амортенция со вкусом шоколадной лягушки

Яркое солнце мажет по щекам, пробираясь к глазам спящих. Запах увядающих кленовых листьев просачивается через открытое окно. Феликс на грани пробуждения слышит многогранный шепот с едва заметным британским акцентом и поворачивается на бок, медленно открывая тяжелые веки. Чужие кровати оказываются уже пустыми. Чонин, одетый в школьную форму и выглаженную заклинанием мантию, стоит рядом, держит в руках помятый листок и бегает глазами по содержанию письма. Пальцы лихорадочно трясутся, глаза расширяются в удивлении с каждой строчкой, выведенной аккуратным почерком Чана. Феликс осторожно откидывает одеяло и поднимается, разминая спину. От ярких лучей утреннего солнца режет глаза, мальчик щурится и рефлекторно отворачивается от окна. Чонин, ни разу не моргнув за последние несколько минут, отрывается от письма и встревоженно присаживается на край кровати. — Ты в порядке? — беспокоится Феликс, замечая чужое состояние, — Что-то случилось? Как ты себя чувствуешь? Ян переводит взволнованный взгляд на товарища, нервно кусает губы и указывает на пергамент. — Ликс… Хенджин в лазарете. Падение, изначально замедленное, набирает скорость, и чем ближе к земле, тем больнее падать. Любовь — явление, не поддающееся логике и рассуждениям. Огнем вспыхивает в груди, и как Кальцифер оживляет ходячий замок, так и любовь побуждает нас двигаться вперед. Но иногда любовь разрастается в черную дыру галактических размеров, уничтожая все на своем пути, стоит лишь перешагнуть за грань отметки «одержимость». Одержимость духом, сознанием, телом, всем человеком. Одержимость, испепеляющая все хорошее, что создает любовь. Феликс чувствует, как тело пробивает тряской, тревога скапливается в животе, связываясь тугим узлом. Нет, нет, нет… Не может этого быть. Особенность генов вейл, заключающаяся в трансляции личных переживаний и мыслей, не кажется Феликсу великим даром свыше. Хочется пойти на отчаянный поступок, направить на себя палочку и стереть себе память Обливиэйтом — все что угодно, лишь бы никому не причинять боль своими воспоминаниями. Феликс спускается с зачарованных лестниц, следуя за Чонином прямиком в больничное крыло. » — Я обещал тебе, что никогда тебя не оставлю. — Поверь, Шарль, если ты вновь приблизишься ко мне, я потребую на суде твоего заключения в Азкабан за маньячество.» Сердце выпрыгивает из груди. В воздухе летают совы, доставляя утреннюю почту студентам Хогвартса. Белое крыло крупного филина задевает плечо Феликса, стоит мальчику оказаться на втором этаже замка. Чонину сообщают, что время посещений наступит с минуты на минуту, когда Ли получает письмо от бабушки и лихорадочно бегает взглядом по аккуратно выведенным строчкам. «Мой дорогой Енбокки, Я тоже очень скучаю по тебе. Спасибо большое за твои письма, я искренне благодарна и от души рада, что ты не забываешь меня. Трансляция воспоминаний, о которой ты писал, была между мной и твоим дедушкой. Единственный способ, к которому приходят вейлы, чтобы заклятие прекратило свое действие — поведать человеку о тревожном событии, что приходит в чужой сон. Твоё сердце открыто юноше, как и его сердце открыто тебе — магию не обмануть. Вейлы почти не разговаривают, передавая свои мысли подсознательно. Тебе, как моему потомку, перешла часть этой способности в виде снов. Особенность или же проклятие — я считаю, одно и то же, потому что нет чего-то идеального в мире. Любой дар может сыграть с нами злую шутку. Как я хочу, чтобы ты был в порядке, мой милый. Все обязательно наладится. С искренней любовью, Твоя бабушка Мунбель.» — Можете проходить, Хван как раз проснулся, — мадам Помфри открывает двери лазарета прямо перед Чонином, чьи пальцы судорожно сминают длинную мантию, — как будете собираться на занятия, заберите ваших однокурсников, ночевавших рядом с ним. Феликс нервно сглатывает, проходя следом за товарищем в больничное крыло. На одной из коек, под белым пуховым одеялом, лежит Хенджин, тихо смеётся с шутки Джисона и отвечает на вопросы Минхо и Кристофера. Чонин напрягается, делает вид, что не замечает последнего, и оглядывает бледное лицо Хвана, под чьими глазами пролегают синяки. — Как ты? — Ян касается лба Хенджина, — Ты не простыл? — Жить буду, Нини, — юноша улыбается и затихает, увидев в дверях платиновую макушку. Повисает ощутимое напряжение, стоит протянуть руку, как почувствуешь его на кончиках пальцев. Джисон шепчет что-то неразборчиво, подхватывает ребят под локти и направляется к выходу из лазарета, пообещав Хенджину, что навестит его в обед. Феликс теряется. Заламывает нервно пальцы, переминается с ноги на ногу и делает шаг вперед, медленно подходя к занятой кровати. Хенджин неотрывно смотрит в чужие взволнованные глаза, боясь отвести взгляд. Дышит рвано, словно пробежал марафон, и тяжело выдыхает, прослеживая, как Феликс присаживается на соседний стул. — Как ты… чувствуешь себя? — первые слова срываются с губ. Хенджин улыбается до легкой боли в щеках. — Все не так плохо, как может казаться, — показывает на баночки зелий, — я неплохо выспался благодаря лекарству мадам Помфри. Феликс кусает внутреннюю сторону щеки и испытывает сильную вину. Хенджин замечает перемену в чужом настроении и тянется к руке, останавливаясь в миллиметре от прикосновения. Ли чувствует