***
— Чего молчишь? Страшно? — Гоблин шагнул ещё ближе, вставая вплотную перед Питером, и интимно зашептал ему на ухо, то и дело задевая губами, — Я бы разорвал тебя голыми руками, Паучишка. С каким упоением я бы слушал твои предсмертные стоны и смотрел, как гаснет в глазах жизнь. Чувствую твой страх, пирожочек-Пит, ты прямо-таки смердишь ужасом. Как же мне это нравится! — Выкуси, я тебя не боюсь! — огрызнулся Паркер, но голос подвёл его, предательски сорвавшись, — Может, выясним всё раз и навсегда прямо сейчас, раз тебе не терпится?! — Полегче, ковбой, — его враг злорадно оскалился, — Я слегка не в форме, благодаря витаминному коктейлю старины Нормана, что он исправно потреблял дважды в сутки, а у тебя, паучья жопка, — Гоблин попытался щёлкнуть его по носу, но Питер вовремя отстранился, — суперсила и прочие апгрейды в наличии. Это жульничество — вызывать на бой того, кто заведомо слабее. Где твоё благородство, герой? — Куда-то испарилось, — Питер отступил на шаг назад, — я тебя щадить не стану, особенно после того, что ты тут наговорил о расправе над невинными людьми. Чего откладывать? Упакую в паутину и сволоку куда-нибудь в тихое место, где никто не помешает мне накачать тебя подавителем! — Этим подавителем? — жестом заправского фокусника Гоблин извлёк из внутреннего кармана пиджака знакомый Питеру чёрный кожаный футляр. — Отдай! — паучьи рефлексы позволили ему вырвать футляр из жёстких пальцев, Питер открыл его и вытряхнул на ладонь шприц. К сожалению, абсолютно пустой. — Ты действительно подумал, что я не избавился от этой дряни? — расхохотался Гоблин, забавляясь, — Глупый наивный сопляк, — веселье слетело с него, как шелуха, а голос стал низким и угрожающим, — Считаешь, я позволю тебе спутать мои планы? Сейчас я отправлюсь домой, где у нас с Норманом организован тайничок, битком набитый тепловыми бомбами, бумерангами, холодным оружием и галлонами интенсификатора. Знаешь, как много у меня интенсификатора? Я могу сделать себе полное переливание крови, заменив ту отравленную жижу, что бежит сейчас по венам слабого тельца Нормана, на изумрудно-зелёное топливо, подпитывающее моё могущество! — Зачем ты мне всё это рассказываешь? — Питер отступил ещё на один шаг, — Что за потребность такая — посвятить всех и каждого в свои дебильные планы?! — Тщеславие, возможно, — небрежно пожал плечами Гоблин, — Ощущение собственной безнаказанности и твоей беспомощности. Желание ввергнуть тебя в глубокое отчаяние. Да просто поиздеваться, ну в самом-то деле?! Я записной злодей и кровожадный убийца, мне что, нужен какой-то там повод?! Хватит докапываться до сути моих поступков, чёрт тебя раздери, Паук, я-то думал, что ненавидеть сильнее уже невозможно, но нет! С тобой не существует вообще никаких пределов! — Я тебе сейчас пасть паутиной заклею, — прошипел Питер, ощетиниваясь. — Да-да, давай, раскрой себя, — он расплылся в довольном оскале, — В приёмной толпа народа: Фрэнсис, охрана, наверняка ещё кто-нибудь припёрся с какими-то бумажками, так что, валяй, яви себя миру. Твой сопливый двойник из другой реальности не очень-то берёг паучью тайну, за что и поплатился. Хочешь последовать его примеру? — Да я понятия не имею о чём ты говоришь! — взвился Паркер, — Хватит тыкать мне этим мифическим вторым Пауком, стоит тебе влезть на место Нормана, ты буквально не затыкаешься, через слово его поминаешь! Похоже на одержимость, он что, настолько тебе понравился? — Не ревнуй, детка, — с довольной рожи Гоблина не сходила глумливая ухмылка, — Тебя я ненавижу сильнее! Это так забавно — ломать