***
— Синий! — Фиолетовый! — Синий, ты, придурок! — Сам ты придурок, фиолетовый! Тед злобно пнул ногой потрёпанную спортивную сумку, набитую аэрозолями с краской. — А ты чего молчишь?! — он развернулся в сторону рыжего Рика, который сидел на корточках под витриной пекарни Фаско и усиленно делал вид, что не при делах. — Мне похер, чел, — безразлично пожал плечами Рик, — У нас осталось по два баллончика синей и фиолетовой краски, определяйтесь скорее сами. Это у тебя и у Кейда подгорает от того, каким цветом мы нарисуем очередной хер, а мне абсолютно похер. О, стихи… — Ты чё? Намекаешь, что мы сраные расисты?! — вскипел Кейд, который с самого утра был в дурном настроении, поругавшись с предками. Рик глянул на одного своего кореша, потом на второго. — Чувак, я такого не говорил! — Завались, Кейд! — рявкнул на него Тед, решив взять выбор в свои руки, — Давай синий. Он ярче фиолетовой и его сложнее отмывать. — Пф, сложнее, — проговорил Рик, отвернувшись в сторону, — Детройт нанял себе сраную Марлу Силли, этот чел отмывает вообще всё! Как такое возможно?! Ладно, я поверю, что можно оттереть красный, но неоновый! Сука, неоновый! Мои чёрные кроссы, я на них брызнул случайно неоновым, так они не отмываются! А этот чувак… здоровенную витрину… дважды! Я вот думаю, Тед, а что будет дальше? — он снова посмотрел на кореша, — У нас закончится краска или у Фаско ацетон? Мы в более хреновом положении, ведь денег нет и не предвидится, я лишён карманных до конца месяца, Кейд вообще под домашним арестом, а ты… ну, ты как обычно. — Как это — как обычно?! — окрысился Тед, — Я знаю, где раздобыть бабло, это вы, два ссыкуна, мешаете! Если б послушали меня — давно сидели на мешке с баксами! — Ага, сидели, — встрял в их перепалку Кейд, — Ты гонишь, чувак. Одно дело мелко гадить Детройту, а другое — обчищать склады. Я не хочу в тюрягу. — И я, — поддакнул Рик. — Вы оба — придурки, — Тед вытащил из сумки баллончики с синей краской и сунул каждому по одному, — трясите! Один хрен, толку от вас никакого. Он резко развернулся и ушёл в переулок — принести пару ящиков, чтобы было удобнее рисовать в верхней части витрины. Ничего, посмотрим, кто кого! Фаско тысячу раз пожалеет, что турнул Энди и стуканул на него копам, подумаешь, брат стырил немного бабла из кассы, не конец же света… Тед с грохотом сгрузил ящики возле стены, поставил один на другой и полез наверх. — Кейд, давай баллон, хорош! — он протянул руку к другу, глядя наверх, примеряясь, как бы половчее начать рисовать, — Ну? Вместо баллона в его руку прилетел липкий ком паутины, намертво приклеивший кисть к стеклу. Тед задергался, пытаясь освободиться, но не преуспел — ещё пара паутинных зарядов надёжно прилепила его ноги в области голеней, а сильный рывок выдернул ящики. Незадачливый любитель стрит-арта беспомощно завис в двух футах над землёй, как кузнечик, размазанный о лобовое стекло автомобиля. — Как не стыдно! — раздался сверху звонкий голос, — Вам, малолетним бандитам, никто не говорил, что это — вандализм?! — Валим! — завопил Рик, бросаясь на утёк и дергая по дороге Кейда за куртку. Тот неловко взмахнул руками и рванул следом на голом адреналине, толком не сообразив, что же произошло. Далеко они не убежали — прочная сеть из липкой паутины накрыла обоих. Приклеенный к витрине Тед скосил глаза и увидел Человека-Паука, с комфортом устроившегося на оцинкованном плафоне уличного фонаря, словно это была не полоска металла шириной в несколько дюймов, а, как минимум, скамейка в парке. — Чё тебе надо, урод?! — завопил Тед, дергаясь изо всех сил и упираясь свободной рукой в стекло, надеясь разорвать или растянуть липкие путы, — Тебе какое дело?! — Мне? Хм… какое же мне дело..? — Паук медленно спустился со столба вниз головой, аккуратно перевернулся и пружинисто приземлился на ноги, — Может, такое, что хороший человек из-за вас, мелких бездельников, не может нормально работать и теряет выручку? Или такое, что другой… неплохой человек вынужден второй день отскребать от стекла ваши художества, когда мог бы заняться чем-то более полезным? Или, может, такое, что ваши каракули уродуют фасад этого дома, а? — Да что ты знаешь, — прошипел Тед, остервенело дёргаясь в ловушке. Он яростно саданул по стеклу свободной рукой, за что сразу же получил новый комок паутины, приклеивший его левую кисть рядом с головой, — Больно же, жучара! Паук со стоном выдохнул, задрав подбородок к небу. Как же его достали эти малограмотные любители рисовать на фасадах! Школу не надо было прогуливать, может, отложилось бы что-то полезное в очередной пустой голове. Тогда не стали бы обзывать его насекомым, жуком и прочими обидными словами… — Что ты с нами сделаешь?! — подал голос Кейд. Они с Риком слабо копошились под паутинной сетью, с каждым новым движением запутываясь всё сильнее. Человек-Паук выразительно пожал плечами. — Я следил какое-то время за этой улицей и выяснил, что ровно в половину первого ночи здесь проезжает патрульная машина. У нас осталось… минут пять? — он посмотрел на уличные часы, висевшие на соседнем фонарном столбе, — Я сдам вас копам, пусть они нянчатся с глупыми малолетками, которые совсем оборзели от своей безнаказанности. Вы хотели сделать жизнь пекаря невыносимой? За что? За то, что старший брат вот этого вот чувака, — Паук ткнул пальцем в сторону Теда, — воровал из кассы? Вы сами понимаете, какой это абсурд..? Вы вообще знаете значение слова «абсурд»? Рик обиженно засопел и недовольно ответил, пытаясь отпихнуть от себя приклеенного сетью Кейда: — Конечно, мы знаем это слово! Мы не тупые! — А ведёте себя как распоследние тупицы, — убеждённо парировал герой. — Дело не в деньгах, — подал голос Тед, — Детройт сдал Энди копам, те вызвали в участок мать, брата на учёт поставили. Он теперь каждую неделю ходит отмечаться к офицеру по надзору, а ещё был административный суд, и его заставили мыть сортиры в какой-то богадельне! Общественные работы, так они это назвали… чистое унижение, вот что это было! — Тебе не кажется, что это намного лучше, чем тюрьма? — Паук склонил голову набок, внимательно глядя на