✦
Джисон просыпается за час до выхода, потому что у него нет занятий до вечера, его будильник разрывает тишину в комнате. Когда он поднимается с пола, друзья уже давно ушли, скорее всего, из-за учёбы, проклиная себя или Джисона. Хотя это не его вина, что у них отстойное расписание. Почистив зубы и пройдясь расчёской по волосам, он надевает черные свободные джинсы и горчичную худи и быстро смотрится в зеркало, прежде чем спуститься вниз. Он дома один; его отец давно ушёл на работу и вернётся через пару часов вечером, и Джиён — его сестра — должно быть, в школе, поскольку Джисона не разбудили её злобные шаги утром. Джисон решает пропустить завтрак и направляется прямиком к входной двери, закрывает её снаружи и проскальзывает на водительское место Тойоты, припаркованной на обочине. У него раскалывается голова, но он знает, что у Феликса всегда есть обезболивающее, поэтому он не возвращается домой за таблетками. Пару минут поездки до кампуса, и Джисон будет спасён от похмелья. Идя по коридору в корпусе, он слышит, как некоторые студенты упоминают его имя, и он неловко улыбается им и прибавляет шагу, поднимаясь на лифте, чтобы избежать их заинтересованных взглядов. В лифте уже кто-то есть, он слушает музыку через наушники. Он улыбается Джисону, когда тот заходит в лифт, сразу же узнавая его. Это не удивляет, поскольку многие студенты знакомы с его музыкой, но в этот раз всё по-другому, тихий смешок посылает волну мурашек по спине. Чёрт возьми. Благословенный туман заполнил его сознание, и Джисон забыл о спонтанно опубликованной прошлой ночью песне. Его охватывает смущение, и он трусливо улыбается, молясь, чтобы лифт ехал быстрее. Когда он останавливается на последнем этаже, Джисон выбегает в коридор, изо всех сил стараясь не обращать внимание на шёпот вокруг него, пока направляется к лекционному залу. Люди, находящие его подростковые песни забавными, не являются чем-то особенным, но кончики ушей всё равно краснеют. Джисон натягивает капюшон толстовки и заходит в зал, выискивая глазами знакомые пудрово-розовые волосы в море других студентов. Джисону нужно протолкнуться через ряд, чтобы пробраться к своему месту, и он чувствует себя без причины уставшим, когда, наконец, плюхается на место рядом с Феликсом. Запрокидывая голову назад, он прикрывает глаза, погружаясь в шум лекционной. Ему бы не помешал кофе сейчас, или хотя бы энергетик, чтобы почувствовать себя лучше. Джисону становится спокойно, он готов пережить этот день и купить себе кусочек торта по дороге домой в награду за это, но затем Феликс подаёт голос, и весь мир рушится. — Итак… «Солнышко», значит? Джисон распахивает глаза. Феликс немного повернулся к нему, подперев щеку рукой, улыбаясь мягко, но дразняще. Джисон только моргает в смущении, застигнутый врасплох, и спрашивает: — Что ты только что сказал? Феликс усмехается, явно наслаждаясь картиной, но вместо ответа он открывает телефон и протягивает его Джисону, чтобы тот мог видеть экран. И без сомнений, EP под названием «Любовные Письма» значится на самом верху SoundCloud Джисона, вместо одной песни, которую, как ему казалось, он опубликовал вчера. — Блять, — бормочет он едва слышно, падая на стол и пряча лицо в ладонях. Стыдливый румянец ползёт по его шее, ушам, лицу, по всему его чёртову телу, и Джисон чувствует, как горит от одной только мысли, что его любовные песенки доступны всем, кто никогда не должен был о них узнать. Его голова пульсирует от боли, жалкое напоминание о том, что это не просто дурацкий сон, и Джисону очень хочется начать биться головой до потери сознания. Может быть, тогда все могли бы его пожалеть и не говорить с ним о его песнях, может быть, тогда он бы повредился головой достаточно, чтобы стереть воспоминания. Сейчас Джисон не может вспомнить, поменял он дату только для «Ангела» или для всех песен, потому что его