На заре

      Улл спрыгнула с лошади и повела её к деннику. Ещё прежде, чем успела она пересечь двор хотя бы наполовину, матушка выскочила на крыльцо. Увидела дочь и прищурилась, словно собственным глазам не верила. Удивление некрасивой гримасой застыло на её лице. Улл неловко улыбнулась уголками губ и попыталась заправить волосы за ухо. Короткие пряди все равно непослушно спадали к лицу. Матушке хватило нескольких мгновений, чтобы рассмотреть. Напряженные молчаливые гляделки прервало фырканье лошади. Улл сглотнула, кивнула родительнице и продолжила вести животное в конюшню.       Домой заходила через заднюю дверь. Ступала тихо. Надеялась прошмыгнуть в комнату, не пересекаясь с матушкой. В гостиной играла сестренка. Обычно, когда Улл возвращалась с постов, она радостно приветствовала ее, выкрикивая имя, но не в этот раз. Малышка замерла, посмотрела на неё с детским недоумением, как на что-то неправильное, и вернулась обратно к своим игрушкам. — Ты голодна? — тихо спросила матушка, остановившись в дверном проеме гостиной. Улл нерешительно кивнула. Вряд ли ей хоть кусок в горло полезет, но она очень хотела уважить маму, а может, просто отчаянно старалась притворяться, что ничего необычного не происходит. — Отец вот-вот вернется. Ты…       Мама осеклась. Точно хотела расспросить её обо всем, но не знала, как подступиться к теме. Улл не выдержала и заговорила первой. — Со мной всё хорошо. Большего пока рассказать не могу. Просто произошел небольшой инцидент на посту. — Улл, твое ухо… — эльфийка спешно подошла к ней и протянула руку.       Улл резко отстранилась, отступила на несколько шагов и бросила на мать испуганный взгляд. Ей понадобилась пара секунд, чтобы взять себя в руки. Она закусила губу в попытке подавить дрожь. — Это пустяки. Мне нужно принять ванну и переодеться до прихода папы. Прошу меня простить, — она склонила голову и, обойдя матушку, поспешила в комнату.       Уже сидя на кровати с мокрой головой, Улл поняла, что, наверное, отстраняться от рук собственной матери было ненормально. Но ей претили любые касания. Они всё ещё вызывали у неё дрожь и панику.       С отцом увиделась только перед началом ужина. Матушка потупила взгляд. Просто болтала ложкой в своей тарелке. Она, видно, не решилась сама рассказать и теперь чувствовала вину перед ним. Отец отложил столовые приборы. Он был обескуражен. Лицо его сделалось каменным, неподвижным. — Доброго вечера, пап, — Улл решилась заговорить первой. Просто не могла терпеть это давящее удивление. Она вовсе не желала объясняться, но молчание родителя кололо. Отец смотрел на неё, и она чувствовала, как внутри поднимается волна ужаса, а спина мокнет от холодного пота.       Что, если они узнают? Поймут? Нет! Не должны! Никто не должен знать! Это стыдно! Это позор! И она опозорит родителей, если в народе прознают, что с ней сделали. Стыдно. Стыдно. Стыдно. Ужасно стыдно. Казалось, это слово стучит в её голове в такт сердцу. — На посту кое-что случилось, и вот…       Она прикрыла глаза и сдвинула волосы, обнажая обрубленное ухо. В голове вспыхнула мерзкая ассоциация. Каждый раз, как кто-то видел её увечье, Улл чувствовала, будто стоит перед собеседником едва ли не голышом. Вот на что это было похоже — унизительное чувство наготы. И завтра утром она снова испытает его, когда в Доме Решений ей будет велено держать слово, когда её попросят показать.       Эльфы без ушей — вовсе не редкость в Сиршаллене. Но все знают, как они были отрезаны и для чего. Но ведь Улл едва ли застала отголоски темного времени. Её шрам совсем иного толка. Свидетельство позора. Она не смогла справиться со смертными и позволила бесславно утащить себя, похитить. Наверное, так завтра и скажут. — Давай… Давай выйдем, — отец встал из-за стола. — Я голодна, — Улл вперила в него упрямый и решительный взгляд. Он хотел расспросить подробнее. Говорить об этом с отцом… Нет. Ни за что. Не станет она обсуждать подобное. — Не могли бы вы… Пожалуйста, давайте не будем заострять свое внимание на… На этом.       Улл отодвинула стул и села. Ложка ударялась о бортики посуды, когда она накладывала себе горячее.       