Теда. Тот угрюмо молчал, сверкая глазами. — Это… — встрял в их разговор Кейд, — Что-то я не видел тут копов ни прошлой, ни позапрошлой ночью… Ты ведь нас на понт берёшь? Рик пихнул его локтем в бок и зашипел: — Так мы в час начинали рисовать, дебил, сегодня вышли раньше из-за тебя! Тебя же заперли дома, ты ж у нас наказан, сам заливал, что можешь слинять только пока мать на смене! — Вот-вот, — кивнул Человек-Паук, снова посмотрев на часы, — Три минуты. Решайте быстрее, как мы с вами будем жить дальше: по любви или по расчёту. Если не хотите попасть в участок и огрести проблем, мы можем попробовать договориться. — О чём это?! — сердито спросил Тед. — Вы оставите пекарню и мистера Фаско в покое. Даже хлеб у него покупать не станете, ходите за булками в другие места, а тут и на пороге не показывайтесь. Я прослежу за этим, будьте уверены, обмануть меня не получится. Если дадите мне слово — так и быть, поверю на первый раз и отпущу вас. В противном случае, если на этом стекле или на этой стене появится хотя бы маленькое пятнышко краски, я вас найду и подвешу прямо над крыльцом полицейского участка, скрученных и упакованных в паутину, как жирненьких мух. И… — Паук немного понизил голос, стараясь, чтобы он звучал угрожающе, — не знаю, смогу ли я дать вам гарантию, что я удержу себя в руках и не попробую вашей крови! — Ты… ты чё..? Жрёшь людей? — опасливо уточнил Кейд. Рик перестал отпихивать кореша и испуганно таращился из-за его плеча на жуткого мутанта, который, как оказалось, не прочь закусить человечинкой. «Боже, это всего лишь дети… озлобленные, глупые, но дети! Что я несу?!» Паучку стало стыдно за собственную ложь, но он решил не выходить из образа и отыграть сцену до конца. — Как знать, — неопределённо ответил он, потирая ладони жутковатым движением, словно всамделишный паук перед тем, как начать обматывать свою жертву липким саваном паутины, — про меня разное пишут в жёлтых газетах, может, не всё из этого ложь. У вас будет шанс проверить, ребятки. Просто дайте мне повод, очень прошу! Рик громко и тонко икнул. В звенящей тишине, повисшей после последних слов Паука, этот звук показался всем особенно жалким. — Хорошо! — гаркнул Тед, у которого окончательно сдали нервы, — Мы согласны!!! Мы оставим Фаско в покое, отлепи нас! И… и не жри, пожалуйста… мы и правда перегнули, согласен. — Вот это — правильный выбор, — одобрил Паучок, освобождая их от пут одного за другим, — А теперь проваливайте, бестолочи. Я уже слышу двигатель патрульной машины, копы как раз свернули на эту улицу и будут здесь меньше, чем через минуту! Подростков не пришлось уговаривать, они подхватили сумку и бросились наутёк, исчезнув в ближайшем переулке.***
Пустой мрачный пентхаус встретил Нормана привычным молчанием, но впервые за долгое время он не тяготился этим. Подумаешь, ещё одна ночь. Короткая, как и многие, что приходили до неё и, несомненно, наступят после. Теперь это стало неважным, малозначительным, ведь где-то в этом беспокойном городе бьётся отважное сердце того, кому он дорог. Дорог! Он кому-то дорог! Сегодня в глазах Питера была тревога, настоящая, неподдельная. Искреннее беспокойство за жизнь и здоровье Нормана, и Озборн чувствовал в себе решимость пройти ещё раз через любые трудности, преодолеть всё, что угодно, лишь бы опять увидеть этот светлый взгляд. Лишь бы Питер всегда смотрел на него такими глазами. Ему пришлось отпустить своего мальчика, рвущегося выйти на ночные улицы и причинить кому-нибудь добро, пришлось сделать вид, что он делает это с лёгким сердцем, а не с противным гложущим ощущением где-то в области солнечного сплетения, и что перед глазами не стоит пыльная порванная красная перчатка, обтянувшая безвольную руку, жутко и неподвижно лежащую посреди бетонного крошева. Норману не хотелось расставаться. Хотелось забрать Питера с собой, вместе поужинать, возможно, провести тихий вечер в гостиной возле камина, а после отправиться спать. Он не стал бы настаивать на близости, щадя его заживающие раны, но было бы прекрасно заснуть в одной постели, наслаждаясь ощущением гибкого сильного тела в своих руках. И проснувшись ночью от душного кошмара, почувствовать себя защищённым, услышав рядом тихое ровное дыхание. Что ж, не всё в этом мире сбывается сразу, уж эту простую истину Норман усвоил очень хорошо. Но стоит только запастись терпением и проявить настойчивость, как любая, даже самая несбыточная мечта, сможет воплотиться в реальность. Закончив с обычной вечерней рутиной, Норман лёг спать. Он провалился в сон, как в душное тёплое облако, едва коснувшись головой подушки, всё же, последние сутки выдались напряжёнными. Водоворот неясных образов закружил его сознание, погрузив в такие пучины, куда он сам не захотел бы вернуться и за все сокровища мира… — Я тебя спрашиваю, сопляк, где ты это взял?! Норману едва исполнилось двенадцать. Он стоял перед отцом, развалившимся на стуле в его комнате. На столе — макет распределительного узла газопровода, действующая модель на электроприводах, проект, над которым он работал два месяца, рассчитывая победить на завтрашней школьной научной выставке. По крайней мере, у него были все шансы, по словам мистера Ламба, его учителя математики и руководителя школьного кружка механики. — Где. Ты. Взял. Это?! — глаза Амберсона налились кровью. Норман старался не вдыхать слишком глубоко, тошнотворный запах дешёвого виски, исходивший от отца, стал невыносимым. Молчать было нельзя. Так он сделает себе только хуже, ему придётся ответить. Мать безвольной тенью маячила за открытой дверью комнаты, не решаясь войти, ведь отец строго настрого запретил ей встревать. Мешать ему воспитывать сына… так он называл эти бесконечные издевательства. — В гараже, — тихо ответил Норман, глядя в пол. — В гараже? — в голосе Амберсона появилась угроза. — Да… сэр, — кивнул Норман. В следующую секунду ему прилетела оплеуха, потом ещё одна и ещё. Глаза наполнились слезами, он сдерживался из последних сил, чтобы не расплакаться, ведь от этого отец пришёл бы в ярость и затрещинами не ограничился. Норман не понимал, за что? В чём причина