I said real love it's like feeling no fear

      До определенного момента жизнь Менделя Штромма складывалась весьма и весьма удачно.       Он получил прекрасное образование, обожал науку и решил посвятить всего себя взращиванию таких же увлеченных и влюбленных в физику и механику студентов, став преподавателем в Массачусетском технологическом университете. К сорока годам у Штромма уже была докторская степень в прикладной механике, десятилетний стаж педагогической работы, научная должность в учёном совете университета и звание профессора, которым он по праву гордился.       Студентам нравились его лекции, профессор мог легко заинтересовать любую аудиторию, буквально заражая окружающих своей увлечённостью любимым предметом. Коллеги уважали его и частенько советовались по тем или иным вопросам. Мендель регулярно писал научные статьи и публиковался в ведущих изданиях, таких как «Физикал Ревью». Его работы цитировали и переводили на иностранные языки. Это ли не успешная карьера, не сбывшаяся мечта, воплощенная в реальность кропотливым трудом?       И дёрнул же его чёрт однажды связаться с Норманом Озборном!       С первого курса Норман выделялся среди всех студентов какой-то нечеловеческой целеустремленностью. Мендель сразу приметил худощавого юношу, всегда садившегося на его лекциях на первый ряд и скрупулезно записывающего каждое сказанное слово. По окончании лекции Штромм точно знал, что единственным студентом, у которого возникнут вопросы по озвученному материалу, будет Норман Озборн.       К середине учебного года усердный студент сам нашёл его в университетской лаборатории и напросился в ассистенты. Штромм не очень-то хотел брать первокурсника, но всё же решил дать парню шанс. И не прогадал.       Норман умудрялся помнить даже самые незначительные детали и здорово помогал в исследованиях. Если эксперимент требовал круглосуточного наблюдения, он оставался в лаборатории на ночь, тщательно фиксируя в отчёте малейшие изменения изучаемых параметров и показателей. Да что там, по своей инициативе он систематизировал и упорядочил разрозненные записи Штромма, что позволило профессору вернуться к нескольким отложенным проектам и успешно завершить их.       Мендель был готов плясать от радости, ведь ему так повезло, и в куче безалаберных студентов отыскался настоящий самородок. Он начал относиться к Озборну чуть ли не с отеческой заботой, опасаясь, что талантливый молодой человек загонит себя чрезмерным рвением к учёбе и попросту выгорит, не справившись с нагрузкой. Но он ошибался. Упорству Нормана можно было только позавидовать. А к концу первого курса он огорошил своего наставника тем, что экстерном сдал экзамены и за второй курс тоже, с успехом перейдя сразу на третий.       Спустя некоторое время Штромму стало известно, что Норман записался на курсы стратегии бизнеса. У них состоялся серьезный разговор, в ходе которого студент признался, что мечтает основать компанию и зарабатывать на научных разработках и инновационных изобретениях. Слышать такое амбициозное заявление от девятнадцатилетнего юноши было странно, Мендель отнесся с недоверием к далеко идущим планам Озборна, но тот принёс ему подробный бизнес-план и предложил стать партнерами. Предусмотрительный студент продумал всё до мелочей, вплоть до начального капитала, пусть для этого ему бы и пришлось бы заложить дом, доставшийся от деда. Плюс у него были наработки по совершенствованию нескольких популярных моделей стрелкового оружия, широко применяемого армией США, и Штромм увидел настоящий потенциал. Этот бизнес действительно мог пойти в гору и принести своим владельцам немалую прибыль.       Его вкладом в общее дело стали связи. Мендель знал нескольких шишек в Генеральном штабе, которых могли бы заинтересовать предложения Нормана. Имя Штромма чего-то да стоило, а мнение имело вес в научных кругах и, разумеется, потенциальные заказчики с большей охотой общались бы со взрослым мужчиной, чем с неоперившимся юнцом, будь тот даже семи пядей во лбу.       Удивительно, но дело пошло.       Они заработали первые деньги на модификации снайперской винтовки, и это окрылило обоих. Норман действительно нащупал золотую жилу. Да, им обоим приходилось вкалывать до седьмого пота, двигая общее дело, но все усилия окупались с лихвой.       Но, как водится, ради успеха всегда приходится чем-то жертвовать, и в случае Менделя Штромма этой жертвой стала поздняя любовь.       Эмили Малдер училась на третьем курсе, и Штромм знать не знал о существовании студентки с таким именем, пока девушка не записалась к нему на факультатив. Когда она вошла в аудиторию, Мендель замер у доски, не в силах отвести взгляд.       Она была прекрасна. Идеальное создание, от кончиков золотисто-каштановых кудрей, льющихся на узкие плечи, до мысков трогательных нежно-голубых туфелек. Помимо ангельской внешности, природа одарила её острым умом, добрым сердцем и лёгким нравом, создав живую воплощенную мечту, а не женщину из плоти и крови. Кто бы мог подумать, что скупой на эмоции профессор буквально потеряет голову, лишь взглянув на молоденькую студентку? Уж точно не сам Штромм.       И пока он судорожно придумывал повод, чтобы заговорить с красавицей, пока сомневался, этично ли это – проявлять романтический интерес к студентке, предприимчивый Норман не стал церемониться, метаться и мучиться пустыми сомнениями. Он тоже заметил Эмили, оценил её красоту и, недолго думая, пригласил на свидание.       Штромм был раздосадован, увидев объект своего вожделения в компании молодого Озборна. Более того, похоже, мисс Малдер всерьёз увлеклась напористым однокурсником, пусть он и был младше её почти на два года. Для влюбленных студентов такая мелочь не могла стать преградой, и Мендель всё чаще наблюдал, как парочка перемещается по университетскому двору, трогательно держась за руки, как Норман ошивается по вечерам недалеко от женского общежития, поджидая Эмили, как они обнимаются в чёртовой галерее, ведущей в библиотеку, аккурат напротив окон кабинета самого Менделя.       Его душила ревность. Безосновательная, но от того не менее острая.       