На окраине тайги

Ой, ушёл. Да из дому. Ой, пропал. Да в лесу. Ой, сдох. Да в трясине.

Месяца сменялись друг за другом в водовороте вязкой рутины. Дьулусхан всё еще жив, но продолжал из вечера в вечер рассказывать всё одни и те же истории из жизни. Уххан чаще уезжал в город, чтобы продать хотя бы шерстяные варежки. Однако никто не желала приобретать колючие и жидко связанные Дойдууной варежки за три дорого. Новых денежных поступлений не имелось, а расходы росли — уже скоро наступит пора высадки, необходимо браться за подготовку грядок. Дойдууна экономила на всём, припрятывая даже кроюху хлеба в сундуке под замком. Сироты голодали, а всегда сытый Хомус насмехался и дразнил остатками своего обеда. Жестокий мальчишка был готов поделиться объедками при условии, что Эрэл будет беспрекословно исполнять его команды. Эрэл выполнял работу по дому вместо Хомуса; прикидывался собачкой, отвечая сыну настоятельницы «гав»; позволял капать воском на свои руки; оставлять росчерки ножа на ногах — а взамен получал немного еды, которую юноша сразу же отдавал девочкам. Девушки стыдливо отворачивались от выходок Хомуса, и с готовностью принимали дары от Эрэла, лишь с намеком благодарности помогали юноше по хозяйству. Кунай пропадал целыми днями в деревне, бегая от одной подработки к другой, приходя в приют только для сна, за что в редкие приезды Уххан наказывал за непослушание. Раз в несколько дней парень приносил с собой молоко, ягоды или лепешку. Как старший, Кунай ощущал груз ответственности за ребят, трудясь не покладая рук и презирая настоятельницу. Если бы ему стало известно об издевательствах Хомуса над Эрэлом, парень не оставил бы на заносчивом юнце ни сантиметра живого места, разъяснил, как себя нужно вести. Но усталость, всеобщее молчание, скрытность друга — затуманили взор, не давая разглядеть детали: широкую кривую ухмылку, косые девичьи переглядки, плотно спрятанные под тканью свежие следы. Наступил месяц Плавания льдов, Муус устар хоть и одаривал жителей деревни яркими солнечными лучами, холод, въевшийся в саму тайгу и её чад, не покидал. Снег медленно сходил с земляного покрова, оставляя на память ручейки воды. И видимо эти самые ручейки и привели в их забытый приют супружескую пару из города. Бородатый мужчина с фальшивой улыбкой и женщина глазами-щелочками навещали мать с отцом и решили, как сказали, прихватить с собою долго желанного мальца. Сирот сразу же выставили в шеренгу, как товар на ярмарке. Неизвестные кружили над каждым ребенком, придирчиво оглядывая со всех сторон, а затем шушукались между собой. На Куннэй и Айталыыну без промедлений махнули рукой, поглядеть на Куная у них возможности не имелось, да и Дойдууна уже расписала его самыми нелестными словами, отбивая у чаты желание видеть парня. Эрэла, Сулустаану и Умсууру задержали и заставляли поднимать руки, показывать зубы и язык, спрашивали у Дойдууны о здоровье детей. Эрэлу чувствовал себя грязным от каждого взгляда и слова в свой адрес, хотелось скрыться в детской вместе с близняшками. Сулустаана являлась полной противоположностью юноши — девушка искрилась очарованием, с готовностью идя навстречу и преданно заглядывая в глаза. Не придя к единому решению, пара объявила, что им необходимо всё обсудить, и они вернуться завтра. Дойдууна была счастлива как никогда. Конечно, ведь перед её носом маячил кошелёк с деньгами, который она получит после выбора ребёнка. Женщина готова прибегнуть на любые ухищрения, лишь бы городская парочка увезла с собой одного из стервенят. С одной стороны, если Эрэла усыновят, не придётся голодать, постоянно трудиться, терпеть Хомуса и темноту крохотной комнатки. А с другой, мальчик не смог уснуть, трясясь от страха от мысли, что его могли увезти далеко-далеко от Куная. Кунай показался на пороге комнаты глубокой ночью, аккуратно устроившись на второй половине кровати, юноша устало выдохнул и поплотнее закутался в одеяло. И вот снова как по щелчку, Эрэла накрыла волна умиротворения — ведь точно, Кунай никому не позволит забрать Эрэла. Мальчик ясно осознавал это даже не головой, а сердцем. Эрэл обвил руками друга, прижимаясь щекой к плечу, и промолвил: — Не оставляй меня, пожалуйста. Просил Эрэл про завтрашний день, но глубоко внутри надеялся на ответ длиною во всю жизнь. Кунай обнял друга в ответ и пообещал так, словно прочёл мысли мальчика: — Хорошо, я буду рядом. Всегда. С самого пробуждения Кунай не оставлял Эрэла одного ни на минуту. Даже когда вернулись мужчина и женщина, Кунай стоял рядом, гордо вскинул подбородок. Чата заявила, что желает провести индивидуальные беседы с претендентами. Именно так и сказали «претенденты», от этого слова Кунай скривился как от зубной боли, а Эрэл мечтал отодрать жесткой щёткой с себя дарованное клеймо. Сирот