***
Терпение никогда не входило в список добродетелей Нормана Озборна. Список его добродетелей вообще был до неприличия мал, в отличии от перечня пороков и разного рода грехов, коих водилось великое множество. Но вот откуда только что берётся? Пару месяцев назад он бы не стал церемониться с Питером, который сегодня, очевидно, заигрался. Сцапал бы его прямо там, на кухне, и показал, что бывает, когда слишком близко подходишь к клетке с голодным хищником. Только сейчас хотелось не этого. Хотелось, чтобы он сам тянулся к нему, как за поцелуем перед дверью комнаты, чтобы снова смотрел с интересом, а не с болью или злостью, чтобы… чтобы пришёл сегодня ночью к нему в постель, выломав дверной замок, это ведь ему вполне по силам даже с учётом травмы… Торопиться, подгонять события и напирать нельзя. Питер и так прошёл огромный путь: от жгучего желания выпотрошить своего злейшего врага, до хрупкого подобия нормальных отношений. Правда, больше всего это напоминало хождение по тонкому льду, но на данном этапе стоило радоваться тому, что имеешь. Он снова улыбается ему, пусть немного настороженно. Его зрачки больше не похожи на ружейные дула, а из движений и поз ушла напряжённость. У него возникает желание спровоцировать и подразнить. Не проломить Норману рёбра, а подразнить. И он сладко замирает в руках, стоит только обнять его, но не пытается покалечить, вырваться или отстраниться. Но хотелось… как же хотелось, чтобы сегодня всё пошло по-другому. В тот самый миг, когда он вжал Питера в столешницу, он неистово хотел накрыть его губы своими. Увидеть, как расширяются в смятении зрачки, топя чернотой голубую радужку, как дрожат ресницы, почувствовать сбившееся дыхание на своём лице. Выпить с его губ удивлённый полувскрик, не дать и секунды на страх или сомнения, запретить думать и анализировать — он и так всё время думает, беспокоится, переживает обо всём на свете, сколько же можно… Мягко тронуть его губы языком, побуждая шире приоткрыть рот. И гладить, вылизывать нежную изнанку, наслаждаясь влажной шелковистой гладкостью до тех пор, пора он не ответит. Пока не вернёт поцелуй, скользнув бархатистым язычком навстречу, немного поворачивая голову на бок, чтобы было удобнее. И отчаянно вцепится в рубашку, повиснув на плечах. Тогда Норман подхватил бы его под задницу, алчно сжав упругие половинки, и поднял бы на руки. А Питер обвил бы его ногами, скрестив лодыжки за спиной, запустил пальцы в волосы так, что вдоль позвоночника острой волной пробежали бы мурашки. И Норман продолжил бы его целовать, прижимая к себе, чувствуя, как крепнет хватка на плечах, как разгорячённое ласками тело в его руках живо откликается, как Питер, отбросив, наконец, последние сомнения, жадно притирается к нему бёдрами. Такой твёрдый, жаждущий. Ведь наверняка сидел на голодном пайке всё это время, ну, конечно, в той дыре, куда он переехал, и подрочить-то нормально нельзя… Он бы не стал торопиться, о, нет. Смаковал бы каждую секунду, дождался того момента, когда он сам попросит. Когда жарко выдохнет ему в ухо: «Хочу тебя…» и полезет распутывать непослушными пальцами узел на галстуке. И вот тогда он бы стиснул его в объятьях и унёс к себе. В эту комнату, на эту постель. На белые гладкие простыни из египетского хлопка. Потому что Питер — это дар. Его голубоглазое чудо. Не трофей, не прихоть, не интрижка… как он ненавидит это пошлое слово… Он — благословение. Норман бы медленно раздевал его, стараясь не потревожить раненую руку, благоговея перед каждым дюймом медленно обнажающейся молочно-белой кожи. Он бы поклонялся ему, как языческому божеству, воплощающему вечную весну и юность, сжираемый тёмным осознанием того, что однажды осмелился присвоить эту весну одному себе. И что никогда и ни с кем не намерен делиться. — Идиот… — пробормотал Норман, несильно ударяясь затылком о дверь, — Вот зачем было уходить, если… чёрт… Член стоял колом, неприятно упираясь в ширинку. Душ. Определённо, ему нужен холодный душ. И сон. И хватит пускать слюни на молоденького мальчика, которого сам отправил спать в одиночестве, лишив и его, и себя десерта. Ведь терпение — это добродетель. Хоть и весьма сомнительная.***