Спустя полгода, сияющий от счастья Норман протянул ему приглашение на свадьбу.       Штромм с огромным трудом удержал лицо и сдержанно отказался, сославшись на срочную командировку. Он действительно уехал в те выходные из города, только вот никакой командировки не было. Закрывшись в грязноватом номере придорожного мотеля, профессор пил два дня подряд, заливая крепким алкоголем своё уязвленное самолюбие.       Протрезвев и вернув себе некоторое подобие самоуважения и душевного равновесия, Мендель рассудил, что все его страдания не стоят выеденного яйца. Эмили никогда ничего ему не обещала, да она знать не знала о его чувствах, и виноват в этом был только сам Штромм, погрязший в своих метаниях и моральных муках.       Его решительности хватило на то, чтобы побороть вспыхнувшие чувства и перестать смотреть на прекрасную Эмили, как на объект страсти. Пусть будет счастлива с тем, на кого пал её выбор. Это было действительно зрелое, хоть и не простое решение, но Мендель даже гордился собой, что смог справиться с наваждением.       Вопреки его опасениям, ранний брак не помешал Норману в развитии бизнеса, напротив, тот с удвоенной силой взялся за их общее детище, стремясь скорее встать на ноги и обеспечить своей семье достойный уровень жизни.       Штромм знал, что Озборн разорвал все отношения со своим отцом, который лишился буквально всего из-за пристрастия к спиртному, и чей крутой нрав и дурной характер превратили детские годы Нормана в сущий кошмар. Тот не любил вспоминать прошлое, неохотно рассказывал о своей прежней жизни в Нью-Хэйвене, Коннектикут. Мендель знал лишь, что отец Нормана частенько распускал руки и третировал сына морально, навсегда поселив в душе юноши глубочайшее отвращение к своей персоне. Про мать Норман тоже не рассказывал, виня её в том, что она ни разу не вступилась за собственное дитя, день за днём терпящее побои и унижения.       Вероятно, именно отсутствие у Озборна нормальной семьи стало решающим фактором в такой скоропалительной, по мнению Штромма, женитьбе. Но молодые люди были действительно счастливы, буквально сияя рядом друг с другом, чем неизменно вызывали улыбки окружающих.       Новый учебный год пролетел для всех незаметно, за Озборном закрепилась слава университетского гения, он снова умудрился освоить программу двух курсов за два семестра и всерьёз решил посвятить лето написанию дипломной работы. Он нацелился закончить университет в двадцать и стать самым юным выпускником за последние тридцать лет. И ему это удалось. А Эмили пришлось взять академический отпуск, ведь она ждала ребёнка.       Судьба – очень странная дама. Одной рукой она что-то даёт, а другой отбирает, причём гораздо больше, чем выдала ранее.       Семейное счастье молодого коллеги стало предметом острой зависти Менделя. Он угрюмо следил за приготовлениями к рождению малыша, слушал скупые рассказы Озборна о том, какую мебель в детскую выбрала Эмили, о её утренних недомоганиях, вызванных токсикозом, и глубоко в душе злился, что не он причина всех этих забот.       Спустя положенный срок у Озборнов родился сын, названный Гарольдом, Гарри, и, казалось, лучше уже и быть не могло, но всё оказалось не так радужно. Эмили не выписывали из больницы, а потом и вовсе перевели в другое отделение. Норман ходил мрачнее тучи, не понимая, что происходит. Спустя две недели неизвестности и полного медицинского обследования, врач вынес свой вердикт – у миссис Озборн стремительно развивается рак поджелудочной железы и жить ей осталось не больше полугода.       Норман был раздавлен. Он пытался найти другую клинику и лучших специалистов, но хрупкая Эмили решительно отказалась. Пусть ей осталось не так много времени, она проведет его с любимым мужем и сыном, а не в больничной палате, обессиленная химиотерапией и бесполезными операциями.       Вопреки прогнозам врачей она прожила чуть больше года.       Спустя пару дней после её похорон, Менделю позвонил Норман и срывающимся голосом попросил срочно приехать. На заднем фоне отчаянно надрывался ребенок, заходясь рыданиями, и сердце Штромма дрогнуло.       Он примчался так быстро, как только смог. Дверь была не заперта, детские крики слышались даже на улице. Профессор влетел в дом, ожидая увидеть нечто ужасное, но он ошибся в своих опасениях.       Чистенький, одетый во всё новое Гарри, отчаянно вопил в своём манеже посреди гостиной, а абсолютно дезориентированный Озборн сидел на краю дивана и с ужасом смотрел на своё дитя.       - Что стряслось?! – спросил его Мендель, поднимая зареванного мальчишку на руки. Тот уткнулся в его плечо и зарыдал горше прежнего.       - Я не понимаю, - Норман устало закрыл лицо руками, - Я его помыл, переодел и накормил. Давал воду, игрушки, но он ничего не хочет. Он просто орёт с самого утра, не затыкаясь ни на мгновение, и я ума не приложу, что мне делать… А вдруг… Вдруг он болен? Может, вызвать врача? Или стоит сразу поехать в больницу?       Малыш на руках Менделя затих, уткнувшись в колючую ткань твидового пиджака, периодически всхлипывая. Заплаканные карие глазёнки, один в один, как у матери, сонно закрывались, длиннющие ресницы намокли от слёз, кудрявые волосы липли к влажному лобику.       - А ты на руки его брал?! – зашипел Мендель, покачивая мальчонку, - Дети – не машины, Норман, им нужны забота и объятья!       - Я потерял жену…       - А он потерял мать! Не можешь дать ему должную любовь и внимание – найми кого-нибудь! У тебя достаточно денег на квалифицированную няню, ты что? Не подумал об этом?!       Норман покачал головой.       - Ты такой умный, и одновременно такой болван! – выговаривал ему Штромм, легко похлопывая задремавшего ребёнка по спинке, - Сейчас же звони в агентство, пусть подберут заботливую женщину с добрым сердцем, пока твой ребёнок не наорал себе грыжу! Как это безответственно, Норман, вот уж не ожидал от тебя такого!       Если Озборну и было что-то нужно в кризисной ситуации, так это четкий план действий. Он мог позволить себе нанять целый штат необходимого персонала, перепоручив заботы о крошечном сыне компетентным, внимательным, но чужим людям, и с головой погрузился в работу.       