пьяное сознание стёрло все воспоминания о событиях прошлой ночи, но сомнений не остаётся. Джисон, вероятно, опубликовал весь плейлист; чтобы все могли его услышать, в том числе и объекты его тайных воздыханий, чтобы он мог помереть от стыда из-за своих инфантильных, но честных чувств, вырвавшихся на свободу. Феликс кладёт руку на спину Джисона и гладит его круговыми движениями. — Я так полагаю, это была случайность? Джисон только стонет в ответ, так что он продолжает со слышимой улыбкой в голосе: — Я не знаю, что это значит, но это прекрасная песня. И тот факт, что она специально для меня, только делает её лучше. Прилагая нечеловеческие усилия, Джисон поднимает голову. — Я так заебался, — шепчет он, больше для себя, чем для друга, но Феликс усмехается. — О, перестань, не так уж это и плохо. Джисон возражает. — Я опубликовал шесть любовных песен о людях, которые мне нравились, случайно, потому что был пьян, и Сынмин надавил на меня, — говорит он, и его лицо горит ещё больше, когда Феликс не отводит взгляд. Джисон отворачивается первым. Он не уверен, что Феликс хоть раз перевёл взгляд на что-то другое. — Извини, я не должен был писать твоё имя там. Феликс похлопывает его по спине ещё раз, прежде чем отстраниться от Джисона и потянуться к своей сумке, висящей на спинке стула. Мягко улыбаясь, он протягивает Джисону блистер обезболивающего. — Мне всё равно. Как я и сказал, я считаю эту песню прекрасной, тебе нечего стыдиться, так? Когда Джисон поворачивается к нему в сомнениях, Феликс быстро добавляет: — Что? Я собираюсь хвастаться этим, если позволишь. Никто ещё не писал песен обо мне, это очень мило. — Может, ты просто не знаешь, — говорит Джисон, уголок его губ приподнимается. — Может быть, кто-то пишет о тебе ежедневно, просто этот человек слишком стеснительный, чтобы рассказать об этом. Феликс тычет его в бок. — Как ты, что ли? Игнорируя радостный смех своего друга, Джисон прячет голову. — Заткнись, ты ужасен, — говорит он, вынимая блокнот и карандаш. Бросив беглый взгляд на Феликса, он увидел, что тот расплылся в довольной улыбке. Это было несправедливо. — Ладно, ты милый и симпатичный, а ещё кормишь меня. Я не мог не влюбиться в тебя, как и каждый человек, перемолвившийся с тобой. — Я польщён, — признаётся Феликс, переводя взгляд на профессора, который идёт к столу в середине лекционного зала, пока Джисон достаёт таблетку и запивает её водой. — Хотя, мне нужно знать, когда ты написал её? Этот вопрос был ожидаемым, но Джисон всё равно не был готов ответить. Он не хочет врать, потому что в случае с Феликсом это все равно бы не сработало. — В прошлом году, — наконец, говорит он. Понижает голос, замечая, что профессор готовится начать лекцию, и добавляет: — Все песни написаны были в разное время, эм, но твоя самая свежая. Феликс одаряет его яркой улыбкой, которую Джисон не может интерпретировать, но он ничего не спрашивает, концентрируясь на своих записях в течение лекции. Иногда он просит повторить Джисона то, что сказал профессор, чтобы записать, но песню он больше не упоминает. Джисону становится немного легче от осознания того, что Феликс не удивлён и не зол из-за неожиданного выпуска песни, но его желудок тут же сжимается, когда он выходит в коридор. Маневрируя в океане студентов, Джисон не может вздохнуть, но всё становится ещё хуже, когда на лестнице его кто-то окликает. Джисон спотыкается и практически падает, но чья-то сильная рука удерживает его от падения. — Извини, я не хотел тебя напугать, — Чанбин улыбается ему, отпуская предплечье Джисона, и пытается синхронизировать их шаги, чтобы идти вместе. Джисон только неловко усмехается, когда грохочущее сердце падает в пятки и его почти начинает трясти, когда они останавливаются между этажами. Он знает, что последует дальше, разумеется, потому что мелодия песни, написанной для Чанбина, гремит