На заре

      На Нирею последнее время было больно глядеть. С тех пор, как повстречала она одного юного эльфа, было ей не спокойно.       Новички прибыли на их сторожевой пост и проходили службу под командованием Дафара. Среди них был один темноволосый и светлоглазый эльф. На лицо был он слишком уж красив. Улл с удивлением обнаружила, что, оказывается, такие мужи не пленяют ее взор. Зато дорогая подруга ничего перед собой не замечала, коли появлялся этот эльф. И, к большому сожалению, восторги ее были не взаимны. Нирея совершенно не нравилась ему. Он вообще с плохо скрываемым превосходством, просто на грани презрения, относился к девам на сторожевых постах. Получил он выволочку от Дафара, когда проигнорировал какое-то указание, переданное через Селин. Храбрец осмелился спорить с командиром. Не желал он признавать дев. В общем-то, стала Улл впервые в жизни свидетелем поединка. Командир пронзил клинком эльфа. Она зажмурилась, когда кровь хлынула на снег. К чему такая жестокость? Улл отказывалась это понимать, а Селин все повторяла, что в том нет ничего страшного, что это едва ли не эльфийская природа, что мужи клинка не боятся, и такие раны — пустяковые для них. Синар излечит. Но зачем? Зачем доводить до этого? Почему нельзя было быть добрее? Потому что они воины. Воины ран не боятся, клинок не страшит их. А она не воин, а потому не может понять. — Ты придешь поглядеть на поединки? — Роуна впрыгнула в седло.       Отряд возвращался в старый город. Им повезло попасть в этом году на летнее празднество. Весеннее всем скопом пропустили. Матушка Улл, как узнала, что в этом году ни она, ни отец не вернутся домой к праздничному ужину, опечалилась до слез. Сетовала несколько недель, что семья у нее неправильная. С надеждой смотрела на сестренку, молилась всем духам, чтобы хоть из младшей дочери выросла приличная дева, что не отдаст сердце непочтенным для девы занятиям. — Мне хватило и той демонстрации, что устроил командир, — Улл насилие никак не привлекало. И смотреть на него во время летнего фестиваля не было никакого желания. Лучше уж она наденет красивые одежды, вплетет в волосы бусины да ленты и прогуляется с семьей. — И как же ты желаешь провести время в отгуле? — Севир привязывал сумку к седлу. Улл все продолжала водить с ним дружбу и никак не замечала того, о чем говорила Нирея. Нет, все же были они друзьями, и не более. Замкомандира заботился о ней, как старший о младшем. Не было в его действиях никакого иного умысла. А Улл его компания была даже приятна. Севир не был таким отталкивающим, как, например, Канан, тот новичок, что поплатился синар за свою спесивость и неподчинение. — Желаю провести его, как достойная дева народа. В зеленых праздничных одеждах и с лентами в волосах. Буду радовать матушкин взор, — честно ответила она. — Что насчет вас, достопочтенный господин Севир? — Полагаю, мы вряд ли встретимся, — он тепло улыбнулся Улл. — Поскольку я собираюсь участвовать в забавах вроде поединков. А ты предпочитаешь свой взор не тревожить подобными развлечениями. — Ну, возможно, я приду поглядеть на тебя, — она пожала плечами и запрыгнула в седло.       Как только Севир открыл свои планы, ей и в самом деле захотелось сходить. Она еще ни разу не видела, чтобы всерьез он демонстрировал свое мастерство. Когда замкомандира давал ей уроки, то всегда бывал предельно учтив и мягок, старался свести прикосновения к минимуму, лишний раз даже за руку ее не хватал, что уж говорить о серьезных увечьях и ударах. А вот Улл все же пару раз попадала по нему. Севир со смехом говорил, что ее маленький кулачок таки оставил ему несколько синяков на ребрах, а однажды умудрилась она ударить его по лицу. Глядела на красный след на его скуле и не могла перестать извиняться. Все быстро зажило, но Улл от того легче не стало.       В стенах града отряд оказался только к вечеру.       