***
Ветер пробирается сквозь теплые мантии и проникает под кожу, перебирая острыми пальцами ребра. Хенджин поеживается, накидывает на плечи зеленый шарф Слизерина и вновь поднимает кисточку, разглядывая получающуюся картину на зачарованном мольберте. Черное озеро, словно необъятное зеркало, гладкой поверхностью отражает массивные тучи. Запретный лес грозно возвышается над поляной территории Хогвартса, тяжелые ветви елей и сосен сталкиваются друг с другом, протяжным скрипом разрушая промерзлые завывания ноябрьской погоды. Феликс легкими мазками подводит свою картину к завершению, смешивая краски на коже тыльной стороны ладони. Сердце клокочет в горячей груди, стоит украдкой посмотреть на задумчивого Хенджина. — Все хорошо? Взволнованный голос выбивает из колеи. Хенджин выныривает из пучины рассудка и растерянно собирает себя по частям, возвращаясь в реальность. Под ногами пожухлая трава, природа засыпает, подготавливаясь к зиме. Хочется прилечь, ощутить запах тлеющих растений и посмотреть на густое небо, собирающееся опрокинуться дождем с минуты на минуту. Феликс тянется к переносице Хенджина, пальчиками разглаживая морщинку. Слизеринец замирает, рассматривая веснушки на зефирной коже, и чувствует смущенную улыбку, до боли проникающую в щеки маленькими ямочками. — Я… не могу вызвать патронус, — признается Хенджин, понуро опуская голову, — и дело не в технике, а… В счастливом воспоминании, которого не было до момента, пока я не встретил тебя. С неба срываются первые капли вечерней грозы. Феликс поджимает губы и невербально зачаровывает мольберты, собирая заклинанием картины, кисточки и недавно приобретенные баночки акриловой краски. Хенджин открывает бездонную сумку, складывая общие принадлежности, и ощущает мягкое касание к плечу. Феликс крепко обнимает юношу, согревая близкого человека и успокаивая бедовую голову. — Счастливое воспоминание — это нечто яркое, настолько сильное, что способно возводить города и взбираться на скалы. Терпкое, как искренняя любовь. Я вспоминаю смех моей бабушки, благодаря поддержки которой я вырос и проживаю каждый день насыщенной сумасшедшей жизни. Я не могу… Не могу никак принять, что ты… ты мое счастливое воспоминание, Феликс Ли. И именно непринятие правды не позволяет мне вызвать патронус. Что будет, если я приму правду? Земля и небо поменяются местами? Случится Армагеддон? Правители тоталитарных государств сгинут навсегда? Ах, если бы последнее было действительностью, я бы признавался Феликсу в любви каждый день. В любви?.. Небо опрокидывается ледяным дождем, тонкими иглами впиваясь в кожу. Хенджин протягивает руку Феликсу и бежит к воротам замка, прячась от стихийного торжества природы.***
Древние фолианты магического мира расставлены в алфавитном порядке библиотеки Хогвартса. Достаточно пройти между стеллажами, как можно потеряться среди книг, окунувшись с головой в историю чародейства и волшебства. Чонин цепляется взглядом за дополнительную литературу Зельеварения и огорченно выдыхает: книга находится слишком высоко. Невербальное «Акцио» призывает том в чужие руки, и в горле спирает воздух, не позволяя попасть в легкие. — Держи, — Чан взволнованно улыбается, протягивая желаемое Чонину, — ты… готовишься к выпускным экзаменам? Первое, что приходит на ум, заставляет Кристофера мысленно ударить себя по голове тысячей оплеух. Что я несу, Мерлин. Какого дьявола я говорю? — Д-да, — Чонин нервно сглатывает, пряча учебник в бездонный рюкзак, — хочу поступить на лекарского травника в университет при Министерстве Магии… Ты и так об этом знаешь, так что… Так что. Чан ведет головой, будучи раздраженным на себя за глупости, повешенные на себя вместе со всеми грехами мира. Пожалуйста, скажи что-нибудь. Хоть что-то, Кристофер, иначе я не выдержу и рассыплюсь трухой сожженной любви к тебе. Рюкзак падает на мягкий ковер, магией прячась под один из множества столов. Заклятие тишины невербально накладывается на кусочек библиотеки, за которым никто из учеников и преподавателей не услышит ни единого звука, исходящего от зачарованной площади. Чан в три шага преодолевает расстояние, прижимая Чонина к высокому стеллажу. Несколько книг падает с обратной стороны, но окружающие ничего не замечают благодаря удачно