— Вставай, соня, — пальцы ласково скользнули по волосам. Питер зарылся носом в подушку, обнимая её рукой, и промычал что-то непонятное. Он долго не мог уснуть. Взбудораженный, вертелся на просторной двуспальной кровати, пытаясь найти себе место, половчее пристроить загипсованную руку и как-то отвлечься от жара, бродящего под кожей с самого ужина. В итоге, он закрутился в одеяло, как в кокон, и только там, в душной темноте, смог немного расслабиться, почти под утро провалившись в беспокойный сон. — Семь утра, Питер, а я не знаю твоё расписание, — мягко, но настойчиво говорил ему Норман, продолжая гладить по голове, — просыпайся. — Мгм… х-ршо, я уже… — пробормотал он. — Спускайся на кухню, — он в последний раз провёл ладонью по волосам, пропустил пряди на макушке сквозь пальцы и ушёл вниз, аккуратно притворив за собой дверь. Питер открыл глаза, стряхивая остатки беспокойного сна. Когда он вошёл в кухню, до отвращения бодрый Норман уже был там. В свежей рубашке, другом костюме, нежели вчера, чисто выбритый и аккуратно причёсанный, распространяющий ароматы кофе и дорого парфюма. Помятый, невыспавшийся Питер резко контрастировал с этим мистером «Совершенство», но ему было откровенно плевать. Паркер мечтал сейчас только об одном — большой чашке горячего кофе, чтобы проснуться, наконец, и перестать ощущать себя сгустком не слишком разумной биомассы. Вожделенная кружка божественного напитка появилась перед ним, как по волшебству. Питер неловко обхватил её левой рукой и, отпив немного, едва сдержал довольный стон. — Плохо спал? — поинтересовался Норман, разглядывая сонно моргающего Питера, почти уткнувшегося носом в кофе. Немного взъерошенный, всё ещё бледный, какой-то… уязвимый. Хотелось сгрести его в охапку и не отпускать, послав всё и всех куда подальше. — Рука побаливала, потом никак не мог устроиться. То ли матрас слишком мягкий, то ли наоборот… не знаю. Может, просто обожрался вчера вечером… ой, извини, — смутился он, стрельнув глазами на Озборна, но тот только улыбнулся, умиляясь, открыл навесной шкаф и спросил: — Мюсли, гранола или хлопья? — Хлопья, — немедленно отозвался Питер. Наверняка всё остальное было страшно полезным, возможно, даже приготовленным умелыми руками Бернарда, полным питательных орехов и цельнозерновых злаков, но ему хотелось сладких и вредных хлопьев, желательно шоколадных. Стеклянная банка именно с таким завтраком и появилась перед Питером. Рядом Норман поставил бутылку с молоком и ещё одну, с апельсиновым соком. — Можно было бы сделать фреш, но мне, честно говоря, не хочется возиться, — он достал из шкафа керамическую миску и передал её Питеру, — Так что? Ты никуда не опоздал? — Нет, — помотал головой Питер, заливая хлопья молоком и думая, что он ничегошеньки не знает о жизни людей, которые зачем-то пересыпают готовые завтраки из картонных коробок в вычурные стеклянные банки, — я ещё успею домой заскочить, мне ко второй паре. — Как рука? Сильно болит? — участливо спросил Норман, садясь напротив. — Нет, уже намного лучше, — Питер пошевелил пальцами, прислушиваясь к своим ощущениям — запястье почти не беспокоило. Он зачерпнул полную ложку хлопьевх и отправил в рот, наслаждаясь шоколадным хрустом и почти приторной сладостью. То, что надо. Завтракая, Питер обратил внимание, что посуда, оставшаяся после их вчерашнего пиршества, аккуратно собрана и составлена возле кухонной мойки. Его немного уколола совесть, наверное, стоило помочь Норману убрать со стола, а не плющить подушку. Ещё стало немного жаль, что он так и не увидел, как рафинированный мистер Озборн прибирается на кухне. Такое зрелище — сродни явлению кометы Макнота, уникальное в своём роде. Видимо, на его лице всё было написано такими крупными буквами, что даже начисто лишённый эмпатии Норман не удержался и спросил, проследив за взглядом Питера: — Что? Тебя удивляет, что я убрал посуду? Паркер смутился и кивнул, натолкав в рот побольше еды, чтобы ничего не говорить на законном основании. — Видишь, как многого мы не знаем друг о друге, — с лёгкой грустью в голосе сказал Озборн, — Ты считаешь меня снобом, не способным самостоятельно завязать шнурки, и это печально. Нам следует чаще общаться. Питер отвёл глаза, изобразив крайнюю увлечённость завтраком, пытаясь скрыть возникшую неловкость. Норман, похоже, понял его и не стал развивать эту тему. Вместо этого, он спросил: — Ты пойдёшь к врачу? — Да, — кивнул Питер, наливая сок в стакан, — Только пока не придумал куда. В окружную больницу точно не сунусь, у них моя медкарта с рентгеном и датами, кто-то может заметить, что сложный перелом сросся за пару дней, начнутся ненужные вопросы… Что-нибудь придумаю. Надо сделать снимок, удостовериться, что всё в порядке и прекращать отлынивать от своих обязанностей. Меня и так совесть мучает, что я дрыхну ночами, пока на улицах творится всякое, но с одной рукой много не напатрулируешь. Внимательно выслушав его, Норман полез во внутренний карман пиджака, достал свою визитку и на её обороте написал какой-то телефонный номер. — Вот, возьми. Это номер моего личного врача, доктора Прайса. Я ему позвоню и предупрежу, что ты придёшь сделать снимок и на консультацию. Только не надо говорить мне о деньгах, хорошо? — категорично остановил он попытавшегося что-то возразить Питера, — Я столько плачу за грёбаную медицинскую страховку в той клинике, что мог бы уже дважды пересадить себе все жизненно важные органы. Но, видишь ли, после