опасливо смотря ей прямо в глаза, не зная, что ответить на заданный вопрос и сжимая в тисках зимнее одеяло. Но подрагивающие пальцы тотчас ослабляли хватку, неумолимо дрожа, ведь сил не осталось. Она видела все. И гематому ниже груди, и кровоточащие, недавно, ранки на спине из-за ржавых, кривых гвоздей, на которые он напоролся благодаря Роме. И конечно же его ушибленную ногу. Врать и сбегать бесполезно. Она смотрит так, как смотрела раньше. И Петрову некомфортно. Петрову страшно. — Этот мальчик… Который принёс тебя домой… — робко произносит Карина сонным голосом, стараясь говорить максимально осторожно, словно несёт на руках ценный антиквариат, что тотчас треснет, если не относиться к нему с особой бережностью, и Антон, для которого это спокойствие является неким звоночком к чему-то плохому, напрягается, словно натянутая струна, готовая оборваться сию же секунду, — он и есть тот Рома? Петрова будто кипятком ошпарило. На его лице тотчас явилось смятение, паника и волнение. Она запомнила. — Нет, мам, это не тот Рома, — он старается говорить ровно, убедительно и четко, не давая панике повлиять на его интонацию, — как ты и говорила до этого - это был друг из прошлого города. Мать скептически на того смотрит, непроницаемым взглядом но, кажется, верит, и Петров наконец позволяет себе немного расслабить плечи. Ещё минута безмолвия, которая Антону кажется вечностью. Время тянется, как жвачка, медленно и протяжно. Невыносимо. — Антон… Петров вновь напрягается и опускает глаза, не в силах удержать зрительный контакт с матерью. Скажи что-нибудь. Как же он виноват. Как же виноват перед ними. Заставил волноваться всех. Бегать. Его отогрели, повезли в больницу, не поленившись, в другой город, где ему перевязали ногу и так же привезли обратно. Двенадцать часов ночи. Они все выжатые, раздражённые и, кажется, злятся на Петрова. Нет. Антон этого не хочет. Не хочет все испортить и здесь. Он наконец получил желанное внимание и любовь. И обрубить все вот так… Как же по-дурацки. Мам, прости меня. Только не смотри так. Ругайся, говори что угодно, только не смотри на меня пустыми глазами. Не молчи. Но Карина, поджав губы и, аккуратно положив свою тёплую мягкую ладонь поверх руки Антона, рвано выдыхает: — Ты… Сильно испугался? И у Антона замирает сердце. Он поднимает на неё серые глаза и видит перед собой уже взволнованную мать, что лишь беспокоится за своего сына. Обессиленная и просто чувствовавшая облегчение от того, что её чадо в порядке. Он чувствует, как тело охватывает тремор и, пытаясь успокоиться и взять себя в руки, дрожащим, сиплым голосом, пытается ответить. Не сорваться. Сдержаться. Быть сильным. — Да. У него не выходит. Слёзы бегут. Горячие. Катятся. Падают на ладонь матери и на чистое, белое белье, что совсем недавно постирала Карина, пахнущее порошком и просто приятной свежестью. Он плачет безмолвно, лишь изредка всхлипывая и подрагивая, стараясь остановить рвущиеся эмоции и видит, как Оля вздрагивает. Видит, как отец тяжко смыкает веки. Видит на лице матери удивление, смешанное вместе с сочувствием и волнением. Таким горьким. Ему было страшно. Очень страшно. Невообразимо страшно. Столько эмоций и столько переживаний всего за один день. Он больше не может стойко терпеть. Он больше не может удержать бушующие чувства. Он хочет поддержки. Он устал скрывать от родных столь тяжкий груз на сердце. Устал хранить столько секретов внутри себя. Невозможность выговориться убивает его. Он устал быть сильным. Он не хотел никого беспокоить. Хотел сберечь. И к чему это привело? Все, вместо того, чтобы ругаться, волнуются. Петров ненавидел плачущего себя. Он чувствовал себя слабым и никчемным. И проявление подобных чувств заставляло его ощущать стыд. Не такой уж он и плакса, но, если поставить себя на его место, эмоции становятся предельно ясны. У Антона сердце наполняется счастьем. Ты сильно испугался? Он чувствует себя как никогда в мире - нужным. — Тош… — у маленькой Оли голос дрогнул, словно и у неё прямо сейчас оборвётся струна напускного спокойствия. Она крепко сцепила руки в замок, словно пытаясь удержать в себе бушующие эмоции, и лишь глазами серыми, на которых хаотично играют блики, продолжает наблюдать. — Иди сюда, — мама, не медля ни секунды, крепко прижимает к себе Антона, попутно приглаживая белые пряди и чувствуя, как на душе становится тяжело. Антону тепло. Антон обнимает крепко родного человека. Антону хочется в этих объятиях остаться. Антон вдыхает знакомый аромат. Антон чувствует давно забытое умиротворение. Антон любим. — Главное, что живой, — подаёт тихим, бессильным голосом, стоящий в дверях, отец, — мы себе места не находили, сынок, — и отцовское лицо смягчается, словно бы молодея на несколько лет, и наконец появляется грустная улыбка. Такая тёплая и живая. Антон ценен. — Да! — громко добавляет маленькая Оля, все ещё стараясь не сорваться, и это заметно по крепко сжатым губам. Должно быть, считает, что в данный момент сильной должна быть она, ведь всегда сильный и всегда, казалось бы, непробиваемый старший брат впервые дал себе слабину, вывернув перед родными душу. — Как увижу тех… Тех, слов не хватает, побью! — Петров не сдержался и сквозь слёзы прыснул от этой фразы, слыша, как она тихо хлюпает носом и, возможно, на глазах уже давно скопились слёзы, но она стойко терпит, не моргая. Антону сейчас тяжело, а это значит, что Оля должна стать для него опорой. Петров не пропускает ни единого их слова мимо ушей, впитывая их в себя и высекая у себя в сердце. Он словно разом скинул с себя тяжёлую глыбу. Словно начал порхать над землей. Словно тело стало лёгким, как тополиный пух. — Простите… Простите меня, — у Антона предательски дрожит голос и внутри будто все разрывается. Такой реакции он точно не ожидал. Он так боялся, так боялся разочаровать их. И наконец почувствовав долгожданное облегчение, прижимается к Карине сильнее. Тихое «спасибо» теряется где-то в объятиях матери.***
Неделя пролетела незаметно, и Антон за это не столь долгое время, сблизился с родными как никогда раньше. Карина пару раз старалась выпытать у Антона имена виновников, что завели его на чертову заброшенную улицу, но он упрямо молчал до последнего. Мама, конечно, из-за этого долго бесилась, искренне не понимая и задавая ему один и тот же вопрос: «Почему?!». Все просто - Антону хочется разобраться во всем самому, ему скоро восемнадцать, и он считает себя полноценным взрослым, не до конца понимая, что это совершенно не так. Да и ему не хочется, чтобы Карина заявлялась в школу и начала свои разбирательства, словно ему пять лет, заставляя тем самым Антона краснеть. Все-таки Петров умудрился слечь ещё и с простудой. Мама целыми днями носилась вокруг него, впопыхах принося еду в комнату и маленькая Оля, что порывалась ей в этом помочь, нередко роняла поднос с едой, умудряясь спотыкаться о что-то, кажется, о ровный паркет. Петров за неё искренне переживал, спрашивал, в порядке ли она, пытаясь встать и помочь убрать осколки. Но Оля пресекала его попытки и была непреклонна, уверенно изрекая, что может и сама, а ему надо отдыхать и поскорее выздоравливать. Антон лишь вздыхал и грустно улыбался, чувствуя перед родными некую вину, такую маленькую, не скребущую, а отнюдь тёплую. Именно тёплую вину. О нем заботятся, и ему от этого тепло и немного совестно. За это время он, как и обещал, позанимался с Олей математикой, и она, благодарно улыбаясь, старательно решала все задачки. Впрочем, Антон наконец почувствовал искомый комфорт. Он опять не встретил желанную птицу, что, Антон в этом уверен, точно даст ответы на все его вопросы. Но почему-то не