согнали в детскую, вызывая по одному. Первая оказалась Сулустаана, которая вернулась в комнату вся в слезах. Пара жёстко осудила девушку в наигранности, назвав пустоголовой. Она пыталась им угодить во всем, каждое её слово и действие были продуманны наперед ночью перед тем, как сон накрывал уставшее сознание. Все слова отскакивали как заученное наизусть стихотворение. Труды Сулустааны не окупились и не были поощрены. Следующей ушла Умсуура, с ней разговор длился дольше, и прискакала она обратно полная радости, как яркое пятно для выплеска злости Сулустааны, однако Умсуура делала это совершенно неумышленно. И вот пришёл звёздный час очередь Эрэла. Кунай, подпиравший косяк перекосившейся двери, сжал плечо друга и сказал: — Кричи, если понадоблюсь. Чего ожидал Эрэл, переминаясь с ноги на ногу под пристальными взглядами взрослых? Тычка, пинка или оплеухи? Уж лучше их, тогда бы мальчик хотя бы знал, что делать. А что юноша должен отвечать на нескончаемые вопросы чаты, Эрэл не понимал. — Имя, возраст и дата рождения, — сухим и жёстким голосом потребовал мужчина, потирая бороду. — Эрэл*, 14 лет…. — Да разве этакий задохлик даровит чаяний приворотить? — мерзко хохотнула женщина. — Живей от ветеринки согнётся. По домишке разнёсся звук схожий на стук молотка по деревяшке, оказавшийся смехом мужчины, а супруг поддакивал жене, скаля жёлтые зубы: — Его б Кустуком* звать, вон то белеет, то зеленее. Гляди ж, скорехонько и посинеет. — Отсмеявшись, мужчина продолжил. — Хозяйство вести умеешь? Дров наколоть, забор починить — сможешь? — Особо добротно за огородом и зверьём следит, — вступила в беседу Дойдууна. — Да прочие заботы покладисто исполняет. — Отчего молчит то? Язык проглотил? — кинул мужчина, не особо усердно вытирая белые капли среди чёрных дебрей на лице. Впервые голос настоятельницы стал похож хоть и отдаленно, но на ласковый и участливый тон, когда она заговорила: — Эрэл у нас больно робкий, посему и безмолвствует. Взрослые продолжали разговаривать, Эрэл уже не слышал, уперев взгляд в давно облупившуюся крынку на краю стола. Как же мальчик желал, чтобы исчезла пара, крынка, наполненная молоком специально для супружеской четы, настоятельница с её рабским отношением к сиротам и весь её приют, и пустой желудок, скрючившийся в тугой узел. Пока дети готовы грохнуться в голодный обморок, взрослые объедались сыром и упивались молоком; пока их руки гладкие и без шрамов, на его нет и клочка нетронутой кожи; пока им всё дозволено, Эрэл глушит злость омерзение внутри себя; пока его родители спокойно лежали в могиле, он пытается выжить. Мальчик ненавидел взрослых. Бездушных и безжалостных людей, потерявшие человечность и сострадание. Любителей издеваться над слабыми и их страхами. Мальчик очнулся от ощутимого тычка в плечо — это Дойдууна толкнула его в сторону детской. Два шага — Эрэла втащили в комнату сильные и родные руки Куная. И тут Эрэл дал волю эмоциям, сжав кулаки, мальчик чувственно шептал в плечо друга: — Ненавижу. Ненавижу их всех. Казалось, эти три дня всё неизменно вернулось на свои места: Дойдууна кричала с поводом и без, Хомус издевался над Эрэлом, Уххан срывался на Кунае, голод продолжал мучать. Только, пожалуй, прибавился всеобщий недосып. Супружеская пара не объявлялась. Маленькой Умсууре понравились эти люди, она каждый раз сидела у окна в ожидании их прихода, затаив дыхание. Девочка заваливала вопросами Дойдууну, на что та срывалась. Она не осознавала того, что если её заберут, то навсегда. Все сироты прекрасно понимали, что по окончанию встреч пара заберет с собой либо Эрэла, либо Умсууру. В глубине души остальные воспитанники им завидовали, одному счастливчику больше не придётся тут жить, его будет ожидать лучшая и светлая жизнь. На четвертый день на пороге вновь объявилась чата в сопровождении двух надутых женщин. Дети ожидали оглашения имени, с головой погруженные в жгучую горечь разлуки. Кунай угрюмо сидел в отдалении на сундуке с вещами и крутил в руках складной ножик, подаренный Харысханом. Он даже не смотрел в сторону Эрэла, боялся боли, которая незамедлительно затопит юношу без остатка, стоит Дойдууне по возвращению произнести имя лучшего и единственного друга. Время шло непростительно медленно, затягивая сирот глубже в водоворот отчаяния. Буран чувств развеяло появление сияющей радостью Дойдууны. Дети замерли, напрочь забыв о необходимости кислорода в момент, когда женщина торжественно сказала: — Умсуура, живо собирай манатки и на выход. «Умсуура». Эрэл физически почувствовал, как с него сошла корка душевных метаний, будто слой грязи под струей воды, однако привкус сожаления сохранился и приобрел более глубокий оттенок. Мальчик радовался, его не разлучат с Кунаем! Эрэл мечтал, покинуть с другом из приюта и