воздействия интенсификатора и мутации я не болею. — Зачем тогда покупать страховой полис? — удивился Питер. — Затем, дорогой мой, что это часть имиджа. Не поверишь, сколько всего ненужного навязано мне обществом с одной лишь целью — предоставить доступ к закрытым кругам людей, имеющих власть, деньги и связи. Дорогущая медицинская страховка. Членство в загородном клубе — ещё одна моя головная боль. Я ненавижу это место, но с наступление сезона вынужден периодически туда ездить, играть в гольф и большой теннис с мэром, его заместителями и ещё парой городских шишек. Гарри, кстати, нравится тот гадюшник, он там вечно окружён толпой девушек и весело проводит время. Ах, да, ещё этот кошмарный домик на озере Хопатконг, который я бы уже давным давно продал к чертям, если б не соседствовал с окружным прокурором и начальником департамента выездных проверок из налоговой. Статус и связи, вот за что мне приходится платить. Таковы законы бизнеса, Питер, и если в будущем ты хочешь открыть собственную компанию, тебе стоит знать о подобных вещах. — Ну надо же, как всё устроено… — сказал Питер с налётом разочарования. Он-то был свято уверен, что для успешного старта собственного дела достаточно знаний, трудолюбия и оригинальной идеи, а выходит, что ты вынужден водить полезные знакомства и день за днём что-то из себя изображать. — Не забивай этим голову, — приободрил его Норман, — И обязательно покажись врачу, чтобы мне самому не пришлось тащить тебя на приём. Питер поднял на него глаза. — Ты опять меня заставляешь? — приготовился ощетиниться он, но Озборн примирительно и немного виновато улыбнулся, говоря: — Я не пытаюсь подавить тебя или принудить, не воспринимай это так. Дело в том, что я… чёрт, это сложнее сказать, чем я думал… Рассматривай это как проявление заботы, хорошо? Мне сложно, в самом деле сложно, последний человек, о котором я хотел заботиться, умер восемнадцать лет назад, и я, похоже, безнадёжно утратил даже базовые навыки того, как следует себя вести, чтобы не выглядеть тираном. Я всё время кем-то командую, и это прочно вошло в привычку. — Ладно, — согласился Питер, поднимаясь из-за стола, — ты тоже не думай, что я — свинья неблагодарная, я просто не хочу никого обременять. Он взял посуду из которой ел и отправился к раковине, чтобы вымыть, однако Норман категорично остановил его: — А вот это брось и даже не пытайся. У Бернарда есть какой-то супер-радар, он безошибочно определит, что посуда вымыта не им, и всё переделает по-своему. Потом нацепит такое особенное выражение лица, будто ему наплевали в душу, и будет укоризненно смотреть на меня, негодуя, что я позволил кому-то вторгнуться в святая святых и нарушить установленный им порядок. Просто поставь на столешницу к остальным тарелкам. — Ладно, — пожал плечами Питер. В конце концов, было бы невежливо лезть с никому не нужной инициативой в чужое хозяйство. — Заказать тебе такси? Мне скоро выходить, Чарльз приедет к восьми утра, — спросил Норман. — Нет, спасибо, я на метро, — отказался Питер. Хрупкая атмосфера, установившаяся между ними этим утром, заполняла пространство кухни, подобно солнечному мареву, несмотря на пасмурное февральское утро. Странное непривычное ощущение комфорта и уюта, какой-то защищённости, накрыло Питера, как мягкое прикосновение тёплого пледа, он даже не помнил, когда ему в последний раз было настолько хорошо и спокойно на душе. Погруженный в осознание новых чувств, он не сразу понял, что Норман стоит прямо перед ним, пристально глядя в глаза. — Земля вызывает Питера Паркера, — улыбнулся он, — Ты так глубоко ушёл в свои мысли, что не слышал ни единого моего слова? — А? Нет, наверное, — честно признался он, — Что ты говорил? Губы Нормана было дрогнули, но потом сложились в вежливую улыбку: — Это не существенно. Позаботься о себе, хорошо? Я не знаю, вернусь ли сегодня из Джерси, вероятно, мне придётся задержаться там на два-три дня, пока не урегулируются все ключевые моменты и не наладится производство. А по возвращении… мне было бы приятно узнать, что с тобой всё хорошо, что ты полностью восстановился и не забываешь про ланч, — он невесомо коснулся скулы Питера, очертив контур его лица, — Выйдем вместе? — Да, давай, — не стал спорить Питер. Он всё равно доедет на лифте до первого этажа и выйдет в холл, а Норман спустится в гараж. С точки зрения конспирации — всё чётко. В лифте были установлены камеры, может быть, поэтому Норман был паинькой и не делал попыток обнять его или просто коснуться. А может быть потому, что перед тем, как выйти за дверь, он сгрёб Питера в объятья и минуту стоял неподвижно, уткнувшись носом в изгиб шеи, не говоря ни слова и не пытаясь сделать что-то ещё. С мелодичным звоном двери лифта открылись на первом этаже. — До встречи, Питер, — улыбнулся ему Норман, оставшийся в кабине. — Увидимся, — просто ответил тот, выходя холл. — Позвони мне, если будет желание. Номер помнишь? Если нет, у тебя есть моя визитка. — Как я могу забыть, — Питер не смог удержать чуть ехидную улыбку, — Но, боюсь, ты будешь занят. — Я найду время. Для тебя — всегда. Он нажал на кнопку и двери плавно закрылись. Питер вздохнул, сумрачно глянул на консьержа, и вышел в ветреное нью-йоркское утро.***