тепло, исходящее от ладони слизеринца, и принимает её, переплетая пальцы. — Мне… Нужно поговорить с тобой… Твои тревожные сны с моим участием пройдут, если я… — Ты не обязан, — Хенджин отрицательно ведет головой, — все хорошо, мадам Помфри может давать мне успокоительное зелье, я буду в порядке. Не дави на себя и не заставляй себя что-то рассказывать… — Все хорошо, Хенджин, — Феликс сжимает чужую руку, — это не такой уж секрет, чтобы я никому не говорил о произошедшем. Я не заставляю себя говорить и действительно хочу поделиться с тобой. Возможно, прошлое, что преследует меня, наконец растворится во времени сегодняшнего дня. Главное, чтобы ты спокойно спал и не испытывал боль. Хенджин укладывается головой на подушку по просьбе Феликса не перенапрягаться. Не выпускает чужую руку из своей, поглаживая большим пальцем тыльную сторону маленькой ладони. — Моя первая любовь — однокурсник из Шармбатона Шарль Деверо. Я влюбился в него, но не с первого взгляда, а с первой его помощи мне. Он был для меня… как рыцарь на белом коне, спасший принцессу от злой ведьмы. Злая ведьма в данной истории — чувство одиночества, возникшее после гибели моих родителей. Они были аврорами, умерли на одном из сотни опасных заданий по поимке последних Пожирателей Смерти. Чувство семьи мне дарит бабушка — вейла — но тоска по родителям была сильнее всего на свете. В больничном крыле открыты окна на утреннее проветривание. В лазарете пахнет лекарствами, травами и кленовыми листьями, летающими в воздухе за стенами замка. Хенджин вдыхает полной грудью, чувствуя запах прошедшего ночью дождя, и не отводит взгляда от Феликса. — Спасатель в лице Шарля Деверо заботился обо мне изо всех сил, пока спасение не перелилось в насильственную псевдозаботу. Сначала Шарль запретил мне видеться с друзьями — я должен был проводить все свое свободное время исключительно с ним. Разумеется, я не слушал его и общался с близкими… За что однажды поплатился — Шарль привязал меня к постели и зачаровал комнату от проникновения за ее пределы любых звуков. Приступы гнева и ревности дошли до того, что он стал принуждать меня… к сексу, бить и наносить увечья на мои руки… с помощью заклинаний кровопускания. Хенджин напрягается и чувствует, как по щекам бесконтрольно скатываются слезы. Феликс свободной рукой достаёт из кармана мантии чистый платок и аккуратно вытирает влажное лицо Хвана. — Мне жаль, что ты прошёл через это… Боже, мне очень жаль… — Я в безопасности, всё хорошо, — Феликс гладит Хенджина по голове, ненароком взъерошивая черные волосы, — любовь оказалась нездоровой, когда перетекла в одержимость… Но мне кажется, вся история началась неправильно — спасатель и жертва попадают автоматически в треугольник Карпмана, потому что один из партнеров со временем обязательно станет насильником. Такова сущность абьюзивных отношений. Я сбегал, угрожал, что запру Шарля в Азкабане, но в итоге его поместили в больницу Святого Мунго, откуда он теперь вряд ли выйдет. Шарль… пытался проклясть меня, палочка сработала в обратную сторону, исказив полностью сознание моего бывшего возлюбленного. И вот я здесь, стремящийся найти в окружающих людях поддержку вместо спасения, чтобы больше никогда не попадать в абьюз. Феликс осторожно освобождает руку из ладони Хенджина, поднимает рукава мантии, и взору Хвана предстают едва заметные шрамы на предплечьях. — Я почти вылечил их, осталось ещё несколько месяцев зельевых примочек… Хенджин приподнимается, игнорируя головокружение, садится в постели и раскрывает руки. Феликс пересаживается со стула на край кровати и обнимает Хвана, окунаясь с головой в теплые, горячие объятия. — Мне жаль, что тебе пришлось пережить такое, — Хенджин гладит мальчика по спине, — ты невероятно сильный и я горжусь тобой за то, что ты движешься вперед… Твоя внутренняя сила очень впечатляет. Твои руки прекрасны, знаешь? Со шрамами или без… они прекрасны. Ты столько трудишься, рисуешь, пишешь, и все благодаря твоей замечательной голове и чудесным рукам. — Ты запомнил, что я рисую… и пишу? — Феликс прячется, утыкаясь носом в крепкое плечо. Хенджин успевает заметить, какими красными становятся щеки Феликса, и тихо смеётся. — Если честно, я мечтаю однажды порисовать вместе с тобой. Делиться тюбиками акриловой краски, стоять с мольбертами у Чёрного озера или ночью на астрономической башне, подсвечиваемой факелами и магией. Говорить о звездах и обсуждать астрологию. — Астрологию? — Феликс задумчиво поворачивается и встречается взглядом с Хенджином, — Ты так намекаешь, что хочешь узнать мою натальную карту? Хенджин смеется во весь голос, откидываясь на подушки. — Раскусил. Феликс укладывается на горячую грудь, прикрытую лишь одной футболкой, и крепко обнимает Хенджина за талию. — У вейл определение положения планет и домов немного отличается от человеческого. Я потомок, поэтому даже точное время рождения не поможет составить натальную карту. Я спрошу у бабушки в следующем письме и когда-нибудь поделюсь с тобой. Хенджин гладит Феликса по голове, перебирая мягкие волосы. За окном пролетает множество сов, рядом слышен голос мадам Помфри, предупреждающий об окончании времени посещения. Феликс впервые за последнее время чувствует, как тяжесть пропадает в груди, рассеивается и оставляет за собой ощущение спокойствия.