В тишине, которая неизменно сопровождала её с момента прибытия в Сиршаллен, она находила только позор. Все замолкали, стоило ей появиться. А лучше бы говорили. Обвинили, укорили, оскорбили… Хоть что-то, но не такое громкое молчание, от которого начинала болеть голова, скручивало живот и к горлу подступал горький ком. — Значит, не желаешь говорить об этом? — отец снова сел за стол. — Да, не желаю, — коротко бросила Улл. Подняла голову и улыбнулась. Постаралась вложить всю свою беззаботность в этот жест. — Со мной все в порядке. Я жива.       На последнем слове голос дрогнул. Она едва не сорвалась на слезы, но быстро заморгала и снова уткнулась в мясное рагу. Ковыряла его, изредка вкладывая ложку в рот. — Хорошо. Если ты захочешь поговорить… — Я знаю, отец, — Улл снова улыбнулась. Хватит! Когда же они остановятся? Сделаются снова такими, как раньше? Притворяться, что ничего не случилось? Когда? — Иссая ведь скоро пойдет в школу. Через сколько зим?       Она сама поспешила сменить тему. О младшей сестре они все любили говорить, и Улл ухватилась за эту ниточку. Матушка тут же воспряла духом и стала что-то лепетать. Отец поддержал. Родители изредка бросали на неё встревоженные взгляды, но натыкались на безмятежную, даже скорее безжизненную, легкую улыбку.       Улл слушала их разговор в пол-уха. Ужин стал фоном для разъедающей ее апатии. В голове не роились мысли, в сердце ничего не колыхалось. Как только её переставали тревожить, как только от неё отводили свое внимание, она тускнела. Всякие чувства затихали. Улл сама себе напоминала натянутую струну музыкального инструмента. Если не трогать, если не задевать — то ни звука, тишина, ничего. Но если коснуться её хоть пальцем — зазвенит.       Улл помогла убрать со стола, вымыла посуду, поиграла с сестрой. Она не прилагала никаких усилий к своему притворству, всего-то делала всё как обычно. Просто теперь точно разграничивала: вот это — обычно, а то — новое, болезненное порождение свершившегося над ней насилия. Улыбки — это будто ничего и не было, а слезы, пустота и гнев — результат пережитого.       Лампы в комнатах погасили. Дом погрузился в темноту. Только из окна, не задернутого шторами, просачивался лунный холодный свет. Улл повернулась на один бок, потом на другой. Подложила руку под голову, но тут же одернула. Ощутила ухо. Она не удержалась и все-таки решила посмотреть на себя. Зажгла лампу и встала перед зеркалом. «Все та же Улл», — отдались в голове слова наставницы.       Все та же. Как бы не так… Волосы, почти белые волосы, которые она в себе любила, были отрезаны так коротко, что больно было смотреть. И ухо… Небрежный прямой срез. Не округлое, как у многих, а просто… Нелепый обрубок. Как, впрочем, теперь и она — нелепый обрубок от эльфийки.       Улл осела на пол. Ноги перестали держать. В темноте тени заскользили по стенам, и они словно нашептывали ей гадости голосами смертных. Эльфийская шлюшка! Как тебе люди на вкус? Остроухая сука!       Улл руками закрывала уши, чтобы не слышать, до крови кусала губы, чтобы не кричать. Она все ещё понимала, что на этом же этаже спит сестра, родители. Понимала, что вырвалась, что все это лишь часть ее памяти. И ничего не могла поделать. Слезы скатывались по лицу, попадали на истерзанные губы, и ранки щипало. Она почти приходила в чувство.       Улл на четвереньках поползла к кровати. Ноги были совсем ватными, тело немело в испуге. Голоса перестали звенеть в голове, но боль, разрывающая её грудь от легких до горла, никуда не девалась. Она сжимала кулаки, закусывала подушку, пальцы, только бы ни звука, только бы не всхлипнуть… Никто не должен знать. Никто не должен понять.       Улл физически уставала от напряжения, от усилий, которые прилагала, чтобы контролировать себя. И через пару часов беспокойный сон все же смог утащить её в темноту, где под ногами снова захрустели ветки, где снова наступала заря. Она бежала по лесу. Неслась вперед в своих ночных одеждах, а за спиной кричали сотни голосов, за спиной мелькали сотни силуэтов, от которых было не скрыться. Улл не смогла удержаться. Она закричала. Кричала в отчаянной попытке проснуться, потому что знала — сон. Это все сон! Но пробуждение не приходило. Ей становилось холодно. Она замерзала, уставала… За спиной заговорил кто-то знакомый. Кто-то отчаянно звал её по имени, и когда Улл обернулась, чтобы взглянуть на него, черный силуэт набросился на неё.       