такой ярости? Он разобрал несколько старых вещей: сломанный приёмник и кухонный комбайн, у которого треснул корпус и сгорел мотор. Взял металлические трубки, валяющиеся без дела и уже начавшие ржаветь, очистил и отполировал их. Приспособил под основание макета половину фанерного листа, старого, выщербленного и залитого машинным маслом. Несколько дней он провозился с кусками старого поролона, который добыл из древнего кресла со сломанной спинкой, измельчая и окрашивая их в зеленый цвет, чтобы сделать подобие газона, а потом корпел две ночи, по щепотке наклеивая получившуюся крошку на фанеру. — В гараже! А ты заработал деньги, чтобы купить эти вещи? Ты, безответственный, негодный мальчишка! Кто тебе позволил распоряжаться имуществом, которое ты не покупал?! — Я спросил у мамы… — выдавил Норман. — Вот как?! — Амберсон тяжело поднялся со стула, опершись о крышку стола. Его немного повело в сторону, крепкое дешевое пойло делало своё дело, — Можно подумать, что твоя бесполезная мать заработала хотя бы один грёбаный цент! Я содержу вас, нахлебников, я! Ты должен был спросить меня! Понял?! — Да… — Не слышу! — Да, сэр, я понял, — выдавил Норман через силу. Предательская влага переполнила его глаза, первые слёзы тяжело сорвались с ресниц. — Что ж, это будет тебе наукой, — Амборсон сгрёб со стола макет, и прежде чем Норман успел возразить или сказать хотя бы слово, безжалостно швырнул хрупкую конструкцию на пол, для верности наступил несколько раз ногой, уничтожая кропотливый труд нескольких недель. Норман застыл, не в силах поверить, что всё это происходит на самом деле. Завтра, выставка уже завтра! К восьми утра он должен был принести макет в школу, а теперь… что он скажет мистеру Ламбу?! — Так-то! — сказал отец, весьма довольный своим мерзким поступком, — В следующий раз будешь считаться с тем, кто тебя содержит, наглый сопляк. Убери этот хлам, немедленно! И тебе следует больше внимания уделять спорту, а не этим твоим псевдо-научным кружкам, ведь спортивная стипендия — твой единственный шанс поступить в Йельский университет, бестолочь. Ты понял меня? — Да… сэр, — сквозь зубы ответил Норман, неотрывно глядя на обломки того, что ещё секунду назад было его шансом на победу в школьной выставке. Ярость, разгоравшаяся в душе, выжгла слёзы в его глазах, он сильно стиснул кулаки, сдерживаясь, чтобы не ляпнуть лишнего и не навлечь на себя новые неприятности. — Сегодня ты наказан. Марта, никакого ужина для мальчишки. Пусть подумает над своим поведением, в следующий раз будет осмотрительнее. Амберсон вышел, наконец, вон из комнаты, закрыв за собой дверь, а Норман медленно осел на пол. Вспыхнувшая было ярость сменилась отчаянием, всхлипывая, он пытаясь собрать тот хлам, в который превратилась его работа, но трясущиеся руки не слушались. — Каков подлец, да? — Гоблин возник за его левым плечом из ниоткуда, участливо глядя из-за спины Нормана на то, что стало с макетом. — Зачем ты опять тут? — Норман едва не тонул в давно похороненных в глубинах подсознания эмоциях, захлёбываясь в гневе, отчаянии, ярости и обиде, как в топком болоте, он даже не мог толком разозлиться на Гоблина, явившегося как всегда невовремя. — Хочу помочь тебе. Ведь я часть тебя, лучшая часть, помнишь? Возьми вон ту трубку она заклепана с одной стороны, сойдёт за дуло. И соедини её проволокой вот с этим куском пластика, он станет ложем. Рукоять сделаешь из этой детали, она изогнута подходящим образом. Взрыватель можем собрать из остатков электропривода, а для заряда используешь растёртые спичечные головки и марганцовку, помню, у матери в шкафу с садовыми инструментами, был небольшой пакет. Снаряд… хм… что-то травматичное? Рубленые гвозди или нечто похожее на дробь или картечь? — Гоблин говорил спокойно и деловито, руководя действиями Нормана. Тот послушно исполнял всё, что ему было сказано, не слишком задумываясь над процессом, целиком погружённый в своё отчаяние. — Убью его, — всхлипнул Норман, до боли в пальцах скручивая тугую проволоку, — Пристрелю, как собаку! — Конечно, маленький, — рука в зеленой бронированной перчатке ласково растрепала его волосы, — мы с тобой уничтожим всех, кто встанет на нашем пути. И его, и это мелкое паучье недоразумение. И старого дурака Штромма. И весь город, если только потребуется, мы сравняем его с землёй. Камня на камне не оставим. Уничтожим его поганых жителей, одного за другим, утопим улицы в крови. Всё так и будет, не сомневайся. Но мне нужно, чтобы ты выпустил меня, пока не стало слишком поздно. Норман остановился, перестав трудиться над самодельным оружием, медленно повернулся к Гоблину. — Что? — Ты в опасности, знаешь? — Гоблин в полном лётном доспехе сидел на полу, совсем рядом. Его тигриные жёлтые глаза смотрели участливо и проникновенно, в самую душу. — Знаю, — медленно кивнул Норман. Только сейчас он понял, что больше не видит и не ощущает себя ребёнком, он снова взрослый, — Тебе известно то, чего не знаю я? О моём физическом состоянии? — Допустим, — уклончиво ответил Гоблин, скупо улыбаясь уголками губ, — Но я ничего не делаю бескорыстно и делиться информацией за поганое «спасибо» не стану. Мне нужно что-то взамен. — Чего ты хочешь? — спросил Норман, заранее зная ответ. — Прекрати колоть себе эту дрянь — твой подавитель. Он мне не нравится, я устал сидеть в клетке! Чего ты упрямишься? Хочешь, составим график: кто и когда становится, скажем так, у руля. Всё веселье проходит без меня, как несправедливо! — Гоблин хищно оскалился. — Нет, — твёрдо ответил Норман, отодвигаясь от него. Гоблин смотрел мрачно, темнея перекошенным от ярости лицом. — Твой мелкий Паук вьёт из тебя верёвки, болван! В кого ты превращаешься, Норман?! В паучью няньку? Так и будешь носиться за ним, вытаскивать из ям, латать его раны, подтирать сопли?! Я бы ещё понял, держи ты его на привязи и используй во все физиологические отверстия, но это..! Норман вскинулся, открыто злясь, и выпалил: — Он — мой! И я буду поступать так, как считаю нужным! Ты ненавидишь Питера, и твоя ненависть огромна, но она не так всеобъемлюща, как моя любовь к нему! — Ха! Любовь! Да