в его голове, напоминая ещё одну волну головной боли. Он знает, что Чанбин не скажет ничего плохого, ведь он очень хороший; милый, вежливый и уважительный, а кроме всего этого, ещё и красивый — идеальный парень для знакомства с родителями. Уф. Тем не менее, Джисон не может справиться с волнением, сковывающим желудок, когда они останавливаются на лестнице, загораживая путь, и повисает неловкая тишина. Он отчаянно избегает взгляда Чанбина. Свежевыкрашенная белая стена выглядит просто чудесно. Ей бы не помешал цвет, но она все ещё интереснее парня, стоящего прямо перед ним. Да. — Эм, — неуверенно начинает Чанбин, и становится сложным не смотреть на него, когда у него такая мощная энергетика, практически завораживающая. — Твоя песня очень хороша, я уже скачал её, и я очень, очень польщён, но… Извини, Джисон, но я не могу ответить взаимностью. Джисон против воли переводит взгляд на Чанбина. Он вспоминает среднюю школу, затем старшую школу, и как Чанбин всегда был дружелюбен ко всем, как будто ему нравилось находиться среди людей. Джисон никогда этого не понимал, но знал, что ему хочется быть где-то неподалёку от Чанбина. Поправляя лямку рюкзака, спадающую с плеча, Джисон прочищает горло. — Не стоит — эм — волноваться. Песне уже несколько лет, я запостил её случайно, и я удалю её, как только вернусь домой, так что… да. Я больше не влюблён в тебя. Джисону неприятно, как его сердце колет от проскальзывающего на лице Чанбина облегчения. Он ему больше не нравится, но отказ всё равно немного ранит. — Ты очень талантлив, Джисон, и я хотел бы с тобой поработать, если ты хочешь, но я вроде как… ну, заинтересован в другом человеке, — объясняет Чанбин, тепло улыбаясь. — Но раз ты говоришь, что она старая, тогда… Всё путём. И спасибо, что так красиво написал обо мне. Джисону интересно, почему его простое изъяснение чувств кажется кому-то прекрасным, и, когда Чанбин снова улыбается ему и машет рукой на прощание, он думает, что весь стыд стоит того, если люди, о которых он пишет, увидят себя хоть на толику такими же прекрасными, как он их представляет. К великому облегчению Джисона, когда он добирается до своего класса после разговора с Чанбином, к нему больше никто не подходит, и занятие проходит без приключений. Так продолжается только до вечера, когда после окончания занятий Джисон направляется к парковке с Феликсом под боком, и друзья планируют отправиться в кафе, чтобы вознаградить себя чизкейком после изнурительного дня. Феликс живо рассказывает ему о новой документалке про природу, которая вышла только вчера и которую ему не терпелось посмотреть, когда на подъездной дорожке появляется фигура, направляющаяся к ним. Джисон застывает, дыхание застревает в его горле. О, нет, нет. Он был так близок к спокойному остатку дня без воспоминаний о своих крашах и любовных песнях, и именно тогда Ли Минхо решил появиться из ниоткуда и разрушить все его планы, просто открыв рот. — О, а я надеялся, что встречу тебя, — говорит он, обращаясь к Джисону, со слабой ухмылкой и опасным блеском в глазах, но возможно, это просто солнце отражается в его круглых очках. Джисон сглатывает. — Серьёзно? — глупо спрашивает он; его голос немного ломается и, судя по тому, как Минхо приподнимает брови, он это заметил. — Эм… — Давай поговорим наедине, — предлагает он, кивая в сторону Феликса и улыбаясь ему. Точно, они же вместе в танцевальном клубе. — А? Джисон моргает. Немного поражённый, он поворачивается к Феликсу, молчаливо спрашивая, всё ли в порядке, хотя, на самом деле умоляя спасти его и сказать, что нет, Минхо должен найти более подходящее время, чтобы поговорить с Джисоном, а сейчас ему стоит уйти. — Мы можем и завтра поесть чизкейк, — говорит ему Феликс, руша все его дальнейшие планы. Джисон когда-нибудь ему это припомнит. Он сжимает губы в тонкую линию, сдерживая жалкий