Она забилась в чьих-то руках, вырывалась, кричала, пока нечто не начало обретать четкую форму, черты лица, цвет волос, глаза… — Улл, проснись! Просыпайся же, дочь! Давай, милая, открой глаза! Это я! — Улл наконец увидела. Отец держал ее руки и старательно прижимал к себе. А она продолжала кричать и вырываться до тех пор, пока полностью не осознала, что находится в самых надежных объятиях на земле. Улл расплакалась, сжимая в кулаках ткань его ночной рубахи. Отец качал её на руках, как в детстве, гладил по голове, хлопал по спине, целовал затылок. Его запах, его голос, его присутствие — все обезоруживало её, ломало что-то внутри и все ночные усилия шли макидарскому волку под хвост, потому что она беззащитно плакала, пока отец успокаивал ее. — Я… кричала? — Улл отстранилась, шмыгая носом. Эмоции поутихли и ужас, рожденный в ночном кошмаре, отступил.       Отец кивнул, стал руками вытирать ее щеки, накинул одеяло на плечи. Оказывается, Улл уснула с открытым окном и даже не укрылась. Замерзла. — Что произошло, Улл? — спросил он, вглядываясь в её лицо. Она убрала отцовские руки от щек и улыбнулась. Постаралась ободрить его беззаботной яркой улыбкой, которую он так любил, но по глазам поняла, что добилась совсем иного. — На посту… Я покинула пост одна, и кое-что произошло, — Улл бросила короткий взгляд на дверной проём. — Я попросил твою маму увести сестру вниз. Она не услышит. — Спасибо, — с искренней благодарностью посмотрела на отца и постаралась продолжить. — Люди.       Улл помедлила. Нужно было сказать хоть что-то. После совета в Доме Решений Сиршаллен загудит новостью. Не должны родители узнать от посторонних. Но и говорить им было так… Так больно. За них больно. — Люди напали на меня. Им заплатили за эльфа. Я просто подвернулась. Пожалуйста, мне так трудно об этом говорить…       Слезы снова подступили к глазам. Но отцу больше слов было не нужно. Он снова прижал её к себе. Крепко-крепко. Будто кто-то вот сейчас, в эту самую минуту, мог её отнять у него. — Больше ни ногой на посты, — тихо произнес он. Улл мигом встрепенулась, отпрянула, вытерла глаза. — Не желаю об этом говорить. Я продолжу службу, — договорив, она сжала зубы и посмотрела на родителя. Уверенно, решительно.       Улл сомневалась во всем, всего боялась, но точно знала — службу не оставит, не перестанет тренироваться. Ни за что. Нет. Просто не может. Никак она даже себе не поясняла эту уверенность и упрямство, просто чувствовала — ни шагу назад. Должна. Обязана. Почему? У неё не было ответа, но все ее нутро противилось идее оставить службу. — Дочь, это небезопасно. Теперь ты убедилась. Будь же благоразумна! — с болью воскликнул отец, и сердце Улл сжалось. Он волновался. Переживал за неё. Боялся. — Прости, но я не отступлю, — она встала с постели и отвернулась. Только бы не смотреть на него. Если будет он уговаривать, Улл ведь сдастся. Отец же так ею любим. — Почему? — Просто не могу. Мне это нужно, наверное, не знаю. Просто дайте мне время. Может, пройдет, а может, нет, — она обреченно развела руками. Как объяснить, если всего не рассказать, а без деталей им не понять? Если она сама не знает природу своих порывов? — Я должна собираться. — Улл, — отец развернул её лицом к себе и снова сжал в объятиях. — Дочь, прошу тебя, не мучайся. Позволь же себе просто быть девой. Хватит с тебя опасных забав.       Она не знала, как сказать ему, что уже поздно. Что это больше никакие не забавы, а смысл жизни, потому что ни за что иное Улл более не могла ухватиться. Как безумная только и грезила деятельностью, что своей интенсивностью могла бы хоть на время заглушить собственные вопли в голове. — Все хорошо. Правда. Нет никаких мучений, — она высвободилась из объятий и улыбнулась. Прикосновения все ещё давались ей с трудом. — Пожалуйста, поговори с мамой. Я опаздываю.       Отец с явной неохотой отпустил её. Он хоть и не показывал, но Улл догадывалась, скольких усилий ему стоило не начать с ней спор, не запереть дома, воспользовавшись веским родительским авторитетом. Он ведь мог бы просто запретить ей иметь дело со службой, но нет. Не поддерживал, но и право выбора давал. А о большем Улл и не смела просить.       По правде, никуда она не спешила. Даже не знала, к которому часу нужно явиться в Дом Решений. Наставница сказала, что сама найдет её, и они вместе пойдут в главный зал. Улл, конечно, догадалась, что готовой нужно быть с утра.       Умылась, надела свою форму. На платье даже смотреть не хотелось. Оно отталкивало. Теперь красивые одежды ей не подходили. Не с такими волосами, не с таким ухом, не с таким сердцем. Она чувствовала себя недостойной всей этой эльфийской красоты.       