является. Снегирь будто пропал, а лес продолжал встречать Антона с распростертыми руками. Блондин даже незаметно для самого себя, лесу улыбался, словно деревья и обитатели точно наблюдают за ним и посылают взаимную улыбку. И вот наконец, когда ему действительно стало лучше. Когда он полностью здоров и физически, и, особенно, душевно, с новыми силами переступает ворота школы и, выдохнув, идёт вперёд. Ему надо сегодня во что бы то ни стало извиниться перед Володей. И, возможно, как бы это дико ни звучало, поблагодарить Рому. Петров кучу раз репетировал это короткое «спасибо» перед зеркалом, стараясь говорить ровно, не мямлить, и представляя перед собой стоящего Рому. Но каждый раз после сказанных слов Антон видел, как хмурое лицо сменяется на усмешку и немедля выкидывает грубое: «Отъебись, обосрыш». Его пугала эта неизвестность. Все же люди здесь особенно непредсказуемы. Хотя самым непредсказуемым являлся именно Пятифан. Он - книга, закрытая на замок, а ключ выкинут куда-то в Северный Ледовитый океан, куда никто и никогда не рискнёт сунуться. Петрову сложно разгадать его и понять, о чем он думает. И Ромины слова тогда, после спасения, у него дома, вконец запутали Петрова. — Я тоже был в этом замешан. Нет. Антон не хочет верить в подобное. Ведь осознанно притащиться в буквальном смысле в задницу мира, в которой рыскают ещё и бешеные собаки, ради того, чтобы тупо посмеяться - даже звучит как самый настоящий бред. Здесь явно кроется какая-то причина. Ведь будь все так просто, Рома бы не стал о нем так чрезмерно заботиться и рисковать буквально своей жизнью ради него. Заботиться? Петров бы это так не назвал. Скорее Пятифан просто послужил для него спасателем. Грубым спасателем. Но, к Антону совсем незаметно прокралась мысль. Возможно ли, что Рома просто перевёл все негативные эмоции родителей Петрова на себя? Чтобы Антону досталось меньше? Ведь Пятифан тогда сказал, что он, хоть и не напрямую, но частично перед ним виноват. Конечно выразился не так прямо, как хотелось бы, но блондин и так все понял сам. Это значит, что он взял на себя ответственность и подобным образом защитил Петрова? Да быть того не может. Возможно, Роме и не нужна его благодарность. Возможно, Антон так и не сможет сказать заветное «спасибо». Но он уже кучу раз был безмолвно тому благодарен. Он спас его. Спас. Это неопровержимый факт. И Петрову от этой мысли становится странно. Вроде бы, должно быть тепло и… Приятно? Но блондину даже думать об этом напряжно. Он долго не мог уложить это в сознании. Расскажи он кому - не поверят. Словно этого не было. Ведь совсем недавно они буквально терзали друг друга. Словесно и физически, причиняя друг другу боль. Петров уверен, это не закончится так просто. Он открывает двери класса, и все взгляды тотчас устремляются в его сторону, пришивая Петрова к полу, рассматривая так же, как и раньше, с неподдельным любопытством и интересом. Он, стараясь не обращать на это внимания, и вообще, давно должен был привыкнуть к подобному - прищуренными глазами ищет друга, лорнируя каждого присутствующего, но Ветров, что обычно приходил в класс самым первым, отсутствовал. Антону становится не по себе. Он все ещё стоит в дверях и не решается зайти в чертов класс. Ноги словно отказали, а пол под ними издевательски качался. Антону странно. Что, если Рома уже пришёл? Ему с ним поздороваться, или… ? Нет-нет! Никаких приветствий. Они друг другу никто. То, что Рома его спас, не значит, что они теперь стали «закадычными друзьями». Петров даже не может уложить подобное в сознании. Антон и Рома - дружить? Бред сивой кобылы. И пока он тонул в пучине своих размышлений, в спину последовал ощутимый, требовательный тычок, явно стараясь Петрова вытащить из гущи мыслей. — Двинься, белобрысый, — этот низкий, ровный бас Петров ни с чем не спутает. Дежавю. Он растерянно разворачивается к нему и, завидя Ромин… Изучающий и как всегда, пронзительный с прищуром взгляд, тотчас, взяв себя в руки, отходит в сторону. Он растерялся. Но Рома, ради которого отошли в сторону, почему-то не спешил заходить в помещение. Почему он так смотрит? Рассматривает, словно что-то в Петрове анализирует. Это продолжается не больше пяти секунд, но эти пять секунд для Антона тянулись часами, и Рома, не произнося ни слова, словно растеряв весь интерес, направляется в сторону своей парты, где уже давно сидит скучающий Бяша. Петров облегченно выдыхает. Бурят, завидя Пятифана, лучезарно улыбается, словно все это время и ждал его появления, и Антон может поклясться в том, что у Ромы в этот момент дрогнуло сердце. Бяша резко подрывается с места, и, крепко сжав Ромину ладонь, что-то совсем тихо шепчет, чуть склонившись к нему. То ли выкинул отменную шутку, то ли что-то по-настоящему важное. И Пятифан выглядит растерянным поначалу, неловко почесывая свой затылок, но потом, кажется, хоть Антон и не видит, но уверен в этом на сто процентов - улыбается своему другу, на что бурят мягко хлопает того по плечу и вновь, обнажая зубы, что-то добавляет. Петров удивляется, насколько сильно слова близких влияют на настроение хулигана. И вновь убеждается в том, что Рома обычный человек. Не какой-то бесчувственный робот. Его легко ранить, просто скажи что-нибудь колкое, касающееся его друзей, он в стороне не останется и должок, сразу же, обидчику вернёт. Вот, что связывало прошлого Рому и настоящего. Это немного выбивает из колеи и вводит в замешательство. Но факт остаётся фактом. Антон наконец осознаёт. Он всего лишь мальчишка. Его одноклассник. Совсем на секунду Бяша переводит взгляд на Антона. Он явно хочет подойти к нему, но никак не решается, с какой-то грустной улыбкой посылая ему немые извинения. Возможно ли, что Бяша с Ромой наконец поговорили и обсудили проблемы, что так влияли на их дружбу? Блондин не может сдержаться и улыбается тому в ответ, сообщая таким образом, что все нормально. Даже Антон почувствовал облегчение. Он искренне рад за них. Он наконец подходит к своему месту и, провожаемый десятками заинтересованных взглядов, садится. Петров никогда не привыкнет к подобному наблюдению. Он краем уха слышит урывками, как те обсуждают его, совсем тихо шушукаясь, но явно не пытаясь скрыть сказанного от Антона. — Почему он пришёл? — Разве Рома не добил его? — Глупая! Если бы добил, не явился бы. Антона тошнит от этих сплетен до ломоты в теле. Что за несусветную чушь они несут? Обитатели класса ничем от канализационных крыс не отличаются. Гадко. Хочется вскочить с места и наорать на каждого, кто за спиной его грязью поливает. Как можно быть такими? Стадо баранов - скажи что-нибудь, и остальные тотчас это подхватят, наивно всему веря, без весомых доказательств. Смешно. Он хочет закрыть уши и абстрагироваться от этого места. Сбежать и вернуться в тёплый дом. Родной дом. Он ждёт Ветрова. Волнение опутывает Антона со всех сторон, ему неуютно, некомфортно. И Петров незаметно для самого себя, нервно дергает ногой, ожидая приближения чего-то крайне отрицательного. И Володя заходит в класс. Уставший и бледный, растерявший весь румянец на веснушчатых щеках. Он выглядел удрученным, каким-то нервным и чем-то неприятно озадаченным. У Антона сжимается сердце. Володя ведь не знал, где именно живет Антон, а Рома, что спас его, вряд ли подошёл и рассказал ему причину его отсутствия. Да уж, даже представить невозможно. Но стойте, он ведь мог попросить у Лилии Павловны домашний номер и позвонить. Так почему? Почему он не позвонил? Антон буквально вскакивает с места, и присутствующие не оставляют данное действие без внимания. Володя тотчас устремляет на него взгляд. На лице является какое-то надломленное облегчение и самая настоящая… Обида. Антон хочет заговорить, но язык словно распух и был прижат к небу, предавая Петрова в самый нужный момент. Да заговори ты уже с ним! Володя, словно по команде, резко отрывает от него глаза и, будто не обращая на Петрова внимания, направляется в совершенно противоположное направление, садясь рядом с Ленкой. У Антона сердце ухнуло в пятки мертвым вороном. Никогда ещё такого не было. Нет, он знает, что виноват, но он не думал, что это заденет Володю настолько сильно. И он, словно только что бесчестно огретый по голове битой, растерянно садится обратно на стул. У Антона кошки скребут на душе. Надо извиниться. Да поскорее.***