В своем горе Озборн был чрезвычайно эффективен. Штромм не мог не восхищаться его самоотдачей и сосредоточенностью на их общем деле, пусть даже и в ущерб воспитанию единственного ребенка. А спустя два года грянул новый кризис. Их бизнес оказался под угрозой из-за судебного иска о нарушении авторских прав, юридическая помощь обошлась компании в целое состояние, Норману даже снова пришлось заложить свой дом. Но Озборн выстоял и тут, рискнув последними сбережениями. Суд закончился подписанием мирового соглашения, компании пришлось выплатить круглую сумму в качестве компенсации, и от позорного краха их спас новый контракт с Министерством обороны. Но в этот раз работа была связана с длительными командировками в Африку и на Ближний Восток. Норман ухватился за эту возможность, как за свой последний шанс, забрал с собой маленького сына и уехал из Штатов на долгих три года.       Штромм продолжал работать в университете, совмещая преподавательскую деятельность с их общим бизнесом, благодаря интернету это не было проблемой. Дела снова уверенно пошли в гору, доходы стабильно росли, и вскоре они не только вернули все финансы, что потеряли на суде, но увеличили свою прибыль в десятки раз.       Вернувшись в США, Норман заявил Штромму, что Массачусетс стал слишком тесным для их растущего бизнеса и пора выходить на новый уровень. Он уже присмотрел здание в Нью-Йорке для новой штаб-квартиры, а в ближайшем пригороде – химический завод, который можно было реконструировать под производство. И Мендель снова ему поверил. Уволился из университета, перебрался в Нью-Йорк, в новую, просторную квартиру. Норман тоже прикупил себе жильё – роскошный пентхаус в историческом здании в самом центре Манхэттена. И началась новая жизнь.       Обустроившись на новом месте, Мендель стал замечать существенные перемены, произошедшие в Нормане. Пережитое горе ожесточило его, трудности, мешавшие развитию компании, закалили, от прежнего студента с горящими глазами осталась только оболочка. Теперь это был сильный и жесткий молодой мужчина с четкой жизненной позицией, не гнушающийся никаких средств в достижении поставленной цели. Озборн неотвратимо и настойчиво гнул свою линию, направляя развитие компании в то русло, которое считал наиболее прибыльным. Он не был самодуром, если в каком-то вопросе ему не доставало знаний, Норман нанимал лучших специалистов, ему хватало ума прислушиваться к чужому компонентному мнению. Именно, что к чужому. Мнение самого Штромма интересовало Озборна всё меньше и меньше.       Через месяц после переезда в Нью-Йорк Норман настоял на переименовании компании в «Озкорп Индастриз». Изначально они назвали свое детище «Штромм и Озборн Inc.», но Норман аргументированно заявил, что новое наименование лучше звучит, да и запоминается гораздо легче, кроме того, финансовая составляющая в развитие бизнеса была внесена именно им, так что он имеет полное право назвать компанию своим именем. Штромм согласился. Ему вполне хватало должности технического директора и великолепно оснащенной лаборатории в своем полном распоряжении.       Озборн занял пост исполнительного директора и с жаром взялся за освоение нью-йоркского рынка.       Их отношения портились, медленно, но неуклонно. Норман окончательно перестал считаться с его мнением, Мендель чувствовал его пренебрежение к себе, и это неимоверно раздражало. Как и тот факт, что фактически Озборн перетянул все управленческие функции на себя одного.       Штромм чувствовал себя униженным. И впервые в жизни совершил нечто возмутительное и даже противозаконное: присвоил деньги компании, выделенные на новое направление лабораторных исследований.       Это вышло неожиданно легко и так же легко сошло ему с рук. Провернув мнимую сделку через подставную фирму и обналичив неплохую сумму, Штромм поймал кураж. Воровать у партнера оказалось захватывающим аттракционом, Мендель словно дразнил аллигатора, раз за разом отдергивая беззащитную руку от острых зубов и капкана мощных челюстей. Целый год он развлекался подобным образом, посмеиваясь про себя над ничего не знающим Норманом и считая себя самым умным. Он даже завел счёт в оффшорной зоне на острове Мэн, куда аккуратно переводил ворованные денежки. Тратить эти накопления ему было не на что, Менделя грела сама мысль о кругленькой сумме на тайном банковском счёте.       Он не учёл одной незначительной детали - Норману Озборну всегда и до всего было дело, особенно если это касалось его бизнеса. Утечку финансов обнаружила внутренняя аудиторская проверка, которую инициировал сам Озборн, заподозрив неладное после того, как его главный бухгалтер указал на странные движения финансов и завышенные расходы исследовательского сектора компании.       Изучив составленный аудиторами отчёт Озборн не сказать, что расстроился. Он буквально осатанел, получив предательский удар в спину от партнера и наставника. Норман мог бы смириться с очень многими вещами, его не смутили бы и самые грязные пороки Штромма, случись таковым иметь место, но воровство... Этого Озборн снести не мог.       Он поднял свои связи в Министерстве юстиции и Налоговом департаменте, инициировал федеральную проверку финансовой деятельности компании и натравил на Менделя всех, кого только смог. "Озкорп" парализовало на три месяца, пока шло разбирательство. Банковские счета компании заморозили, производство опечатали, рабочие отправились в вынужденный отпуск. Озборн буквально сжигал собственный дом, чтобы поймать одну единственную крысу, не страшась возможных неприятных последствий, наплевав на рухнувшие биржевые индексы и котировки акций.       Разумеется, федералы раскопали всё, абсолютно всё. Мендель был гениальным механиком, а не финансистом, его схемы вывода денег оказались до смешного простыми, вот только последствия этого разбирательства не были веселыми. Озборн добился возбуждения уголовного дела против Штромма. Менделя даже не спасло деятельное раскаяние - ведь он вернул все деньги, которые присвоил, стоило только федералам взять его за горло, но Озборн и слушать ничего не хотел. Он жаждал возмездия, ему было важно увидеть предателя за решёткой, низвергнутого на самое дно, получившего максимальный срок за совершённое преступление, раздавленного, униженного. И он своего добился.       