Улл подошла к зеркалу и долго возилась с прической. То так, то этак она заплетала волосы, но никак не могла выбрать один вариант. Всегда где-то что-то торчало или выглядело нелепо.       Остриженная эльфийка выглядела нелепо. Улл разозлилась, отделила две пряди у лица и закрепила их на затылке. Зеленая лента предназначалась длинным волосам, и Улл пришлось ее варварски обрезать кинжалом, чтобы та не мельтешила слишком уж броско. Она сжала оружие дрожащими руками, сглотнула и махнула рукой. Обрезки осыпались на пол.       Улл собралась слишком быстро. Наставница так и не пришла. Матушка настояла, и пришлось ещё и позавтракать. За столом велись натянуто обыденные беседы. Родители уважали её границы и о ночи не зарекались. Хотя видно было, что усилий им это стоило немалых.       Наверное, отец её придет в Дом Решений. Она как-то запамятовала, что он был воином и тоже присутствовал на некоторых советах.       Улл доела один свой блин, закусила яблоком, убрала посуду и постаралась как можно быстрее и непринуждённее сбежать. На улице пересеклась со Сциной Макидарской. Она ещё не успела войти во двор. Улл испытала какое-то неопределенное облегчение, увидев её. Не придется таскаться улицами, дожидаясь нужного часа, и дома с родителями оставаться не придется. Может, ей вообще переехать? Она ведь уже достаточно взрослая для самостоятельной жизни. И все-таки… Нет. Нет, не станет она переезжать. Дома уютно и весело. Было весело, пока…       Улл мотнула головой. Все ещё можно исправить. Ещё немного, и снова будет весело. — Уверена, что справишься? — наставница остановилась у мраморной лестницы и пристально посмотрела на Улл, прежде чем подняться. Она кивнула. Даже не особо поняла, с чем соглашается. Ей ведь никогда прежде не доводилось участвовать в советах. Все, что предстояло, было для нее впервые. И что там ждет — одним только духам и ведомо.       Макидарская Волчица провела её за собой по коридорам Дома Решений до широких дверей, охраняемых парой эльфов. Они видели наставницу, кивнули и пропустили без лишних слов. Девы вошли в зал через один из боковых входов. В помещении расхаживали эльфийки с деятельным видом, что-то прибирали, уносили, приносили. По обе стороны от небольшого трона располагались диваны, а пространство перед ними пустовало. Улл с ужасом представила, как под взором сотен мужей будет говорить о том, как её бесстыдно трогали, как срезали ухо, как пытали и… — Эй, посмотри на меня.       Сцина дотронулась до её плеча. Улл в испуге скинула руку и с со слезами на глазах обернулась к наставнице. — О владычица лесов… — простонала она с болью. — Бедное дитя… Как же отчаянно ты храбришься.       Макидарская Волчица притянула её к себе и сжала в объятиях. Улл даже сквозь застилающие глаза слезы видела, как неодобрительно покосились на них эльфийки, служившие в Доме Решений. — Мне страшно, — пискнула она, прижимаясь к наставнице. Пусть недостойно, пусть непочтенно, но ей было страшно и больно, ей была нужна поддержка. — Знаю, — Сцина Макидарская хлопала её по спине, успокаивая своим мерным, но уверенным голосом. — Я буду рядом. Никто тебя не собирается обижать. И не будет тут толпы. Только несколько почтенных мужей, которые обязательно должны быть в курсе. — А что, если… если… — Улл не знала, как выразить словами свои опасения. Если что? Если кто-то будет настаивать на подробностях? Если ее напрямую обличат? Если потребуют, чтобы она призналась в своем позоре? Улл страшно не хотела лелеять в сердце скверные домыслы. Её народ не такой. Её народ будет бережен и почтителен с девой.       Она очень хотела верить, но почему-то не получалось. Людям вот верила, всем верила. И что получила? Незаживающую рану где-то глубоко внутри своего естества.       Память живо воскресила все взгляды, обидные слова, насмешки и даже тот никчемный поединок. Есть ли хоть шанс, что к ней будут снисходительны?       Наставница продолжала её успокаивать, пока зал заполнялся эльфами. Дев среди них не было. Только мужи. Командующие, прославленные войны, персты… Прибывающие на совет наталкивали Улл на мысль, что тут решаться будут вопросы, которые по разумению народа эльфийкам слышать не пристало.       