вас, глупеньких юных паучишек, узколобых идеалистов, утопичных, одержимых благими целями, спасением сирых и убогих, миром во всём мире… да кому это интересно?! Волею случая ты обрёл нечеловеческую силу, возвысился над серой безликой массой, стал особенным, и что?! Ты пользуешься этим даром? Нет! Ты растрачиваешь его, разбазариваешь, вместо того, чтобы объединиться с равным и силой взять то, что тебе полагается. А ведь я предлагал, у тебя был шанс, но ты его упустил. Как и многое другое, ты постоянно делаешь неправильный выбор, Пит, чем-то жертвуешь… для чего? В угоду кому? Кто-то замечает твои страдания? Им и дела нет, ты обречён до конца своих дней влачить жалкое существование безвестного героя и всеми брошенного одиночки. Что? Не веришь мне? Я видел тебя, Человек-Паук, твою сорокалетнюю версию, и это было жалкое зрелище, должен тебе сказать! Ты не нашёл признания как супергерой, не достиг успехов в бизнесе, ты несчастлив в отношениях, ты потрёпан бесконечными бессмысленными патрулями, стычками с преступниками и врагами, ты жалок. Из твоих глаз ушли азарт и огонь, ты растерял всё своё очарование, превратившись в заурядного неинтересного лысеющего мужичка с загнанным взглядом. Даром, что суперсилы тебя не покинули, без них и посмотреть было бы не на что. Ты стал банальностью, Паркер! И Гоблин шагнул вперёд, снова сокращая до минимума расстояние между ними. Его расчёт был верным — для выстрела паутиной Питеру было нужно пространство, хотя бы минимальное место для манёвра, а враг решил не дать ему и шанса. Он мог бы отпрыгнуть, сделав сальто назад, мог бы напасть на Гоблина, скрутить его в паутинный кокон и утащить, как и планировал, используя, скажем, вентиляцию. Но это было плохой идеей, ведь за дверью действительно толпились люди, острый слух подсказывал, что в приёмной сейчас как минимум четыре человека, и риск выдать себя был слишком велик. Все эти люди не могли не задаться вопросом — куда подевался их босс из закрытого кабинета? Нужно выманить Гоблина из «Озкорпа». Перенести неизбежную стычку туда, где нет ненужных свидетелей, при этом попытаться не допустить, чтобы он добрался до интенсификатора и навредил дорогим Питеру людям. «Это слишком большая доза. Если я получу её полностью, здесь останется только Гоблин», Норман говорил об этом, держа в руках автоматический инъектор с двумя сотнями кубиков зелёной отравы. Ему хватило пятидесяти миллилитров, чтобы с лёгкостью сломать запорный механизм контейнера и с одного удара вынести к чертям тяжеленную крышку. Но то был Норман, который не хотел возвращения Гоблина и всеми силами противился этому. А теперь есть лишь одержимый маньяк, только и мечтающий, что накачаться интенсификатором до самых бровей и выжечь личность Нормана, не оставив и следа. А потом утопить в крови целый город. — Давай уже разберёмся, — Питер поднял голову, упираясь взглядом в горящие одержимостью глаза Гоблина, — Устроим драку, можем даже настоящее побоище, всё как ты любишь, но только за пределами «Озкорпа» — здесь слишком много глаз и ушей. Давай прямо сейчас. — А вот и нет, бестолковое ты создание! — оскалился Гоблин, — Сейчас у меня другие планы, но я найду тебя, позже. Пока пообщайся с моей службой безопасности, а потом с полицией, мелкий проныра, пора привнести чуточку драйва в твою скучную однообразную жизнь. Охрана! — рявкнул он без какого-либо перехода. Питер попятился, тут же угодив в цепкие руки одного из угрюмых мужиков, явившихся на зов босса. — Проводите мистера Паркера вниз, — распорядился Гоблин, неприятно улыбаясь, — глаз с него не