жить вместе. Всё равно где, хоть глубоко-глубоко в чаще тайги, лишь бы с ним. Поэтому мальчик не мог уйти в чью-то семью. Но сожаление о расставании с той, кто стала Эрэлу младшей сестренкой, пусть и не родной — затмевало солнце счастья. Расставание — всегда невыносимо болезненно, слишком рано сироты усвоили данный урок жизни. Однако разве девочка не желала, пойти с супружеской парой? Ответ не заставил долго ждать: — Нет! Я никуда не пойду! Не хочу! — Не сумасбродничай мне тут, — приняв грозный вид, приказала настоятельница. — Чтоб чрез пять минут зерцала на передней, не то выпорю так, мало не покажется. Дойдууна ушла, хлопнув бедной чуть не развалившейся дверью, а Умсуура слезно кричала: — Не почапаю я с ними одинехонько! Ежели берут кого, то нас всех. Мы — семья! Сулустаана взяла инициативу в свои руки и начала складывать вещи девочки, благо, тех было крайне скупое количество. Куннэй и Айталыына села по обе стороны от Умсууры, поглаживая её по волосам в успокаивающем жесте, однако этого было мало. Девочка рыдала навзрыд, параллельно выкрикивая слова протеста, большая часть которых тонула в слезах и превращалась в бессвязный бред. Девичьи слёзы вызывали в Эрэле жалость, он тоже подсел к девочке и вкрадчиво объяснял Умсууре, что её жизнь станет лучше. Однако Куная злили её слёзы, злил весь этот цирк; у Умсууры было то, чего юноша желал с самого-самого раннего детства и чего не смог получить — семью. За всю свою жизнь в приюте никто даже и мысли не пускал об его усыновлении, Кунай наделся и позже даже умолял на коленях Харысхана усыновить его, но тот сухо ему отказывал. Он ждал год, два года, пять лет, десять лет — но никто не пришёл. А ей — несмышлёной и капризной девчонке — досталось исполнение его самого заветного желания даром! Ей даже не потребовалось палец о палец ударить. Всё всегда было так, как она того хотела. Он не мог больше сдержать своей злость и выплеснул её наружу. — Хватит ныть! — рыкнул Кунай, вскочив перед девочкой. — Не кричи на неё! — протестовала Сулустаана, загораживая собой плачущую в объятиях сестер Умсууру. — Она всего лишь ребёнок. — Да она скудоумка, ценящая своего счастья! — упорствовал Кунай, угрожающе нависая над Сулустааной, сжимая кулаки. — У неё единственной из нас есть шанс сбежать из этой протухшей ямы, а она тут юродивую из себя строит. Видите ли, мы её семья, — юноша едко выплюнул последнее слово, скривившись в жуткой болезненной гримасе. — К черту, такую семью. Очнись, Умсуура, не малехонькая уж! Какая может быть семья из отребья как мы? Да это же…. Юноша хотел кинуть как можно больше мерзких и неприятных слов, но его гневную тираду остановил оглушительный девичий крик: — Заткнись! Просто заткнись, Кунай! Нам и так всем больно! Говоря эти гадости, ты ни капли не делаешь лучше! Никому из нас, и себе, в первую очередь! — Нам станет легче, если она перестанет разводить сопли и пошлепает к своим новоиспеченным родственничкам! — Да ты завидуешь ей! Белой завистью. Тебя бесит, что её желают взять к себе в семью, а тут торчишь с самого рождения, и ни у кого даже мысли не завелось усыновить тебя. А знаешь, почему? Да потому что ты никчемный! Пропащий! Не зря родители от тебя отказались, увидев тебя, им было стыдно, что они твои родители. Сулустаана резко умолкла, стоило разозленному Кунаю сделать к ней шаг. Вся его напряженная поза говорила, что он готов драться. Девушка била ровно в самые уязвимые места Куная снова и снова. Она сказала ему то, что он повторял сам про себя из раза в раз каждую ночь, прежде чем обессилено впасть в забытие. Эрэл верил в то, насколько бы не был зол Кунай, он никогда не ударит девушку. Но вера пошатнулась, стоило руке друга взметнуться в воздух. Миг и…. Раздался испуганный вопль Умсууры, щеку Эрэла нещадно жгло. Кунай выглядел испуганным своим же действием, рука безвольно упала вниз. И юноша стремительно вылетел из домика, убегая дальше и дальше в безлюдный и безмолвный лес. В итоге, новоявленные родители дали Умсууре время до завтра, утром они придут за ней. Дети отошли ко сну, однако Эрэл не находил себе места от беспокойства — Кунай не вернулся ни к отбою, ни даже утром. Он говорил об этом с девочками, но Сулустаана отмахивалась от Эрэла, как от надоедливой мухи, мол, и раньше сбегал, вернётся. Айталыына и Куннэй по обыкновению промолчали, а Умсуура всё утро глядела красными от слёз глазами в пол, не выпуская из рук юбку Сулустааны. Никому нет дела до «бесполезного» Куная. Словно все в мгновение позабыли о его бескорыстной помощи. Мужчина и женщина задерживались, Дойдууна громко негодовала. Эрэл нервничал с каждой минутой всё сильнее, предчувствие чего-то жуткого нависло над мальчиком, будто сумрачная туча. Он молился — впервые со смерти бабушки — о том, чтобы Кунай