Сердце болезненно забилось, когда в дверях показалась очередная пара эльфов. Высокие, один с клинком за спиной, другой — нет. Великий Ментор и Скрепивший Мечи. Видно, были они неплохими друзьями, раз Улл видела их вместе довольно часто.       Генерал тоже пришел. Значит, и он услышит. Не от кого-то, от нее. Она сама своими же устами вновь опозорит себя перед ним.       Скрепивший Мечи лишь коротко глянул на нее. Всего на одно мгновение. Ничего в его лице не изменилось. Никакой эмоции. Словно они незнакомцы вовсе. Одно мгновение — он снова вернулся к беседе с Великим Ментором. — Когда уже начало? — Улл нервно притоптывала на месте. Она смотрела только на Сцину Макидарскую и честно старалась не замечать, как на неё то и дело поглядывали почтенные мужи народа. В ней было на что посмотреть. Одетая в мужские одежды, остриженная, только оружия не хватает и всё — будет отличным примеров недостойной девы. — Уже перестала трястись? — удивилась наставница. — Нет, но я была бы не против закончить все побыстрее, — она нервно сглотнула и начала мять пальцы ладонями. Ожидание сводило с ума не хуже всего прочего. — Ещё немного, подожди, — Сцина улыбнулась. — Рада, что ты сумела взять себя в руки.       Улл неловко улыбнулась. Ах, если бы. Нервничала она ничуть не меньше, но, как увидела генерала, решила, что будет держаться настолько достойно, насколько вообще сможет. Сокроет всё самое постыдное, чтобы Скрепивший Мечи не догадался. Перед ним не хотелось позориться, и ради сохранения крупиц своей чести Улл была готова вытерпеть с холодным лицом любые допросы.       Собралось не больше тридцати эльфов. Последним, как и полагалось, пришел Владыка в сопровождении сыновей, перстов и прочей своей свиты. — Должна была и ты прийти с ними, — раздался голос сверху. Улл вздрогнула и подняла голову. Сзади, за спиной Сцины Макидарской оказался Великий Ментор. Он хмуро смотрел на супругу, но та только неопределенно подернула плечами. Неужели ментор совершенно не пугал её? Она держалась с ним легко и непринужденно, словно он совсем обычный, а не очень почтенный и важный муж народа. Улл улыбнулась собственным забавным наблюдениям и отвернулась, отступив на полшага вбок. Не хотела мешать супругам. — Ты знаешь, почему сегодня я не в его свите. Оставим это. Начинается.       Улл прикрыла глаза, пытаясь подавить волнение размеренным и ровным дыханием, пока перст Владыки кратко излагал повестки совета. Она не особо прислушивалась к темам, что совсем ее не касались. Но как только речь зашла о событиях, в которых Улл принимала непосредственное участие, спина покрылась холодным потом. — Приготовься. Начнут с тебя, — тихо шепнула Сцина Макидарская. Ещё примерно пару минут Хан, перст Владыки, вводил присутствующих в курс дела. Эти минуты тянулись для Улл невозможно долго. Она хотела быстрее рассказать и уйти. И в то же время, если бы могла, постаралась бы избежать всеобщего внимания.       Хан продолжал медленно подводить недоумевающих почтенных мужей к сути. В конце концов он коротко отрезал: — Одна из дев народа была похищена.       В зале и так царила тишина — все внимательно слушали, — но после его слов Улл стала воспринимать молчание на свой счет. Из привычного уважения к говорящему оно превратилось в жалость к похищенной деве. — К счастью, её удалось спасти, — Хан посмотрел в сторону. Точно на наставницу. Он кивнул, и Сцина подтолкнула Улл.       Все взоры обратились к ней. Молниеносно. Взгляды чувствовались очень остро. Улл ощутила себя загнанной жертвой хищной охоты. Может быть, не было ничего в их взорах, но ей было неприятно, ей не нравилось. Кто хмурился, кто щурился, кто был удивлен. Но они однозначно смотрели на неё.       Улл сделала несколько шагов вперед. Перст Владыки задал несколько наводящих вопросов, и она под его руководством рассказала все, что помнила. Но даже Улл понимала, что говорит поверхностно. Почти без деталей. Дети бродили по округе. Убежали в лес. Больше она их не видела. Её заманили. Говорили о ком-то неизвестном, предложившем за эльфа большую для смертных сумму денег. Утром они ослабили бдительность, и она смогла сбежать. Пересеклась с группой, что искала её.       Улл смотрела преимущественно на свои руки, старалась говорить громко и уверенно, как перст Владыки до этого, но не могла. Она отстраненно перечисляла факты, стараясь не углубляться в подробности. Улл вообще не понимала, почему должна стоять перед ними и рассказывать, почему её историю просто не могла передать наставница? Она бы не выглядела такой жалкой. — Дева Улл беспечно отправилась в лес одна? Разве Макидарская Волчица не должна была обучить своих учениц, что такое поведение опрометчиво? — Улл подняла голову и впервые взглянула на собравшихся.       