Отец Улл никогда не покидал Сиршаллена, но на людей и ее службу смотрел как-то сквозь пальцы, не чета ревностной матушке. Они в самом деле все чаще обсуждали дела народа с сухой рациональностью, а мама если и выражала свое мнение, то звучало это все как-то иначе. Улл улавливала тонкую разницу. Закрытие постов означало увеличение нагрузки на прочие въезды в Сиршаллен, что влекло за собой изменения в численности отрядов и перераспределение сил. Для матушки это ровным счетом ничего не значило, но Улл с отцом тогда весь вечер спорили о плюсах и минусах. В конце папа сделался страшно оскорбленным, он, будто вдруг опомнившись, бросил что-то наподобие того, что дева вовсе не может судить о делах мужей, и ушел. Она совсем не обиделась. Видела, что из любви отец поддавался и смягчался. Иногда даже гордился, хотя признавать того не хотел, ведь то гордость была неправильная. Вот будь она сыном… Хотя и сыном она была бы плохим. Кровь Улл проливать не желала. Вот и выходит, что и эльфийка из нее не слишком хорошая, и эльф получился бы скверный.       Первые два дня летнего празднества Улл провела с семьей. Матушка каждое утро разряжала ее: подсовывала самое искусно расшитое платье, что только имелось в гардеробе, с особым трепетом причесывала дочь, вплетала бусины и ленты, заколками украшала волосы. А после шли они вчетвером на площадь, гуляли средь лавок, участвовали в детских эльфийских забавах. Улл учила маленькую сестренку пускать змея, пока родители о чем-то мило ворковали в тени деревьев. После обедали они в какой-нибудь харчевне или покупали вкусности и устраивали пикник в своем саду. Вечерами Улл оставалась дома за старшую, приглядывала за сестрой, пока родители танцевали на торжестве. Она сама туда идти не спешила. Не то чтобы не любила танцевать, просто не находила это занятие настолько увлекательным, а отец с матушкой любили такие мероприятия, так что Улл сама отсылала их веселиться и радовалась, что сможет провести время с младшенькой. К тому же девочка была очаровательной, спокойной и послушной. Приглядывать за таким ребенком — одно удовольствие!       На третий день Улл оставила семью и отправилась поболеть за подругу. Алтейа со смехом заявляла, что собирается продемонстрировать всему народу свою меткость. И хотя Улл не желала созерцать поединки, но на стрельбу поглядеть была не прочь, да и как бы могла она не явиться поддержать дорогую подругу?       В качестве площадки для соревнований использовали тренировочное поле эльфийской школы. Места для зрителей было предостаточно, участники не были стеснены. Улл мигом отыскала Алтейю среди готовящихся лучников, что собрались у арены. Она стояла чуть поодаль и безразлично глядела на выступающего мужа народа. В сущности выходило, что прочие эльфы, дожидающиеся своей очереди, попросту ее игнорировали. А макидарцы бросали особенно насмешливые взгляды. Их Улл могла сразу выцепить из толпы. Они всегда ходили в черном с гордым видом, будто делали всему живому одолжение своим существованием. Северяне, одним словом. Наставница их хоть сама родом была из Макидара, а такой горделивой ученикам не казалась.       Улл стала пробираться к подруге, приветствуя то одного, то другого знакомого эльфа. Кивая очередному мужу народа, она вдруг задумалась: а будь сейчас на ней иные одежды, так же почтительны бы были с ней? — Приветствую, Алтейа, — радостно прощебетала Улл. Подруга, поприветствовав в ответ, грустно улыбнулась. — Вижу, что тебе тут не рады. — Макидарцы почитают за насмешку мое участие в состязании, — шепотом пояснила она, склонив голову поближе к Улл. — Посмотрим, сколь громким будет смех, когда ты обойдешь по очкам половину из них, — она хитро прищурилась, и дева воровато рассмеялась, прикрывая рот кулаком.       