вернулся целым и невредимым. Да, Кунай и до этого часто сбегал из приюта на несколько дней, но он никогда не уходил в опасную лесную чащу на эмоциях, говорил, с ледяной тайгой надо держаться хладнокровно. Вскоре приехали мужчина с женщиной, краткое прощание со скупыми слезами, которое прошло мимо Эрэла, лишь краткое и влажное от слёз объятие — Умсуура покинула приют. «Альлярхай!» Мальчика пронзило осознание вперемешку с ужасом. Вдруг гадание предостерегало юношу именно о нынешней ситуации? Эрэл боялся. Эрэл устал бояться. Нарушая запрет, не слыша выкрики Дойдууны, несущиеся юноше вслед, он бежал как никогда быстро в лес. Спотыкался и оступался о корни, камни, царапал лицо ветками — пока не упал. Распластался среди грязи и пыли, и разревелся. Плакал от собственной беспомощности, пульсации ранки на лбу, полученной при падении. Плакал о друге. И всё-таки, какой же мальчишка слабый, он думал, станет героем, спасет Куная, а сам ни на что не способен. Эрэл плохо ориентировался в лесу, особенно в глубине леса, друг пытался научить его, но особых результатов не дало. Всё, что помнил Эрэл, место, где находился маленький охотничий домик Харысхана. Туда он и отправился. Там помощь. Добротная и старенькая деревянная дверь сотрясалась от многочисленных ударов. Хмурый охотник резко распахнул её, буркнув: — Чего тебе? — Кунай.… В лесу… — сбивчиво выдавливал из себя Эрэл, запыхавшись от бега. — Он.… — Отдышись. Потом говори. Мужчина терпеливо дождался, пока мальчик сможет ясно изъясняться: — Кунай не возвращается из леса, он ушёл вчера к вечеру и не возвращался. — Не медный лоб, пожалует не нынче завтра. Харысхан развернулся и вошел в дом, собираясь захлопнуть дверь перед самым носом юнца, но Эрэл кинулся на колени и молил: — Прошу, спасите его. Я точно знаю, Кунай в лесу и в опасности. Помогите! Внешне охотник остался невозмутимым и холодным, словно его не тронула ни возможность потери Куная, ни мольбы Эрэла. Харысхан ушёл вглубь дома, оставив дверь открытой, а Эрэла в растерянности. Вернулся мужчина уже одетый в походные одеяния с луком и колчаном стрел за спиной, и сонным Боотуром рядом. — Топай в приют, мы разыщем Куная. Не оглядываясь, охотник в компании верного пса побрели в известном только им направлении. Бросить друга? Ни за что. Поэтому, несмотря на возвражения Харысхана, Эрэл увязался за ними. — Прочешем местность близь чащобы, Кунай не ушёл бы слишком далеко, — объяснил старый охотник план действий. Они шли по чётко выверенному маршруту, временами останавливаясь, чтобы внимательно рассмотреть местность. Боотур активно забегал вперед, лавируя между деревьев, иногда заливаясь, лаем, если находил какие-то следы. Следы принадлежали животным. Поиски продолжались, где-то в районе кишок засело липкое и тянущее чувство, подталкивая Эрэла к бездне паники. В тиши прозвучал лай, охотник поторопился к его источнику. Харысхан оказался неправ. Небрежно сломанные ветки, не сильно чёткие человеческие следы на земле, ведущие дальше вглубь темного леса. Их небольшой спасательный отряд всё шёл и шёл по следу, торопливо, но внимательно вслушиваясь и разглядывая, фауну тайги. Небо темнело, из-за чего стало тяжелее пробираться сквозь природные препятствия, разглядывать оставленные Кунаем метки. Их старания было вознаграждены. Они нашли бледного Куная лежащим на ледяной земле, укрытого тенями могущих и многовековых деревьев. Кунай находился в сознании, но в помутненном. Глаза крепко сомкнуты, руки закрывали уши, а губы без перестановочно шептали одну и ту же фразу: — Я не хочу быть один. Эрэл звал его, тряс за плечо, но друг не реагировал. Тогда Харысхан взвалил на себя юношу и уверенно двинулся обратно по протоптанному ими пути. Сначала мужчина хотел принести Куная в приют, но Эрэл умолял Харысхана отнести его к себе. Что помогло юноше дрожащий голос или полные слёз глаза? В любом случае, непробиваемый Харысхан дал трещину. Мужчина не пустил Эрэла в свой дом, сказав, приходить завтра. Мальчик злился, кричал, но всё-таки сдался и побрёл в приют. Там Эрэла не ожидало ничего хорошего, стоило появиться на пороге, как пьяный Уххан обрушил удары крепкого кулака на хрупкое тело юноши один за другим. Эрэл не чувствовал ничего, будто инстинктивно вскликивая от боли, слышал собственные крики со стороны. Даже во время сна глаза юноши видели перед собой обездвиженное тело друга, а в ушах звучал его слабый голос. «Я не хочу быть один». «Я всегда буду с тобой» — пообещал мальчик прежде, чем провалиться в сон. Обида и злость подстегивали Куная уйти из приюта и не возвращаться, возможно, даже навсегда. Но данная мысль испарилась, стоило раскаленной крови, бешено несущейся по венам, слегка остыть. Юношу захлестнула волна жгучего стыда. Он не хотел ссориться с