Перемена силком вытаскивает Петрова из черноты мыслей и отрезвляет. Он, не теряя ни секунды, с места вскакивает и быстрыми шагами направляется в сторону Ветрова, повторяя в сознании заученные извинения столько раз, что слово «извини» уже кажется каким-то странным и несуществующим. И Володя, краем глаза замечая знакомую белую макушку, спешит ретироваться от него поскорее, попутно выходя из класса, да так быстро, что блондин этой скорости изумляется. Антон хмурится, стараясь не злиться и пытаясь того догнать. Какой же упрямый! Он тоже ускоряет шаги. Антон явно быстрее Ветрова, так ещё и превосходит его по росту. И он, стараясь не упустить его из виду, наконец, догоняет. Он, поравнявшись рядом, хватает его за тонкое запястье, несильно, вновь для себя подмечая, что Володя хрупкий, прямо как Оля. Как Оля? Возможно поэтому у него маниакальное желание друга защитить. Володя, раздосадованный тем, что все-таки был пойман, свёл брови к переносице и наконец сбавил шаги. — Володь… — у Петрова не находятся слова. Начинать диалог с одного «прости меня» как минимум, странно. Володя поджимает губы, попутно от него отворачиваясь. — Ты… — он запнулся, — что это вообще было на той неделе? — Володя старается говорить сдержанно, старается не злиться, но его выдают мелко подрагивающие руки. — И почему ты отсутствовал так долго? Ты хоть знаешь, как я… Волновался - в мыслях продолжает Петров его реплику, и сердце вмиг словно протыкают чем-то острым. — Я… — он словно растерял весь словарный запас, тупым взглядом глазея на Ветрова. Боже, как же нелепо он выглядит сейчас. — Как давно он тебя достаёт? — вдруг вставляет Ветров, не давая возможности ответить на предыдущие вопросы, рвано выдыхая. Антон сначала не понял, кто именно, но через секунду явилось осознание. — Он не достаёт меня, Володь, — он облизывает сухие губы, отводя от него взгляд, словно таким образом пытаясь сбежать от испытующего взгляда друга, ведь быть пойманным на вранье ему очень не хотелось, — мы просто… — Разговаривали? — Ветров перебивает его и не может сдержать короткий саркастический смешок, полный неподдельной и горькой обиды, — скажи, Антон, я, по-твоему, дурак? Петров словно только что ступил на доску с острыми гвоздями и был обязан пройти до конца, пока эта пытка не кончится. — Что… Нет, конечно! — взволнованно выдал Антон, недоуменно на друга уставившись. — Тогда что все это значит? — Ветров словно пытался сдержать порыв эмоций, судя по тому, как у него дрожал голос. Он на пару секунд замолк, а затем произнес громко, вглядываясь в глаза серые, четко и смело, чеканя каждое слово: — Думаешь, я не замечаю, как ты на него смотришь? У Петрова внутри все разом перевернулось. И ему потребовалось некоторое время, чтобы вникнуть в суть этих слов и понять, что он все правильно расслышал. Вдруг стало не по себе. И столько вопросов хотелось задать: смотрю на кого? О чем ты говоришь?; И попытаться убедить в обратном: ты все не так понял!; Но он прекрасно знал, о чем говорит Володя, просто не хотел себе в этом признаваться. И Антон, стоя на месте, как каменное изваяние, с заметным шоком на лице, лишь смог выдать тихое, потерянное: — Что… Володя тяжко вздохнул, прикрыв веки. — Только слепой этого не заметит. У Антона буквально взмокли ладони, и ноги стали ватными. Словно только что он упал в бурлящий котёл и мозги полностью расплавились, упрямо отказываясь работать. Он сглотнул подступившую слюну, облизнул пересохшие губы и с какой-то опаской спросил: — Что ты имеешь в виду? Он чувствовал себя в данный момент самым глупым на свете, неутомимо оттягивая неизбежное. Лишь бы не раскрывать перед Ветровым ту самую сторону, что Петров активно прятал в своём самом темном чулане с секретами. Даже Антон не горел желанием соваться туда, а тут Володя, который лишь наблюдал за ним со стороны, заметил. Володя на этот вопрос лишь хмыкнул, произнося следующие слова с вымученной улыбкой на лице: — Когда… — он запнулся, — Когда решишься рассказать - тогда и поговорим, — и после сказанной фразы, он резко развернулся, рванувшись из хватки Петрова и стремительно быстро ушёл. Даже можно сказать, сбежал от него, несясь в сторону лестничного пролёта. Антон был не просто в ступоре, он был потрясён. Страх начал просачиваться наружу. Володя заметил? Нет-нет, его пугала не мысль, что о его чувствах узнает Володя. Если бы все было так просто, он бы давно рассказал другу. Но теперь его пугал сам факт, что об этом узнает именно Володя. Чувства-то к Пятифану. Ведь какого ему будет от мысли, что его друг буквально влюблён в ненавистного ему человека? Человека, что над ним измывался. Мерзко. Как же мерзко. Петров вдруг почувствовал себя грязным мусорным мешком, оставленным у обочины дороги. Смог бы он сам простить подобное? Ни за что. Ни о какой любви и речи быть не может. Они даже не товарищи. Да, ненависть немного поутихла. Да, он благодарен Роме за своё спасение. Но не более. Ведь Рома сказал. — Завтра мы снова будем бить друг другу морды. Завтра снова меня будет тошнить от тебя. Но сегодня. Только сегодня - я протяну тебе гребаную руку. А это значит, что никакого мирного соглашения, под каким углом не смотри - нет и не было, возможно, и не будет. Петров слишком уж расслабился и забыл, что совсем недавно Рома готов был переломать ему все кости. А Ветров… Он ошибся. Возможно, ошибся. По крайней мере, любовь Антона уже не столь сильна, как раньше. Стих, как бушующий ураган, что наконец, успокоившись, кончился. Но… В тот момент, когда Рома, подобно ангелу пришёл, вернулся, и с характером дьявола, неистовым голосом тому кричал, чтобы он взял себя в руки, чтобы думал о своих родных и признал, что не желает смерти блондину, это глупо опровергать - сердце готово было разорваться. И стоя в опустевшем коридоре, Петров чувствовал, как внутри что-то с громким треском ломается. Должно быть, чувство вины поглотило его рассудок. Я не извинился.***
