Сделайте меня умным

Седьмого июня Айзава пришел в штаб расследования с расцарапанной щекой. Три багровые полосы ярко выделялись на его бритом лице. - Никак ты завел кошку, - улыбнулся Тота. - Поссорился с женой, - пробурчал тот в ответ. Тота отшатнулся, не в силах выдержать волну горечи и раздражения во взгляде Айзавы. Чужая боль на мгновение стала его собственной, непереносимой и тягостной. - Пожалуй, пойду умоюсь, - сказал Айзава со вздохом и, выходя из комнаты, чуть не выбил поднос из рук Ватари. - Еще мороженого? - спросил Ватари, когда дверь за Айзавой закрылась. - Да, будь добр, - ответил L. Тота уловил в его голосе ноты искренней приязни и... любви. Так сын мог бы ответить заботливому отцу - с благодарностью и теплом. Украдкой взглянув на L, Тота увидел привычную каменную маску, не выражающую ничего кроме безразличия. Но ведь он слышал этот мягкий, ласковый ответ, который должен был отразиться на лице L хотя бы мимолетной улыбкой. Тота провел ладонью по глазам: "Это просто моя фантазия. Нужно больше отдыхать и меньше нервничать". Он обратился к Ватари с просьбой: - И мне, пожалуйста, одну порцию. - Конечно, - ответил Ватари ровным голосом, но Тота уловил крайнее удивление в его словах. "Мне тоже хочется мороженого, - подумал Тота, - что в этом такого необычного?". Получив большую порцию замечательного фисташкового мороженого, Тота погрузил в него десертную ложку и хотел было отправить лакомство в рот, когда услышал взволнованный голос L: - Первый экран! Тота перевел взгляд на монитор и увидел, как Лайт, сидя на полу камеры, произносит, будто заклинание: - ... и я отказываюсь, отказываюсь от своей гордости! Тысячи маленьких игл вонзились в грудь Тоты, вызывая боль. Он ясно читал на лице Лайта сильное, яростное желание доказать свою правоту. Он видел страдание, написанное на лице узника, вызванное несправедливыми обвинениями. Закрыв глаза, Тота сделал глубокий вдох. - Рюдзаки, - наконец сказал он, - Лайт говорит правду. Я даже не представляю, как он может лгать! - Я так и думал, - ответил L, но в его словах не было и сотой доли уверенности. - Вы мне не верите, а зря! Я убежден, что Лайт - не Кира, и что поиск в этом направлении ничего нам не даст. Посмотрите сами - он просто измученный молодой человек. Разве ваши глаза не видят, что он больше похож на невинно осужденного, чем на убийцу. - Вы слишком доверчивы. Очень трудно, мучительно трудно уловить момент, в который невинный человек превращается в кровожадное чудовище, - проговорил L. - Кира уже прошел этот путь почти до конца. Мацуда, вы даже не представляете, сколько людей еще погибнет, если мы откажемся от своих подозрений только потому, что кто-то кажется вам недостаточно устрашающим. - Но ведь мы можем погубить невиновного, если пойдем этим путем. Да еще и сами умрем. - поежился Тота. - И никто даже не узнает, что с нами случилось. - Не волнуйтесь, рано или поздно все откроется, и про нас еще снимут фильм, - скривился L. - И он, возможно, даже будет смешным. И вы еще подумаете - лучше бы никто не знал о том, что произошло. Тота покосился на L, всем своим видом показывая, что шутка была крайне неудачной. - Вы боитесь смерти, Мацуда, и вдобавок уверены в своей крайней исключительности, - продолжил L. - Думаете, вам на смену никто не придет? Даже если все мы, находящиеся здесь, умрем, кто-то другой будет преследовать Киру. И, если убийца не бессмертен, рано или поздно его поймают. Тота только пожал плечами: - А если бессмертен? - Тогда он не стал бы прятаться, а открыто убил нас одного за другим. Он уязвим, Мацуда, я уверен. Кстати, подумайте вот еще над чем - как вы будете чувствовать себя, если от руки Киры погибнут все, кто вам дорог, а вы останетесь жить и проживете чертовски длинную жизнь, - L внимательно посмотрел на Тоту. - Подумайте и скажите: готовы ли вы для пройти всеми путями - верными и неверными - ради жизни