Если Дуайт не впадал в беспамятство, он уныло стонал на одной раздражающей ноте до тех пор, пока не получал новую дозу морфина и не проваливался в тяжёлое забытьё. Штромм злился. Противный звук преследовал его. Стоило выйти из подвала, он слышал эти заунывные стенания в своей спальне, в своей ванной комнате, повсюду. И это неимоверно раздражало. Дуайта подстрелили свои же во время нападения на отделение Армии спасения. Невезучий налётчик сам подставился под шальную пулю, его ранило в живот, на излёте, и, должно быть, он истёк бы кровью, если б не верный напарник и приятель Нельсон, который самоотверженно зажимал кровоточащую рану и подбадривал своего кореша, не давая тому отключиться и отправиться прямиком в ад. Оперировали бедолагу тут же, в доме, прямо на кухонном столе. Майкл привёз врача — строгую, худую, как палка, женщину по имени Триша Дэвис. Штромм заподозрил, что она, возможно, и не врач вовсе, уж больно жёсткой и даже бесцеремонной была её манера обращения с пациентом. А когда Триша закатала рукава, чтобы вымыть руки перед извлечением пули, Мендель увидел грубые шрамы от собачьих зубов на тонком предплечье женщины, уродующие гладкую кожу цвета крепкого кофе, и последние сомнения на счёт профессии этого «доктора» развеялись без следа. Заметив его внимательный взгляд, она презрительно фыркнула и тоном, не терпящим возражений, потребовала, чтобы Штромм ей ассистировал. — И это была не собака. Это был грёбаный канадский волк, — с некоторым превосходством в голосе заявила Триша. Майкл уважительно присвистнул из угла кухни, восхищённо пробормотал что-то вроде: «Огонь баба!», принимаясь распаковывать хирургические инструменты, привезённые предусмотрительной мисс Дэвис, и раскладывать их по стерильной хирургической пеленке на журнальном столике, специально перенесённом из гостиной для этих целей. Триша не стала церемониться с раненым. Сунула ему в рот скрученное в жгут полотенце, велела Нельсону держать ноги, а Майклу — руки, шустро отыскала в разверстой ране пулю, не удосужившись даже поверхностно обезболить хрипящего и стонущего пациента. — Хорошо зафиксированный больной в анестезии не нуждается, — цинично сказала она Штромму, уронив перепачканную кровью пулю в эмалированный лоток, подставленный профессором, — Пинцет, иглу и нить. Дуайту повезло, он отключился как раз в тот момент, когда Триша снова полезла в рану, чтобы послойно зашить её. Мендель молча подавал чистые марлевые тампоны и убирал окровавленные, лил антисептик, когда и куда говорили, вдевал в иглы шовный материал, в общем, ассистировал. Годы работы в лаборатории, в том числе с подопытными животными, сделали своё дело — профессор был спокоен, холоден и отстранён. Его было сложно пронять видом крови или глубокой раны, которую увлечённо исследовала Триша, стараясь удостоверится, что кишечник цел и у невезучего бандита всё-таки есть шанс остаться в живых и не подохнуть от перитонита. Установив дренаж и сделав последний стежок, мисс Дэвис сунула бесчувственному пациенту под нос марлю с нашатырным спиртом, довольно грубо вернув его к болезненной реальности, и велела парням перетащить бедолагу в комнату, объявив операцию успешной и законченной. Раненого разместили в левом крыле дома. Он безостановочно стонал, несвязно матерился и выглядел откровенно паршиво. Нельсон чуть не плакал, наблюдая за страданиями друга, не выдержав, он взял Тришу за локоть и взмолился: — Сделай что-нибудь, он же от боли сдохнет! Она сурово сжала губы и нахмурилась. — У меня нет морфина. У меня даже анестезии нормальной нет, скажи спасибо, что я достала антибиотики. Знаешь, какой сейчас контроль за оборотом этих веществ? Майкл, ты чего замер? Потряси своих дружков-дилеров, неужели в Браунсвилле никто не толкает морфин? Боже, куда катится этот мир, парни? Серьёзно, все торчки пересели на кислоту и синтетику, а старые добрые опиаты уже не в тренде? Янг закивал и вымелся из дома, едва не забыв в прихожей свою модную шляпу. Вернулся он спустя час, запыхавшийся, но довольный, и приволок вожделенный морфин. Дуайт, который даже не стонал уже, а тихонько подвывал, лёжа под капельницей, смотрел на Майкла, как грешник на божьего ангела, спустившегося за его исстрадавшейся душой в самые тёмные глубины ада, и, получив вожделенную инъекцию, медленно провалился в столь желанное забытьё. Триша оставила в холодильнике коробку с ампулами антибиотика, вручила