Состоялся суд. Менделя осудили к десяти годам тюремного заключения, конфисковали всё недвижимое имущество, обратив его стоимость в компенсацию "Озкорп Индастриз" за причиненный ущерб. Свои моральные страдания Норман Озборн оценил в символический один доллар, демонстрируя таким образом суду свою заинтересованность в справедливом исходе дела, а не в каком-то там личном обогащении.       Процесс был громким. Журналисты слетались на сенсацию, как мухи на свежую кучу навоза, редкий выпуск ежедневных изданий обходился без очередной статьи, освещающей ход судебного заседания. Штромма буквально смешали с грязью, выставив подлым вором, научное сообщество от него отвернулось. В целом свете не нашлось ни одного человека, который смог бы выступить на его стороне.       Однако мстительному Озборну и этого было мало. Благодаря связям в Управлении исполнения наказаний ему удалось добиться перевода Штромма в тюрьму на острове Райкерс в заливе Ист-Ривера, имеющую дурную репутацию из-за жестокости администрации, опасного контингента заключенных, переполненности и ужасных условий содержания осужденных преступников.       Только оказавшись в этом филиале ада на земле Мендель Штромм осознал весь масштаб ненависти Озборна. Тот действительно вознамерился сжить бывшего партнера со свету, устроив ему поездку прямиком в преисподнюю с билетом в один конец.       Интеллигентный образованный профессор оказался совершенно неприспособлен к новым реалиям своей жизни и тесному соседству с самыми отъявленными отбросами общества. Пришлось привыкать. Пришлось искать себе место в тюремной иерархии и налаживать какое-то подобие жизни, обеспечив себе хотя бы минимальную безопасность. Менделю это удалось, пусть и не сразу. Первый год своего заключения он практически не выходил из тюремной больницы, то и дело попадая в разборки между группировками и выхватывая, по неопытности, тумаки то от чернокожих, то от латиносов. Потом профессор додумался, что единственный способ выжить здесь - это стать полезным всем, независимо от клана, ведь ценного заключенного не станут убивать из-за какой-нибудь мелочи.       Оклемавшись после очередных побоев, Мендель напросился на работы в мастерскую, где разжился некоторыми деталями, из которых смог собрать роботизированного таракана. Такие игрушки он делал ещё в детстве, доводя учителей начальной школы до нервного тика, ведь его устройства то и дело принимались шнырять по классу по время урока, веселя одноклассников.       Хитроумная машинка была способна перемещаться на небольшие расстояния между камерами и передавать мелкие предметы: сигарету, записку, дозу запрещенных веществ, бойкая торговля которыми не прекращалась даже в стенах тюрьмы.       Сокамерники Менделя пришли в восторг от технической новинки, Штромма взял под своё покровительство Мозес Пэриш, осужденный на тридцать семь лет за вооруженный налёт, вымогательство, похищение и двойное убийство, и теперь уже никто не осмеливался тронуть беззащитного профессора. Ведь за его спиной стояло всё чернокожее сообщество заключенных, получившее, наконец, вожделенную власть над наркотрафиком в тюрьме Райкерс.       Спустя пару лет вентиляционная система тюрьмы кишмя кишела крошечными механизмами, созданными талантливыми руками Штромма, обеспечивающими бесперебойное снабжение заключенных любой запрещёнкой, какую только могли доставить эти невидимые для охранников устройства. А Штромм получил относительно спокойную жизнь и защиту.       У тюремной администрации он всегда был на хорошем счету, ни разу не влезал в конфликты, не нарушал режим, всеми силами демонстрируя, что встал на путь исправления. Вот только все его прошения об условно-досрочном освобождении окружной суд раз за разом отклонял, находя для этого вполне законные, но чрезвычайно нелепые основания. Мендель подозревал, что и здесь не обошлось без влияния Озборна, и был не так уж далек от истины.       На шестом году его срока в Райкерс случился бунт, в результате которого пострадали несколько человек, в том числе и сам Мендель - ему чуть не выбили правый глаз. Травма оказалась серьезной, он лишился шестидесяти процентов зрения на пострадавшем глазу и всерьёз задумался, а не слишком ли страшную цену ему приходится платить за не самое ужасное преступление?       В душе Менделя Штромма росла ненависть. Теперь все его помыслы были сосредоточены на мести, он решил бросить все силы на то, чтобы изломать жизнь Озборна и превратить её в сущий кошмар. Око за око, буквально.       До конца назначенного Штромму срока оставалось чуть больше двух лет, когда в Райкерс стали привозить новых заключенных, рассказывающих удивительные вещи. Дескать, в городе появился какой-то народный мститель в сине-красном трико, прозванный Человеком-Пауком, и, вроде как, новоявленный герой обладает удивительной силой, ловкостью и сноровкой, лихо ловит негодяев и передаёт их в руки правосудия, облегчая работу полиции. Пойманные Пауком преступники не разделяли восторгов простых граждан по поводу отважного героя и долгими вечерами рассказывали друг другу, что бы они сделали в этим горе-мстителем, случись ему оказаться здесь, в тюрьме.       Штромм всё это слышал и испытывал странное чувство. Одним из направлений его исследований в "Озкорпе" была разработка боевых веществ, способных в разы увеличить эффективность живой силы на поле боя, создать эдакого супер-солдата, сильного, быстрого, неуязвимого для противника. И мысли о странной схожести супергеройских возможностей Человека-Паука и действия сыворотки, создаваемой Штроммом, никак не давали ему покоя.       А уж когда до Райкерса докатились слухи о появлении в Нью-Йорке Зеленого Гоблина, у Менделя не осталось никаких сомнений - Норман добрался до его разработок по интенсификатору! Да не просто добрался, мерзавец испытал сыворотку на человеке, презрев все моральные нормы и законы научной этики! Штромм был в ярости, в том числе и от собственного бессилия. Что он мог сделать, сидя на тюремных нарах? Только злиться и копить свой гнев.       