ты понятия не имеешь, что это такое! Просто однажды ты захотел себе молоденького любовника, признайся! Какая ещё любовь?! Это фикция! — в его голосе бурлило презрение. — Нет. Это ты ничего не знаешь обо мне. Я всегда любил его, должно быть, с первого дня, как увидел! А весь негатив, всё плохое, что случилось между нами, было лишь отражением твоей ненависти к Человеку-Пауку! Твоей, Гоблин! Ещё бы, ведь ты так и не получил желаемого, герой не встал на твою сторону, вот ты и взбесился. А знаешь, хватит! Ты всю жизнь подавлял мои чувства, мешал мне делать то, что следовало, ставил стену, запрещая мне понять мои истинные эмоции. Ты постоянно лишал меня эмоций! Я стал думать о себе, как о бесчувственном чурбане, я не жил, нет! Я существовал, как функция, а не как человек, хватит, с меня довольно! — он выпалил это и разом почувствовал облегчение. И какую-то внутреннюю свободу, словно пали тяжкие оковы, удерживающие его в тёмном и сыром подземелье. Гоблин резко поднялся на ноги, массивный, страшный, яростный. — Думаешь, эти твои… чувства, - он буквально выплюнул ненавистное слово, — тебе помогут?! Ты сдохнешь, слабак. Без меня ты сдохнешь! — Прекрасно, — холодно сказал Норман, — Сдохну я, сдохнешь и ты. Мы в этой лодке вдвоём, не забыл? А сейчас — проваливай! Зарычав в звериной, бессильной ярости, Гоблин ринулся на него, намереваясь… Норман резко распахнул глаза и сел, стряхнув дурной сон. Тяжёлый осадок маетного сведения, плохие воспоминания из несчастливого детства ржавой колючей проволокой опутывали его сознание. Это было на самом деле, тот ужасный эпизод с макетом. Амберсон Озборн действительно уничтожил его работу накануне школьной выставки и Норман, давясь горькими слезами, до самого утра собирал стреляющее устройство, одержимый идеей войти в родительскую спальню и разрядить единственный выстрел прямо в багровую от пьянства рожу своего храпящего папаши. Чтобы больше никогда не видеть его, не слышать оскорблений, не терпеть побои и унижения… Ему не хватило духу, в конце концов, он был всего лишь ребёнком. Утром следующего дня Норман незаметно ускользнул из дома и принёс свою «поделку» в школу. Ему достало ума сразу показать её мистеру Ламбу, а не ждать открытия выставки, показать и всё объяснить. Тот пришёл в ужас, увидев, что собрал его лучший ученик, представил масштаб скандала, когда это станет известно широкой общественности, и задумался. Вид ребёнка, бледного от недосыпания и расстроенного ублюдской выходкой отца, разозлили учителя. Он осторожно отсоединил взрыватель, чтобы «поделка» случайно не выстрелила, и быстро сообразил, как соорудить из доски, небольшого мешка с песком и толстого пластика, ставшего защитным экраном, демонстрационный стенд. Норман не занял первое место на той выставке, он даже в тройку лучших не вошёл. Но его наградили специальным призом жюри за «Верность традициям», ведь недаром Коннектикут ещё в девятнадцатом столетии был прозван «Арсеналом нации», а Нью-Хейвен стал родиной знаменитых винтовок Смита и Вессона, здесь знали толк в оружии и смогли по достоинству оценить смелое изобретение двенадцатилетнего школьника. Демонстрация возможностей стреляющего устройства была короткой, но зрелищной, мешок буквально разорвало на ошмётки, а грохот выстрела напугал особо впечатлительных мамаш. С того самого дня за Озборном среди одноклассников навсегда закрепилась репутация опасного типа, что, к сожалению, никак не помогало ему в обретении друзей или установлении хоть какого-то подобия нормального общения со сверстниками. Он так и остался одиночкой на долгие четыре года, пока в школе не появился Грэг… но это была совсем другая история. Норман устало потёр пальцами виски, сдавил переносицу, прогоняя остатки кошмара. Ничего, это — ничего. Он справится. Справлялся ведь раньше, когда был совсем один, справится и сейчас, ведь у него есть Питер. А значит, есть смысл бороться.***
Утро всегда было суматошным временем. Хлопали двери комнат, с кухни Дитковича тянуло чем-то жареным, сладковато-ванильным и одновременно сливочным, похоже, Урсула готовила панкейки. Возле уборной переругивались двое жильцов, споря, кто из них занимал очередь первым, у соседа за стенкой монотонно бубнил телек, транслируя утреннее новостное шоу. В целом, дом жил своей обычной жизнью, так напоминавшей Питеру птичий базар. Радуясь, что ему не надо торчать под дверью сортира в томительном ожидании, и что он такой молодец, раз встал раньше остальных и даже душ успел принять, Питер неторопливо завтракал сэндвичами, перепавшими от щедрот Фаско, и собирал свои вещи, готовясь к новому дню в университете. Как говорится, ничего не предвещало беды или потрясений, даже мартовская погода сжалилась над терзаемым циклонами городом, показав в окне краешек чистого неба. Но умиротворение было недолгим. Сквозь привычный шумовой фон Питер услышал нечто необычное. — А я вам говорю, что его нет дома! Он даже не понял сперва, что это голос Урсулы. Девушка всегда говорила тихо, тонким извиняющимся голоском, мило заливалась румянцем и не решалась лишний раз взглянуть собеседнику в глаза, а тут яростно огрызалась, как тигрица, не позволяя кому-то подойти… подойти к… к двери его комнаты?! — Чёрт… — он опустил взгляд на себя, лихорадочно заозирался по сторонам, да как же не вовремя! Питер стоял посреди своей комнаты в паучьем костюме и в джинсах, которые успел натянуть поверх него, без кроссовок, без толстовки, красная маска и перчатки лежали прямо на самом видном месте — в центре дивана, аккурат напротив входной двери. Семь утра, он вообще-то завтракал и собирался в университет, кого там нелёгкая принесла?! Запихнув в рот последний кусок сэндвича, Питер содрал со спинки стула толстовку, спешно напялил её, пихнул в кроссовки ноги, сперва перепутав левый и правый, сгрёб с дивана маску с перчатками и затолкал их поглубже в рюкзак. — А я говорю, что он дома! Посторонись-ка, милочка, и дай мне дорогу! — произнёс уверенный женский голос. Бесстрашная Урсула прижалась спиной к двери комнаты Питера, полная решимости не пускать непрошенную гостью. — Нет! Его