Воспоминания Като Каваки
Девять лет от роду, босоногий, оборванный, сын алкоголика и уже почившей на тот свет проститутки, мне приходилось выполнять тяжёлую работу помощником егеря, дабы заработать на очередную бутылку своему несносному папаше. Мой наставник был уже в том возрасте, когда тело отказывало, но он научил меня всему, что я знаю. И вот однажды в деревню прибыл незнакомый человек. Его приехал встречать сам визирь Учих — господин Орочимару. Все сироты окружали этого незнакомца, а он каждый раз доставал из рукавов конфеты и угощал их. Я украдкой подглядывал за ними из переулка, как вдруг меня за нос поймал Мицуки: — Притаился плохо, до ниндзя тебе далеко, — подметил он. Так мы и познакомились. Мицуки рассказал, что этот приезжий — мудрец каких поискать. Получить от него совет — великая честь, однако… за каждую помощь тот всегда берёт специфическую плату. Не деньги. Чаще услуга, долг, или человек. — Он требует за свои советы рабов?! — возмутился я. — Так всегда было, босяк. Мой родитель говорит, что таков порядок вещей, и не нам судить их. — И для чего ему люди? — Кто знает? После этого мудрец и советник клана ушли в поместье Учих. А на следующий день, когда я отработал у своего наставника, и уже направлялся в лавку, мудрец заметил меня, и подозвал к себе. Вблизи он смотрелся куда более устрашающе. — Ты, тот самый мальчик, единственный, кто не подошёл за конфетами. — Простите, господин. Уже вечер. Мне пора домой, к отцу, — поклонившись, я было собрался уходить, но вдруг его холодная рука остановила меня. — Погоди, постой. Мне нужна твоя помощь, мальчик. Сделай для меня кое-что, и я дам тебе силу, о которой ты даже и мечтать не смел. — Силу? Правда? — загорелся я. Столько раз наставник приводил меня к тайным тропам и показывал мне секретные передвижения ниндзя. Их скорость, их ловкость, их… сила! Я стал завидовать им, как только увидел. Мудрец попросил меня снять несколько печатей на дверях постоялого двора. Тогда я ещё не понимал зачем, но просьбу выполнил. А за это он начертил на моём лице девятку. И тогда… Урывками помню ту ночь: адские крики отца, кровь, вкус его костей. Мой наставник пожертвовал собой, дабы запечатать рейки в левой руке. Мудрец к тому времени нашёл, то, что искал в деревне и скрылся. Меня хотели казнить, но Учиха сжалился над ребёнком, и наказал изгнать меня в лес.***
Я слушал его, затаив дыхание. Голос Каваки то дрожал, то срывался от наплывших чувств. А когда он закончил и посмотрел на меня, в его глазах отражались раскаяние, вина, и стыд. — Это я во всём виноват, Боруто. И ответственность за моё проклятье должен понести только я. — Но ты больше не один, — не согласившись, я взял его за руку, и одарил тёплой улыбкой. — Позволь мне разделить бремя? — Пообещай, что не умрёшь, — взамен требовал следопыт. — Я не вынесу, если кто-то ещё пострадает из-за меня. — Всё будет хорошо. Что бы ни случилось, мы встретимся с этим вместе. Бережно провёл пальцами вдоль скул, прижался к тонким губам. Его дыхание обжигало. Руки, что так крепко обнимали меня, сердцебиение, жар… всё поглощало без остатка. Я таял. Каваки стиснул мне рёбра до невольного хрипа. Дрожали. И я, и он. Крепкая мужская хватка на затылке чуть больно оттянула волосы. Мы отстранились и посмотрели друг к другу в глаза. — Чем же я так осчастливил Богов, что они послали мне тебя, блондинчик? — Скорее уж разгневал. Я ведь тот ещё "подарочек", — подтрунивая над ним, я широко улыбнулся. В ответ, Каваки провёл ладонью по лицу, и вновь сорвал томный поцелуй с моих припухших губ. — Люблю, когда ты улыбаешься.***