близких людей. Тоте показалось, что L признался ему в чем-то важном, выдал часть своего прошлого. Что-то искреннее, горькое и доверительное уловил он в словах L, в его интонациях и взгляде. L, отправив в рот ложку мороженого и спрятав его за щекой, задумчиво сказал: - Интуиция подсказывает мне, что вы стали более восприимчивым к моим доводам и наши диалоги дают вам больше пищи для размышлений, чем раньше. - Мне кажется, я стал лучше понимать настроение окружающих, - нехотя ответил Тота. - И это не слишком приятно. - Поразительно! - саркастически произнес L. - И давно это с вами, Мацуда? - Не знаю, - ответил Тота. - Я заметил это всего пару дней назад. - Это последствия вашего падения в магазине? - спросил L, выделив слово "падения". - Возможно, - Тота неуверенно пожал плечами, помня, что L знает об эксперименте Немюра и сейчас прямо намекает на него. - Тогда вам стоит больше внимания уделять самоконтролю и ни с кем не делиться этим откровением. Посмотрите на себя - брюки в мороженом, руки дрожат. Кира рассмеялся бы увидев такого "преследователя", - тихо сказал L с презрительной интонацией, но Тота услышал еще кое-что кроме пренебрежения. Он ясно ощутил любопытство L и малую толику приободряющего сочувствия. На втором плане, невысказанном, но лежащим за словами L было вот что: "Не сдавайтесь, как бы тяжело вам ни было. Уверяю, мы победим". - Мне бы вашу уверенность, - прошептал Тота, и L пристально взглянул на него глазами завороженного мальчишки, впервые увидевшего искусного фокусника. - Ватари! - подозвал L помощника. - Да, Рюдзаки, - отозвался тот. Чувствуя тепло их обращения друг к другу, Тота непроизвольно улыбнулся. - Наши имена кажутся вам забавными? - просил L. - Нет, просто мне показалось, что между вами существует нечто большее, чем строгие деловые отношения. Что-то похожее на обращение сына к отцу. Ватари невозмутимо взглянул на L, а тот встал с кресла и подошел почти вплотную к Мацуде: - В любом случае, держите ваши соображения при себе, - сухо сказал он, глядя Тоте в глаза. Тота услышал: "Ты прав и, увы, ты слишком болтлив". Он покачал головой, сказав на выдохе: - Я понял. - Если ваше самочувствие ухудшится, дайте мне знать, - сказал L. - И у вас будет возможность отдохнуть от пребывания в штабе несколько дней. - Обязательно, - кивнул Тота. - Но пока все вполне терпимо. - Врач сказал, что ваше состояние может резко... измениться? - Да, может, но в я состоянии контролировать себя. Пока еще. - Не молчите, когда ваш самоконтроль даст трещину, - сказал L, возвращаясь в кресло. - Хорошо, Рюдзаки, - ответил Тота, вложив в имя чуть больше приязни, чем обычно: теперь он просто не мог относиться к L по-старому, разглядев в нем живые человеческие чувства. За две недели, прошедшие с момента странного поведения Лайта в камере, Тота оставил только одну запись в дневнике: "Похоже, что эффект от операции несколько иной, чем я ожидал, и это меня злит. Моя память не улучшилась. Во всяком случае не настолько, чтобы я это заметил. Мой интеллект не претерпел никаких изменений. Но я стал яснее видеть чувства, обуревающие других людей. Я слышу то, что стараются скрыть, придавая голосу ровный оттенок. Я вижу на лицах следы настроений, которые раньше вряд ли бы заметил. Я не понимаю, как я это делаю. Я просто знаю, что чувствует мой собеседник. И это очень тяжело. Похоже, я становлюсь идеальным эмпатом, способным ощутить чужие боль и радость, как свои собственные. Не знаю, сыграла ли в этом становлении какую-либо роль книга, прочитанная мной. Читая ее, я мало что понял, но ощутил настроения автора. Это был очень хороший, добросердечный человек, который за строгими рассуждениями скрывал искреннее беспокойство за общую судьбу всех живущих". В тот день он вернулся домой глубоко за полночь, измученный работой и переживаниями. Кое-как добредя до стола, он заставил себя раскрыть дневник и написать