Сулуустаной, пугать Умсууру, и уж тем более кого-либо ударить. Как теперь парень вернется к ребятам, и посмотрим им в глаза? Не простят, точно не простят. Стоит только представить глаза полные ненависти, губы, скривленные в презрении, хлесткие и гнусные слова или отвратительное молчание, как сердце Куная колит грубыми осколками льда. А ведь не простят. Тогда что? Тогда юноша останется один, совсем одинокий. Его не будем существовать ни для кого, совсем не настоящий — иллюзорный парнишка. Но ничего, Кунай сам справится, ему никто не нужен. Родился одиноким и проживет таковым. Всё будет отлично. Правда?..... Сердечный лёд добрался до глаз, растаял и потёк ручьями по бледным щёкам. Ох уж это врунишка-мальчишка. Всю жизнь пытается обманывать себя и других. Вот только от людей сбежать юноша может, а от себя деться некуда. Вот и приходиться, стиснув до скрипа зубы, смотреть в самую сокровенную, припыленную годами одиночества, часть собственного сердца — она вопила о жажде любви, заботы, поддержке, человеческого тепла. И страх увязнуть одному-одинешенькому в пучине темноты. Пугало так неимоверно, что Куная преследовали вечные кошмары, заставляющие тело покрываться липким холодным потом. Однако открыв глаза, юноша неизменно видел перед собой спящих на соседних кроватях девочек, а рядом Эрэла, державшего друга за руку. Именно в такие моменты Кунай не боялся. Да, они не являлись друг другу семьёй, если бы не обстоятельства, они бы вообще игнорировали или презирали, если бы встретились на другом пути. Но в этом приюте, наполненном отчаянием, кошмарами и всеобщим равнодушием, для всех них не было ближе никого, кроме таких же несчастных и ненавистной счастливой жизни, сирот. Пусть они временами ругаются, не понимают и не слышат друг друга — но они есть друг у друга. И сейчас в порыве эмоций Кунай разорвал эту связь. Из-за своего упрямства и обид парень не мог осознать этого раньше, Умсуура права. Глубоко внутри себя он тогда злился больше не на девочку, а на супружескую пару, посмевшую разделить их. «Не хочу их терять. Никого». Лихорадочно меряя шагами, расстояние от одной ели к другой, юноша размышлял, как всё исправить, как сохранить эту связь, как вернуть утерянное. Он был в таком отчаянии и смятении, что не мог думать рационально. Ему казалось, что ненависть к нему пропитала сердца сирот без остатка. Кунай совершил по масштабу чуть ли не один из страшнейших грехов, по крайней мене, если не в истории человечества, так в истории своей жизни так точно. Ни какие бы слова или действия уже не помогли бы. Юноша был готов рвать волосы на голове, когда в этой самой голове раздался скрипучий и неприятный голос старика Дьулусхана. Легенда о Аптах-Бага. «Двуглавая лягушка, обладающая волшебными свойствами. Считалось, что ее следует поймать в густой траве на восходе солнца и, предварительно завернув в бересту, бросить в муравейник. При этом надо тут же бежать прочь, чтобы не слышать криков заживо пожираемого муравьями несчастного уродца — эти крики накликали смерть. А через три дня нужно вернуться к муравейнику, чтобы забрать оттуда две ее косточки. Одну — крючкообразную — следовало пришить к внутренней стороне правого рукава, а другую — в виде рогатки — к левому рукаву. Тот, кто таким жестоким образом обеспечил себя чарами лягушки, мог расположить к себе другого человека, прикоснувшись к нему правой рукой. А если прикоснуться к докучливому собеседнику левой рукой, то он оставлял свою жертву в покое». Точно, всего лишь надо поймать эту лягушку и Кунай сможет помириться со всеми. Что может быть проще, Кунай знает этот лес вдоль и поперек, а лягушек ловить он мастер — не зря в детстве практиковался в данном занятии. Аптах-Бага необходимо ловить на восходе солнца, до рассвета ещё далеко, поэтому он отправился обходным путём через лес в соседский сарай. В этом сарае Кунай ночевал, когда не хотел возвращаться в приют. Естественно, сам сосед не знал об этом, Кунай обычно приходил глубокой ночью со стороны леса, где забор хлипкий и провалившийся. Одна из дощечек рассохлась и сломалась снизу, при аккуратном подъёме образовывался проход, через который тонкая фигура юноши спокойно проходила, если выпустить из лёгких весь воздух. Старый сарай пропах прелость и плесенью, однако в углу была покосившаяся скамейка, а в ящике дырявое одеяло отдающее пылью (в первое его посещение из этого одеяла даже вылетела моль). Конечно, сарай ни капли не утепленный, но здесь хотя бы нет щелей, через которые мог бы пробираться ветер. Он приходился сюда исключительно для того, чтобы перекантоваться на пару часов, вздремнуть не более — иначе боялся замерзнуть окончательно. Кунай за свою жизнь побывал во многих соседских хлебах, банях и сараях, но только этот идеальному ему