Поначалу неприятно было ловить на себе осуждающие взгляды старших, а укоры от младших вообще сводили с ума, но со временем девы научились со смехом принимать подобное внимание. Тому их научила наставница, когда они всем скопом явились в школу и стали горестно жаловаться на свою судьбу. Сцина Макидарская поведала, что ее в свое время одаривали еще большим презрением, но в своих стремлениях она была одна. Им же было проще, ведь в противостоянии они не были одиноки. Она даже призналась, что именно по этой причине для столь сомнительной затеи выбрала пятерых — бремя, что делишь с друзьями, неожиданно может стать гораздо легче, чем если бы ты нес его в одиночку. Никто спорить не стал, и с того разговора всякие укоры переносились ими в тысячи раз лучше. — Не думаю, что удастся мне обойти мужей, что обучались у менторов, — Алтейа просто пожала плечами.        Она всегда отличалась особым оптимизмом и поражения не особо ее печалили. Вот и сейчас она находила плюсы в одном только участии в соревновании. И не важно, какой в итоге ждет ее результат. — Но одного все же мне бы хотелось превзойти, — не тая злобы в голосе, прошипела она. — Тебя кто-то оскорбил? — Улл такого непочтения вовсе не ожидала, а потому опасливо оглядела мужей, прикидывая, кто мог бы оказаться настолько бесславным, чтобы в глаза деве бросить неприятные слова. — Тот, у которого несколько кос по всей голове заплетены. Третий с противоположного от нас края, — Алтейа махнула головой в нужном направлении, проверяя исправность лука. — Бросил слова будто и не мне, но я-то не глупая ослица, чтобы не понять, о ком были его речи. — И что сказал? — Улл присматривалась к мужу. То был темноволосый эльф, с длинным ровным носом, тонкими губами, темными глазами и густыми ресницами. Брови его имели угловатый изгиб и делали выражение лица чрезмерно суровым. Но видно то Духи дали ему такую внешность намеренно, чтобы сразу всем было ясно — нрав у него такой же острый, как и уголки бровей. — Лук оттого девам и не дают, что мы по незнанию можем тетиву с лентой для волос спутать. Как мужу не стоит пытаться постичь тонкости вышивки, так и деве не пристало знаться в ратном деле. Руки эльфиек должны быть нежными и прикасаться только к цветам, а не грубеть от тяжести оружия, вложенного в них. Вот так вот, дорогая Улл. Проверь свои ладони на наличие мозолей, иначе супругой тебя ни один макидарец не возьмет. Эльфы ведь любят за гладкость кожи, а не красоту души.       Улл тихо посмеялась. Не самое то было грубое оскорбление, что доводилось им слышать. Но Алтейа уязвилась серьезно, а потому решительно была настроена во что бы то ни стало одного конкретного эльфа превзойти. — Сильно ли будет опечалена наставница, если я ненароком не в мишень попаду, а в глаз гостя града? Я ведь дева все-таки, знаешь, рука дрогнет, или, может, засмотрюсь на прекрасные заколки в, скажем, твоих волосах? — Ты преувеличиваешь. Не столь оскорбительны были его слова, чтобы желать лишить его глаза, — Улл попыталась умаслить гневающуюся подругу. — Дело не в его словах, а в спесивости. Не зная, кто мы и что делаем, он заочно окрестил нас недостойными, едва ли не порочными, всего лишь оттого, что мы вместо прелестных девичьих занятий выбрали стрельбу из лука.        Улл с ответом не нашлась. Обычно Алтейа не была так агрессивно настроена к недоброжелателям, скорее уж переводила все в добрую шутку. Наверное, еще утром кто-то знатно подпортил ей настроение, а этот эльф только добавил масла в огонь.       Алтейа выступала последней, а потому имела возможность внимательно изучить соперников и оценить их мастерство.       Когда она в своем ярко-зеленом платье вышла к центру и приготовилась стрелять, повисла давящая тишина. Никто ничего не говорил, не аплодировал. Только глупый не понял бы, что это значит.       За десяток зим за ними закрепилось место в отряде. И об этом в граде знали даже смертные. Людям все равно было, кто там и что делал на постах, раз были они под надежной защитой, но не эльфам. Народ относился к ним с насмешкой, но только первое время. Поначалу были они лишь непоседливыми девами, но со временем превратились в смутьянок, восставших против традиций народа. Снисхождение заменилось укорами. Эльфы со многими нововведениями примирялись, но девы в службе, видимо, были для них уже слишком.       