подобранному заклятию. Чонин задыхается, встречаясь со взглядом, наполненным яростным пламенем неозвученных чувств. Кристофер приоткрывает рот, желая произнести слова, столько времени таившиеся на самой глубине отчаяния, но сбивается порывом мягких губ, решающих распробовать каждую невоспроизведенную мысль. Чонин целует искренне, глубоко и сладко, до покалывания кончика языка. Впивается зубами в нижнюю губу, жует и оттягивает, наслаждаясь протяжным стоном. — Я люблю тебя, — наконец произнесенное Чаном, — я так сильно тебя люблю. В легких распускаются белые гвоздики, корнями закрепляясь в скрипучих бронхах. Чонин запрокидывает голову, задыхаясь от острых клыков на линии нижней челюсти. Кристофер голодно кусает, зализывает следы и вгрызается в шею поцелуем, кончиком языка ощущая пульсацию вены. — Я люблю тебя, люблютебялюблютебялюблютебя, — шепчет Чонин, цепляясь лихорадочно за широкие плечи. Чан дрожит до кончиков пальцев, очерчивает ладонями талию и опускается на колени, целуя поджарый живот. Чонин хватается за стеллажи, пытаясь удержать себя на ногах, когда брюки опускаются до щиколоток, оставаясь запутанными в объятиях осенних ботинок. Кристофер целует головку, облизывает губы и смотрит снизу вверх, сжимая крепкие бедра: — Смотри на меня, — обводит языком уретру, наслаждаясь всхлипом, — не отводи своего взгляда, прошу тебя. И Чонин смотрит, не отрываясь от блестящих глаз любимого человека. Громкий стон глушится заклятием тишины так, что малое количество студентов, находящихся в библиотеке, не слышит ни единого звука. Чан расслабляет горло и вбирает член полностью, пока головка не касается задней стенки. У Чонина мир перед глазами осыпается звездами, яркими искрами бьется о паркет библиотеки, растворяясь бледными всполохами. Кристофер двигает головой, выпускает член и вбирает вновь и вновь, втягивая щеки. Кончик языка словно щекочет уздечку, обводит головку, и Чонин скулит, до побледнения костяшек сжимая стеллаж. Юноша отрывается от книжной полки и запускает пальцы в густые волосы Кристофера, путаясь в кудрявых прядках. Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя, Бан Кристофер Чан, что мне хочется кричать. Внизу живота тяжелеет и сжимается настолько сильно, что становится невозможно дышать. Чан проталкивает головку за щеку и гладит снаружи выпуклость, слегка надавливая ладонью и заставляя замереть. Громкий всхлип мажет уши и тонет в заклятии тишины, направленного против посетителей библиотеки. Чонин без единой капли сил и энергии оседает на пол, вовремя успевая натянуть обратно мешающиеся брюки. Чан нервно кусает губы, заглядывает в уставшие глаза и оказывается притянутым в горячие объятия. Гвоздика пускает корни глубже, из бронхов прямиком в сердце, расцветая белыми бутонами истинных чувств.***
Звонкий колокол замка оповещает о конце учебного дня. Джисон плетется по коридору подземелья, нащупывая взглядом вход в гостиную Слизерина. — Кажется, я скоро совершу побег из семьи, подобный подвигу Кристофера, — обращается к Минхо, — очередное бунтарское поколение со времен мистера Поттера. — Выбирать себя вместо абьюза — бунтарство, к которому должны стремиться все люди, — Ли направляет палочку на стену, — «Дары смерти». Гостиная Слизерина реагирует на пароль, мгновенно проявляя ручку двери. Студенты сидят на диванах перед камином, где потрескивают угольки бывших бревен. Зачарованная вентиляция освежает этаж зелено-серебристого факультета, позволяя дышать полной грудью. — А как же проявляете бунтарство вы, господин Ли? — Джисон игриво прижимается к стене общей комнаты, — Читаете книги задом наперед? Мухобойкой убиваете летом комаров? — Кусаю твои широкие плечи, — Минхо приподнимает одну бровь, — и оттягиваю волосы, пока твой рот… — Верх бунтарства — произносить все это вслух, — Джисон выдыхает сквозь зубы, едва почувствовав чужое колено между ног, — ты победил, господин Ли… Мальчики поочередно втягивают воздух и неожиданно останавливаются, отрываясь друг от друга. Джисон морщится от запаха и замечает удивленное выражение лица Минхо. — Шоколадные лягушки, костер и твой старый шампунь… — Лаванда и книжный переплет, — Минхо оборачивается в панике к прикроватным тумбочкам соседей Джисона, — кому-то подложили продукт с амортенцией.