спускайте. Приказываю незамедлительно изъять из системы безопасности все допуски и разрешения, оформленные ему ранее, у меня есть веские основания полагать, что этот мерзавец занимался промышленным шпионажем в пользу наших конкурентов. И вызовите полицию, пусть проверят, что у него за душой. Как знать, возможно, всех нас ждут удивительные открытия, не так ли, мистер Паркер? Питер внутренне похолодел, отчасти из-за того, что негодяй придумал отличный повод, чтобы гарантированного задержать его, но в основном потому, что под повседневной одеждой на нём был паучий костюм. Гоблин что-то такое увидел в его лице и расцвёл довольной ухмылкой. — Ну?! Чего встали? Выводите, выводите его, этот сопляк и так отнял у меня массу времени! Охранники синхронно взялись за него с двух сторон и мягко, но неотвратимо повлекли к выходу. Питер упирался. Не слишком сильно, бесить суровых секьюрити было бы дурацкой затеей, он шёл так, словно обе ноги у него — левые и, к тому же, сломанные. Охранники вытолкали его в коридор, но Паркер успел отчётливо услышать, как Гоблин распорядился, обращаясь к референту: — Позвони моему водителю, Фрэнсис, я еду домой, немедленно! — Но… но… но мистер Озборн, вас так долго не было, накопилась масса важных документов, интересы компании… — заблеял Джонсон, протягивая босс увесистую папку с бумагами. — Зануда! — рыкнул Гоблин, — Давай сюда свои писульки, да сколько можно?! Господь, благослови референтов и их тяжкий труд! Питер закрутил головой, ища повод отделаться от навязанных ему провожатых. — Давай, топай, мелкий, — прогудел тот, что справа, крепче стискивая плечо Питера в своей лапище, — И без глупостей, сейчас мы с тобой потолкуем в отделе, чего там за шпионаж. — Глупости? О чём вы, какие глупости… да я от ужаса едва на ногах стою, — жалобно возразил Питер, вполне натурально спотыкаясь. Охранники втолкнули его в лифт и вошли следом. Двери закрылись, кабина плавно двинулась вниз. Пришло время действовать. Ноги Питера подломились, и он в самом деле начал падать, цепляясь за галстуки охранников. Неуловимое движение, и оба шёлковых аксессуара оказались связаны морским узлом. — Простите! — Питер слегка (он действительно надеялся, что слегка!) подтолкнул того амбала, что был слева, сделал подсечку правому и опрокинул здоровяков друг на друга, выскользнув из общей кучи в последний момент, — Боже, как так получилось? — схватив правого охранника за подол пиджака он резко потянул, завернув элегантную деталь строгого костюма ему на голову, — Ох, как же неловко! — он ловко расстегнул пряжку ремня левого охранника и выдернул его из шлёвок, — Извините! — прочная кожаная петля обвилась вокруг лодыжек копошащихся на полу мужчин, связав их нога к ноге, — Парни, это всё моя вина, я такой неловкий! Не вставайте, лежите, а то покалечитесь! Я позову на помощь, мигом обернусь! А потом сам поеду в полицию или лучше сразу в суд! Нет, в тюрьму, на пожизненное! Только не вставайте! Пользуясь тем, что матерящиеся мужики копошатся на полу, слишком занятые попытками отцепиться друг от друга, он вскарабкался на потолок, аккуратно выставил технический люк и вылез на крышу лифтовой кабины. Перескочил на стену шахты, взобрался выше, до закрытых дверей очередного этажа и разжал створки. Его встретили пустые коридоры, какая удача! Поплутав среди запертых дверей и бесконечных поворотов, он заметил, наконец, дверь в туалет, рывком распахнул её, истово надеясь, чтобы в санузле никто не справлял нужду, и было нормальное открывающееся окно, хоть одна драная форточка, что позволила бы ему