Улл, конечно, надеялась, что вскоре все наладится, ведь она слышала о временах, когда смертные больше походили на грязь под ногами. Тогда многие выражали свое недовольство касательно решения разрешить людям жить в новом городе. Но что теперь? Эльфы нанимали их на работу в старый город, иные трудились на полях и производствах, строили свои дома, торговали… Стало быть, возможно… — Дева в состязании мужей? Едва ли не похоже это на оскорбление, — в тишине надменный голос эльфа прозвучал, как гром. Улл вздохнула. Возможно, когда-нибудь что-нибудь переменится, но явно не сейчас, не в эту самую минуту, когда по лицу Алтейи стало понятно, что если уж не макидарца она сегодня подстрелит, то халтерца вот точно.       Улл в панике стала взглядом искать наставницу. Обычно в такие моменты она всегда приходила на выручку своим бывшим воспитанницам. И хотя всякие положенные возрасты, когда Сцину Макидарскую они могли считать учителем, давно прошли, девы всегда с удовольствием делились с ней своими победами и переживаниями, а она всегда их поддерживала. И вот сейчас был тот самый момент, когда Непримиримая дочь была бы очень кстати.       Наставница стояла за спиной сидящего на диванчике Владыки. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Смотрела на Алтейю так безэмоционально, что это даже пугало. Меж тем подруга обернулась, пересеклась со Сциной Макидарской взглядами, едва заметно кивнула и снова вернулась глазами к мишени. Натянула лук и пустила стрелу. Одну, вторую… Выхватила третью и резко сменила цель. Наконечник вонзился в землю у коричневых сапог халтерца, что посмел насмехаться над ней.       Улл в ужасе уставилась на наставницу. Все. Им конец. Но Макидарская волчица усмехалась. Торжественно… Победно… Улл так и обомлела. То есть, вот чего она хотела? Чтобы Алтейа постояла за себя сама? Чтобы они наконец начали отстаивать свое право на службу более… агрессивно? Но не бросать же им теперь мужам народа вызовы! А эта вот стрела — почти что приглашение на поединок! Да какие ж им поединки? Они клинков даже в руках не держали! Из всей пятерки только Улл благодаря тренировкам Севира могла оказать почти достойное сопротивление в рукопашном бою, а не просто отбиться и дать деру… Куда им с такими характеристиками тягаться с мужами народа? С воинами!       Алтейа, глядя на эльфа, провела большим пальцем по носу и склонила голову. — Прошу меня простить, — в давящей тишине ее мелодичный и приторный голос звучал отчетливо и уверенно. — Засмотрелась на вашу чудную обувку, не заметила, как тетива выскользнула из пальцев. Будьте милостивы к моей невнимательности. Я же все-таки дева.       Халтерец ушами побелел, лицом покраснел… А как раздалось оглушительное перешептывание наперебой с тихими мужскими смешками, так и вовсе развернулся и оскорбленно покинул соревнование. Улл в ужасе закрыла лицо руками. Теперь-то их точно расформируют, и играть им на арфах да лютнях до скончания времен. — Лист от своего ясеня не далеко падает, — раздался громкий и звучный голос Владыки Сигайны. — Быть может, воспитанницы Непримиримой дочери и в других аспектах ратного дела могут похвастаться таким же мастерством?       Оба Владыки вперили свои взгляды в Алтейю. Она даже румянцем стыдливым не покрылась! А Улл уже вовсю вместо нее краснела. Наставница смотрела на свою ученицу и едва заметно отрицательно качала головой. Тут и слов было не надо, и так ясно, чего та хотела. Но то все было бесполезно. Подруга знала, что они могут, и врать о том двум Владыкам она бы не стала. — Дева Улл хороша в рукопашном бою, — Алтейа уперла в нее свой взгляд.       Только не это, нет… Теперь и наставница ей спуску не даст, и родители, и почтенные народа… Была маленькая вероятность, что и от Владыки может она получить пару-тройку резких замечаний.       Улл опасливо поглядела на Сцину Макидарскую. Округлые уши были белоснежными. Белее только снег на вершинах гор. Ей конец. Вот так сцена при всем честном народе. Слухи поползут убийственные. Где бы ей эту ночь переспать? Матушке на глаза она не решится после такого показываться. — И что же, станет ли она демонстрировать свои умения в завтрашних состязаниях? — Владыка Сигайны усмехнулся, переводя взгляд на Владыку Сиршаллена. — Дева Улл? — он посмотрел прямо на нее, в глаза. Улл была готова падать в обморок. К ней обратился сам Владыка!       