краткий, буквально выстраданный, отчет. Дописав последнее слово и отложив ручку, Тота помассировал веки пальцами: "Как же я устал! Даже если бы я вдруг перестал видеть выражения лиц, я бы слышал по голосу, что именно чувствуют говорящие. Если так будет продолжаться и дальше, я могу неосторожно выдать себя или оскорбить кого-нибудь, нечаянно рассказав окружающим о его внутреннем состоянии. Нужно быть предельно осторожным и отсекать то, что несущественно или держится втайне". Размышляя о поведении L и Ватари, Тота гадал - кем же они приходятся друг другу. Родственниками, партнерами по общему делу, сослуживцами - ни один из вариантов не подходил. Ясно было только одно - они давно знают и ценят друг друга. "Если бы Кира узнал о привязанности L, он обязательно постарался бы ударить в эту слабую точку", - подумал Тота. Потянувшись к чашке кофе, он услышал, как звонит сотовый телефон. - Алло? - Мацуда, вам необходимо вернуться в штаб расследования, - услышал он голос L. - Как быстро вы сможете приехать? - Буду через двадцать минут, - отозвался Тота. Вылив кофе в мойку, он быстро оделся, выбежал из дома, чуть не забыв ключи, и сел в машину. Дорога отняла у него всего десять минут. Едва он показался на пороге штаба, Айзава крикнул из дальнего угла комнаты: - Кира снова начал убивать! - О! - только и сказал Тота. - Сообщение о новой смерти было получено совсем недавно, - сказал L. - Все это время я наблюдал за заключенными и не обнаружил ничего достаточно подозрительного. Впрочем, Кира может контролировать время смерти и, возможно, я все-таки что-то упустил. - Я должен сказать об этом шефу Ягами, - выдохнул Тота, представив, как Соичиро обрадуется - ведь эта смерть косвенно говорила о невиновности Лайта. Он уже было схватил микрофон и нажал кнопку на передатчике, когда L резко ударил его по руке: - Не смейте, Мацуда! - его голос звенел от ярости. Тота выронил микрофон, закрыв глаза и сжав зубы. Гнев L пронзил его, вызывая тошноту. Он резко вдохнул и помотал головой. - Простите, - сказал он сдавленным голосом. - Ватари, принеси стакан воды, - уже вызывал L по другому переговорному устройству. Выпив воду большим глотками, Тота обессиленно пустился на диван. Он смотрел на экран с изображением изможденного Соичиро, и его сердце сжималось от сопереживания. Не в силах нарушить приказ L, он лег на диван и отвернулся лицом к спинке, чтобы не видеть чужих страданий. - Вы чуть было все не разрушили, - спокойно сказал L, но в его словах слышались остатки гнева. - Мы продолжим наблюдать за ними, ничего не говоря. Тота удрученно кивнул. - Успокоительного? - спросил L, но Тота отрицательно помотал головой. - Я справлюсь, - сказал он. - Может быть, я мог бы сделать что-нибудь полезное вместо того, чтобы просто сидеть и наблюдать? - Принесите мне чашку кофе, - не оборачиваясь, сказал L. Выйдя из комнаты наблюдения, Тота направился к помещению, в котором находились холодильник и столовые приборы. Там его уже ждал Ватари. - Чаю? - предложил он. Успокоенный его вежливым мягким тоном, Тота через силу улыбнулся: - Нет, спасибо, я не смогу выпить ни глотка. - Иногда нужно уметь придерживать чувства и не давать им захватить разум, - сказал Ватари с мягкой улыбкой. - Это трудно. Тота вспыхнул от возмущения: "Он учит меня, как юнца, нормальному поведению. Но я полицейский! Я видел вещи и похуже узников в камерах". Надев маску невозмутимости и терпения, он сказал: - Вы так правы, Ватари, - и взял со стола поднос. Тот едва уловимо дрожал, и десертные ложки позвякивали на нем. Ватари покачал головой точно дедушка, поучающий внука, но затем и его лицо приняло выражение официальной вежливости. - Пожалуйста, не уроните этот антикварный кофейник. Второго такого нет, он единственный в своем роде. Тота вышел из комнаты с нелепым ощущением, что последние слова относятся в равной степени и к кофейнику, и к L и к нему самому.