подходил. Находится вблизи приюта и леса; есть более-менее удобное место для сна, да ещё и одеяло, пусть и совсем старенькое; пробраться и уйти незамеченным не составляло труда; нет собаки; и живёт тут лишь полуслепая старушка и глухой старичок, которым юноша иногда в компенсацию бесплатно помогал с хозяйством. Кунай успел лишь прикрыть глаза, как их уже нужно открывать. Вернув всё на свои места, юноша проделал обратный путь и двинулся ещё дальше, глубже в чащобу. Небо постепенно светлело, а Кунай разрывался между вариантами, где может быть самая густая трава весной. Оглядевшись, понял, надо идти ещё дальше, пронумерованных деревьев. Парень лично пометил ряд деревьев в округе, чтобы всегда мог найти дорогу назад. Шёл всё глубже и дальше, ноги мягко ступали на высокую траву, усеянную росой; восход заступал на небосвод. Злясь и стуча зубами, Кунай хотел уже плюнуть на всё и вернуться в тепло. Однако послышалось приглушенное кваканье со стороны болотистой местности. Кунай обратился весь во внимание, взывая к своим охотничьим инстинктам. Найдя источник звука, юноша незамедлительно кинулся к нему, хватая холодное и скользкое тельце. Оказалась обычная лягушка с одной головой, а не с двумя нужными. Несколько тщетных и сложных попыток оказались такими же напрасными. Восход уже закончился, но юноша не замечал, заметил только, когда стало слишком светло, а все лягушки разбежались. И тут пришла ещё одна мысль: он забыл про бересту! Без бересты всё бесполезно! Почему он не продумал всё более детально? Зачем он спал, если не готов к поимке?! «Употребление колдовских свойств Аптых-Бага — считается большим грехом». Совершить грех и убить волшебное существо в угоду собственному эгоизму и страхам? Кунай сдался. Голодный, замерзший, уставший и отчаявшийся юноша огляделся и чётко осознал, что не может определить направление, откуда пришёл. Он просто куда-то брёл. Неизвестно откуда, неизвестно куда. Парень нарушил главное правило тайги: «Откинуть эмоции и сохранять здравый рассудок». Харысхан был бы зол на него за такое пренебрежение к своей безопасности. Вокруг простилались незнакомые просторы близ трясины. Возможно, именно здесь пару лет назад старый охотник спас сестер. Несмотря на недавней восход, солнце не виднелось на небе, и царил мрак, будто вечером. Неужели юноша так долго бродил? Невозможно. На казалось бы влажной и рыхлой почве не осталось ни одного отпечатка ноги юноши. Кунай кинулся к деревьям. Кора сосны на северной стороне темнее, чем на южной, а стволы деревьев, камни гуще покрыты мхом и лишайниками. Смоляные капли на стволах хвойных деревьев выделяются с северной стороны мене обильно, чем с южной. Однако все сосны, ели и пихты и берёзы гладкие, ровные и сухие, словно картонные декорации. Кунай чувствовал себя куклой в игрушечном домике, построенным специально для него. Может, он спит? Лежит себе на полуразвалившейся скамейки, отлежав все бока и замерзнув, наполнив лёгкие пыльным воздухом с нотками влаги. Кунай двинулся в направление, как ему показалось, подсказали инстинкты охотника. Юноша шёл в противоположную сторону от трясины, внимательно глядя под ноги. Но тайга наслала на парня наваждение, иначе как Кунай провалился в трясину. Тело вязло, не поддаваясь усилиям владельца; руки лихорадочно пытались нащупать кусты, свисающие ветки, камыши или хоть что-то. Однако пальцы безуспешно цеплялись за сорняки, которые сразу же рвались. — Помогите! На отчаянный крик от тени высокой лиственницы отделился силуэт. Слишком высокий, будто само дерево (в деревне не жил ни один столь же высоченный) и непропорциональный мужчина с сероватым оттенком кожи и широкими натянутыми, будто на прищепки чертами лица, на место правого глаза зияла дыра. Голос его звучал как шум листвы, треск веток и вой ветра: — Тыаҕа оҕо оонньоото, тимиртин.* — Помогите! — Стати с какой жить тебе? — незнакомец держал в руках длинную и крепкую палку в самый раз, чтобы вытянуть Куная, но мужчина не торопился, наоборот лениво перекладывал её из одной руки в другую. — Дом нет, не ждут в приюте, да ненавидят. Жить к чему? — Прошу, спасите! — юноша кричал, словно в пустоту, мужчина не обращал ни малейшего внимания на его страдания, размышляя вслух: — Придёт Отыйа и взашей погонят ётураком, там а беднота, голод и болезнь. Стоит уж ли? Лучше ли покойно затонуть? Наконец незнакомец протянул конец шеста парню, но стоило тому протянуть руку, как мужчина отвел палку в сторону, задав вопрос: — Жить сильно хочешь? Желаешь помощи моей? — Да. Желаю! — Клич меня Айантай, Кунай, — улыбнулся незнакомец, в миг, вытянув парня из болота. — А в награду…. Парень лежал на земле, пытаясь отойти от страха возможной смерти, как мужчина с невероятной силой перевернул юношу на спину, припечатав рукой к