Конец, ей конец. Только это и крутилось в ее маленькой светлой головке. Ей страшно хотелось остаться в толпе просто зрителем, но проигнорировать Владыку она не могла. Неуверенно зашагала к центру временной соревновательной арены. Она неловко сминала пальцы и нервно, слегка опустив голову, оглядывалась по сторонам. Где-то в этой толпе мог быть Севир, ее родители и подруги. Что же она творит? Во что все это рискует превратиться? Под пристальным взглядом Владыки Улл совсем растерялась. Она знала, что от нее ждут ответа, разъяснений, но что тут сказать? — Если… Если это необходимо, и мне будет дозволено, я могу… — Улл с трудом удержалась от заиканий. Она не могла оторвать взгляд от носков своих туфель. — Значит, завтра мы сможем оценить воспитанницу Непримиримой дочери? — в голосе Владыки Сигайны слышалась легкая насмешка. — Да. Пусть будет так, — Улл вскинула голову и с испугом в глазах посмотрела на Владыку Сиршаллена, перевела взгляд на наставницу.       Они ведь шутят? Просто потешаются? Как это она будет что-то демонстрировать? Какое такое мастерство? Она же ничего не умеет! Тренировалась ведь не для того, чтобы всерьез с кем-то драться и что-то там доказывать. Да что доказывать-то? Она же дева! Какая дева увеселения ради станет кулаками махать в настоящей схватке с мужем народа? Одно дело замкомандира и его снисходительные тренировки, другое — настоящий бой, в котором ее не станут жалеть. Или станут? Станут ведь, кто ж позволит себе поднять руку на деву? Это же не достойно!       Сцина Макидарская что-то тихо сказала Владыке, он кивнул, и она скрылась за навесом.       Алтейа потащила ошарашенную подругу в сторону. Они неловко пробрались сквозь толпу к выходу. В пустующих коридорах школы Улл выдернула свою ладонь. Подруга с недоумением поглядела на нее. — Зачем ты это сделала? Что нашло на тебя? — она была возмущена и напугана, но более всего прочего еще и удивлена. — Владыка спросил меня. Мне нужно было соврать? — Алтейа удивленно приподняла брови. — Нет! Но ты могла бы не упоминать меня! И я же… Ты же знаешь, что мне не быть ровней никому из мужей! — сердце в груди бешено колотилось. Что же будет? Что с ней будет? Недостойно, непочтенно, все, что произошло, было просто презренно и отвратительно, а она оказалось центром этого безобразия! — Пока не попробуешь — не узнаешь, — фыркнула Алтейа. — Но это неправильно! — Улл сильно сжимала ткань платья в руках. Она тренировалась лишь из любопытства, баловства, не собиралась никогда восставать против правил. — Да когда же ты уже повзрослеешь, дева Улл?! — сорвалась на крик Алтейа. — Все, что делаем мы, неправильно! Но мы делаем! И ты в этой лодке с нами!       Улл отпрянула. — Почему ты кричишь на меня? — глаза стали наливаться слезами, а губы задрожали. Она хотела расплакаться из-за несправедливости. Улл едва могла сдержаться. В последний раз ее так захлестывали эмоции разве что в школе. Она не была плаксой, да и не из-за чего ей было лить слезы. В ее жизни были только счастливые и радостные события до этого момента. — Разве я сегодня тебя оскорбила? Разве я сегодня тебя подставила?! Это я пред всем народом указала на недостойные тайные деяния?! — Ты просто невероятна, — Алтейа зло усмехнулась. — Ты в самом деле не понимаешь. Что бы мы ни сделали, хуже уже не будет.       