Штромму пакет одноразовых шприцев, велела колоть больному препарат в течение недели, и поставить её в известность, если у Дуайта не будет улучшений, а жар не спадёт в ближайшие два-три дня. — Я заеду завтра, проверю дренаж и ту дрянь, которая в него наберётся из раны. Следите за ним внимательно, парни, не то он сдохнет от сепсиса, — жёстко сказала Триша, проверяя капельницу. Нельсон, который глаз не мог отвести от покрытого испариной лица друга, поймал её за хрупкое запястье. — Останься, Триш. Ты должна за ним присмотреть. Не этот лысый хер, из-за которого Дуайт получил пулю в брюхо, а ты. Мендель хотел возмутиться, но Майкл сделал страшные глаза, выразительно дав ему понять, что сейчас не время спорить и качать права, лучше заткнуться и не злить Нельсона, терпение которого висело на очень тоненькой ниточке, а одежда и руки до сих пор были залиты кровью едва не погибшего друга. Триша сурово сдвинула брови и профессионально выкрутила руку из крепкой хватки гангстера. — Я тебе ничего не должна, — отчеканила она каждое слово, — Если я кому и должна, то это Леброну, а ты — не Леброн, мелкий кусок дерьма. Поэтому завали хлебало и не смей мне указывать! Когда твой кореш придёт в себя, скажешь ему, чтобы не вздумал терять массу. Похоже, пуля была на самом излёте, может, срикошетила, потеряв скорость, не знаю… Это же надо оказаться настолько невезучим дураком, чтобы поймать практически падающую пулю! Её задержала жировая прослойка и мышцы пресса Дуайта, ещё немного, и она продырявила бы ему кишечник. Вот тогда — всё, вы б его уже хоронили. Потому что я могу зашить рану на вашей сраной кухне, но я не смогу сделать тут полостную операцию! — Но, Триш… — Отвали от меня, мудак. Если Дуайт переживёт эту ночь, третьи и пятые сутки — с ним всё будет в порядке. Прекрати задалбывать меня и молись, чтобы антибиотик подошёл и подействовал на то дерьмо, которое ты натолкал в его рану, зажимая её своими грязными руками. Понял, док? — сказала она, обращаясь к Штромму, — Следи за температурой. И капельницу ещё одну ему поставь, он потерял довольно много крови. — Может, переливание ему сделать? — предложил Нельсон, на что Триша усмехнулась: — Лучше пересадку. Мозгов. Тебе. Майки, убери от раненого этого полудурка. Он укокошит парня быстрее, чем инфекция. Всё, я ухожу. Вы и так сорвали меня с работы, я не могу каждый раз всё бросать и нестись в Браунсвилл только потому, что кто-то из вас, умственно отсталых, порезал себе бумагой пальчик! — тут у неё запищал телефон, Триша вытащила гаджет, прочитала сообщение и выпалила, — Я должна бежать, у меня бегемот рожает, как думаете, где я нужнее?! — Триш, я тебя отвезу! — подорвался было Майкл, но она только головой покачала. — Я на подземке, так быстрее. Запомните, клоуны, ваша цель облегчить страдания раненого, а не накачать его дурью до пузырящихся слюней, — Триша быстро собрала свои вещи и стремительно ушла, только дверь хлопнула. — Майкл, а где она работает? — спросил Мендель, заинтересовавшись бегемотом. — В зоопарке Бронкса, — ответил Янг, — Они с Леброном одноклассники, росли в соседних дворах. Лет шесть назад у Триши серьёзно заболела ма. Ей могли помочь, но операция стоила целую кучу денег. Леброн дал Трише бабки взаймы и даже без процентов. Она до сих пор выплачивает тот долг, ну, и помогает парням со всякими нелегальными ранениями. Сам понимаешь, с пулей в пузе по больницам не походишь… — С ума сойти, ветеринар лечит людей… Похоже, теперь я видел всё, — пробормотал Мендель. — Вообще-то, Триша училась на хирурга и даже работала в больнице Бельвю. Но там случилась какая-то мутная история, даже суд был, её то ли выперли, то ли она сама ушла… Я не спрашиваю больше, как-то раз попытался, так она мне пообещала рот зашить и, знаешь, я ей верю. В общем, где-то с год она жёстко пила, потом взяла себя в руки, выучилась на ветеринара и пошла работать. И видел бы ты, как она носится со своими мохнатыми и рогатыми пациентами! Доктор Дулиттл просто жестокий сопляк по сравнению с Тришей. Даже с тем сраным волком, который чуть не сожрал ей руку, она потом чуть в жопу его не целовала, когда вылечила, хотя… может, и целовала. С неё станется. Она всегда говорит, что животные — гораздо лучше людей, потому что не умеют врать, — Майкл рассказывал всё это, одновременно прибираясь на кухне, — Ладно, док. Пойду, сожгу это дерьмо, тут полно кровищи Дуайта и всяких медицинских приблуд… А ты пока не маячь перед Нельсоном, хорошо? Он в бешенстве и винит тебя в том, что его кореша подстрелили, хотя вообще не понятно, чью же пулю словил Дуайт. Парни сказали, на складе был сущий ад, когда они стали одновременно палить по Пауку… И это… док, Леброн приедет поговорить. Тон, которым Майкл сообщил Штромму эту новость, не сулил ничего хорошего. Мендель и сам