Время неумолимо, его ход неотвратим. Тюремный срок Менделя Штромма неуклонно подходил к концу. Готовясь покинуть Райкерс, он обучил двоих смышленых парней, подобранных Мозесом Пэришем ему на смену, чтобы следили за роботами-доставщиками, могли починить или перепрограммировать их.       Последняя ночь перед освобождением прошла тревожно, Мендель почти не спал. После отбоя они несколько часов говорили с Пэришем: тот решил обеспечить Штромму нормальную жизнь на воле. Ну, как нормальную... С точки зрения главаря банды из Браунсвилла, наличие крыши над головой, достаточного арсенала огнестрельного оружия и исправного холодильника, набитого готовыми обедами, являло собой чуть ли воплощение земного рая. Профессор, который отчетливо понимал, что идти ему некуда, был благодарен любому предложению. К тому же, Мозес обеспечил бы его работой и действительно неплохим подобием мастерской, чтобы Мендель и дальше мог делать для него свои "штучки".       - Вот так-то, док, - гудел Пэриш. Он прекрасно знал, что Штромм профессор, но упорно продолжал звать его "доком", находя это весьма забавным, - Держись меня и будешь жить в довольстве. Дурь, девочки, всё, что только захочешь, мои ребята всё достанут, только скажи.       - Ты же знаешь, Мо, я не торчу, - поморщился Штромм, - И мои интересы...       - Да-да, я помню. Ты хочешь отомстить тому злобному говнюку, который упрятал тебя в Райкерс. Ты многое сделал для меня, док, благодаря твоим штучкам я заработал в тюряге куда больше, чем за все все те годы на воле, когда своими руками выколачивал дерьмо из мелких лавочников и других ублюдков. Так то, я тебя не оставлю в одиночестве. Ты белый и старый, - Штромм фыркнул, ему и в самом деле перевалило за шестьдесят, но древней развалиной профессор не был, - Но ты полезен. Ты самый умный парень, которого я встречал, и будет настоящим расточительством позволить тебе сгинуть где-нибудь в ночлежках Бронкса. Так что, док, не переживай. Завтра, когда тюремный автобус перевезёт тебя через мост, на въезде в Куинс тебя будет ждать машина. Мой кореш, Майкл Янг заберет тебя и отвезёт в Браунсвилл. Парни уже всё подготовили: дом, мастерскую, привезут стволы, которым следует уделить внимание. Ты же спец в оружии, док, а с твоими умениями весь чёрный рынок Нью-Йорка будет нашим. А после займемся твоим кидалой-корешем, как его там? Осмор?       - Озборн, - угрюмо поправил Штромм, - Я спланировал кое-что, Мо. Но мне потребуются ресурсы.       - Всё, что понадобится, - великодушно кивнул Мозес, - Я уже связывался со своим братом, Леброном, он поможет. Ты выбрал правильную сторону, док. Приди ты тогда со своим тараканом к мексикашкам, где б ты сейчас был?       - На тюремном кладбище, - отозвался Мендель. Этот разговор повторялся не в первый раз, и он отлично знал, что хочет услышать Пэриш.       Плевать. Проведя десять лет в невыносимых условиях, профессор был готов на очень и очень многое, а слова - это всего лишь колебания воздуха. Ему бы выйти на волю. Только бы выйти отсюда. Любой ценой.       Утро началось с переклички. Мендель нетерпеливо поглядывал на надзирателя, надеясь, что его вызовут в административный корпус, но тот даже не думал шевелиться в этом направлении и делать хоть что-то для освобождения заключенного Штромма. Начался и закончился завтрак, заключенные стали расходиться по местам работы, а профессора всё не вызывали. Он уже начал паниковать, решив, что из-за какой-нибудь нелепой ошибки про него просто забыли, и гнить ему теперь в застенках Райкерса до скончания времён, как в его тюремный блок пожаловал сам начальник сегодняшней смены надзирателей, Люк Холлинз. Он велел Штрому следовать за ним и долгожданная процедура освобождения началась.       Мендель больше трех часов маялся в административном корпусе, пока бюрократическая машина неохотно скрипела своими ржавыми шестеренками. Потом около часа обливался потом в кабинете начальника тюрьмы, пристально изучавшего его тощее личное дело: ни тебе нарушений режима, ни преступлений, идеальный заключенный, как на него не посмотри. Штромм даже начал думать, что сейчас ублюдок откажется ставить свою долбанную подпись и найдет какой-то тупой предлог, чтобы держать его в Райкерсе еще лет двадцать, но тот нехотя изобразил закорючку в нужном месте формуляра и отправил Менделя на последний личный досмотр и в камеру хранения - получить вещи, отобранные десять лет назад, после прибытия в тюрьму.       Пройдя через последнее унижение в виде обыска и получив свои вещи, Штромм с наслаждением стянул опостылевшие казенные тряпки и надел свой костюм. Он был в нём на последнем судебном заседании, дорогая шерсть ничуть не обветшала за прошедшие годы. Мендель с неудовольствием отметил, что сильно отощал и одежда ему великовата. Пришлось затянуть потуже ремень, чтобы не потерять брюки.       В желтом бумажном пакете лежал его бумажник (пустой), ключи от квартиры, которая была продана по решению суда (их Мендель сразу вышвырнул в мусорное ведро), перьевая ручка с золотым пером (чернила в ней давно высохли, но он решил сохранить её), кожаный футляр для очков (пригодится), носовой платок и записная книжка (тоже решил оставить). Деньги, которые были в бумажнике, около пятидесяти долларов, служащий камеры хранения выдал ему в отдельном конверте, по новой расписке. Ещё ему полагались заработанные за время заключения деньги, остававшиеся на личном счёте заключенного, всего триста сорок долларов. Мендель не стал забирать эту сумму, а написал заявление о переводе средств на личный счет Мозеса Пэриша, пусть купит парням что-то в тюремной лавке, от имени Штромма.       День был солнечным и ветреным. Тонкое пальто Менделя плохо защищало от сырого пронизывающего январского ветра, но профессор не обращал внимания на дискомфорт и мгновенно окоченевшие руки. Он стоял за воротами тюрьмы Райкерс и жадно вдыхал холодный воздух. Тюремный автобус должен был подойти через двадцать минут. Охранник предложил ему подождать внутри, но Штромм наотрез отказался. Сама мысль о том, что он добровольно проведёт в этих постылых стенах лишние минуты, была неприемлемой.       