Она непонимающе уставилась на подругу. Что хуже? Что такого они делали? Ничего ведь! Ничего! Она ничего не делала! Но после завтрашнего боя будет за ней водиться грех. — Алтейа, я не понимаю, — растерянно шептала Улл. — Почему ты обращаешь свой гнев на меня? — Потому что опротивела мне твоя наивность! — она прикусила губу, сделала вдох и отвернулась. — Только ты все еще слепо веришь, что ничего не переменилось. — Но ведь… — Ты знала, что с Селин более не желают общаться девы из знатных родов, что дружили с ней еще с рождения? Они просто избегают встреч с ней. Ты знала? — она горько усмехнулась. — Знала, что Нирея не может показываться на глаза своей бабушке, потому что та не желает ее видеть? Я переезжаю из родительского дома. — Я не знала… Почему вы об этом мне не сказали? — Улл шмыгнула носом и стала утирать слезы ладошками. — Потому что об этом говорить не надо! Это видно, ни к чему тут слова. Никто из нас жаловаться на избранный путь не станет. Никто, кроме тебя. Для тебя это лишь веселье. За своим ребячеством не видно тебе всей картины, а она весьма мрачная. Но тебя все то не волнует. Твой взор обращен лишь на Севира, себя саму и смертных!       Алтейа в гневной свой речи зло прищурила глаза и подступала к замершей Улл все ближе. — И оттого, что со мной не случилось столько несчастий, сколько с вами, ты решила своими руками сбросить меня в омут злословия? Что за низкая месть! Не моя в том вина, что с вами столь жестоко обходятся! Почему со мной такого не случается? — Случается! Ты просто слишком наивна, чтобы увидеть! — прошипела она. — Решай: или же ты с нами и оставляешь свое баловство, или же убирайся. Откажись драться и моли Владыку разрешить тебе вернуться к жизни тепличного цветка! — Неужели все вы… — Улл отшатнулась. — Если бы больше времени проводила с нами… А впрочем, ты слишком беззаботна и наивна, чтобы размышлять о чем-то большем, чем собственное увеселение. Прочие не сказали бы тебе этого. Все жалеют твои чувства, оберегают, но… — Алтейа выдохнула, голос ее стал спокойнее, но все так же ужасал Улл своей холодностью. — Но я считаю, что зря. Давно пора было открыть тебе глаза, Улл. Так что выбирай: или наконец поумнеть и бороться, или не отягощать нас своей глупостью.       Она резко развернулась и широкими, совсем не женскими, шагами пошла к выходу. А Улл так и осталась стоять в пустом коридоре. Ее сердце бешено колотилось, а дыхание учащалось с невероятной скоростью, да так, что втягивать воздух в легкие становилось почти больно. Каменные стены начинали кружиться, и она пошатываясь направилась к окну, уперлась ладонями в подоконник. В голове завертелись воспоминания с неумолимой скоростью. Лица, взгляды, жесты… В безумной скачке проносилось десятилетие. Улл бросила испуганный взгляд в окно и вдруг осознала. Ее мир пошел трещинами и медленно стал осыпаться.       Осуждение… Его было так много, но она никогда не обращала на то внимание. Не понимала, что и отец, и мать видят… В отличие от нее, понимают.       Грудь болезненно сдавило осознание. Она была глупее дитя в рождении! Думала, что ничего страшного, что эльфы не укоряют их, что они все еще… Такие же, как и другие. Улл кусала губы до боли, стуча кулаком по груди, словно пыталась выбить оттуда застоявшийся воздух, мешающий сделать такой нужный вздох. Страх понесся по ее венам, забрался в самое сердце. Что с ней будет? Какая молва пойдет в народе? Она очень хотела заплакать, но глаза были сухи. Хотела закричать, но ужас сковал ее горло. И все те чувства, что не могли вырваться из ее тела, раздирали изнутри.       Что ей делать? Остаться, но тогда придется спорить со старшими, противостоять родителям, придется доказывать, что она сильна. А если нет? Если нет в ней той силы, что способна была бы сломить укоренявшиеся тысячелетиями устои народа! Но ведь Макидарская волчица смогла… Однако она — не ее наставница. Не сможет, не выстоит!       Улл прижалась лбом к стеклу. Она пыталась заставить себя дышать ровно, но тело не слушалось, его всецело поглотил животный страх. Не сможет! Ничего не сможет! Не станет она драться. Какая безумная дева решит сойтись в схватке с мужем? Они выше, сильнее, опасней! Ее, несомненно, ранят, и будет больно. Жалеть не будут! Нет, она откажется, и тогда… Тогда более не возьмет в руки лук и стрелы, не увидит все то оружие, о котором столько читала, не будет гнать лошадь лесами в сторону сторожевых постов. Больше не будет чувства предвкушения, она не будет особенной, и жизнь ее останется навсегда в пределах каменных стен града, скукожится до мастерской и цветочной лавки, все мечты сожмутся до желания найти мужа по сердцу и провести с ним вечность, и только. Ее жизнь еще на своей заре склонится к вечной темноте и застынет. Она застынет.       