земле. Всё, что запомнил Кунай — улыбка-оскал Айантая и тяжесть его руки. После юноша провалился в страшный сон. Кунаю снилось, что он вновь маленький мальчик лет десяти или даже меньше, его тело издает странное бледное свечение, вокруг непроглядная тьма, из которой раздаются ужасающие звериные рыки, фырканья и сопение. А потом вокруг его руки будто сомкнулись чьи-то невидимые челюсти, боль прошлась как заряд по всему телу и осела в районе солнечного сплетения. И очень медленно от руки во тьму ушла бледно-голубая светящаяся ниточка, словно Кунай был вязаной куклой и его медленно расплетали. Это месть за испорченную куклу Сулустааны в детстве? Страшно и одиноко…. Очнулся Кунай в хижине Харысхана спустя пару часов. На все расспросы мужчины юноша отмалчивался и угрюмо пил чай из сушеной рябины. Парня будто не интересовало происходящее вокруг: где, что, зачем — не имело значения. До тех пор пока в хижину не влетел запыхавшийся и взлохмаченный Эрэл. Стоило мальчику предстать перед Кунаем, как тот ухватился за него, обнял настолько сильно, насколько позволяло ему его тело. Отчаянно и жадно юноша впитывал в себя запах, вид, чувства друга. Только благодаря Эрэлу, Кунай мог обрести точку опоры в своем затуманенном сознании, но тот ускользал от него, что безмерно обижало юношу. А Эрэл старался сдерживать болезненный вопль глубоко внутри, из-за отставленных Ухханом следов, стараясь аккуратно отстраниться от друга. Когда Харысхан вновь пытался заговорить с юношей, тот встал и ушёл вместе с другом обратно в приют. Дойдууна кричала на них и лишила обеда, но не била — этим всегда занимался её муж, а сегодня его не было в приюте, он уехал торговать в соседнюю деревню. Никто из девочек не придал значения их возвращению, утрата Умсууры ещё слишком болезненна для них. Зато Хомус не стеснялся, как обычно, сыпать в их сторону обидные и грубые слова, Кунай лишь холодно на него глядел. Не отвечал язвительными репликами или жесткими ударами — словно в лесу замерз тот взрывной и полыхающий ярким пламенем парень. Казалось, Кунай нашёлся, и жизнь потечет в привычное русло, Эрэл почувствует облегчение. Но нет, всё словно заволокло ледяной пеленой. Сулуустана отказывалась разговаривать и вообще обращать внимание в сторону Куная, и Эрэлу сказала, что если он с ним, то может даже не смотреть в её сторону; близняшки молчаливо поддерживали её сторону. Кунай стал безразличным ко всем и всему со временем перестал даже общаться с Эрэлом, вечно скрываясь один в тайге. Единственный раз, когда Кунай начал с ним разговор спустя длительное время случился в бане. Кунай заметил на тонком и бледном торсе друга явные изменения. На ребрах и спине проступали крупные и насыщенные синяки, а на руки украшали новые шрамы, которые Эрэл до сих пор прятал. Кунай спросил об увечьях, хотя сам прекрасно знал ответ, и впервые в глазах друга Эрэл смог разглядеть эмоции — его глаза полыхали пламенем ярости. А дальше пошла невообразимая цепочка событий, которая с каждым днём вводила Эрэла в колоссальный ужас. Ыам ыйа близился к окончанию, температура днём еле-еле перевалилась выше нуля, однако ночи оставались знобко, поэтому вечерами топили печь — не сильно, чуток дом прогреть. Дети готовились ко сну, Кунай исчез сразу же по завершению ужина и не объявлялся. Эрэл расстилал постель, когда в спину прилетело раздраженное шипение настоятельницы: — Эрэл, поди за Ухханом, тот по дрова во двор отчалил, не воротиться никак. Да поживее! Мальчик мог лишь тяжко вздохнуть и надеяться, чтобы эти сами дрова не прилетели ему в голову от вспыльчивого и жестокого мужа хозяйки. Эрэл обошёл весь двор, зашёл в баню, хлев и даже осмотрелся у кромки леса. Нашлась лишь одинокая связка дров, подхватив её, юноша морально настраивался перед скорым нагоняем, который он получит от настоятельницы по возвращению. Развернувшись, Эрэл вскликнул и уронил свою ношу, за спиной стоял Кунай. Мрачный с бледным лицом и безумными глазами юноша ухмыльнулся: — Что ручонки совсем жиденькие? — Это ты виноват, нечего пугать. — Эх, дурачок ты, Эрэл, — добродушно улыбнулся Кунай, собирая упавшие дрова. — Луна такая…. Аж душа просится в пляс! Сначала Эрэл удивился: Кунай и танцы совсем не вяжется вместе. А затем мальчик рассмеялся, ведь друг старался вновь вести себя рядом с ним беззаботно, как было до случая на болоте. Кунай в ответ на веселья Эрэла широко улыбнулся и неожиданно запел — фальшиво, но старательно: — Высокие вершины вместе с тобою я преодолеваю, Мои светлые мечты ты воплощаешь в жизнь, Своим светлым ликом рассеиваешь тьму. Освети мне мой путь полная луна, И тогда ты меня вместе с этими светлыми мыслями В волшебную страну перенесешь, ты полная луна. Он до самого порога, не отрывая взгляда от неба — из-за чего оступался через