всхлип, который грозит вот-вот вырваться и опозорить его ещё больше. Делая осторожный шаг в сторону Минхо, Джисон размышляет, получится ли у него сбежать так, чтобы старший его не поймал. Вероятно, нет. Он смотрит на Минхо — который не выглядит ни злым, ни испытывающим отвращение, ничего такого — и решает, что точно не получится. С такими ногами, как у Минхо, он поймает его сразу же. Он клянётся, что слышит, как Феликс хмыкает в стороне, когда они направляются к спортивной площадке; желудок Джисона завязывается в тугой узел, и он чувствует, что сердце вот-вот вырвется из груди. Тем не менее, Джисон следует за Минхо к одному из деревянных столов, не произнося ни слова. Минхо также не предпринимает попытки заговорить, и он не знает, плохо это или хорошо; Джисон не может нормально подумать, что сказать, потому что его мысли носятся в бешеном вихре в его голове. Рядом с Минхо всегда сложно было сосредоточиться. Но Минхо выглядит ужасно расслабленным, когда запрыгивает на один из столиков и кладёт ноги на скамейку, облокачиваясь на деревянную поверхность. Он издаёт довольный вздох, подставляя лицо солнцу, и кивает в сторону скамейки с ленивой улыбкой. Джисон нервничает и лучше бы постоял рядом с Минхо (так легче будет сбежать), но он подчиняется и садится, кладя свой шоппер рядом. Он прочищает горло, указывая на то, что ждёт, пока Минхо заговорит, но Минхо не торопится, как будто ему нравится издеваться над Джисоном. — Ничего не хочешь мне сказать? — спрашивает он, наконец, наклоняя голову в сторону с глуповатой улыбкой. Джисон вздыхает, крутя кольца на пальцах, но когда открывает рот, ничего не может выдать, и Минхо быстро добавляет: — Я просто издеваюсь. Я знаю, что песня старая. И, вероятно, ты не стал бы признаваться мне в любви, одновременно выпуская песни для ещё пяти парней, да? Джисон закатывает глаза, хотя его лицо всё ещё горит. Тон голоса Минхо, немного насмешливый и яркий, заставляет его улыбнуться, и тяжесть, которую он носил весь день, падает с его сердца. — Да, не стал бы, — тихо признает он. — Я был пьян и запостил её нечаянно, так что… ты не должен был их услышать. Минхо испускает возмущённый вздох, прижимая ладонь к груди. — Ты собирался хранить эту драгоценность в тайне от меня? Джисон стонет, пряча лицо в ладонях. — Никакая это не драгоценность. Это… ужасная песня влюблённого школьника… — А вот и нет, — перебивает Минхо. Он достаёт телефон из кармана и что-то нажимает несколько раз, прежде чем показать Джисону. — Смотри, я поставил сердечко ей, и я не ставлю сердечки направо и налево. Она прекрасна, и то, что ты написал её в школе, делает её ещё лучше. Его слова совсем не помогают Джисону перестать краснеть, и вероятно, этого он и добивался, потому что он смеётся, светло и весело, глаза превращаются в полумесяцы. Он наклоняется вперёд, вторгаясь в пространство Джисона, будто ему там самое место, и говорит: — Если позволишь, я хочу и дальше её слушать. — Потому что ты легкомысленный и хочешь слышать, как я тебя восхваляю, — дразнит Джисон, и Минхо снова смеётся. — Но ты можешь. В конце концов, песня о тебе. Минхо цокает. Его выражение смягчается, из взгляда пропадает насмешка. — Ты сказал, что это случайность. Было бы нечестным слушать её, если ты не хотел ей делиться. Я тебя уважаю, ладно? Джисон довольно удивлён тем, что, хотя они не говорили с тех пор, как он спродюсировал песню для выступления Минхо и Джунхи в прошлом году, Минхо всё ещё довольно мил. Джисон собирается сказать, что ему всё равно, ведь все и так уже их услышали, но замечает краем глаза человека, которого боялся встретить весь день. Ошибки быть не может — Чан направляется к ним с уверенным выражением лица, несмотря на то что Джисон не один. И Джисон не готов встретиться с ним. Он встречается взглядом со сбитым с толку Минхо и, не видя другого выхода, бормочет быстрое: «Прости, так надо» и подаётся вперёд, чтобы соединить их губы в неуклюжем поцелуе. Это даже не полноценный поцелуй, они просто соприкасаются губами, и Минхо издаёт удивлённый звук, округлив глаза. Он удивлён не меньше Чана, который остановился на полпути и наблюдает за ними со смущённым выражением, но Джисон сжимает руку Минхо и молится, чтобы Минхо понял, что ему очень, очень жаль. Джисон даже не может осознать тот факт, что он целует Ли Минхо, но, когда они, наконец, отстраняются, оба немного запыхавшиеся, Минхо посылает Джисону взгляд, который не может осознать его затуманенный мозг, и осознание ударяет его. Он выпутывается из рук Минхо, каким-то образом оказавшихся у него на талии, бросая взгляд в сторону и обнаруживая, что место, на котором он заметил Чана, теперь пустует. Выдыхая с облегчением, Джисон мысленно три раза даёт себе пощёчину на каждую щеку и снова смотрит на Минхо. Джисон неловко похлопывает его по груди и неоправданно высоким голосом говорит: — Вау, было здорово поболтать с тобой. Эм, выглядишь превосходно. Ты что, качаешься? — не трогай его руки, Джисон. Джисон сжимает его бицепс. — Да, похоже, ты и правда тренируешься. Не теряйся, ладно? Увидимся! А затем он хватает сумку, стягивая её с деревянной скамейки, и почти целуется с асфальтом из-за того, как быстро пытается сбежать. Минхо хватает его за запястье и заставляет повернуться; его рот приоткрыт либо от шока, либо от слов, которые он не решается произнести. Джисон виновато тушуется. Он бормочет тихо и быстро: — Мне правда очень жаль, я позже всё объясню, обещаю. А сейчас мне нужно бежать, — он вырывается из хватки Минхо, почти бегом направляясь на парковку. Он проводит около получаса, запершись в машине, пытаясь восстановить дыхание и безумно бьющееся сердце. Он вполне уверен, что Джиён уже всё знает, и ему страшно возвращаться домой и видеть её, хотя песня, которую он написал её парню, перестала быть актуальной. Он знает её, знает, что она будет издеваться над ним, хотя никто ей не давал такого права. И Джисону хочется просто немного покоя. Может, она ещё не дома, и он успеет запереться в своей комнате, прежде чем она заметит, что он вернулся, может быть, она увидит, насколько он измотан, и отстанет от него хотя бы на день. К сожалению, Джиён смотрит телевизор в гостиной и оборачивается в ту же секунду, как он открывает входную дверь, сложив руки на груди и нахмурив брови. Джисон знает, что проебался, даже прежде, чем она открывает рот. И когда она спрашивает, собирался ли он признаться ей в том, что влюбился в её парня, он начинает злиться. Он первый познакомился с Чаном, так что с её стороны нечестно думать, что она может присвоить его себе, хотя он был другом детства Джисона. Возможно, они уже не так часто разговаривают, оба занятые учёбой, но Чан часто приходит на ужин, и им не бывает неловко. Возможно, сейчас всё изменится. — Ты не можешь винить меня или злиться за то, что я был влюблён в него прежде, чем вы начали встречаться, — бормочет Джисон возмущённо. Он сбрасывает обувь и ставит её у порога, следуя на кухню через открытую гостиную. Джиён цокает, сидя на диване. — Ты никогда не говорил мне, Джисон! — Я и ему не говорил! — Джисон хлопает дверцей холодильника слишком сильно, потеряв аппетит из-за её безосновательного раздражения. — Это старая песня, и ещё более старые чувства. Просто… не знаю. Я не планирую украсть его у тебя. Ему кажется, что она бормочет что-то себе под нос, но её слова заглушают звуки кофемашины, наливающей кофе в чашку. Возможно, к лучшему, что он не слышит её. — И вдруг внезапно ты встречаешься с Ли Минхо? — спрашивает она, в этот раз громко и чётко, приподнимая бровь в неверии. Джисон застывает. Его руки замирают на полпути, когда он хочет отпить из кружки; он не роняет её на пол только чудом. — Кто сказал, что я встречаюсь с Минхо? Джиён