Какие же это недостойные девы мысли! Но Улл не могла не ужаснуться и этому исходу. Она ощутила себя загнанным в ловушку белым кроликом. Везде поджидал ее ужас и безвыигрышная борьба.       И когда она совсем отчаялась, кто-то коснулся рукой ее плеча. Улл рефлекторно схватилась за кисть и попыталась вывернуть ее. Но прием был жестко блокирован. Ее рука оказалась вывернута за спину так сильно, что ей пришлось согнуться, чтобы избежать вывиха или перелома. Реальная физическая боль немного отрезвила ее. — Хорошо, может быть, есть шанс, что не опозоришь ты нашего Владыку, — наставница, кажется, не злилась. Но даже если бы гнев ее не утих, Улл все равно была страшно рада видеть ее. Она глянула на Сцину Макидарскую через плечо, та улыбнулась ей, слегка приподняв уголки губ, и выпустила из захвата.       Губы Улл задрожали, брови сошлись на переносице, и она, совсем недостойно, просто отвратительно громко, разрыдалась. Макидарская волчица страдальчески закатила глаза и притянула воспитанницу к себе. Она гладила ее по голове, пока Улл, шмыгая носом, невнятно рассказывала, как Алтейа накричала на нее. — Меня все ненавидят! — завершила она. — Ну так уж все, — Сцина тихо рассмеялась. — И что ты решила? — Не знаю, — Улл отстранилась. Какой кошмар! Она уж совсем распустилась. Обниматься вот так в коридоре с наставницей и рыдать на ее плече — так непочтенно. — У тебя едва ли есть много времени на раздумья. — Но я… Это же чистой воды безумство! Драться с мужем народа! Противостоять народу! Откуда во мне, деве, может быть столько силы? — Улл с мольбой посмотрела на наставницу, будто та могла знать, где находится заветный источник, испив из которого можно в миг обратиться воином. Но Сцина Макидарская пожала плечами. — Значит, откажись. И оставь службу. Тебя не осудят. Наоборот, почтенные эльфы будут очень рады, ведь тогда они смогут использовать твой уход против взбаламутивших воду дев. Но прежде подумай вот о чем. Какая жизнь тебя больше пугает?       Наставница прищурилась. Когда она пускалась в философствования и попадала в самое сердце суждений, Улл начинала побаиваться ее. Бельмо и шрам придавали ей такого мистического вида, что она, будь еще совсем ребенком, могла бы даже подумать, что Сцина вовсе не эльфийка, а колдунья из сказок смертных. — Не думай о пути, думай о цели. Чего ты хочешь?       Улл снова начала паниковать. Она точно знала, чего бы не хотела. Не хотела расставаться со всем, что уже окружало ее, она не хотела запираться в цветочной лавке, как матушка, не хотела пленять свои думы только лишь одними предписанными девам заботами… Но чтобы заполучить все это, чтобы встать вровень с сильными, нужно было бороться. И она боялась этой борьбы. — Я не смогу! С кем мне придется драться? А если это будет кто-то сильный! — она снова испуганно запричитала. — Кто угодно сильнее меня! Я низкая, и вот посмотрите на мои кулаки! Да у подростка они больше! — Глупости все это! — отмахнулась наставница. — Я уделаю любого мужа, что будет вдвое, да хоть в трое, больше меня! — Но я не вы, — с легкой укоризной заметила Улл. — Знаешь, я тоже не с клинком в руке родилась, — она положила на плечо воспитанницы руку. — Переоденься в брюки и приходи к моему дому, как начнет темнеть. Подумаем, что нам делать с твоим участием в забавах. — А Владыка Сигайны… — Улл запнулась. Нет, не сможет она озвучить ту мысль, что внезапно ее посетила. — Он лишь подтрунивал над юными девами и мужами. Но Алтейа воспользовалась этим и… Все приняло немного неприятный поворот. Вам нужно уладить ваши разногласия. Желательно до утра.       О, если бы то было так просто… Ведь подруги были в своем праве злиться. Улл в самом деле оказалась наивнее, чем было позволительно в ее положении.