Она стояла почти в центре полукруга. Одна. Хан отошел к Владыке, пока она говорила. Улл в панике стала метаться глазами от одного лица к другому в поисках Сцины Макидарской. Наставница смотрела на неё без единой эмоции на лице и все же не выглядела слишком холодной или злой. Она просто была спокойна. Каким-то непонятным образом этом спокойствие по капле передавалось и Улл. Она все ещё волновалась, но уже хотя бы могла найти в себе силы открыть рот и сказать хоть что-то. — Я… — она попыталась вспомнить, что тогда произошло.        В самом деле, почему пошла одна? Это же глупо. Нарушение простого правила безопасности. Улл быстро соображала. Что же ей тогда двигало? Вспомнила. Если бы с лица не спали все краски от волнения, то Улл определенно покраснела бы. Как сказать правду так, чтобы не сболтнуть лишнего и не соврать? Она же не станет врать! Не об этом во всяком случае. — Я допустила ошибку.       Улл поочередно смотрела в разные части зала. Просто нервничала. Не могла сфокусироваться. Она чувствовала себя виноватой и глупой. И знала, что вряд ли кто-то станет её жалеть. Сама напросилась. Сунулась в дело мужей народа, упрямилась и проявила неосмотрительность. Если бы, как должно, оставалась она под защитой града, не пришлось бы стоять перед ними и оправдывать себя. — Меня тревожили вопросы… — Улл так некстати встретилась взглядами со Скрепившим Мечи. Он был все так же холоден, лицо его сохраняло непроницаемое выражение. — Меня тревожили события личного характера. Я отвлеклась. Моя рассеянность и беспечность привели к случившемуся.       Улл опустила глаза. Какая глупость. Если бы не витала она в облаках из-за своих нелепых чувств к Генералу, то, может быть, догадалась бы раньше, что что-то не так.       Эльф, задавший вопрос, недобро хмыкнул. Ему ничего не нужно было добавлять. Улл поняла, что это значит. Дева, что с неё взять? Отвлеклась на глупость, что для мужа народа не стала бы проблемой. — О чем Дева Улл успела рассказать смертным? — Улл перевела взгляд на другую часть зала. Сглотнула. — Ничего. Но меня и не спрашивали ни о чем, — она стала по привычке нервно заправлять волосы за ухо и невольно обнажила увечье. — Разве это не следы… — эльф кивнул на травму, запнувшись. Улл быстро поправила прическу, опомнившись, — допроса? — Нет, — она стала отводить глаза, уголки губ так и дергались в неловкой болезненной улыбке. В голове заискрились страшные отрывки. В ухо будто снова начала затекать кровь, будто снова вокруг зашептались, снова топот ботинок… — Нет, меня не допрашивали. Это был не допрос. Я… Могу ли я не говорить об этом?       Она обернулась и с надеждой посмотрела на Владыку. Одно его слово, и ей дадут просто уйти. — Ответь. И после к этой теме можешь не возвращаться.       Улл отвернулась. Губы задрожали, но она больно укусила себя за внутреннюю сторону щеки, чтобы не заплакать. Нельзя. — Смертные просто проверяли мои способности к восстановлению. Раны на теле заживают быстро. У них появляются легенды. Это было человеческое любопытство.       Улл посмотрела на эльфа, что задал ей этот вопрос. Он все ещё не был удовлетворен ответом. Она решила опередить его и резко добавила: — Все что они выяснили: ожоги, порезы и колотые раны быстро затягиваются. Ухо и мои волосы должны были стать для них источником дополнительного дохода. Это все.       Расспрос завершился тем, что Улл ещё раз подтвердила: пока Владыка не изменит свое решение, она и другие девы желают нести службу на постах.       Улл вышла через боковой вход. В её присутствии на совете больше не было необходимости. Она прижалась спиной к холодной каменной стене у двери, откинула голову и прикрыла глаза. Старалась вернуть себе хоть немного спокойствия. Руки все ещё подрагивали. — Вы в порядке? — к ней обратился один из стражников. — Да. Да, просто перенервничала, — Улл посмотрела на эльфа и коротко улыбнулась. — Вам нужна помощь? Сопроводить вас? — продолжал расспрашивать он. — Нет. Благодарю за заботу, — Улл вежливо склонила голову, оттолкнулась от стены и побрела к выходу.       