понимал, как сильно он облажался. Его великолепный план пошёл прахом из-за всего одной небольшой погрешности. Надоедливой, ползучей погрешности в красно-синем трико, так ловко избежавшей мучительной смерти. Он был сам во всём виноват. Человек-Паук показал свою истинную силу — даже со сломанной рукой он сумел вырваться из наглухо запечатанного контейнера, освободил Озборна и спас того от инъекции интенсификатора, которая казалась неизбежной. Может, Штромму и в самом деле надо было прислушаться к Леброну? Перестать мудровать и банально утопить своего врага в заливе Гудзона, предварительно залив ему ноги цементом в какой-нибудь объемной ёмкости, или расчленить ещё живого, как вариант. В любом случае, смерть Нормана была самым желанным исходом, так какая разница, каким образом будет достигнут результат? Пара дней пролетели незаметно, в обычной рабочей рутине, приправленной уходом за раненым Дуайтом и молчаливым бойкотом со стороны Нельсона, который продолжал точить зуб на профессора. Аккурат в день влюблённых приехал Леброн. Прошёлся пружинистой походкой по дому, заглянул в комнату Дуайта, мирно спящего под действием обезболивающего, и спустился в подвал к Штромму. Мендель был внутренне готов к шквалу обвинений, ругани и даже угроз, но не к тому, что главарь банды с комфортом усядется на стул, закинув ногу на ногу, и, сплетя пальцы на массивном колене, скажет: — Что ж, док, я тебя внимательно слушаю, — впервые Менделю было нечего ответить. Леброн Пэриш смотрел понимающе, даже сочувственно, в некотором роде. И решил протянуть облажавшемуся «мстителю» крепкую руку помощи, — Говорят, ты снимал весь тот беспредел на складе. Покажи мне. Также молча, Штромм развернул к нему один из мониторов и щелкнул мышью, запуская видеофайл. Ту часть, где робот шёл по бесконечно длинному канализационному коллектору, Штромм благоразумно пропустил. Беспечный вид Леброна не сулил ничего хорошего, скорее, это состояние гангстера было похоже на око шторма, и злить его длительным просмотром тупого изображения мрачных сводов из выщербленного кирпича означало бы своими руками приблизить неизбежную расплату. Эпизод на складе Леброн смотрел с интересом. Пару раз хохотнул, глядя как робот поймал Паука за ногу в полёте и сдёрнул со стеллажа, словно тряпичную игрушку, и когда железяка, выпустив пару десятков гибких щупалец, оплела надоедливого паразита, беспомощно бьющегося в крепких путах. А вот тот эпизод, когда Штромм приказал железке сломать Пауку запястье, Леброн внимательно пересмотрел дважды. Откровения Менделя перед заточённым в бочку Озборном Леброна не впечатлили, их он велел промотать. Сурово хмурясь, он досмотрел ролик до самого конца, и спросил: — Это всё? — Это всё, что записал робот. Есть ещё видео из ангара с контейнером, но там, фактически, ничего не происходит. Видно только, как Паук выбрался из ловушки и сбил камеру комком паутины. — Хер-ня, — резюмировал Пэриш, потирая бритую голову, — Всё, что ты тут набесоёбил — полнейшая херня. Когда ты мне расписывал свои зловещие планы, признаюсь, это звучало внушительно. Я даже проникся. А на выходе? Что мы имеем на выходе? Ни-хе-ра. И твой мудак-кореш жив-живёхонек, и Паук уполз. Только Дуайт получил пулю в брюхо, значит, мы ещё и в минусе, — Мендель хотел было что-то сказать, но Леброн прервал его нетерпеливым жестом, — Завались, док. Заткни своё хлебало, пока я добрый и разговариваю, а не выбиваю из тебя дерьмо. Понимаешь, если бы ты и твои фокусы с моим оружием не приносили банде бешеный доход, я бы не сдерживался, и, док, ты бы уже полчаса как собирал свои выбитые зубы сломанными пальцами. Понимаешь, о чём я толкую? — Понимаю, — сухо ответил Мендель. — Это радует, — кивнул Леброн, — Но я должен тебя как-то наказать. Нельсон в полном раздрае, Дуайт ему как брат родной. И он очень зол на тебя, очень. А мне не нужны тёрки внутри банды, ничем хорошим это не заканчивается. Я тут посоветовался с братом, Мо накидал мне кое-каких идей… А ну, дай-ка сюда мышь… что тут у нас? Он щёлкнул по свёрнутой вкладке и развернул сайт обозревателя нью-йоркской светской жизни. Хмыкнул, разглядывая фотографии Гарри Озборна, снятого на выходе из какого-то пафосного ночного клуба, расслабленно улыбающегося, обнимающего за талию красивую смеющуюся шатенку. — Ну, как я и думал. С папашей у тебя непроканало, решил взяться за сынка? — Леброн грозно глянул на Штромма, который отвёл глаза, — На меня, блядь, смотри! Вот что, док, ты тут не самый хитровыебанный, чтоб ты там о себе не думал. Управа найдётся и на тебя и на всех, кто решит, что может делать что-то, что не нравится мне. Поэтому, вот тебе моё решение: ты сидишь дома. Ты, блядь, наказан. Майкл привезёт всё, что нужно, работы у тебя — навалом, вот и занимайся. Я резко против того, чтобы ты гробил моих парней, упиваясь