Чуть позже, трясясь в автобусе, который увозил его прочь от Райкерса, Мендель Штромм боялся оглянуться назад, чтобы не разрушить хрупкий порядок, установившийся этим холодным январским днём. Впереди уже маячила окраина района Стейнвей, а значит, где-то там его ждет машина и Майкл Янг, назначенный Пэришем ему в провожатые.       Вид из окна автобуса на реку и окраину Куинса был нечётким, Менделю определенно нужны новые очки. А лучше бионический глазной протез, кое-какие идеи по созданию этого устройства давно крутились в голове профессора. Наконец, пришло время воплотить их в жизнь. И не только их. Штромм криво усмехнулся своим мыслям.       - Очень скоро, Норман. Очень скоро я доберусь до тебя, - бормотал Мендель себе под нос, глядя на воды Ист-Ривера, - И если месть подают холодной, то моя промерзла до хрустального звона. И с каким удовольствием я воткну этот ледяной клинок тебе в горло, самодовольный, кровожадный ублюдок!       Офицер охраны, ехавший в том же автобусе, подозрительно покосился на Штромма. Мендель всей шкурой почуял этот взгляд и напустил на себя вид беззащитного, уставшего от тягот тюремной жизни, немолодого человека. Эта маска не раз спасала его во время обысков, надзиратели не чувствовали никакой угрозы и смотрели на него сквозь пальцы. Не хватало ещё привлечь к себе ненужное внимание в день освобождения, уж этого он точно не допустит!       Автобус въехал на окраину Стейнвейя, притормозил возле пустого павильона остановки. Мендель вышел из дверей и огляделся. Никого. Он решил подождать минут пятнадцать, в конце концов, точное время его освобождения не было известно даже ему самому. Долго маяться на холоде ему не пришлось. К остановке подкатил белоснежный Шевроле Тахо, за рулем которого сидел тот самый Майкл Янг.       - Эй, док! - Янгу было лет двадцать пять на вид, он носил кожаный бордовый пиджак, какую-то пёструю шелковую рубаху и залихватски сдвинутую на затылок ярко-синюю фетровую шляпу, - Ты же док? Я Майкл, Мозес велел мне забрать тебя!       - Да, это я, - не стал отпираться Мендель.       - Круто, запрыгивай!       Штромм сел на переднее сидение, рядом со своим новым знакомым. По привычке пристегнулся, чем очень развеселил Янга.       - Ты классный, чел, ты мне нравишься, хоть и белый. Мозес рассказывал, какие дела вы с ним вертели в Райкерсе, все наши в бешеном восторге и хотят познакомиться с тобой. Ну, поехали в Браунсвилл? Или хочешь сначала чего-нибудь эдакого после тюряги? - тарахтел Майкл, не умолкая, разворачивая машину и направляясь вглубь Куинса.       - Эдакого? - не понял его Штромм.       - Ну, знаешь... Разного. То, что нельзя получить в тюряге. Мой кореш Смоки, например, после того, как откинулся, сразу потребовал отвезти его в стриптиз-бар. А что? Тёлки и бухло, вот оно, идеальное комбо. А когда вышел Дуайт, мы почти сутки торчали в Чик-фил-эй, у него, видишь ли, набилась оскомина от мексиканской жратвы, которую пришлось точить на протяжении пяти лет отсидки, вот парень и отрывался, - разглагольствовал Янг, активно жестикулируя, и умудряясь при этом вести машину, - Так что, док? Отвезти тебя пожрать нормального хавчика? Или сразу к девочкам? Мозес велел принять тебя по высшему разряду, так и сказал мне: "Запомни, чувак, этот белый хрен мне как родной, я многим ему обязан, так что прими его с почестями, достойными члена королевской семьи!". И убей меня черный Иисус, док, раз Мозес в одном предложении использует слова "хрен" и "член", это дело серьёзное.       - Не стоит, Майкл, - усмехнулся Штромм, - Поехали в Браунсвилл без лишних проволочек, очень хочется принять душ в одиночестве. Мне десять лет приходилось делать это в компании как минимум двенадцати человек. Очень напрягает, знаешь ли.       - Как скажешь, док, как скажешь, - покивал ему Янг, следя за дорогой, - Тогда, может, сигарету? Или косячок?       - Я не курю, - отказался Мендель.       - Вот сразу видно, что ты образованный чел, док. Говоришь красиво и вежливо, не сматерился ни разу, не куришь и не торчишь, ты классный! Белый, старый, но классный. Всё, как говорил Мозес. Мы с тобой точно подружимся.       Штромм хотел высказать ему свое мнение на счет дружбы, но не успел. Майкл резко выкрутил руль вправо, машина вильнула, Менделя швырнуло на дверь, и он сильно ударился локтем. Янг опустил стекло, высунулся чуть ли не по пояс и заорал вслед подрезавшему их автомобилю:       - Не круто, мудачила! Кто продал тебе права - твоя мамаша?!       И тут Мендель глазам своим не поверил. Рядом с их машиной, прямо возле открытого Майклом окна, появился некто, облачённый в сине-красный обтягивающий костюм с паутинным узором. Ярко-красная маска с белыми глазными фильтрами повернулась, её обладатель заглянул в салон и сказал звонким голосом:       - Извините! Это угонщики!       У Менделя натурально отвисла челюсть.       - Чувак-Паук!!! - радостно завопил Янг, хватая Штромма за руку и сильно дёргая от избытка эмоций, - Док, смотри, смотри! Это же Чувак-Паук!!! Первый раз вижу его так близко, смотри, он сейчас будет их брать!       Штромм глазам своим не верил. Герой в красно-синев трико, ловко изогнувшись в воздухе, рванул вперед, скользя на едва заметной тонкой, но, видимо, очень прочной паутинной нити, сделал сальто в воздухе и приземлился аккурат на крышу машины угонщиков.       - Смотри, док, смотри! - восторженно вопил Янг, увеличивая скорость, чтобы не отстать от погони и не пропустить самое интересное.       Распластавшись на крыше автомобиля, Человек-Паук каким-то немыслимым образом удерживался на гладкой поверхности, не обращая внимание на скорость и резкие манёвры угонщика. Раздались выстрелы, на светлой крыше машины появились дыры от пуль, но герой легко уклонился, ловко переполз на левый борт несущегося автомобиля, схватился за дверную ручку, резко дернул и... оторвал заднюю дверь.       Штромм незаметно ущипнул себя за ногу. Он реально оторвал дверь, на полном ходу, не прилагая видимых усилий. Взял и оторвал...       