нет! Он несколько дней здесь не появлялся, уходите! Или я вызову полицию! — Ха! И что мне сделает полиция? Я ничего не нарушаю! О, нет! О, нет-нет-нет, это же была мисс Брант, Бетти Брант, но как?! Как она его нашла? В редакции никто не знал адреса Питера, он заполнял анкету, когда устраивался внештатным фотографом, но там был указан адрес в Куинсе, никак не Бруклин… Похоже, Джона решил дожать тему с Пауком и послал свою ищейку на поиски сгинувшего Паркера, вот только этого ему не хватало! — Вы вторгаетесь на частную территорию, — продолжала стоять на своём Урсула. — Это арендное жильё, дорогуша, а не твоё частное ранчо! Я могу здесь находится, имею полное право! Паркер!!! Питер Паркер, я знаю, что ты дома, выходи немедленно! Или ты так и будешь прятаться за спиной какой-то худышки с косичками? Выходи, это не по-мужски! — Бетти, когда та была полна решимости добиться чего-то, смог бы остановить, пожалуй, лишь товарный состав, несущийся на бешеной скорости. Питер осторожно открыл дверь, опасаясь, что Урсула может оступиться и ввалиться внутрь. — Я дома, Урсула, спасибо. Доброе утро, мисс Брант, что за шум? Начало восьмого, а вы кричите так, что слышно даже в Чикаго. У нескольких моих соседей работа в ночную смену, люди отдыхают, может, не стоит так шуметь? — Ой, ну надо же! — Бетти бесцеремонно отодвинула Урсулу с дороги и без приглашения вошла в комнату, — Хм… типичная берлога… впрочем, ожидаемо. Прикрой-ка дверь, Паркер, нам надо поговорить. Питер взялся за дверную ручку. Урсула беспомощно переводила взгляд с него на Бетти и обратно. — Но… как же так вышло? Я не видела, как ты пришёл… — её голосок предательски дрогнул. — Я поздно вернулся вчера, ты, должно быть уже спала, поэтому не слышала, — тихо ответил ей Питер, косясь на Бетти, которая бесцеремонно отодвинула единственный стул от письменного стола и уселась на него, положив на колени чёрную кожаную папку, которую до этого прижимала к груди, как щит. — Л… ладно, — Урсула нахмурила бровки и смешно сморщила длинный нос, — Если эта грубиянка будет тебе докучать, скажи мне, мы её выставим! — Да, спасибо, Урсула, конечно, — Питер уже не знал, как её поскорее и повежливее выпроводить, чтобы узнать, чего же хочет Бетти. Мисс Брант, которая слышала их разговор от первого до последнего слова, презрительно фыркнула. Притворив, наконец, дверь, Питер повернулся к ней, прислонился спиной к створке и тяжело вздохнул. — Что вам нужно? — хмуро и не слишком вежливо спросил он, — А самое главное, как вы меня нашли? Бетти неопределённо повела плечом, не желая раскрывать свои источники информации или средства поиска скрывающихся внештатников, всем своим видом давая понять — она выше этого. — Вот что, дорогуша, — Бетти вжикнула молнией, открывая свою папку, — Не знаю, кто тебя надоумил, может, эта задавака Саманта Коул или ещё кто, но ты прожал Джей Джея, Паркер. Поздравляю! — Не понял… — искренне опешил Питер. — Ты прожал Джону, Паркер! Чего тут непонятного? Или я стала говорить на суахили? — Бетти явно теряла терпение. Сердясь, она вытащила какие-то бумаги в прозрачном файле и протянула их Питеру. — Вот. Трудовой договор. Я четыре года работаю в издательстве и никто никогда не смог провернуть такое. Ты страшный человек, Паркер, знаешь? За очарованием этих невинных голубых глаз скрывается настоящий хитрец, умудрившийся подсадить целую газету на иглу информационного эксклюзива, а потом лишить этого, ввергнув в пучину отчаяния и жестокой ломки! Да что там газета, а наши читатели?! Кто им напишет про Человека-Паука? Кто опубликует новые фото? Тот шлак, что приносят в редакцию фотографы-любители стыдно повесить даже в подворотне, только твои снимки соответствовали высоким требованиям «Бьюгл» к подаче материала! И о чём мы теперь вынуждены писать?! О пожаре в «Озкорпе», про который все давно забыли? Да кому интересная история про коррупцию, все устали от политики и криминала, людям нужен скандал другого масштаба, а ты… — Так, стойте, — прервал её гневную речь Питер, — Вы сказали, коррупция? «Озкорп»? При чем тут «Озкорп»? — Ты вообще газеты читаешь? — Бетти вынула из папки вчерашний и сегодняшний номера «Дейли Бьюгл» и бросила их на стол, — Мы второй день пишем о коррупционном скандале, в котором замешан Норман Озборн. Но читателям и дела нет, тиражи продаются из рук вон плохо, газета несёт убытки. Поэтому, вот! — она снова затрясла файлом, — Ты будешь брать или нет?! Питер шагнул к ней и машинально взял бумаги. Пробежал глазами по первым строкам, сел на диван, вытащил документы из файла и стал читать внимательнее. То был самый настоящий трудовой договор, подписанный Джей Джоной Джеймсоном, договор с открытой датой, о приёме Питера Бенджамина Паркера в штат «Дейли Бьюгл» на должность фотокорреспондента… боже… с окладом, со страховкой, и даже без испытательного строка! Питер зажмурился на мгновение, ему показалось, что это какая-то дурная шутка, нечто похожее на телепрограмму с глупыми и жестокими розыгрышами, и стоит ему поверить в реальность происходящего, всё обернётся фарсом. — Ну? Я не могу сидеть тут до обеда, мне на работу надо! Ты подписываешь или нет?! Джей Джей сказал, что дату можешь сам вписать, хоть сегодняшнее число, хоть завтрашнее. Питер положил бумаги рядом с собой на диван и просто сказал: — Мне нужно подумать. Бетти задохнулась от возмущения. — Подумать?! О чём? Разве ты не этого всегда хотел?! — Передайте мистеру Джеймсону, что мне поступило ещё одно предложение о работе, и я должен подумать, — твёрдо повторил Питер, — Пусть даст мне время до конца марта, раз уж он так заинтересован в моих услугах. И не смею больше задерживать вас, мисс Брант, мне тоже нужно собираться в университет. Бетти вскочила со стула, раздосадованная услышанным. — Ну, знаешь… — процедила она, — Ты ведь понимаешь, что второго такого шанса не будет? — Да, — кивнул Питер, — До свидания, мисс Брант. Я дам знать, когда решу, что мне делать с этим. Он кивнул на трудовой договор, мужественно выдерживая огненный взгляд разъяренной Бетти. Не проронив больше ни слова, она с достоинством удалилась, звонко