своими мстительными планами, выдумывал нечто эдакое, вместо того, чтобы вернуться к реальности и просто пристрелить ненавистного тебе ублюдка!!! Быстро, эффективно, качественно, и, что самое важное — гарантированно насмерть! Хватит этого блядского цирка. Хватит ходячих железяк, тайных ходов, пустующих ангаров и прочего дерьмища. Ты хоть понимаешь, что ты не только с треском провалил свой дурацкий план, ты ещё и привлёк пристальное внимание Паука к моей банде! Док, мы — люди простые, и род наших занятий, как ты уже должен был понять, не предполагает публичности. Нам не надо этого всего — копы, Паук со своим обострённым чувством справедливости, не надо. Я хочу жить спокойно и вести свои дела, получая максимально возможную прибыль. Поверь, мне хватает разборок с теми, кому не нравится мой стиль управления или то, какую территорию мы контролируем, я и так всю жизнь роюсь в этой грязи. А ты создаёшь мне новую проблему. Паучара знать не знал про нас, и все жили спокойно, а теперь… теперь я даже не знаю, чего ждать. Вдруг, он явится прямо сюда? И притащит за собой копов? Ты молчишь потому, что тебе нечего сказать, док? — Нет, отчего же, — ответил Штромм, — Я бы не был так уверен, что Паук явится сюда… — О, да?! — саркастично воскликнул Леброн, — Ты сломал ему запястье, не знаю, что он там чувствовал, но даже на записи это выглядело пиздец как больно! Разумеется, он явится сюда. Он захочет отомстить, любой бы захотел. И ты, при всём своём умище, додумался выворачиваться мехом наружу перед Озборном в присутствии Паука, который, какая неприятность, не сдох! Блядь, да что с вами, злодеями, не так?! Почему у вас у всех свербит в жопе от необходимости разболтать свои планы, поделиться ими с уже пойманной жертвой, вместо того, чтобы спокойно разрядить обойму в её голову! Сделай дело, а потом болтай хоть до вечера… никогда этого не пойму. — Леброн, мне не пять лет, чтобы наказывать меня сидением взаперти… — начал говорить Штромм, но Пэриш опять оборвал его: — Мне насрать, сколько тебе лет. Я тут папа. И если я решил, что ты будешь сидеть под замком, ты будешь сидеть. Не вздумай, кстати, дёрнуть через канализацию, я пришлю кого-нибудь, чтобы заварили долбаный люк, ведущий в подземелье. Так что, у тебя есть два варианта, как сидеть — целым и невредимым или со сломанными ногами. Мне лично всё равно, что ты выберешь, любой исход меня устроит. Надеюсь, мы друг друга поняли? — Да, — сквозь зубы ответил Штромм. — Хорошо, — удовлетворился Леброн, — Нам всем следует залечь на дно или ходить с оглядкой. Я не первый год в этом грязном бизнесе и до сих пор на свободе лишь потому, что привык доверять своей чуйке. И сейчас моя чуйка говорит, что нужно быть предельно осторожным. Не позволю ни тебе, ни твоим гнилым амбициям разрушить то, что мы с братом создавали так долго. Не зарывайся, док. Помни, что я всегда могу прикопать тебя прямо под этим самым домом, а то и вовсе вернуть в Райкерс, где тебе, злопамятному ублюдку, самое место. Ещё раз разочаруешь меня — я не стану разговаривать с тобой, запирать тебя или транслировать ещё какое-нибудь толерантное дерьмо, усёк? — Усёк, — выдавил из себя Штромм. — А чего ты тогда, мать твою, не работаешь, раз усёк? Давай, шевелись, к вечеру парни привезут новую партию винтовок на модификацию. Никто не хочет работать, никто, всех приходится подгонять, — тяжело вздохнул Леброн, а Штромм решился спросить: — Один вопрос, куда такая уйма оружия? Складывается впечатление, что ты готовишь вооружённый переворот, — на что получил лишь презрительную усмешку. — Не твоего ума дело, док. Не задавай лишних вопросов, если не хочешь однажды уснуть вместе с рыбами. Леброн пружинисто поднялся и направился к лестнице. Дойдя до середины, он оглянулся и сказал: — И не вынуждай меня отключать тебе интернет, а также лишать других ништяков, понял? Остынь и подумай хорошенько, проанализируй свои просчёты, ты же умник. Вот и включи мозги, — он окинул профессора внимательным взглядом и покачал головой, — Поверить не могу… Другого я бы уже давным-давно придушил, чтобы пулю не тратить, а тебя всё уговариваю, уговариваю, вот зачем..? Цени это, док. Тяжело уронив последнее слово, Леброн покинул подвал, нарочито хлопнув дверью. Мендель осторожно выдохнул. Похоже, он ещё легко отделался, ведь скорый на расправу и вспыльчивый младший Пэриш вполне мог искалечить его каким-нибудь жестоким образом, а тут всего лишь «домашний» арест. Штромм снова, уже в который раз, прокрутил вверх-вниз фотографии Гарри, силясь разбудить в себе ненависть ещё и к нему. Но на красивом лице юноши цвела улыбка Эмили. Гарри смотрел с экрана монитора её глазами — сколько лет прошло, а Мендель всё так же живо помнил этот взгляд цвета горячего шоколада, и золотистые искорки, вспыхивающие на кончиках её длинных