Паук отшвырнул автомобильную дверь за спину, не глядя пульнув ей вслед зарядом паутины из своей руки, намертво прилепив оторванную деталь к разделительному отбойнику дороги.       Рядом вопил и улюлюкал Янг, пришедший в бешеный восторг от увиденного.       - Так его! Так его, Чувак-Паук! Надери зад этому тупому мазафаке, будет знать, как подрезать солидных парней!       Человек-Паук не слышал воплей Янга, он скользнул ногами вперед в салон угнанной машины, и внутри началась какая-то возня, автомобиль завилял по дороге, возникла неразбериха, водители спешили убраться подальше от опасного участка дороги, даже Майкл стал притормаживать и перестраиваться, не желая поцарапать свой Тахо. Машина угонщиков пошла юзом и остановилась, перегородив сразу две полосы. Янг тоже затормозил, и профессор получил возможность наблюдать из первого ряда, как из салона выбирается Человек-Паук. Он вытащил на дорогу одного угонщика, надежно связанного прочной полупрозрачной паутиной, потом второго. Оба негодяя извивались и брыкались, пытаясь достать героя скрученными ногами, но не преуспели в этом. Паук покрутил головой, потом присел и резко прыгнул вверх, приземлившись на мачту городского освещения. Тут же из его рук вырвались две нити, приклеившиеся к телам угонщиков. Герой потянул их наверх и подвесил прямо над дорогой, добавив ещё пару нитей каждому, для надежности, уж слишком сильно извивались и вопили оба негодяя, не согласные с таким раскладом вещей.       Легко спрыгнув на землю, Человек-Паук снова подошёл к угнанной машине, не прилагая видимый усилий развернул её и стал толкать к обочине, освобождая проезжую часть.       - Ваууу, - восхищенно выдохнул Янг, - Док, он такой сильный! При этом такой мелкий, аж завидно!       Герой не был мелким, вполне нормального, среднего роста, пять футов восемь дюймов, не меньше. Обтягивающий костюм плотно облегал его рельефные мышцы. Движения Человека-Паука были легкими, непринужденными и... нечеловеческими. Слишком гибкий. Слишком сильный. Слишком ловкий. Смотрелось жутковато, но как учёный Мендель Штромм ощутил знакомый азарт исследователя. Удивительное создание! Вот бы заполучить хоть каплю его уникальной крови и посмотреть, что же это за мутация такая...       Паук вдруг замер возле автомобиля, прислушиваясь. Подошел к багажнику, попытался открыть его, но тот оказался заперт. Не долго думая, герой подцепил крышку кончиками пальцев и рванул вверх. Замок не выдержал, багажник распахнулся, и все очевидцы, собравшие на дороге, ахнули. Внутри оказалась молодая женщина, связанная по рукам и ногам толстыми пластиковыми стяжками, рот несчастной был заклеен куском серебристого скотча.       Штромм наблюдал, как Человек-Паук легко разорвал прочный пластик одним движением пальца, как помог несчастной жертве выбраться из багажника и присесть, как осторожно отклеивал скотч от её лица, видимо, спрашивая, не поранилась ли она. Женщина судорожно трясла головой, и отчаянно хваталась за руки героя, её била крупная дрожь от пережитого шока.       Очевидцы уже спешили на помощь, кто-то дал пострадавшей бутылку с водой, кто-то набросил ей на плечи плед. Послышался вой полицейских сирен, Человек-Паук глянул в ту сторону, выстрелил паутиной в ближайшее здание и взмыл над дорогой, убираясь прочь.       - Ох, ну и крутой же сегодня день! - выдохнул Майкл, заводя свой Тахо, - Док, нам крупно повезло, раз удалось увидеть Чувачка-Паучка своими глазами, да ещё так близко, расскажу парням - они с ума сойдут! Не зря поговаривали, что в Куинсе его можно встретить чаще, чем в других районах города. Может, у него тут паучья нора, а, док? Как думаешь?       - Даже не знаю, - проговорил Штромм, - Я, признаться, ошарашен...       - Ошарашен..., - зачарованно повторил Янг, - Это типа... офигел?       - Да, - рассмеялся Штромм.       - Круто, - кивнул Янг, набирая скорость, - Я с тобой пообщаюсь и выучу кучу мудрёных слов. Это очень круто.       До Браунсвилла они добрались без новых приключений. Янг припарковал машину перед мрачноватым домом и сказал Штромму:       - Выбирайся, док, приехали. Будешь жить здесь. Дом старый, но в полном порядке. Крыша не течёт, подвал сухой и переоборудован под мастерскую. Леброн Пэриш всю прошлую неделю завозил туда оборудование, компы и всякое другое, всё, что ему сказал достать Мозес. Ты тут будешь не один, это место используется для того, чтобы кто-то из парней смог перекантоваться пару месяцев, если есть такая необходимость. Ну, знаешь... Разборки с другими бандами, проблемы с копами, да и просто иногда надо подлатать шкуру. Но ты не переживай, всё правое крыло дома в твоем распоряжении, там и ход в подвал, кстати. Никто туда не посмеет и носа сунуть, никто тебе не помешает. Ванна и сортир у тебя персональные, как ты и хотел. И в ближайшие пару дней ты будешь жить без соседей. Вот, держи ключи, - Майкл вручил Менделю связку ключей. На металлическом кольце висел пластиковый брелок в виде маски Человека-Паука, - Ты пока заходи в дом и располагайся, а я метнусь в одно местечко и привезу тебе нормальной жратвы. Холодильник, правда, забит продуктами, но не думаю, что после отсидки ты захочешь есть замороженные обеды, так ведь?       - Я не гурман, Майкл, мне подойдет что угодно, если там не будет гребаного риса и бобов. Вот это я точно не стану есть очень и очень долго, - сказал ему Штромм.       - Ладненько, - широко улыбнулся Янг, сверкая белыми зубами, - Ты пока располагайся. В спальне найдешь новую одежду, труселя всякие, футболки. Остин покупал барахло на свой вкус, поэтому всё спортивное и с эмблемами "Нью-Йорк Никс". Потом свожу тебя в магазин с нормальными шмотками для белых парней, а для дома и то сойдёт. Наслаждайся, док!       Он хлопнул Штромма по плечу, забрался в машину и уехал, а Мендель вошел в дом.       Внутри было тихо и сумрачно. Мебель в доме оказалась старой, но добротной, пахло моющим средством для пола и каким-то сладковатым освежителем. Искусственный химический душок так и витал в воздухе, раздражая обоняние, Штромму захотелось открыть окно.       