Усадьба госпожи Цунаде располагалась в одном из таких же тайных закоулков Синдзюку, как и дом Каваки. Мы еле-еле прошли через терновые рощи, расцарапав себе всю одежду и кожу. За ними был сад сиреневых глициний. Терпкий запах успокаивал, а тысячи свисающих цветков околдовывали взгляд. Я бережно коснулся одного из них — холодные, но нежные лепестки приятны наощупь. Рядом ползали огромные голубые слизни, (судя по всему, ухаживающие за этим садом). От их жуткого вида я подпрыгнул, резко закричав. — Успокойся, Боруто, — говорил мой отец. — Они не опасны. — Чем же их таким кормят, что они так вымахали? — В основном… травой, — ответила одна из слизней, из-за чего я ещё сильнее испугался. — Оно говорящее! — Вы к госпоже Цунаде? Следуйте за мной, — игнорируя мою паническую атаку, слизень повела нас ко входу. За раздвижными дверями нас ожидала картина богатого убранства, расписных деревянных колонн, бархатных подушек с золотой вышивкой, широкий очаг, стол с сервизом. За ним сидела молодая женщина лет тридцати, просматривала бумаги и покуривала кальян. Увидев как мы вошли, она лениво убрала листки писанины, пригубила мундштук, а затем выпустила в нашу сторону гигантское облако сладкого дыма. Кудрявыми клубнями оно расползлось вдоль стола, и исчезло. Говорить вызвался мой отец: — Всё по-прежнему в делах? Хороша же у тебя пенсия, старуха. — А ты, всё так же не следишь за языком, мелочь пузатая, — съязвила она в ответ. — Так это твой щенок с проклятой рукой? Или ты по привычке приютил очередную бродяжку? Каваки собирался было ответить ей, но мой папа одним движением осадил его. Мы сели за стол, и продолжили разговор: — Ты знаешь, зачем мы пришли. Ритуал изгнания, насколько я помню, требует лишь одного ингредиента. — Принёс? — жрица выгнула бровь, а в ответ отец вытащил изо пояса тканевый свёрток, внутри которого был старый ржавый кинжал. Та взяла его в руки, повертела, принюхалась и удовлетворённо сказала: — Нож Бога Смерти. Прекрасно! — Вылечи пацана. Ты же видишь, ему не сладко. — Сейчас, — коротко кивнув моему папе, жрица повела нас на задний двор. Дверь будто вела в совсем другое измерение. Там шумел дивный водопад, мерцающий хрустальными бликами, цвели душистые вишни. Небо над нами обросло белыми пятнами облаков, а на озере плавали милые утки. Цунаде приказала Каваки раздеться, потом омыла его в воде, и нарисовала кисточкой на его лбу храмовый иероглиф. В её руках из ниоткуда возникли жезлы с бубенцами, и та принялась напевать монотонную песнь. Всё это длилось невыносимо долго. Каваки вымотался, замёрз, но из воды не вышел. А потом… небо потемнело. Раздался гул, похожий на топот великана. Отец прижал меня к себе, и я почувствовал его испуганный пульс. Цунаде махнула жезлом, призывая духов. Затем достала нож, а рот Каваки так широко раскрылся, что мне показалось, его челюсть вот-вот сломается. Оттуда чёрным дымом вылезло нечто! За спиной жрицы появился силуэт гигантского чудовища в маске. Ветер колючий пахнул в лицо. Крик! Нечеловеческий крик до дрожи в поджилках! «Неужели Каваки жил с этим рейки с девяти лет?» Из чёрного дыма я с трудом разглядел мрачное существо. Оно бросилось на Бога Смерти, однако тот был намного сильнее какого-то там демона, и поглотил его! Цунаде ножом разрезала пуповину, идущую из рта одержимого. Небо успокоилось. Гул затих. Каваки рухнул без сил в воду, а я сразу же бросился к нему, не боясь промочить ноги. Цунаде тоже вымоталась и распласталась у берега на траве. К ней подползла слизень, и нашептала что-то так тихо, что я ничего не расслышал. У меня на руках без сознания лежал парень. — Как он? — спросил мой отец, подойдя ближе. — Жить будет. Поспит пару дней, потом придёт в себя. — Спасибо, Цунаде, — опускаясь к ней, благодарил он. — Ну уж, с тебя должок! Ритуал был завершён, и мы могли со спокойным сердцем забрать Каваки домой. Положили его в мою комнату, а я согласился поспать пока на диване в гостиной.