Дома её ждали родители, и поэтому туда Улл решила вернуться, только когда сядет солнце, а на небе ярко замерцают звезды. Она бесцельно шаталась по улицам, ходила узкими переулками на окраине, укрывалась в тени деревьев, чтобы просто подремать. Глубоко засыпать ни в коем случае было нельзя. Улл хорошо усвоила, что ждет её во сне.       Никаких размышлений в голове не вертелось, никаких мыслей, одна только зудящая пустота и бесконечное чувство потерянности в непроглядном «ничего».       Улл опустилась на землю под одним из высоких ясеней. Она смотрела, как в кроне дерева рассеивается солнечный свет, и только.       Вот и всё. Всё ведь? Теперь можно просто перевернуть эту страницу жизни? Сбежала, выжила, рассказала… Больше ничего с тем событием не может быть связано. Конец. Ни тех людей, ни детей ей теперь не видать. Конец. Справилась. Всего пара дней. Что ей та пара дней против вечности, которая ждет её впереди?       Вечности, в которой она всегда будет помнить.       Улл устало выдохнула. Наставница уверяла, что станет лучше. Наверное, она была права. Уже лучше. Никаких слез, истерик… Она хорошо контролирует своим эмоции. Все славно.       Мяч ударился о её ногу. Улл посмотрела на игрушку, затем на тень, что стремительно ползла по земле, свидетельствуя о приближении её хозяина. — Прошу прощения! — раздался звонкий мальчишечий голос. Она подняла голову. Сглотнула. Вжалась в ствол дерева, как будто желала с ним срастись.       Перед ней стоял человеческий ребенок. Совершенно точно обычный сиршалленский мальчишка, но он наводил на неё ужас. Улл видела в нем черты тех детей, что послужили для нее приманкой.       Мальчик нахмурился и недоуменно посмотрел на неё. — Госпожа, вам, быть может, нужна помощь? — заговорил он на эльфийском. Улл отрицательно качала головой. От ужаса язык прилеп к нёбу. Откуда взялась эта паника? Что в этом ребенке так пугало? Что?       Руки задрожали, сердцебиение ускорилось, дыхание стало частым и болезненным.       Это просто ребенок! Просто человеческое дитя!       И все же она хотела убраться от него как можно дальше. Бежать, словно от предвестника беды, словно вот-вот за ней снова кто-то придет.       Улл точно осознавала, что это иррациональный страх, но никак не могла его обуздать. Просто не могла. Она вскочила на ноги и без оглядки побежала прочь. Неслась сломя голову через весь Сиршаллен, глазами ища место, где бы можно было укрыться, пока не заметила знакомые резные двери. Улл вбежала на крыльцо и как ужаленная заскочила в семейную цветочную лавку. Судорожно осмотрелась. Из кладовки показался смертный, что работал днем. Улл взвизгнула и попятилась, врезалась в деревянную полку с глиняными горшками. Она осела на пол. Сверху посыпалась посуда. Улл продолжала в приступе неистового ужаса рыдать и хвататься за волосы, даже когда ей на голову сыпались предметы.       Как в ночном кошмаре. Она бежала, бежала, и вот снова. Её настигли. Опять. Ничего не заканчивалось, не прекращалось. Её терзали снова и снова. Терзали в голове, её пытала собственная память яркими картинками, отчетливой болью в теле.       Улл не могла успокоиться. А когда сильные руки схватили ее, она стала брыкаться с двойным усердием. Только бы не поймали, только не снова. Реальность затиралась, и она снова проваливалась в непроглядную ночную тьму. Дезориентация, собственный крик, бешено колотящееся сердце — все это не давало ей разглядеть эльфа, который пытался успокоить её. Ей что-то говорили, встряхивали, снова говорили, сжимали в руках. Но Улл снова и снова только и могла метаться. Пока внезапно все тело не ослабло.       Она потеряла сознание. Очнулась, когда за окном её спальни уже было темно. За столом рядом с кроватью, подперев голову рукой, сидел отец. Дремал. Улл пошевелилась, зашуршали простыни, и отец открыл глаза. Они смотрели друг на друга с минуту. Улл медленно соображала, что случилось. — Как… Как Лукас? — спросила она, отводя глаза. — Он был удивлен. На улице услышали твой крик. — Отец сделал долгую паузу. Улл хоть и опустила голову, но чувствовала на себе взгляд отца. — Смертного, естественно, схватили. Думали, он что-то сделал с тобой. — О, Духи… — выдохнула Улл. Неужели из-за нее кто-то пострадал? Невинный человек мог подвергнуться наказанию из-за её нелепой истерики? — Он… Он даже не приблизился ко мне… — Его допросили и отпустили. Приставили воина на всякий случай. Если ты говоришь, что он ничего не сделал, то почему ты… Улл, прошу, скажи, что с тобой происходит? Чем тебе помочь?       