цокая высокими каблучками своих ботильонов. Питер проводил её долгим взглядом и опять покосился на лежащий рядом договор. Бывает же такое… Это утро принесло ему целых три новости. Первая — Джона берёт его на работу и это чудо из чудес. Питер бы скорее поверил в фей или единорогов на улицах Нью-Йорка, чем в милость Джей Джея, но подписанные документы говорили сами за себя. Вторая — Бетти Брант считает, что у него очаровательные глаза и она знает, что они — голубые. Чёрт… Не так много девушек смотрело Питеру в глаза, а ещё меньшее количество запоминало их цвет, и он бы покривил душой, если бы сказал, что ему это не понравилось. Третья — Норман влип в коррупционный скандал и молчит об этом. Опять! Опять секреты, опять тайны, ну почему он такой?! Что это — желание оградить Питера от ненужных, по мнению Озборна, проблем, или он не считает себя должным посвящать Паркера во все подробности своей жизни? Но ведь это не шутки, за взятки сажают в тюрьму, и сажают надолго, знать бы, насколько далеко всё зашло? Беспокоясь, Питер взял оставленные Бетти газеты и стал читать, продираясь сквозь узнаваемый стиль Джеймсона, из-за которого статьи больше походили на обвинительный приговор инквизиции, чем на информационный материал. Закончив, он понял главное: у него есть масса вопросов к Норману, на которые тому придётся дать ответы. — Если понадобится, я точно приклею тебя к стене, скрытный ты пройдоха! — пробормотал он, запихивая газеты в рюкзак, — Посмотрим, как ты выкрутишься, когда я суну эту писанину тебе под нос! Глянув на часы и спохватившись, что опаздывает, Питер заторопился в университет, всей душой надеясь, что больше никаких новостей сегодня не будет, ни плохих ни хороших.***
Утро Нормана Озборна тоже не было спокойным. Вместе с чашкой кофе референт принёс ему свежий номер «Бьюгл» с очередной статьёй о грозящей всему живому экологической катастрофе, продажных проверяющих из Департамента природоохраны и злобного коварного Нормана, который всех купил, продал, а потом снова купил. Ничего нового, впрочем, как и следовало ожидать. Прочитав несколько сумбурную писанину, Норман утратил последние сомнения — это заказной вброс, кто-то копает под него с упорством проходческого щита. Фрэнсис деликатно кашлянул, привлекая к себе внимание босса. — Если позволите, сэр… Собрать совещание, как и вчера? Мне предупредить сотрудников? — Что? — Норман отвлёкся на секунду, задумавшись, но быстро вернулся к реальности, — Нет. В этом нет необходимости. Лучше скажите мне, был ли звонок или сообщение из прокуратуры? — Да, сэр, письмо на электронной почте, в вашем ящике. Я пометил его как важное. — Очень хорошо, можете идти. Открыв нужное сообщение, Норман довольно улыбнулся. Дебора подтвердила сегодняшнюю встречу, а значит, он сможет немного пролить свет на того, кто стоит за крестовым походом «Бьюгл».***
Дебора Милз была помощником окружного прокурора и имела право опаздывать на любую встречу больше, чем на пять минут. Она курировала направление по борьбе с экономическими преступлениями, была чрезвычайно умна, хитра и бескомпромиссна на грани жестокости, за что в бизнес-кругах её метко прозвали «Мурена». Дебору Милз нельзя было подкупить или запугать, казалось, эта яркая, как ядовитая змея из амазонских джунглей, женщина не имеет слабостей и уязвимых мест, в сущности, так оно и было. По крайней мере, в глазах посторонних. Норман был знаком с Деборой без малого шесть лет и знал, что у неуязвимой Мурены был один неочевидный недостаток — мисс Милз была тщеславна до мозга костей. Он вычислил эту её слабость случайно. Они познакомились на рождественском приёме у мэра, Дебора полностью соответствовала предпочтениям Нормана в женщинах, он настолько искренне и неподдельно восхищался ею весь вечер, был так галантен и предусмотрителен, но при этом ненавязчив, остроумен и интересен, что к полуночи неприступная, на первый взгляд, крепость пала, и они вместе отправились в отель. Эта ни к чему не обязывающая связь длилась и длилась, то вспыхивая обоюдной страстью, заставляющей их срываться и искать общества друг друга, не смотря на тотальную занятость обоих, то затухала, как подернувшиеся толстым слоем пепла угли в глубине очага. Постоянным оставалось только одно: они никогда не переставали общаться. Дебора была на пять лет старше, мудрее, прекрасно знала чего хочет от жизни и от мужчины в ней. Она не хотела замуж за Озборна или за кого бы то ни было, ставила работу и карьеру превыше всего, а кроме прочего, была чрезвычайно полезна в своей лояльности к Норману. При этом он чётко понимал, где находится та тонкая грань, и никогда не злоупотреблял её хорошим отношением, обращаясь за помощью только в самых крайних случаях, словом, не навязываясь. Дебора понимала это и очень ценила, не отказывая ему в маленьких просьбах, и охотно делилась важной информацией. Кроме того, она прекрасно знала себе цену, поэтому пригласить её на ланч в какую-нибудь забегаловку было бы гиблым делом, тщеславная Мурена могла оскорбиться и затаить обиду. Как раз для таких случаев Норман постоянно держал бронь на столик в одном из самых дорогих ресторанов Нью-Йорка, «Жан-Жорже», пафосном и рафинированном месте, с достоинством несущем две Мишленовские звезды на своей вывеске. Норман взглянул на часы. Прошло уже семь минут от назначенного времени, на периферии зрения маячил официант, готовый принять заказ для одного или подлить в бокал минеральной воды. Норман старался не выказывать нетерпения или раздражения пустым ожиданием, это была излюбленная стратегия Деборы — хорошенько промариновать оппонента и пошатнуть тем самым его уверенность в себе. Не то чтобы она хотела как-то задеть Нормана, это была всего лишь старая привычка, прочно вошедшая в её обиход. — Долго ждёшь? — чуть насмешливый голос Деборы — завораживающее грудное контральто, прозвучал над самым ухом. По плечу скользнула узкая ладонь, изящные пальцы мимолётно коснулись его шеи, — Я еле вырвалась из суда, не злись. — Как я могу злиться на тебя, — Норман встал, чтобы поприветствовать её и отодвинуть стул, отогнав официанта