шаг, и Эрэлу приходилось его поддерживать. Они вернулись в приют, кинули дрова в печь. К ним вышла Дойдууна, сложив руки на груди и гневно вопрошая: — Что расшумелись? Где Уххан, стервенята? — Мы не нашли его…. — Ничего поручить вам нельзя, — перекричала мальчика женщина. — Бесполезные. — Но это правда, — предпринимал попытку оправдаться Эрэл. — Его не было ни во дворе, хлеве, бане и даже у леса…. — Так вы ещё и к лесу шастали, тут, будто дел мало, — ворчала Дойдууна, но руку поднимать не спешила, что явно радовало Эрэла. — Так, где ж Уххан затерялся? — По соседкам, небось, бегает, пока женушке десятый сон сниться, — злорадно хохотнул Кунай. — Ах, ты ж паршивец! Живо спать! Всё-таки благодаря шуточке Куная, они получили по смачной затрещине, что совершенно не смутило по странному веселого парня. Юноши ушли, а женщина до самого утра беспокойно провалялась в кровати, не сомкнув глаз. Наутро Уххан так и не возвратился, а спустя пару дней местные мужчины отправились на поиски по просторам тайги. И спустя ещё тройку дней Боотур откопал из свежевырытой ямы изуродованное тело Уххана глубоко в чащобе. В деревне боялись, что среди них завелся убийца. Люди стали нервными и дерганными. Приют прибывал в трауре, воспитанникам и казалось, даже сама Дойдууна не особо горевали о потери. Детям любить Уххана не за что, а Дойдууна жила так словно ничего и не произошло. Это бесило Хомуса — единственного, кто искренне сожалел о смерти отца — мальчик вымещал свою боль, как умел — резкими и грубыми словами, теперь даже в сторону матери. Кунай казался угасшим, ходил словно тень, мало ел и мало спал, почти ни на что не реагировал. Здоровье старого шамана Дьулусхана ухудшалось, куда-то постоянно девались необходимые для лекарства травы. Вновь в старом домишке стоял крик, заставляли признаться виновника, но все молчали — детей оставляли без ужина. Эрэл чувствовал себя параноиком, он постоянно видел, как неожиданно и часто — чаще, чем обычно — исчезал Кунай. Мальчик пытался проследить за другом. Но тот либо сразу же замечал его и, злясь, прогонял, либо вмиг исчезал из поля зрения, скрываясь за раскидистыми деревьями. Спустя пару недель, внезапно в доме вновь наступил траур — умер старик Дьулусхан. Эта смерть не стала чем-то знаменательным в деревне, жители только и ждали, к огда старость возьмёт своё. Поэтому Дьулусхана проводили безлюдно, без слезно и быстро. Однако приют не знал покоя, все обитатели жили в напряжении и обоюдном подозрении друг к другу. Каждый боялся быть следующим, в честь кого воздвигнут траур. Все сторонились Куная, осознав, что только он может быть способным на любые действия. Стоило юноше появиться в избёнке, как атмосферу пропитывали страх и презрение. Сам же парень качался на эмоциональных качелях — то потерянный, то задумчивый, то безудержно радостный, то злой. Весь этот спектр мог пролететь буквально за пару минут. Дойдууна закрылась в комнате — никого не пускала, и сама редко выходила. Больше всех боялся Хомус, его семья умирает, а он лишен защиты даже со стороны матери. Он избегал сирот, однако местами не сдерживался и гневно кричал на них, а затем в страхе убегал, молясь ночами, застать новый день. Близился день рождения Эрэла, скоро ему исполниться пятнадцать лет — половина пути на становлении мужчиной. Возможно, общий праздник смог бы сплотить обитателей, хотя бы на денек забыть свои проблемы. В ранний летний день Эрэл с Айталыыной обрабатывали землю будущего урожая от сорняков, когда из хлева донеслись шум, крики и неразборчивый звериный клич. Эрэл впал в ступор от представшей перед ним картины: овцы столпились в углу загона и боязливо блеяли — каждая на свой лад; Хомус, чьё лицо являлось сплошным кровавым месивом без малейшего просветления, лежал плашмя на сене, всхлипывая; Кунай с окровавленными руками держал вилы по направлению лежащего юноши. Кунай вспыльчив и драчлив, но он всегда знал, когда пора остановиться. Но сейчас юноша словно потерял границы. Айталыына оценив ситуацию бросилась за помощью в виде Сулустааны и Дойдууны, если та изъявит желание выйти из комнаты. — Пожалуйста, не надо, — плакал Хомус, прикрывая руками глаза. — Кунай, положи вилы, пожалуйста, — просил Эрэл, медленно подходя к другу, но в ответ — ноль реакции. — Эрэл, останови этого сумасшедшего! Он же меня убьёт! — вопил Хомус, пытаясь отползти подальше от зоны досягаемости острого орудия. Вилы взметнулись вверх, собираясь проткнуть противника, в этот же момент пелену, застелившую разум Куная, пронзил крик. Крик оказался шёпотом над самым ухом: — Кунай, пожалуйста, давай просто уйдём. Эрэл без сопротивления забрал орудие, откинул его и под руку увёл Куная из хлева, в то время как Айталыына и Сулустаана спешили оказать Хомусу медицинскую помощь.