Он прошёл через гостиную в коридор правого крыла дома, отыскал свою спальню. Комната оказалась довольно-таки просторной, хоть и мрачноватой. Какой-то умник додумался выкрасить стены темно-бордовой краской, но профессору было, в сущности, плевать на это. По центру спальни располагалась широкая кровать, застеленная покрывалом. Рядом с дверью стоял высокий комод с выкатными ящиками, в которых Мендель нашел футболки, носки, нижнее белье и прочие нужные вещи, всё было новым, в фабричных упаковках. В самом верхнем ящике лежали полотенца, бритвенные принадлежности и целая коробка презервативов. Профессор криво усмехнулся. Мозес действительно решил обеспечить его всем, чем только можно.       Он открыл дверцу встроенного шкафа, чтобы повесить на вешалку свое пальто. Внутри обнаружилась небольшая коллекция спортивной одежды: двое штанов, две толстовки, всё в цветах и с символикой "Никсов", как и говорил Янг, внизу, под одеждой, стояли новенькие чёрные кроссовки.       Мендель прошёл в ванную комнату. Личная ванная комната, боже... Долгих десять лет он был лишен этой простой радости - помыться в одиночестве, и вот оно, свершилось! Не было смысла откладывать то, чего он так долго ждал, профессор немедленно разделся, аккуратно повесил свой костюм на вешалку и отправился в душ.       Минут сорок он плескался в восхитительно горячей воде, регулируя напор, перевёл половину бутылки геля для душа, потом долго и тщательно брился, радуясь остроте дорогой бритвы. Закончив с лицом, критически посмотрел на свою голову - после заключения от волос остались жалкие клочки, и решительно сбрил всю ненужную растительность. Оделся во всё новое и чистое, с удовольствием отметив мягкость качественного трикотажа, и вышел на кухню.       - А вот и я, док! - приветствовал его Майкл, который уже ждал его, - Ну и горазд ты мыться, я аж заскучал. Садись, поешь, пока горячее.       Янг уже разложил на столе несколько контейнеров. В одном из них оказался великолепный говяжий стейк-рибай, прожаренный и аппетитный, в другом - запечённый картофель с сыром и зеленью, в третьем - салат из свежих овощей. Настоящий пир. Только увидев своими глазами это изобилие и почувствовав восхитительный аромат, Штромм ощутил, насколько он проголодался.       - Спасибо, Майкл, - искренне сказал он, садясь за стол и перекладывая стейк на тарелку, - А ты?       - Не, мне ехать надо. Ты наслаждайся обедом, это жратва из ресторанчика Коби, моего кореша, у него лучшие стейки во всём Браунсвилле, так и знай. В холодильнике есть пиво, кола, минералка, в общем, бери, что хочешь. Я вернусь через часа полтора, не скучай, док!       Отдавая должное отличному обеду, Штромм ощущал некоторое умиротворение. Определенно, жизнь под крылом нью-йоркской банды начинала ему нравиться. Стоит закончить с едой и осмотреть мастерскую, оценить то, что брат Мозеса туда привёз и подумать, чего не хватает. Возможно, составить список необходимого оборудования, которое следует докупить...? Украсть? Да с какой стати Менделя должно интересовать, откуда и каким способом его покровители добывают необходимое? Десять лет назад его записали в плохие парни, похоже, самое время проявить себя именно так.       Неспеша закончив с обедом, Штромм отправился в подвал. Оценил мощный компьютер, установленный для него, десять лет назад таких не было и в помине. Оборудование тоже было отличным, немного разрозненный набор, но на первое время можно будет обойтись и этим.       Хлопнула входная дверь, на лестнице послышались шаги, это вернулся Майкл. Пара часов пролетели незаметно.       - Ну как, док? Всё нормально с инструментами? - спросил он, оглядываясь, - Через пару дней Леброн привезет первую партию стволов, тогда и приступишь к работе.       - Да, всё отлично, - кивнул профессор, - Как и говорил Мо, полный комплект.       - Пошли наверх, у меня есть сюрприз!       Они поднялись в гостиную, Майкл, загадочно улыбаясь, усадил Штромма на диван и позвал:       - Кэсси, детка!       Раздался стук каблуков. В комнату медленно вошла невысокая худенькая девушка, коротко стриженная, с ассиметричной удлиненной челкой, падающей на левый глаз. Ее волосы были выкрашены в иссиня-черный цвет, тут и там виднелись фиолетовые прядки. Темные глаза, так густо накрашенные, что казались абсолютно черными, смотрели на Менделя безразлично. Она жевала жвачку, медленно, не размыкая пухлых губ, подведенных яркой помадой, так сильно контрастирующей с её бледной кожей. Одета девушка была весьма вызывающе, в черный топ, короткую кожаную юбку винного цвета и джинсовую куртку, одновременно рваную и обвешанную устрашающим количеством каких-то булавок, цепочек, металлических колечек и прочей дребедени.       - Кэсси, это док, док, это Кэсси. Я пошёл, а вы, ребятки, поладьте тут, как полагается. Поняла, Кэс? - Янг взял девушку за подбородок и повернул ее лицо к себе, - Чтобы всё было хорошо, и док на тебя не жаловался. Усекла?       - Само собой, - пожала она плечами.       - Ладненько, увидимся. Док, детке ничего не плати, я сам разберусь, понял? До завтра, не скучайте тут, - Майкл подмигнул Штромму и ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь.       Кэсси глянула ему вслед, потом повернулась к Менделю, который так и сидел на диване.       - Сколько тебе лет, Кэсси? - спросил её Штромм.       - Двадцать три, - девушка дернула плечом.       - А если честно?       - Пф..., - фыркнула она, - Двадцать семь.       - Уже лучше, - кивнул профессор, - На чём торчишь, Кэсси?       - Мет, - просто ответила она, снимая свою куртку и роняя её на пол. У нее были худенькие руки и синяки на левом плече, как от хватки грубыми пальцами, резко выделяющиеся на фоне белой кожи неопрятными синими пятнами, - Будем говорить про это или займёмся делом?       Штромм усмехнулся и сказал:       - Делом.       Кэсси криво улыбнулась, подошла к нему и остановилась совсем рядом, чуть касаясь мысками своих ботильонов мысков новых кроссовок Штромма. Она стёрла яркую помаду со своих губ тыльной стороной ладони, размазав немного алой краски по щеке, вытащила изо рта жвачку, прилепила её себе за ухо и плавно опустилась перед ним на колени.