хмурым взглядом, — Здравствуй, Дебора. Превосходно выглядишь. И это было истиной правдой, она была безупречна: от идеально уложенных волос, до мысков дорогих туфель, живое воплощение строгой элегантности и стиля. Природа не наградила Дебору невероятной красотой, она была мила и по своему очаровательна, но острый ум и непоколебимая решительность делали её в глазах Нормана прекраснейшей из женщин. Его всегда тянуло ко всему необычному, что ж поделать… — Спасибо, — Дебора всегда с достоинством принимала комплименты, — Мы преступно давно не виделись, должно быть… с сентября? Как ты? Как Гарри? — Всё хорошо. Сын учится, правда, перешёл из Колумбийского в Нью-Йоркский государственный, решил изучать экономику и бизнес. Осознал, что наука не то, с чем он хочет связать свою жизнь, — ответил Норман, занимая своё место за столом. — Дай мальчику самому определиться, — Дебора тепло улыбнулась, — Помню, как ты беспокоился, что он вообще не захочет получать образование, и посмотри: твой сын студент, он учится, это ли не повод для радости? — Да, ты права. А как твои дела? Как дочь? — обязательный обмен любезностями предполагал обоюдное внимание, не то что бы Норман всерьёз интересовался проблемами бунтующей четырнадцатилетки. Всё, что сейчас переживала Дебора со своей дочерью, он пережил с Гарри несколько лет назад и с лёгкостью отдал бы всё своё состояние, лишь бы не возвращаться в то кошмарное время. — У нас новый период, тотально чёрный, — она вздохнула и отвела взгляд, — Ханна выбрила себе висок, выкрасила волосы в цвет гудрона. Макияж и маникюр у неё соответствующий, на зависть всем окрестным готам… ведь остались ещё на свете готы? Если да, то моя дочь с лёгкостью сойдёт за свою в этой компании. Она носит драные джинсы, рваную майку, и ужасную кожаную байкерскую куртку, которая велика ей на три размера. А её ботинки выглядят так, словно она купила их в магазине «Всё для наци» по акции «две пары по цене одной». Но я не осуждаю, не думай. Хожу к семейному психологу и не теряю надежду уговорить Ханну сходить вместе со мной на сеанс. — Ты справишься, — убеждённо сказал Норман, — даже Гарри в какой-то степени перебесился, уверен, Ханна бросит эти глупости и возьмётся за ум. — Я просто беспокоюсь за неё, вот и всё. Ещё вчера она была моей малышкой, а сегодня это маленький дикобраз, мечущий отравленные иглы, стоит только без спроса перешагнуть порог её комнаты… Дети так уязвимы в этом возрасте, я хочу защитить Ханну, а не становиться её врагом. Но… что поделать. Мне действительно нужно немного терпения, чтобы пережить всё это, — Дебора помолчала пару секунд, позволив себе погрузиться в тревожное беспокойство, которое ни на минуту не оставляло её, но тут же взяла себя в руки, на глазах Нормана преображаясь, словно опуская невидимую броню, скрывающую её истинное лицо, — Но мы отвлеклись, дорогой. Ты же позвал меня на встречу не для того, чтобы выслушивать моё нытьё по поводу дочери, так? Хочешь узнать что-то? Давай сделаем заказ, и я полностью в твоём распоряжении. Отдав должное ланчу, они заказали кофе. — Дебора, мне нужна помощь, — начал Норман, глядя ей в глаза, — Вчера и сегодня «Дейли Бьюгл» опубликовал две статьи, порочащие моё доброе имя. Меня обвиняют в даче взятки комиссии из Департамента природоохраны, и обвиняют голословно. — Ты уверен? — с мягкой улыбкой спросила она, — Не пойми меня неправильно, я должна знать. — Да, я уверен. Это тот самый идиотский случай, когда всё было оформлено согласно букве закона. Пожар не имел никаких последствий для экологии, у меня все документы на руках, но газетчики продолжают травлю словно… — …это кому-то выгодно, — закончила за него предложение Дебора, — Я немного в курсе твоего дела, Норман. Это не моё направление, коррупцией занимается Трой Салливан, но кое-какие слухи доходят и до меня. — Поделишься? — с надеждой спросил Норман, на что она снова улыбнулась. — Разумеется, дорогой. Не знаю всех подробностей, но поговаривают, что этот муравейник начали ворошить с подачи Конгресса. Ты ведь знаешь, насколько демократы одержимы зелёной повесткой и всей сопутствующей этому мишурой. А здесь просто Клондайк: химический завод, проверка, которая ничего не выявила, и наверняка, ты перешёл кому-то дорогу, Норман. — Да вроде нет… — Озборн задумался. Он точно не мог пересечься ни с кем из политиков, это исключено, все его контакты ограничивались Министерством обороны, а те парни были слишком твердолобы, чтобы плести многоуровневую сеть интриг, привлекая жёлтую прессу и стараясь изгадить его репутацию. — В общем, идёт проверка, инициированная одним из комитетов при Конгрессе, затрагивающая Департамент природоохраны и его деятельность, а также все производства, что мало-мальски способны причинить вред экологии, — уточнила Дебора. — Может, это и так, но песочат в газете, почему-то, только старого доброго меня, — усмехнулся Озборн. — Обывателю, как правило, плевать на такие статьи. Вот если через пару дней у ворот твоего завода встанет пикет с плакатами «Хватит нас травить!», мы будем точно знать, что четвёртая власть работает. — И ты предлагаешь мне дождаться такого? — нахмурился Озборн. — Нет, Норман. Я хочу, что бы ты подумал, кто точит на тебя зуб и насколько этот недоброжелатель опасен. — О, пожалуй, если я начну составлять поимённый список, это займёт весь день! — развеселился Норман, — Мало кому нравится моя стратегия ведения бизнеса и то, что я не кланяюсь ни перед кем. Столько лет я в Нью-Йорке, а меня так и считают выскочкой из Коннектикута, который слишком много на себя берёт. — Я постараюсь выяснить что-то ещё, — Дебора ободряюще сжала его пальцы и лукаво спросила, — Но, я вижу, несмотря на все трудности, ты превосходно выглядишь. Встретил кого-то особенного? Норман не смог удержаться от широкой улыбки. — С твоей проницательностью может соперничать только твой ум, — сказал он, фактически, признавая её правоту. — О, как интересно. И что же это за таинственная персона? Некто, кого я знаю? — Нет, вовсе нет. Это абсолютно непубличная личность, далёкая от твоих кругов общения настолько, насколько это вообще возможно. И, знаешь… похоже, я по-настоящему счастлив, — признание далось ему необыкновенно легко, естественно, как глоток воздуха. — Я очень рада за тебя, дорогой, — со всей серьёзностью сказала она, — Надеюсь, у вас всё сложится и, как знать, возможно я получу когда-нибудь приглашение на совместный ужин, где ты представишь мне эту таинственную персону. — Ты будешь первой, если такое случится, — пообещал ей Норман, искренне веря в тот момент, что именно так всё и сложится.***
