По ту сторону жизни

— Опа… — Что ты здесь забыл? — Я глава в этом мире на неделю, Рейх. И тебя же призвали на год. — В конце каждого месяца я должен приходить сюда и отчитываться. Но тебе я не собираюсь докладывать о моей жизни, Союз. — Живёшь хорошо, я это знаю. Ты ещё что-то хотел. Я прав? — Да… — Третий подошёл к Совку и дал смачную пощёчину. Коммунист даже упал на пол. Он посмотрел на Рейха с… Грустью? — Про одну из твоих записей. Я не испытываю к тебе ничего. Просто равнодушие. Чего молчишь? Сказать нечего, коммуняга? — Рейх, прекрати этот цирк. — Нет. Я хочу, чтобы ты знал, что мне плевать, если твоё сердце «бьётся» ради меня. Это ясно? Коммунист просто отвёл взгляд. — Это хорошо. Дальше. Почему ты хотел умереть? — Как ты думаешь, в 22-й записи почему я писал быстро, а смысл был непонятен? — Мне до этого нет ни малейшего интереса. — Да брось, тебе интересно, — Советы встал с пола и сел в кресло на колёсиках. — Не так ли? — Ладно, да. Интересно. — Вот ответ, это писал я, но с приставленным к виску пистолетом. — И ты не решился тогда? — Да. Не решился. Духу не хватило. — А в 46-й решился? — Да… И не жалею. — Ты бы всё равно не умер. — Умер бы. Был мой День рождения. — Тогда как ты выжил? — Сам не знаю. Что ж, скажи спасибо врачам. — Тсс… Проехали. Пошли. — Куда? — Со мной пойдёшь, тупица. — С тобой? — Да! Россия меня не пустит в дом, пока я тебя не приведу. Вопросы есть? — Теперь нет… А почему он такой злой стал? — Плохо ты за сыном следишь). Он ждёт ребёнка. Советы уже хотел было что-то сказать, как его сразу заткнули. — Потом объясню. Идём, время поджимает. *** — Папа! Я тебя ждал! — Я тоже, Deutschland). — Отца привёл? — Россия скрестил руки на груди. — А куда я денусь, Росс? Советы, быстро сюда, пока не засекли! Перед командой появился СССР. Россия несколько секунд смотрел на отца, а потом прыгнул на него. — Папа!!! Как же я скучал! — Я тоже… Россия, ты лучше скажи, как ты залетел? — Бать, давай потом. Я тебе столько всего расскажу! — Ладно, идём). Русские удалились, а Третий заметил, что СССР обронил бумажку. — Ещё одна запись? — Что там, пап? — Сейчас, дай сам прочитаю…                                                                                                       «Запись двадцать четвёртая»                                     «Я вспомнил всё детство. Отца, мать, единственного настоящего друга Рейха. Хотя, сейчас его другом назвать                         сложно. Напал на меня без объявления, погубил миллионы людей. Но… Он остаётся моим другом, даже несмотря на это,                                                                                                             ведь так? Ведь так, да?             Я вспомнил, как мы сбегали из дома, лишь бы увидеться, встретить вместе рассвет. Потом, конечно, получали за это. Но мы были детьми, что с нами поделаешь? И мы вновь и вновь сбегали. Были всё время вместе. Нам нравилось так проводить время. Наши                                                                         отцы не очень ладили, зато ладили их сыны, то есть мы.» Из глаз покатились тонкие струйки слёз. Воспоминания накатили одной большой волной. — Пап?.. — Я… Я хочу побыть один. — Третий поспешил удалиться из зала и побежал в комнату, которую ему выделили для проживания. Он заперся там и прижался к стене. Медленно сползая по стене на пол, Рейх вспоминал те ночи. Ночи, когда он ещё не стал эгоистом. Когда ещё не винил во всём плохом евреев. Когда был рядом с другом… Который в итоге стал врагом. — Боже мой… — хотелось кричать, но он сразу бы себя выдал. Рейх просто обнял колени и в такой позе заснул… *** — Мх… Стоп. Я… СОЮЗ?! — Рейх прям подскочил на кровати. — Тихо. — Что ты забыл у меня в комнате?! — Да тихо ты! Я дверь вскрыл. Увидел тебя спящего с листком. Это моя запись, да? — Ага… — фюрер отвёл взгляд. — И какой номер? — 24… — Что… Чёрт, кажись, я её выронил… — Вот именно. И с чего вдруг ты мою дверь вскрыл? — Ну… Я стучал, стучал, ты не открыл. Думал, что ты копыта откинул. — Типун тебе на язык, Союз! Не откидывал я копыта. Пока что. — Так. Молчать на счёт этого. — Да ладно тебе… — Рейх поднял глаза на Союза. Всё такой же упрямый, серьёзный и угрюмый мужчина. Но… Отношение к нему изменилось. Рейх сам забыл детство из-за своих идей и идеологии. Даже после войны он не вспоминал его. Все воспоминания о тех счастливых моментах фюрер спрятал поглубже, в самый тёмный уголок души. А тут… Воспоминания сразу очистили душу Рейха и сделали её светлой. Они накатили сильной волной, которая сметала все сомнения и плохие воспоминания прочь, оставляя только светлые и солнечные воспоминания. Теперь не хотелось ненавидеть Союза. Но и не хотелось любить. Золотая середина — возобновить дружбу. — Советы… — Да? — А наша дружба до сих пор есть? — Оу… Я… Не знаю. Тройка сразу засмеялся. — Смешно). Ладно, если что… Давай её возобновим? — он протянул руку. Совок как-то странно посмотрел на Рейха. — Ну… Попытаться стоило. — Третий уже убирал руку, как её схватили и пожали. — Давай. Я только за. — Это радует. *** — Ну, что там в других записях то, Совок? — Иди нахер, Веник. Я еду готовлю. — Ну блин… Да и ладно! Не очень то и хотелось! — Вот и не хоти дальше. За родителями наблюдали Россия и Германия. — Когда они успели вновь подружиться? — Без понятия, Гер. Но теперь будет проще. *** — ПАПА!!! — Беларусь бросилась на отца с объятиями. — Ты жив! — Да). Как же я рад тебя видеть. А чего США не взяла? — А он мёртв. — Ты говоришь это с таким равнодушием… — Он меня каждый день приковывал к батарее, я даже не могла сопротивляться. Сил не было. Всех моих жизненных сил лишил, гад… — А… Как он умер? — Его убил я, — Рейх вышел вперёд. — Он делал всё, что захочет с Беларусью. Нужно было что-то делать. Вот и грохнул его. — Без комментариев… Сейчас ты как, доченька? — Сейчас всё нормализовалось. И… У тебя скоро будет внук или внучка. — Это ты от себя заявляешь? — Да. Стоп, а кто ещё? — Ну… — Россия неловко улыбнулся. — ИИИИИИИ!!! Братик, я так рада за вас!!! — Спасибо, Белочка). *** — Ну ничего… Рано или поздно они всё равно обретут ВЕЧНЫЙ покой.