вздыхает. — Я позвонила Чану, чтобы спросить, знал ли он про песню, и он рассказал мне о том, что вы двое целовались. Джисон прокашливается и делает глоток кофе, чтобы не отвечать, но пристальный взгляд сестры просверливает дыры в его теле, и он паникует. Он сглатывает. — Мы видимся с недавних пор, — лжёт Джисон, игнорируя то, как его желудок сжимается, ему не очень-то нравится втягивать невинного Минхо в этот бардак. Он полагает, что это случилось уже тогда, когда он поцеловал его в кампусе. Минхо ни за что не простит его, когда узнает; а он точно узнает. — Видитесь? — Джиён фыркает. — Ты едва выходишь из комнаты. Это немного обидно, хотя и без причины, и Джисон выплёвывает: — Ты не знаешь, что я делаю после и между занятиями. И мне не нужно выходить из комнаты, чтобы насладиться временем со своим парнем. Каждая ложь, слетающая с его губ, оставляет горькое послевкусие вины, и если Джиён и понимает это, то ничего не говорит, только одаряет Джисона прищуренным взглядом, как будто пытаясь увидеть сквозь него. Вероятно, она не находит то, что ищет, потому что вздыхает и молча поворачивается к телевизору, не продолжая дальше своё расследование. Джисон не позволяет себе расслабиться до тех пор, пока не оказывается наверху в своей комнате за закрытой дверью, подальше от своей всезнающей сестры. Он кладёт свой шоппер и полупустую кружку кофе на стол у окна и плюхается на кровать со вздохом. Он стонет в подушку от расстройства и серьёзно обдумывает, стоит ли ему запрыгнуть в свою машину и уехать куда-нибудь далеко-далеко, но он понимает, что папа расстроится, если Джисон даже не попрощается. Он тянется к переднему карману своей толстовки и включает телефон, хмурясь, когда видит уведомления — его социальные сети, SoundCloud, чёртовы входящие, в которых Сынмин и Чонин решили посмеяться над его горем. Он отправляет им ряд злых эмоджи, которые их абсолютно не смущают, и добавляет: «Это всё ваша вина». Возможно, так и есть, но Джисон понимает, что сам впутался в этот бардак, и теперь он по колено в этом море проблем, попал в шторм и его утягивает на дно. На следующий день, на паре по теории музыки, Сынмин отказывается признавать причастность к тому, что сломал Джисону жизнь. Он скрыл «Любовные письма» со своего аккаунта прошлой ночью — и люди начали спрашивать его в Инстаграме, почему он удалил их — но не то, чтобы это помогло избавиться от самой главной его проблемы. Джисон — к сожалению — не встречается с Ли Минхо. Он не хочет раскрывать гениальную идею, которая пришла к нему вчера, своим друзьям; ему хватило стыда, по крайней мере, лет на десять, спасибо большое. Они знают обо всех влюблённостях Джисона, и это само по себе сложно вытерпеть; Джисон почти уверен, что будет слышать о своём университетском опыте каждый день до конца жизни. И если он умрёт первым, они включат рассказ об этом в речь на его похоронах. — Что собираешься делать теперь? — тихо спрашивает Сынмин, чтобы не перебить лектора, рисуя на полях его тетрадки. Джисон вздыхает. — Я не знаю. Не проходит и секунды, как на его телефон приходит уведомление, и Джисону хочется только швырнуть его через весь кабинет, когда он читает сообщение. Незнакомый номер: хочешь выпить кофе, бойфренд?Часть 1
14 июня 2022 г. в 16:57
Дело в том, что Джисон безнадёжный романтик.
Он мечтал найти свою вторую половинку с тех пор, как был ребёнком. Человека, который бы бесконечно любил все его разбитые кусочки, дополнял его, как идеально подходящий элемент пазла, боролся с его слабостями и одним прикосновением помогал всё исправить.
Поэтому Джисон искал любовь везде. Хотя сейчас, оглядываясь назад, он понимает, что не вся любовь, которую он отдавал, была романтической. Однажды его папа сказал ему кое-что, и это зажгло радость в его сердце, и Джисон так и не смог подобрать других слов, которые описывали бы его лучше.