Второй визит Питера в «Озкорп» обошелся без танцев с бубнами возле стойки ресепшн, он просто посмотрел в камеру на входе, система опознала его, идентифицировала личность и открыла двери. Забрав появившейся в специальном лотке пропуск, Питер уже знакомой дорогой отправился в лабораторию. Стоило дверям лифта открыться на нужном этаже, он столкнулся с Норманом и не смог удержаться от гневного: — Ты вообще мне собирался сказать?! — И тебе добрый вечер, Питер, — Норман удивился, но виду не подал. — Про газетные статьи? Или ты надеялся, что я их не увижу?! — не унимался Питер. — Я буду признателен, если ты прикроешь свой рот и немного сменишь тон, — Озборн глянул по сторонам, — Сегодня здесь полно сотрудников, может, выясним отношения в более интимной обстановке? Питер сразу осёкся. — Я не знал. Почему ты не предупредил?! — У меня не было и шанса, — справедливо заметил Озборн, — Идём. Пока они шли по коридору, Питер боролся с желанием выяснить немедленно всё, что терзало его с самого утра, задать Норману миллион вопросов, но то и дело появляющиеся на их пути сотрудники исследовательского отдела мешали этому. Он начал уже думать, что Норман специально всё так спланировал, чтобы не дать ему выяснить хоть что-то о коррупционном скандале, но тот сказал, словно почувствовав его мысли: — Я не могу каждый день освобождать целый этаж под свои нужды, это может повредить текущей работе и исследованиям, которые требуют постоянного контроля. — И как мы будем работать с результатами анализов, если тут толпа, как на День независимости? — недовольно спросил Питер. — Так и будем, — Норман приложил свой пропуск к двери в лабораторию, — Я тут всё же босс, могу выскрести себе крошечный уголок с шаткой табуреткой и стареньким компьютером, как считаешь? Скромный уголок оказался просторным кабинетом, битком набитым самым современным лабораторным оборудованием и оснащённый мощным компьютером. — Я не удивляюсь, — проворчал Питер, — И почему я совершенно не удивляюсь? — Что ж, посмотрим, — Норман загрузил файлы с данными, полученными в результате исследования его крови. Питер устроился рядом, касаясь его локтем, и тоже сосредоточился на информации. Некоторое время они молчали, изучая данные, и Норман становился всё мрачнее, а Питер — растеряннее. — Подожди, — он накрыл своей ладонью руку Нормана, останавливая его и не позволяя закрыть файл, — Это что-то странное… Я, конечно, не врач и не великий специалист, но судя по анализам складывается ощущение, что у тебя в крови какой-то гемотоксин… Получается, это ядовитое вещество является результатом взаимодействия двух сывороток и их мутации. — Дай покажу, — Норман отобрал у него мышь и открыл таблицу, — Вот формула интенсификатора, это — подавитель, в этом столбце отражены количественные показатели веществ, составляющих основу сыворотки Штромма, тех, которые удалось опознать. Если ты обратил внимание, они очень похожи на интенсификатор, за исключением вот этой строки, этой и этой. Если бы мы знали точно… — Да нет же! — заспорил Питер, — Мы не там копаем! Норман, всё должно быть проще. Коннорс мне всегда говорил, что решение сложной проблемы лежит на поверхности! Мутация двух сывороток на фоне подавителя породила вещество, схожее по действию с гемотоксином, так? Что такое гемотоксин? Это яд. Чем мы лечим яд? Противоядием! Если человека укусила змея, он получает необходимую сыворотку, а для этого достаточно лишь знать к какому виду относится змея. — Так беда в том, что мы не знаем, что это за змея, — подхватил нить его размышлений Норман. — Знаем, — торжествующе сказал Питер, — Вот же она — твой интенсификатор. Нам нужен новый подавитель, действие которого будет направлено не на стабилизацию гормонального фона и сдерживание синтеза синтетического белка, а на выработку собственных антител, которые свяжут действие интенсификатора и не позволят ему влиять на свой организм. Вообще не позволят, понимаешь?! Озборн смотрел на него и не понимал, как такие гениальные мозги до сих пор носятся на паутине по ночному городу, а не работают на его компанию. Вопиющее упущение… — Мы сделаем противоядие, — сказал он, подытоживая их диалог, — возьмём мою кровь, много крови, очистим, выделим антитела, которые в силу физиологии уже вырабатываются организмом, просто сейчас их ничтожно мало, поместим в биореактор… — У тебя есть биореактор? — недоверчиво спросил Питер. — У меня есть любое научное оборудование, которое необходимо при исследованиях, — с нескрываемой гордостью сказал Норман, — Так вот, мы сможем увеличить количество антител реплицировав их, после чего создадим на этой основе подавитель, который справится с мутагенным белком и с обеими сыворотками. Что ж, звучит дико, но стоит попробовать, возможно, это будет иметь успех и поможет остановить процесс гемолиза. — А теперь ты мне расскажешь про взятки и скандал вокруг пожара на заводе? — поинтересовался Питер, который никогда не жаловался на плохую память, — Было очень неприятно, знаешь ли, узнать о твоих проблемах от посторонних людей! Норман задумчиво пощёлкал клавишей мыши, закрывая файлы. — Я мог бы рассказать, — произнес он в свой любимой манере, с небольшой ленцой в голосе, — скажем, за ужином. Да ведь только ты откажешься и снова ускачешь спасать своих обиженных страдальцев… — Мои страдальцы потерпят пару часов, — уверенно отозвался Питер, — считай, ты меня уговорил, едем к тебе? — Надо же, — почти искренне удивился Норман, — мне стоит отправить в «Бьюгл» письмо с благодарностью, ведь именно их молитвами наш вечер не закончится на пороге здания «Озкорпа». Разумеется, едем!