— Антон, можно тебя на секунду? Петров даже сначала не понял, что скрипка школы обращается именно к нему, стоя у выхода из класса, ведь они общались всего раз в этой реальности, не более. Что ей понадобилось от него вдруг? Антон чувствует, как в него намертво впились чужие темнеющие глаза, подобно стрелам протыкая, наблюдая за тем, как он вежливо и с улыбкой отвечает девушке: — Конечно. Они выходят из класса, и Полина, оперевшись о подоконник, безмолвно наблюдает за тем, как Петров движется в ее сторону, с некой опаской оглядываясь назад, словно Рома прямо сейчас из класса вылетит и даст Петрову ощутимую затрещину. — Ты что-то хотела? — спрашивает Петров спокойно, уже стоя перед ней и стараясь подавить странное чувство. Привыкать к людям, которых ты когда-то хорошо знал, все ещё не получалось. — Ох, ничего такого… — она глазами синими бегает по Петрову, тщательно изучает, словно силясь что-то найти, отчего тому вдруг становится неуютно, и хочется от этого взгляда поскорее сбежать. Но Полина, закончив сканировать его, лишь доброжелательно улыбается и облегченно выдыхает: — слава Богу. Петров на это лишь показывает своё недоумение, выгнув домиком бровь, на что Морозова немедля добавляет: — Я просто рада, что ты в порядке, — девичье лицо вдруг мрачнеет и улыбка медленно сползает, — видишь ли… Рома… И Антона будто молнией прошибает. Если он попробует убедить Полину в том, что Пятифан не так уж и плох, возможно, тогда Антон сможет таким образом поблагодарить хулигана? Антон, как бы он сильно этому не противился, чувствует себя должным за свою жизнь. Именно Роме. Долги надо возвращать. Отец воспитал Антона именно так. Да и, возможно, если Петров сделает это, они с Полиной смогут помириться. И его наконец оставят в покое? В покое? Кстати об этом, за целый день Пятифан ни разу на Петрова не налетел, как это обычно бывало. Отнюдь, вёл себя так, словно его никогда и не существовало. И, вроде как, это хорошо, но какое-то странное чувство никак не отпускает Антона. Но он не придавал этому значения. Петров спешно её перебивает, чтобы не возникло никаких недопониманий, и жестом руки останавливает её явно странную мысль, что вела к какому-то сумбурному и негативному исходу. — Нет, Полина, постой… — он как-то тяжко вздыхает, попутно поправляя свои очки за дужки, — Рома не виноват в той… — запнулся, явно не зная, как это назвать, — стычке… Дело в том, что все было напротив, по-другому… — Полина внимательно того слушает, сощурив глаза, а Антон старается поскорее объясниться и раскрыть истину, и, понимая, насколько странно прозвучат следующие слова, особенно для него самого, ровно произносит: — Он, на самом деле, спас меня. Взгляд становится осознанным. Спас - мысленно подтверждает он. На данную реплику у Полины лишь изумлённо расширяются глаза, словно бы не веря, а затем на замену удивлению приходит хмурость и явное подозрение. — Не оправдывай его. — холодным тоном отрезает она, отчего у Антона леденеют внутренности и он теряется. Насколько же Роме не доверяют? Насколько сильно он пошатнул доверие близких, что даже Полина относится к его хорошим поступкам со скепсисом? — Он тебе пригрозил чем-то? Петров даже не знает, что ответить на данный вопрос. Она просто обрубила на корню все его последние слова и объяснения. И разве Петров выглядит так, словно подослан Пятифаном разобраться с неким «недопониманием», словно у Антона не оставалось выбора, кроме как стоять здесь, пытаясь оправдать ненавистного Рому перед Морозовой. Да никогда в жизни! Это же бред! — Нет же! — делает тщетные попытки Антон и тотчас теряется от того, насколько громко и усердно прозвучало это отрицание. Он старается достучаться до девушки, — Он правда спас меня, — он говорит это со всей серьёзностью и суровостью во взгляде, чтобы сомнений у Полины не осталось, — он в этом не замешан. Полина ещё пару секунд сверлит его взглядом полным такого недоверия, что Антону хочется сжаться в комок от понимания того, что его слова, самые настоящие и искренние, не убедили девушку. Она переминается с ноги на ногу, откидывает чёрные волосы назад и совсем тихо, почти шепотом, произносит: — Знаешь, Антон, если ты это делаешь из-за нашего… — она запнулась, смущенно продолжая, — эм, расставания, то оставь это все… — выдыхает, словно заставляет себя говорить о том, о чем ей совершенно не хочется, — мы расстались не по твоей вине… Просто ты послужил для этого ещё одной причиной. — закончив реплику, девушка как-то виновато улыбается, словно все случившееся с Антоном было именно по её вине, отчего сердце Петрова наполняется печалью. Неужели Рома действительно так плох? Петров тряхнул головой. Конечно плох, ты забыл, как он поступал с тобой?! Не забывайся. Полина отворачивается от него, смотря уже в окно, и разглядывая на стекле образовавшиеся от мороза дендриты, что по истине прекрасное зрелище, но совершенно не редкое для их погоды в посёлке, и, понизив голос, продолжает: — А тебя позвала лишь для того, чтобы узнать, все ли с тобой в порядке, — и, пальцем проводя по оконному стеклу, подытожила, — потому что я видела их тогда, когда они, хоть я и не слышала вашего разговора, кажется, угрожали тебе… — белоснежная ладонь сжалась в кулак, смачно ударив по поверхности пыльного подоконника, — Так злит! Его удивила эта реакция. Она злится. Злится ради него. Наверное бесполезно ещё раз попробовать опровергнуть её слова и пытаться доказать противоположное. Она все ещё думает, что гопники одиннадцатого «А» были подосланы Ромой. И Петров не осуждает её. Это самая логичная мысль. Но не правдивая. Оправдать Ромку не получилось. Уровень сложности - почти невозможный. И с чего бы Полине волноваться за Петрова? Но Антон все же дал этому какое-то своё толкование. Она волнуется не только о нем. Возможно, Полина просто не хочет, чтобы от рук Ромы пострадал кто-то ещё. Полина устала и, несмотря на это, продолжила бороться с Пятифаном. Прекрасная. Как же сильно он в ней ошибался. И Антон, с самой чистой и искренней улыбкой, попутно снимая очки, чтобы их протереть, сказал настоящее, ровное, без тени сарказма, твёрдое: — Спасибо тебе, Поль. Ведь благодаря Полине он сейчас здесь. Стоит и разговаривает с ней. Если бы она не заявилась к Роме и не высказала ему все свои обвинения и упреки, Антона бы, скорее всего, не было. Кто знает, что бы с ним случилось. Морозова, что вдруг услышала слова благодарности, резко к тому повернула голову и не смогла оторвать от улыбающегося Петрова глаз, а губы сами по себе вытянулись в лучезарную улыбку. — Не за что!***
Негатив опутывал блондина со всех сторон, отчего хорошее до этого настроение заметно испортилось. Он чувствовал себя почему-то преданным и брошенным Володей, хотя виноват он сам, что утаил от друга важное. Но не все нужно рассказывать, некоторые вещи должны оставаться в тайне, насколько бы сильно вы не были близки. И он, что совершенно не хотел в данный момент находиться рядом с одноклассниками, а в особенности с Володей и, конечно же Ромой, которого он никак не может набраться смелости поблагодарить - попробовал отпроситься с физ-ры у Павла Владимировича. Преподаватель некоторое время сверлил его пытливым взглядом, словно хочет добиться от него убедительной причины, и Антон, не растерявшись, нашёл эту причину. — Мне нужно в художественный кружок… Мы стенгазету для школы рисуем, на двадцать третье февраля, — Антон старался говорить ровно, не съедая последние слова, что обычно пропадали к концу предложения, в шепоте. Павел Владимирович вздохнул, все ещё с каким-то недоверием глядя своими синими глазами на Петрова, будто видя его насквозь. Но вдруг, сдавшись, он, будто сжалившись над Петровым, махнул рукой: — Иди уж, Петров, только чтоб в следующий раз явился на урок, прогулов не потерплю. У Антона на лице является что-то, похожее на просветление. Серые глаза задорно заблестели и он, не скрывая своей радости, поспешил физруку ответить. — Что вы! Конечно приду, Павел Владимирович… — он улыбнулся настолько искренне, насколько он умеет, и произнёс тихое, — спасибо. Антон понимает, что в данный момент лишь трусливо сбегает от друга, перед которым надо извиниться. Но не хватает сил и смелости. Он никогда не видел его таким. Таким огорченным и разочарованным. Антону страшно, что из-за подобного их дружба закончится. Глупые мысли, он понимает, что это лишь его паранойя, но не может от этого избавиться. Он сбегает и от Ромы. Антон поблагодарит его. Обязательно поблагодарит. Но не сейчас. Ему и для этого не хватает смелости. И самое обидное - ему не с кем посоветоваться и поговорить на эту тему. Для Петрова, даже упоминание его имени при Володе - своего рода