— В тебе так много любви, что ты не можешь её сдерживать, — сказал он. — То, как ты всегда пытаешься раздать её людям, которые в этом нуждаются, бесценно.
Вопреки всему, иногда он влюблялся не взаимно, его любовь не хотели принимать, хотя он ничего и не просил взамен. Когда чувства становились слишком сильными, они вырывались из его сердца на бумагу, складываясь в слишком искренние для его возраста слова.
Когда он начал писать в средней школе, получалось нелепо, и, возможно, именно поэтому Сынмин так скептически относится к песне Джисона, которую он написал для своей первой любви. Она хранится в глубине его компьютера, спрятанная от посторонних глаз, как и все остальные песни — всего их шесть — которые Джисон написал, чтобы обрести контроль над своими чувствами. Хотя их было больше шести, но они были глупее и нелепее, настолько, что уши Джисона становились красными от одной мысли о них. Они были даже не записаны, и он хранил их в личном дневнике под кроватью.
Джисон раздражённо вздыхает, и Чонин даёт ему ещё один стакан персикового соджу, чтобы его успокоить. Он всего лишь человек, студент, жаждущий спокойного вечера, поэтому он тут же осушает его.
Он не может вспомнить, как разговор перешёл к его песням, но, возможно, это связано с симпатичным парнем, которого Джисон встретил в кофейне пару дней назад. Чонин уже начал шутить о том, что Джисон готов написать о нём песню. Сынмин, должно быть, вспомнил все остальные песни в плейлисте Джисона на SoundCloud и заинтересовался.
Джисон не может его винить. В этом состоянии — лёгкой оглушённости от количества алкоголя, который они выпили за вечер — Джисону тоже немного любопытно. Он не может вспомнить точные слова, и мозг выдаёт ему только кусочек мелодии, когда он напрягает память.
— Ладно, — говорит он, драматично вздыхая и качая головой, когда комната заполняется восторженными криками. Даже сейчас Джисон понимает, что отец убьёт его за шум по ночам и он пожалеет, что позволил друзьям порыться в своём ноутбуке. — Но только одну песню! Ту, что о парне из музея, и только кусочек, не больше!
Чонин и Сынмин обмениваются понимающими взглядами за его спиной, когда он поднимается и направляется к столу за ноутбуком. Он почти теряет равновесие, колени подгибаются от долгого сидения. Он плюхается обратно со вздохом, и друзья придвигаются ближе к экрану ноутбука, покоящемуся на его коленях.
Чонин отодвигается, чтобы налить себе ещё вина и облокачивается на кровать Джисона, закрывая глаза с блаженным вздохом.
— Жду не дождусь услышать от тебя ужасную песню после того, как мне пришлось мириться со всеми твоими шедеврами.
Джисон не знает, принимать ли это за комплимент, но усмехается, и его зрение затуманивается, когда он пытается зайти в свой аккаунт. Он благодарит господа за закладки, которые спасают его от поиска по названиям, и, делая ещё один глоток соджу, заходит на свой профиль.
— Как она называется? — спрашивает Сынмин.
Джисон притворяется, что румянец на его щеках вызван кровью, прилившей к его лицу от алкоголя.
— «Ангел», — отвечает он, склоняя голову и облегчённо вздыхая, когда находит нужный плейлист.
Все шесть песен сейчас как будто насмехаются над ним, жалкое напоминание о временах, когда Джисона либо отвергали, либо разбивали все его надежды. И да, возможно, большинство песен сейчас староваты, но они всё ещё его, в них заложены истории, которые выгравированы на сердце Джисона, и, несмотря на боль, они всё ещё прекрасны.
Через несколько лет он, вероятно, вспомнит об этих песнях и посмеётся, воскрешая в памяти нечёткие образы парней, для которых они были написаны. Наверное, ему придётся смеяться в одиночестве, потому что от этих песен неминуемо станет стыдно.
Сейчас Джисон нажимает на нужную песню, первую в списке, в описании значится имя. Это самая старая и простая, наиболее инфантильная из всех, написанная для парня, которого Джисон видел всего дважды в жизни и который отверг его в первый же день.