Она одеревенела. Что сказать? Как объяснить, если даже она сама не понимала себя, не понимала, что с ней происходит? — Я не знаю, — дрожащим голосом произнесла она, поднимая на отца глаза, полные слез. — Прошу, не спрашивай меня, потому что я не знаю. — Улл… — болезненная нежность звенела в голосе отца, и Улл чувствовала себя ничтожеством, не способным оградить близких от переживаний. Что они смогут сделать? Чем помогут? Только будут зря тревожиться! — Не надо… — она отвернулась к стене и стала тереться щекой о подушку, смахивая слезы. — Если ты не можешь лишить меня памяти, то прошу, хотя бы… Хотя бы не жалей меня так… Мне не нужна ничья жалость. Сделайте вид, что ничего не было. — Дочь, — он коснулся её плеча, но Улл дернулась, смахивая руку отца. — Прошу… Оставьте меня. Я справлюсь, — пробурчала, так и не повернувшись.       За спиной послышались шаги. Отец покинул спальню. Улл развернулась и потушила лампу.       Уснуть она себе не позволила. Одну ночь, другую, третью…       Она шла в комнату, когда наступала глубокая темень, и вставала с постели на рассвете. Готовила завтрак, наводила порядок, убирала конюшню, читала, чистила оружие… Составляла для себя невыполнимый список дел, чтобы как можно позже оказаться в ложе и как можно раньше его покинуть.       Улл боялась, что кто-то снова услышит её крики, потому попросту запиралась дома и запрещала себе спать. Четыре дня она мучила себя и постепенно становилась рассеянной, измотанной. Есть хотелось все меньше. Голова часто болела. Но Улл не сдавалась. Словно пыталась победить себя измором в какой-то непонятной битве. Её упорству в самоистязаниях можно было даже позавидовать.       Она научилась игнорировать беспокойство родителей. Научилась улыбаться и врать подругам, прибывшим со сторожевых постов. Всех могла провести, кроме Сцины Макидарской. На утренних тренировках она замечала, что с Улл что-то происходит, и сокращала время занятий. И как бы ученица ни протестовала, отправляла её домой пораньше. Улл выбирала самый длинный, но самый безлюдный путь. Чтобы никого, чтобы она одна, чтобы в безопасности, в тишине…       Улл бродила улицами. На пятый день случилось недоразумение. Ей больше не было чем заняться. Матушка стала вставать раньше и готовить завтрак вместо нее. Улл разобрала все шкафы, перебрала все старые вещи… Вернется домой и что будет делать? Сидеть на кровати и смотреть в стену? Так ведь уснет тогда.       Она так увлеклась прогулкой, что добрела до дома Селин. Посмотрела на двухэтажное здание, развернулась и пошла вниз по улице, к другому дому.       В этот раз Улл не мялась у входа во двор. Она была слишком уставшей для волнений и трепета, а потому просто прошла по каменной дорожке к крыльцу, поднялась по ступенькам и постучалась в дверь.       Зачем пришла? Было ли ей что сказать?       Она все равно стучала. Хотела просто посмотреть. Улл вяло размышляла, что она желает увидеть?       Хозяина дома не было. Тогда она, ведомая усталостью, просто распахнула дверь и вошла. Никого. Ни единого звука. Тихо и пусто. Улл прошла в гостиную и села на диван. Она осмотрела комнату. Все как в тот единственный раз, когда генерал предложил ей войти. На столе все так же лежали чертежи, схемы и записи. Улл не стала в них ковыряться. Не чувствовала интереса или любопытства. В голове лениво и утомленно мысли перетекали одна в другу. Что она скажет, когда Генерал вернется и обнаружит её на своем диване? Наверное, ей будет неловко. Может, он отругает её? Снова будет груб? Да, наверное, так и будет. И все-таки…       Пахло у него дома совсем не так, как у нее, и воздух будто был плотнее. Тепло. Запах выпечки. Улл стянула сапоги, залезла на диван и свернулась калачиком, подложив под голову диванную подушку и обхватив колени руками. После прогулки на осеннем холоде тепло дома Генерала сморило её. Усталость, скопленная почти за неделю, разом навалилась. Улл сдалась и уснула.       В чужом пустом доме, где её вовсе не ждут, она просто спокойно закрыла глаза и отпустила себя. Тут ведь никто не услышит, когда её снова начнут терзать кошмары. Может, если духи будут милостивы, она проснется до возвращения Скрепившего Мечи и уйдет, тогда он даже не узнает, что кто-то вторгся в его дом незваным гостем.