табу. Тяжело. А преподаватель точно не поверил его нелепой причине. Двадцать третье февраля? Сейчас только начало месяца! Но, что разливало в душе Антона тепло, все же отпустил его с последнего урока. И Петров, стоя у заветных дверей художественного класса, дергает ручку и тихо извиняясь за вторжение, заходит. На подоконнике сидит девушка, черноволосая и бледная, скучающе смотрит куда-то вдаль, а затем, оторвавшись от пейзажа за окном, делает быстрые зарисовки в своём скетчбуке. Петров заворожённо следит за этим процессом, следит за тем, как легко скользит под её рукой грифель карандаша, не в силах оторвать взгляд. Но незнакомка вдруг на него оборачивается и на скучающем лице медленно проявляется удивление… Нет, самый настоящий шок. — Виктор! — громко произносит она, — твоя картина ожила и спокойно здесь расхаживает! — девушка чуть ли не падает с подоконника от потрясения. Петров изумлённо на неё смотрит. Ещё одна чудачка? — О! — слышится где-то в конце класса, — ты пришёл, — и Петров, все ещё растерянный, прищурившись, замечает макушку Виктора, что невозмутимо продолжил рисовать за своим мольбертом, явно не имея никакого желания отвлекаться от любимого дела. — В смысле, пришёл? — спрыгнула она с подоконника, попутно поправляя юбку и озадаченно продолжая, — ты его знаешь? — Она вдруг, словно нажали на какой-то переключатель, быстрыми шагами понеслась в сторону Петрова, отчего застигнутый врасплох Антон машинально отступил назад. Брюнетка, нахмурившись, приблизилась до неприличного расстояния, рассматривая лицо Петрова, которого от этого внезапного и безумного внимания начало вгонять в краску, и она, вдруг, подметив это, с каким-то нежеланием отошла от него на шаг. — Прости, не хотела смущать тебя, — искренне произносит девушка, заламывая пальцы и вновь поправляя свою юбку, убеждаясь в том, что она не задралась, — невероятно, — озвучивает она, с таким же интересом, каким был недавно у Виктора, рассматривая блондина. Вот только, она даже не пыталась как-либо скрыть эту гамму эмоций и, совершенно не стыдясь осмотрела его со всех сторон, буквально. — Тише ты! Ты не видишь, что ему с нами неловко? Вечно ты новеньких распугиваешь! — недовольно шипит Виктор, что только что к ним подошёл, да так тихо, что Петров не заметил его присутствия рядом. Он оттащил за плечи черноволосую девушку с зелёными глазами, что вновь порывалась вырваться из его хватки и приблизиться к Петрову. А затем брюнет, выдохнув, произнёс, — я и сам сначала был в замешательстве. Петров, который все это время стоял, с глазами по пять крон, словно в рот воды набрал, смог выдавить лишь тихое, робкое: — Привет… ? Девушка вытаращила на него свои большие глаза, а затем громко и заливисто рассмеялась, отчего сознание Антона лишь пуще наполнилось вопросами. А Виктор, закатив глаза, и, рукой прикрыв лицо - отвернулся от неё, явно всем видом показывая, что ему за неё стыдно. — Привет? Как это мило! — театрально смахивает она слезу, наконец закончив хохотать и не скрывая детского восторга. Виктор, нахмурившись, попытался передать ей все своё недовольство одной только мимикой, на что девушка провела сжатыми между собой двумя пальцами по сомкнутым губам, мол, «рот на замок» и озорно улыбнулась. Брюнет облегченно выдохнул. — Антон, кхм… Эта безумная леди, моя сестра двойняшка - Виктория, — указал он на свою сестру рукой, явно борясь с непреодолимым желанием закатить глаза, — Виктория - это Антон, — тот же жест проделал и с блондином. Виктор и Виктория. Родители… — Сестра? — удивился Петров, — Но вы ведь совсем… — Не похожи, знаем. — перебила его девушка, закончив за него предложение и махнув рукой, — все так говорят. Действительно, не похожи. Но Петров, все же, подметил одну схожую деталь. Взгляд. Они оба смотрят так, словно ничего от их глаз не скроется. Ох. Петров совсем растерялся. Похоже, все в этом кружке чудаки! И он поспешил добавить, чтобы отогнать зародившуюся неловкость. — Мне… Приятно с вами познакомиться! — громче, чем следовало бы, произносит Антон, на что брат с сестрой сначала недоуменно на того уставились, а затем, явно стараясь сдержать приступы смеха - натянуто улыбнулись. Но это продлилось недолго. — Нет, я не могу, он слишком милый! — не выдерживает Виктория, срываясь на фальцет, вновь взрываясь громким смехом. — Да хватит уже! Спугнешь, спугнешь же! — вновь шипит на неё Виктор недовольно. А Петров, что наблюдал за этой простой и непринужденной сценой двух актеров, вдруг почувствовал себя так, как не чувствовал себя давно, словно все проблемы разом оставили его. Словно в стенах кружка его никто и никогда не достанет, не тронет и не сделает больно. Словно он под надежной защитой. Не было ссоры с Володей. Не было тех ужасающих моментов и жестокого Ромы. Он наконец расслабил плечи и, уже не сдерживаясь, засмеялся. Вот оно. То лекарство, то легкое веселье и лёгкость, которое так было нужно Антону. Засмеялся громко и беззаботно, не скрывая своих эмоций, искренне. Из-за чего брат с сестрой вдруг стихли, изумлённо за ним наблюдая, затаив дыхание. И блондин, что поздно заметил, как те прекратили своё веселье, замолк и озадаченно на них уставился. — Так ты умеешь веселиться, Антон? — хитро улыбается Виктор, сузив глаза, на что Петров тотчас чувствует, как начинает заливаться краской. Петров и правда выглядел напряженным, холодным принцем, что не давал к себе никому подступиться. Виктория несильно пнула брата в живот локтем, на что тот чуть ли не согнулся от неожиданности. — Тише ты! — перекривила его Виктория, свершив свою маленькую месть, и, конечно, не забыла добавить ту самую вишенку на торте: — спугнешь! Виктор лишь демонстративно закатил глаза, добавляя громкое, немного раздражённое, но с нотками веселья: «Вика!» И Петров готов был вновь пережить те же эмоции, тот же задор и комфорт, пока дверь кружка громко не скрипнула. Ребята, тотчас, затихнув, упёрли взгляды в сторону звука. — Эй, почему здесь так шумно… — в дверях замирает никто иная, как Катерина, в начале смотря на всех в своей привычной манере - то есть, хитро и с нескрываемым высокомерием, пока не заметила «незваного» гостя, и уже ошалело вытаращив свои изумрудные глаза на Петрова, — а этот… — она тотчас скривила своё личико, указывая на Антона пальцем,— что здесь делает? Петров даже сам вдруг сморщился, словно от невыносимой зубной боли. Она случайно перепутала дверь? Или и правда рисует? Катя и искусство? Совершенно несопоставимые вещи. Почему-то вдруг захотелось громко и бесстыдно захохотать. И Антон, не на радость Смирновой, не смог сдержать издевательскую ухмылку. Ну никак не укладывалась у него в голове подобная зарисовка: Катерина, сидящая за мольбертом и рисующая не покладая рук. Смех да и только. — Посмотрите-ка на него, — тотчас заметила она его поднятые уголки губ, — лицо прямо сейчас треснет, поди! — возмутилась она искренне его реакции, всплеснув руками. — Так вы знакомы с Антоном? — подал голос Виктор, игнорируя замешательство Смирновой, в этот раз совершенно не удивляясь подобной новости. — К большому сожалению, — вздохнула она театрально, приложив ладони к сердцу, — он мой ненавистный одноклассник. Как там говорил Володя? Язвить стала меньше? Антону кажется, что друг слишком уж преувеличил и хотел сказать вместо меньше - больше. И Петрову вдруг захотелось ответить ей так же. Той же колкостью. — Ты мне тоже не шибко нравишься, Смирнова, — парировал он, не выдержав, — при виде тебя внутренности скручивает, даже не знаю, как это описать… — он устремил взгляд вверх, на потолок, словно призадумавшись, — но явно напоминает язву желудка, — закончил он, показательно хмыкнув. Та