Когда мягкий ритм, первый из всех, что он сделал, наполняет комнату, Джисон закрывает глаза и улыбается воспоминаниям о мальчике старше него, которого он встретил во время поездки в музей в средней школе. С лёгкой руки своих таких же глупых друзей он подошёл к Ангелу в полной уверенности, что влюбился, поражённый невидимой стрелой Купидона, как только положил глаз на парня, рассматривающего статуи, которые не волновали Джисона.
Тогда отказ — вежливое «прости, парень», которое слетело с уст Ангела — ощущался как стрела, которую сначала провернули в его груди, а затем резко вытащили, как он писал в блокноте по дороге домой, пока его щёки горели от стыда.
Джисону, который сейчас на втором курсе в университете, хорошо известно, что его романтические приключения были нелепыми, так что он смотрит на них скептически, кривясь от идиотских строчек, эхом отлетающих от бежевых стен его комнаты.
Потому что кто, чёрт возьми, поёт «даже музейные огни не горят так ярко как ты, клянусь, не горят, как ты» от всего сердца? Остальное, кстати, звучит не так уж и плохо, так что Джисон присоединяется к друзьям, смеющимся, когда песня заканчивается, чтобы они не услышали то, что может за этим последовать.
— Она прикольная, — говорит Чонин со зловещей ухмылкой.
Джисон затыкает его, стреляя в него злым взглядом, но Сынмин быстро соглашается, кивая с большим энтузиазмом.
— А он прав! — начинает он, совершенно игнорируя Джисона, приподнимающего брови в неверии. — Она смешная, но не в плохом смысле. Вроде как… обычная песня восьмиклассника о первой влюблённости, которая могла бы целыми днями играть по радио, если бы её спела Майли Сайрус.
Джисон хмыкает, делая глоток соджу, чтобы ничего не говорить, потому что чувство стыда не позволяет. В попытках сохранить самообладание он удерживает себя, чтобы не залезть под кровать и лежать там, пока друзья не уйдут.
— Так, о чём это я… Было бы круто, если бы ты выпустил её, — пожимает плечами Сынмин, и Чонин присоединяется к нему, драматично вздыхая и кивая. — Она показывает, насколько ты продвинулся. Тем более, ты никогда не встретишь того парня снова. Что тебе терять?
Джисон покусывает нижнюю губу, ему не нравится признавать, что сомнения, которые зародились у него в начале речи Сынмина, медленно тают. Он стонет, опуская голову, избегая взгляды и ухмылки своих друзей, потому что чувствует, как они прожигают дыру в нём.
Он знает, что они ни к чему его не принуждают; Джисон мог бы просто закрыть ноутбук, взять пульт, включить комедию, и все забудут об этом. Он сам еле слышно бормочет: «К чёрту», сам меняет дату релиза с 2073 года на сегодня, и это его пальцы подтверждают, что он на самом деле хочет, чтобы весь мир услышал «Ангела».
Это преувеличение. На его аккаунт подписаны только учителя и однокурсники. Будучи на композиторской программе, Джисону нужен открытый аккаунт, куда он может загружать задания, чтобы получать оценки, и, честно говоря, это даёт ему шанс, что его треки используют в сериалах про студентов, а также возможность продюсировать и продавать свою музыку.
«Ангел» — его песня, и неважно, насколько она глупая. И Сынмин прав — это часть истории Джисона, остановка на его пути, нечто, что позволило ему превратиться в того, кто он есть сейчас и кем будет в будущем.
Это его песня, он может её выпустить, и плевать на мнения других. Если ему вдруг станет слишком стыдно через пару дней, он просто её удалит. Даже его затуманенный пьяный мозг знает, что в этом нет ничего страшного.
Поэтому, подтвердив публикацию, Джисон захлопывает крышку ноутбука и убирает его на пол, выхватывая бутылку красного вина из рук Чонина, и, игнорируя подбадривания и смешки друзей, делает большой глоток.
Утомлённые и пьяные, никто из них не держится долго; они засыпают в объятьях друг друга на ковре, фильм играет на фоне, пустые бутылки и пакеты лежат на полу, а аккаунт Джисона на SoundCloud разрывается от уведомлений.