ресниц всякий раз, когда солнечный луч касался её милого лица. И сколько Штромм не смотрел на снимки, он не мог перестать видеть черты той единственной женщины, что тронула его сердце, в сыне своего лютого врага. Он злился на себя за бесхребетность, говорил себе, что Гарри прежде всего сын Нормана, его плоть и кровь, чёрт возьми! И тут вместо ненависти на Штромма накатило жгучее разочарование. Озборн и здесь его обставил. Мендель угробил свои лучшие годы на то, чтобы достичь желанной цели: учился, трудился, совершенствовался, писал статьи, учебники, преподавал и получал научные степени. Он мечтал, что имя его будет вписано в мировую науку золотыми буквами, что он обретёт бессмертие в своих трудах. Но всё пошло прахом в одно мгновение. Озборну стоило шевельнуть одним пальцем, и Штромм стал изгоем в научном сообществе. Его труды предали анафеме, он сам стал нерукопожатным, презираемым, заклеймённым обвинениями в воровстве уголовником. Вот она, цена всех его усилий. И после смерти Менделя Штромма не останется ровным счётом ничего, кроме, пожалуй, безымянного захоронения за муниципальный счёт. А у Нормана всегда будет сын, живое воплощение его самого и милой Эмили. Такие мысли причиняли боль и заставляли намного острее чувствовать несправедливость этой проклятой жизни, размазавшей Менделя Штромма по грязной нью-йоркской мостовой тонким кровоточащим слоем. Но Штромм не был бы самим собой, если б в пелене жгучей обиды и боли не начал обдумывать новый злодейский план. — Гарри, Гарри… — бормотал он себе под нос, кликая по одному из фото и разглядывая портретный снимок младшего Озборна, — Чем же ты живёшь, Гарри? Какие у тебя отношения с отцом? Возможно, он пылинки с тебя сдувает, м? Должен сдувать — наследник, единственное, что осталось от любимой женщины, семья, в конце концов… Или же… или же нет? Или ты так и остался для него маленьким плаксой, отнимающим время? Посмотрим… Мендель открыл поисковик и вбил запрос: «Гарри Озборн Норман Озборн». Браузер любезно вывалил рафинированные статьи из глянцевых журналов и заметки светской хроники. От вылизанных снимков профессиональных фотографов хотелось блевать. Отец и сын на официальном приёме у мэра. Озборны в интерьерах своего пентхауса. Норман и Гарри играют в гольф в загородном клубе, выглядя при этом, как искусно расставленные на изумрудном поле манекены в брендовых шмотках. Гарри, сидящий в кресле, небрежно закинув ногу на ногу, со скучающим видом, и Норман, стоящий за его спиной в полный рост, надменно смотрящий в кадр. Оба в дорогущих костюмах, сшитых, скорее всего, на заказ. — У меня сейчас начнётся диабет, столько тут сахара, — сказал сам себе Мендель, закрывая вкладку, — А что, если попробовать вот так? Новый запрос был несколько иным: «Гарри Озборн скандал». У вящему удивлению профессора, поисковик смог предложить несколько страниц со ссылками на сайты, где упоминалось имя Гарри, но вот слова «скандал», содержащегося в запросе, там не встречалось. Разочарованно пролистав пару страниц, Штромм обнаружил насколько ссылок на удалённые статьи. Поколдовав немного с веб-кэшем, Мендель выудил сохранённую копию одной единственной страницы. Похоже, кто-то хорошенько подчистил за Озборнами, но… — Сеть помнит всё, Норман. А то ты не знал, самоуверенный поганец! Посмотрим… В той статье пятилетней давности, даже не в статье, а в заметке какого-то жёлтого портала-однодневки, переписывавшего светские сплетни и обсасывавшего грязные секретики мало-мальски известных персон, Мендель прочитал о том, что Гарри Озборн был госпитализирован с симптомами наркотической интоксикации. В той заметке даже было фото, но ссылка на него оказалось битой и не работала. Сколько Мендель не старался, выудить снимок из глубин интернета ему не удалось. — Так-так… С виду благополучная семейка, а на деле? Сын с зависимостью, ну надо же… А ведь ты не так уж и хорош, Норман. Умудрился что-то упустить в воспитании единственного ребёнка, и как же это называется? Бедняжка Эмили, должно быть, переворачивается в гробу. Она подарила тебе сына, а ты пренебрег своими родительскими обязанностями! Не думаю, что ошибусь, если предположу — ваши отношения, мягко говоря, далеки от идеала. И есть шанс на то, что юный Гарри тебя ненавидит… Штромм задумался, подперев рукой подбородок. А что, если ему попробовать подобраться к Озборну с другой стороны? Возможно, с самого начала не стоило лезть напролом, а попытаться ударить исподтишка, задействовав при этом Гарри… Даже не так, действуя через Гарри. И если Мендель не ошибся, и сын, которым годами пренебрегали, действительно зол на отца, станет отличной пешкой в новом раунде его игры. — Это будет весьма интересно, — злорадно улыбнулся Штромм, — Но я не стану спешить, о, нет. Не в этот раз, Норман. Мне понадобится некоторое время…