на это только больше взбеленилась и готова была тотчас разразиться гневной тирадой, уже начиная повторять одни и те же слова, словно заевшая кассета: «А ты… ! Ты!» и Петров не отказал себе в возможности, чтобы с ухмылкой ответить «Ну, я» выводя девушку из себя ещё больше, но Виктор, видно поняв, что начинается самая настоящая ссора - встал между ними и на повышенных тонах произнёс: — Все, брейк! Виктория лишь с нескрываемым интересом наблюдала за ними, изредка тихо хихикая. Возможно, они действительно выглядели смешно с её стороны, да и Петров в этом уверен. Как же нелепо. Не хочется позориться перед новыми знакомыми. — Он что, неужели тут, с нами… ? — Катя промолвила это с таким мнимым ужасом на лице, что Петрову вдруг захотелось съязвить снова, но вовремя прикусил язык. Она явно добивается того, чтобы Петров, потеряв терпение - выставил себя самым настоящим дураком, и он выжег у себя в сознании: Не отвечать на её провокации. — Именно так, а что такого? — вступила в детскую перепалку Виктория, хитро сузив глаза. Похоже, девушку и правда забавляла эта ситуация. — Да все не так! — вмиг ответила Катя, нахохлившись, — Он же… Он точно рисовать не умеет! Петрову вдруг, в значительной степени, захотелось доказать дерзкой Катерине обратное, но все же, на удивление, сдержался, подавив это неумолимое желание в зародыше. Ещё чего, доказывать что-то Смирновой. Напрасная трата времени и сил. — Я бы с этим поспорил, рисует он очень хорошо — качнул головой Виктор, параллельно крутя в руках твердо-мягкий карандаш, — сам видел, — на что Катя лишь пуще нахмурилась, явно готовясь сказать ещё что-нибудь едкое, но, похоже, ресурсу её желчи наконец наступил конец. А Петров почувствовал мало-помалу разливающееся внутри чувство триумфа. Осталось выпрямить спину и гордо вскинуть подбородок. — Я с… — она запнулась и вновь перевела взгляд на Антона, — этим… В одном помещении находиться не хочу. Этим - стало последней каплей и маслом, что подлили в бушующий огонь раздражения Петрова. — Ну так, всего доброго, Кать. — улыбнулся он язвительно, стараясь передать всю свою взаимную неприязнь. Смирнова лишь поджала губы и с заметным негодованием топнула ногой и демонстративно откинув свою густую косу, развернулась и ушла, шарахнув дверью так, что уши заложило, заставляя каждого в классе дернуться от нестерпимого шума. Петров вдруг почувствовал себя победителем. Что же это? Восторг. Ему нравится это чувство, когда он не отказывает себе в желании осадить наглых людей. — Ну зачем ты так с ней, Антон, — послышался сбоку тихий голос Виктора с нотками осуждения, — можно было чуток помягче. Да куда ещё мягче? Петров и так сдерживался изо всех сил! — Ага, она хоть и язва та ещё… — поддержала задумчиво Виктория, — но все же, хорошая. Петрову хотелось задохнуться от возмущения и искреннего замешательства. Катя и хорошая? Не смешите. Почему они заступаются за неё? Но не стал спорить с братом и сестрой. Возможно, и хорошая. Просто не с ним. Она и никогда не была хорошей. Что в прошлой жизни, что сейчас - та ещё заноза, Петров бы сказал - осиновый кол. — Может быть, — сдержанно ответил блондин, не давая грубости выползти наружу и испортить первое впечатление как минимум, Виктории и выстроенное, положительное мнение Виктора о себе. Все-таки та история с Роминой пропажей оставила в его сердце след, когда Смирнова, вместо того, чтобы выяснить правду, обвинила во всем Антона. И как бы это глупо ни звучало, Петров затаил на неё маленькую обиду. Но такую горькую, что лишь глядя на неё - воспоминания прокручивались в сознании словно пленка старого фильма. Взгляд Петрова стал осознанным. И он вдруг почувствовал самую настоящую досаду, зарываясь пятерней в свои волосы и грубо их взлохматив, вспомнив о том, что давно мучило его. Теперь он вряд ли сможет выяснить от Кати о маньяке в маске медведя.***
Вечерело. Багровое солнце настойчиво падало через окна, прорезаясь сквозь светлые, прозрачные занавески, окрашивая серую школу в ярко-оранжевый. Петров медленно спускался по неровным ступенькам, которые стоило бы давным-давно привести в порядок, хотя бы для того, чтобы не рисковать слететь с этой чертовой лестницы к верной погибели. День подходил к концу, и казалось, что ему стоит лишь забрать свою куртку с гардеробной и уйти наконец домой. Но. Как только Петров спустился, где-то совсем недалеко прозвучали раздражённые и озлобленные голоса, что раздавались эхом по длинному коридору, отчего у блондина появилось нехорошее предчувствие. Он, чувствуя нутром, что ему срочно нужно двигаться в направлении, где происходит некая перебранка - навострил уши и пошёл вперёд. И с каждым шагом голоса становились чётче, и среди них Петров узнал один, знакомый. У Антона появилось какое-то странное предчувствие, точно происходит нечто плохое. И он, уже не опасаясь чего-либо - понёсся в сторону шума. И обомлел. — Из-за тебя, пидор, Лёша и опидорасился, он нормальным был! Нормальным! — Это был раздражённый и озлобленный, казалось, на весь мир, голос Дениса, и он, судя по болезненному «ой» с силой откинул от себя Володю, после чего последовал глухой звук удара, — Сука, ненавижу тебя! — он было двинулся на него снова, и уже собрался, кажется, пнуть, отчего у Петрова, что чувствовал подступающую ярость и то, как наливаются кровью глаза - с бешеной скоростью ринулся на подонка, попутно въезжая кулаком ему под дых, ни разу не жалея сил, с ног того сбивая. Тот согнулся пополам и еле контролируя своё слюноотделение - бухнулся на пол. — Блять, какого хуя… ! — Денис это прохрипел, застигнутый врасплох, потирая ушибленное место ладонью и, заметив перед собой возвышавшегося Петрова, вдруг расплылся в презрительной и болезненной усмешке, что только зародило больше вопросов в голове Антона, который уже и так готов был взрорваться от их количества, — ты смотри, явился-таки твой парень, — едко произносит он, искоса поглядывая на Ветрова, пока Петров пытался совладать с собой, все ещё прислушиваясь к голосу разума. — Какого черта ты делаешь?! — прогремел Антон во весь коридор. Денис вальяжно поднялся с места, чуть покачиваясь, потихоньку отходя от удара Петрова и, отряхнув ладони, начал нести какую-то несусветную дичь. — Бля-я, неужто и впрямь встречаются, — Денис громко хохотнул, словно вёл беседу с придуманными друзьями, — Во дела… Антону хочется вгрызться ему в глотку и разорвать Дениса в клочья за то, что посмел тронуть Ветрова. Хочется задушить, добить, чтобы подобная тварь никогда в жизни больше не смогла и рта своего грязного раскрыть. Омерзительно. Денис напоминал Антону шакала, чёртову гиену, что пытается казаться Львом, королем зверей. Петрову не страшно. Петров такими темпами потеряет рассудок и кинется на Дениса с кулаками, хоть шансы на победу катастрофически малы. Он закрывает собой Ветрова, что потерянно наблюдал за происходящим, пытаясь унять тремор в руках. И блондин, наблюдая подобную картину, взбеленился. Володя не заслуживает этого. Володя прекрасный человек. — Антон, ты… — Если бы ты, сука рыжеволосая, не налетел на меня - сидел бы сейчас дома, целехонький, — грубо перебил его Денис громким возгласом. Рот его напоминал помои, что сколько ни старайся - не очистить. От подобных оскорблений у Антона захлестнуло внутри кипящим пламенем. — Ты… — произнёс осипшим голосом Петров, содрогаясь от ярости, — я переломаю тебе все ноги, если ещё хоть раз, падла ты кудрявая, налетишь на моего друга с кулаками и подобными оскорблениями, — Петров двинулся к нему резко и пихнул наглеца со всей мочи, когда тот, явно не ожидав, от казалось бы, робкого и воспитанного Антона, что напоминал ему избалованного принца, подобных грязных слов - стоял в недоумении. Володя ошарашено наблюдал за этим шоу, явно оторопев не меньше подонка. Денис качнулся и почти упал, но смог удержать равновесие на уже ватных ногах. Петров было обрадовался, что стёр с лица обидчика противную усмешку, которая выводила его и увеличивала в разы и так захлестнувшую внутри, злость. Но. — Что он, что ты… — искренне заржал Денис, согнувшись и обессилено удерживая равновесие, — лижете друг другу жопы. Блондину казалось, что этот человек окончательно спятил. Иначе как объяснить то, что он буквально привёл Петрова к верной погибели, ни секунды не колеблясь и не задумываясь над тем, какой дурной поступок совершает. И вновь, словно заново впитав в себя змеиный яд, Денис продолжил свою мерзкую тираду: — Это он прибежал ко мне, — указал он пальцем на Ветрова, — услышал, как тебя, говна на палочке, завели на заброшенную улицу и оставили там подыхать, — его глаза стали безумными, — и этот хиляк посмел поднять на меня руку, вот только не учёл нашу разницу в силе, — он вновь кивнул в сторону ошалевшего Володи, явно преисполненный гордостью своим поступком и добавил, уже обращаясь к Антону: — Ты такой жалкий. Лицо Володи вытянулось в гримасе искреннего отвращения. Так выглядел человек, который мог по чистой случайности наступить на чьи-то фекалии, не в силах контролировать свою мимику. — Если бы у меня была возможность вернуться назад - я бы поступил точно так же, гребаная ты сволочь, — огрызнулся Ветров в нетерпении и с искренней агрессией. Антон даже захлопал глазами, явно диву даваясь тому, что у Володи тоже присутствуют зубы, и достаточно острые. Ветров пытался заступиться за Петрова, и от этой мысли блондину стало невыносимо совестно. Ведь Володя раскрыл то самое, постыдное, что он тщательно от него скрывал. Если бы Антон вовремя извинился… Петров вновь двинулся на Дениса, чуть ли не наступая подонку на ноги, — Ты прав, Денис, — вдруг ухмыльнулся он, чеканя каждое слово. В глазах плескалась зародившаяся буря, — Я жалок, раз позволил такой шавке, как ты, меня одурачить, — он намертво впился руками в плечи Дениса, без тени страха заглядывая тому в глаза-воронки и жестко встряхнул, — И жалок, раз позволил — ещё раз, — Такому, как ты… — лицо приобрело совершенно иной оттенок, — Поднять на Володю руку, — и Антон толкнул его, так же сильно, как тот толкнул Володю, отчего тот снова отлетел и с громким грохотом повалился навзничь, — Бить тебя не стану, не хочется руки об тебя марать, — голос Антона напоминал рёв дикого зверя, что прямо сейчас, прислушавшись к инстинктам - кинется на добычу. В данный момент Антон и Денис одинаковы по силе, и если подонок попробует дать сдачи - эта война не закончится. — Блять… — с некой досадой озвучил Денис, приняв сидячее положение, — если бы не эта тварь… — его голос заметно задрожал, — Лёша бы не подвергся издевательствам, он нормальным был! — вновь вернулся он к самому началу, словно пытаясь убедить в этом самого себя. Только себя. Антон в смятении слушал, не перебивая, пытаясь вникнуть в этот бессвязный и собачий бред. Лёша. Ах да, бывший парень Володи. Если Антон ясно понимает - ещё и друг этого подонка. Петров вновь смерил Дениса пытливым взглядом, но естественно, обозлённый на всех парень совершенно не реагировал на его лицо, переполненное осуждением. Что Рома, что Денис - обвиняют всех в своих проблемах, кроме самих себя. Петров аж поморщился, явно противясь такой комбинации. Ведь Рома другой. Он, конечно, тоже подонок, но все же, получше Дениса. Ты сейчас оправдываешь его? — Значит, Лёша не стал, а был таким, — полушёпот и слова, сорвавшиеся с языка так легко и просто, удивили Антона, — А тебе, что отказывается верить в очевидное - остаётся только обвинять, — холодные глаза точно буравили Дениса, силясь проткнуть насквозь, — открой глаза и прими чёртову реальность. Ошалевший Денис лишь отуплено глядел на Петрова, и все стало ясно, как день. Он понял. Но по зардевшемуся, тотчас, лицу, Антон осознал, что тот начинает медленно закипать. — Да как ты смеешь даже имя его произносить… — начал он подозрительно тихо, чуть ли не произнося реплику одними губами,— верни свои слова... — Нет. — коротко отрезал Петров, — Не верну. Он осадил его. Апатично и с совершенно равнодушными глазами, словно Денис ничто. Словно Денис всего лишь заноза, застрявшая под ботинком Антона. И тот, казалось бы, должен был разразиться новой порцией нескончаемой брани. Но Денис смог вымолвить лишь измученное, и пропитанное отравой, твёрдое: — Ненавижу. Он точно в этот момент воткнул взгляд в Володю, словно это слово предназначалось именно ему. А Володя и не уступал ему, буравил точно так же. И от внимания Петрова не ускользнуло то, как Денис, почему-то сильно акцентировал внимание на однополой любви. Это послужило спусковым крючком. Антону хочется многое высказать наглому Денису. Он все ещё сдерживается, словно под стеклянным куполом, что скоро треснет и весь негатив выльется наружу и утопит Дениса. Но решает выкинуть лишь одно, что точно повергнет его в ступор и вконец, отправит в нокаут. И он произнес, намеренно растягивая слова, создавая некую интригу: — А ты знал, Денис, поговаривают… — Антон оскалился, елейным голосом произнося данную фразу, и наблюдая за тем, как брови Дениса вопросительно поднимаются вверх, — что ненависть, на самом деле - подавленная симпатия. — он ладонью прикрыл рвущуюся улыбку, с мнимым удивлением расширив глаза, — Ох! Так бы и сказал, что Володя тебе небезразличен. Володя буквально перестал дышать, расширенными глазами глядя на Петрова. Денис, что до этого стоял с присущей ему суровостью - полностью растерял весь запал и бегающими глазами метался от Петрова к Володе, словно стараясь найти на их лицах нужный ответ. Антон было порадовался тому, что наконец заткнул подонка, но Денис, вдруг успокоившись, и, казалось бы, отнюдь, заряженный новой энергией, сжимает зубы, ухмыляется, явно задумав что-то неладное и начинает атаковать в ответ. — Я одного понять не могу… — он надел маску равнодушия, — почему ты до сих пор тут, живёхонький? Антон озадаченно захлопал глазами. То ли от того, как Денис резко перепрыгнул на другую тему, то ли впавший в кататонический ступор от данного вопроса. — О чем ты говоришь? — Да так, Петрушка, — хмыкнул он, пожимая плечами, наконец поднимаясь на ноги легко и непринуждённо, — мне просто интересно, ты действительно поверил в то, что Пятифан спас твою тушу, как гребаный супер герой? У Антона заледенели внутренности. — Что ты… — Я скажу тебе больше, Петрушка… — он двинулся к нему, улыбаясь во все тридцать два зуба, — Рома и есть верхушка этого айсберга. В этот момент в сознании блондина раздался раскатистый шум гонга. — Не ври. — Все, что вылетело из его уст. Антон отказывался верить в подобное. Это невозможно. Но вдруг вспомнились те слова. «Я тоже был в этом замешан.» И, как бы ни было паршиво, но в белоснежную голову закрались тревожные сомнения. — А что такое, Петрушка? Сильно задело? Обманули и растоптали? — глумливо произнёс он, с театральным сочувствием, — Знаешь, что… — Денис ткнул в грудь потерянного Антона пальцем, — ты сказал, что ненависть - это подавленная симпатия… — у Петрова мир рухнул, понимая, к чему ведёт Денис, используя его же оружие против него самого, — А Рому ты… Судя по вашим, так сказать, натянутым отношениям - ненавидишь, — хмыкнул он с издёвкой, — то есть… Петрову не хотелось слушать продолжение данной фразы, и ещё больше не хотелось, чтобы это услышал Володя, и он, совершенно откинув подальше своё благоразумие и хладнокровность, не выдержал. Словно жидкая магма вырвалась на поверхность и началось извержение вулкана, что до этого спал крепким сном. — Замолчи! — Петров выкрикнул это настолько громко, что слово «замолчи» с утроенной силой пронеслось по всему коридору. Денис был удовлетворён такой бурной реакцией Петрова, которого все же, получилось вывести из себя. Но внезапно, лицо брюнета сменилось в неподдельном удивлении. — О, а вот и виновник торжества. Денис смотрит Петрову куда-то за спину, и Антон, полностью поглощённый в себя и, застигнутый врасплох, отказываясь верить в происходящее - к тому медленно разворачивается и цепенеет. Рома. Стыд, смешанный с чем-то неприятным, ползущим под кожей, подобно скарабеям - охватил сознание блондина. Пятифан смотрит некоторое время с изумлением, словно застав Петрова за чем-то крайне личным, а затем, возвращая себе прежнюю суровость, спрашивает раздраженно и пытливо. — Вы че тут устроили? — обращается он к Денису, явно недоумевая. Денис широко улыбается, закидывает руку на плечи оцепеневшего Петрова, пододвигая к себе поближе. Рома поморщился. А Володя дёрнулся, видно вновь намереваясь накинуться на Дениса с кулаками с минуты на минуту. У Антона вдруг нещадно зазвенело в ушах. Тошнота подступила резко, и головокружение настигло его. И он, смотря бесцветными глазами, полными отвращения и разочарования, что притупили всю его рассудительность и трезвость, буквально прожигал Пятифана ими. А Денис все веселился, гнусавым голосом продолжая своё измывательство. — Да так, просто наш Петрушка… Антон, словно очнувшись, будто только что нажали на рычаг, который отвечал за его реакцию, резко отталкивает от себя Дениса, чтобы прервать его фразу, которая может закончиться для Петрова плачевно, отчего тот чуть ли снова не падает на пол, не забыв добавить парочку нелестных слов из своего лексикона. А Петров чувствует себя так, будто он прямо сейчас задохнётся. Земля словно прекратила свое вращение и все, кроме Ромы и Антона, исчезли. Словно они окружены ничем. Лишь необъятной пустотой. Все черным-черно и не видно ни зги, кроме человека, стоящего перед ним. Рома солгал. И самое гадкое для Петрова то, что он ему верил. Наивно и по-настоящему. Антон, стараясь скрыть ураган эмоций, которые включали в себе обиду, какую-то уже нездоровую ненависть и самую настоящую, неописуемую злость, сотрясаясь, лишь криво ухмыляется и, чуть ли не содрогаясь в приступе смеха, словно услышал нечто увеселительное, начинает говорить с таким пренебрежением и такой кричащей в голосе обидой, что суровый Рома вдруг опешил, лишь завидя обезумевшее выражение Петрова. — А я хотел… — он осекается, ощущая, как хладеет кипевшая минутой ранее, кровь, измученно потупив взгляд в пол, и слово «поблагодарить» летит куда-то в бездну, оставаясь недосказанным. Безумная улыбка спадает, и Антон, буквально прочувствовав всевозможные эмоции и внезапно истратив весь ресурс за сегодняшний день, дрожащим голосом, выдыхает, — какой же я… Дурак… Рома растерянно на того смотрит, явно призадумавшись и не понимая причины подобных эмоций. И Антон выплевывает такие колкие слова, что точно не оставят хулигана равнодушным. Чтобы снова сделать Роме так же больно, как было больно ему сейчас. Задеть. — Знаешь что, Ром… — голос Петрова предательски дрогнул. Он поднял пустые глаза на бывшего друга, и слова сорвались с языка, топорные и злые, без тени страха и сожаления, будто прошлись ржавым гвоздем по сердцу и Антон от боли выпалил первую, зародившуюся мысль. — Ты блять, не заслуживаешь своих друзей, никого из них. Ты просто… Кусок… — Петров будто захлёбывался этими злополучными словами. Не хватает сил договорить колкость, словно его что-то удерживает толстыми цепями. Рому же будто только что кинули в кипящую лаву, до того он выглядел выбитым из колеи, что Антон, при виде этого взгляда на секунду даже осекся. — Вот как… — всего лишь секундное замешательство на лице Пятифана, жалкая секунда, совершенно Петрову незаметная. Антону вдруг от сказанных слов стало невероятно паршиво. Хотелось отказаться от них, хотелось обвинить во всем лишь свой острый язык. И сожаление, смешанное с сильнейшим огорчением - переполнили его. Опять это противоречие. Что ты чувствуешь? И Рома, смотря на Антона уже другими глазами, без единого проблеска на растерянность, отнюдь - гневно, вставил ему те же палки в колёса, совсем тихим, хриплым голосом, что пробирал до дрожи. — А ты-то, обосрыш, заслуживаешь? — и эти слова, скользкие и липкие, заставили Петрова на секунду остолбенеть, — Сопляка-то своего не смог уберечь, и ты мне ещё втереть что-то пытаешься? — кивнул он в сторону Володи, заставляя того недобро нахмуриться. И он извергнул громче, едко, словно давая Петрову смачного леща: — Лицемер. И Петрову понадобилось задуматься лишь на долю секунды, чтобы понять смысл этих слов, переварить и осознать. Что Рома прав. Антон не защитил. Антон сбежал. Антон не находился рядом, когда Ветрову это было нужно и вот теперь, эти действия привели к подобному исходу. Чувство вины с удвоенной силой поглотило Антона. Он сглотнул вставший ком, не осмеливаясь даже взглянуть в сторону Ветрова. Петрова будто атаковали со всех сторон, не давая возможности защититься. Взгляд его стал туманным. Словно в данный момент он находился не здесь, не среди них, а где-то далеко-далеко, в своих мыслях. И по сжатым кулакам, Петров тотчас осознал, что Рома… Все это время сдерживался? Силясь не налететь и не избить Антона прямо здесь, наплевав на то, что они сейчас находятся в школе и что учителя могут прийти с минуты на минуту. — Съебывай, пока цел, — чуть ли не рыкнул Пятифан, смерив Антона гневным взглядом и блондин, совершенно обескураженный и все ещё озлобленный на Рому и на его чёртову шайку, резко схватил обиженного на него Володю за руку, и уже собрался уйти прочь, но перед этим, за спиной прозвучала скрытая агрессия, с плескающимися нотками досады. Они вонзились в душу. — Всегда пожалуйста. Петров даже не задумался над тем, к чему были эти слова, ведь недостающий кусочек пазла тотчас нашёлся и осознание пришло в то же мгновение, заставляя того на секунду окаменеть. А затем, даже не оглядываясь и слыша за спиной лишь Володино прерывистое дыхание, что пытался поспевать за его широкими и быстрыми шагами, унёсся прочь. И только когда Петров завернул за угол, только когда успокоился, только тогда шестеренки заработали и включилось когда-то утерянное здравомыслие. Ведь не факт, что Денис сказал ему именно правду. Он уже раз обманул Петрова. А вот Рома, что спас его, возможно, не заслужил столь жестоких слов. Но он не уверен. Он ни в чем не может быть уверен. Этот день вышел по истине сумбурным и сумасшедшим. А ведь сначала все было нормально. Рома не трогал его, не утаскивал куда-то, не грубил и не делал Антону больно. Антон не знает кому доверять. Он вдруг вспомнил своё правило, что паяльником выжег у себя в подсознании: Никому здесь нельзя доверять. Петров так и не извинился перед Володей и, вместо того, чтобы сдержать пыл, съязвил Катерине и теперь он вряд ли добьётся от неё нужных ответов. Володя так и не затронул больше той сердцещипательной для Антона, темы. И он благодарен ему за это. Он не готов оголить все секреты сейчас. Ради Володи, и самое главное: Ради себя самого. Он чувствовал себя как никогда прежде ненавистным самому себе. И, самое удручающее, он, возможно, необоснованно наехал на Пятифана. Совсем недавно осуждал одноклассников за то, что те верили всему, что им наплетут, с распростертыми руками, радостно, и самолично давая вешать лапшу себе на уши. и Антон понял. Сейчас он был точно таким же. Ужасно. Безумный. День.