выбраться из проклятого бетонного лабиринта «Озкорпа», герметично запаянного в стекло и алюминий. Бинго! Узкая фрамуга под самым потолком сортира запиралась на обычную ручку, и единственным препятствием к свободе на пути Питера оставался датчик сигнализации, установленный по приказу кого-то весьма предусмотрительного. — Норман, у тебя не только раздвоение личности, но и паранойя, — бормотал он себе под нос, разглядывая устройство. Просто, но эффективно: банальный магнитный датчик на открытие, стоит распахнуть окно — цепь разомкнётся и прибор зафиксирует это, отправив сигнал на пульт охраны. Допустим. Он на третьем этаже, человек вполне может выбраться с третьего этажа на широкий карниз без вреда для здоровья и не вызвать при этом неудобных вопросов у окружающих: а он точно не умеет летать? А ползать по отвесным стенам? А не Человек-Паук ли он?! И тому подобное дерьмо. О, да в конце-то концов, сколько раз он прошёл под камерами, пока не нашёл этот туалет? Хватит думать, пора выбираться отсюда! Питер решительно повернул ручку. Не было у него времени на поиск более доступных и правдоподобных путей к отступлению, он и без того слишком задержался, а ведь ещё предстоит добраться до пентхауса раньше Гоблина, чтобы помешать этому маньяку наложить свои лапы на интенсификатор и уничтожить запасы подавителя. Вот то, о чём действительно стоит беспокоиться. И ещё о том, что в коридоре уже слышался топот его преследователей. Вырвавшись, наконец, наружу, Паркер отчаянно спешил, у него буквально ветер свистел в ушах, а манёвры на паутине были по истине самоубийственны. И он успел. Приземлился на террасу пентхауса, едва сдержав вопль радости — в гостиной было темно. Тут же осадил себя, сообразив: зачем Гоблину свет? Он прекрасно ориентируется в знакомом до мелочей пространстве, а в темноте видит получше многих. Надавив на нужную створку, он без проблем открыл окно и проник внутрь комнаты. Норман… он до сих пор так и не починил сломанную ручку, непохоже на него. Забыл? Или, быть может, не захотел? Просто оставил всё как есть, несмотря на свою одержимость тотальным контролем, чтобы Питер всегда мог беспрепятственно попасть в его дом. Казалось бы, пустяк, но в этой незначительной детали было столько доверия… Эта мелочь, этот жест всегда закрытого и скупого на эмоции Озборна сказал Питеру больше, чем миллионы пылких слов. Он обязан вернуть его. Их отношения только-только вышли на новый уровень, и вместо того, чтобы насладиться этим, ему приходится разгребать очередную кучу проблем, созданных Гоблином… и не им одним! Кто-то ведь упрятал Нормана на целые сутки под замок, лишив доступа к подавителю и выпустив его демона на волю. С этим ещё предстояло разобраться, но всему своё время. Пришла пора лицом к лицу встретиться с лютым врагом и посмотреть в глаза своему главному страху. Паучий слух его не подвёл — в пентхаусе действительно никого не было. Теперь бегом в спальню Нормана, где в ящике комода в ванной комнате хранится запас инъекций подавителя, нужно немедленно достать его! С Гоблином никогда нельзя было быть готовым к чему-либо на сто процентов, как нельзя было быть в чём-то уверенным, поэтому, спешно избавившись от повседневной одежды и оставшись в паучьем костюме, Питер принялся запасаться. По два шприца за каждый рукав. По два за каждую штанину и ещё по два за голенища паучьих «сапог». Беспокоиться, что одна из игл вонзится в него самого, не стоило — пластиковые колпачки надёжно защищали шприцы. Перчатки и маску он оставил на столешнице в ванной, Гоблину известно, кто такой Человек-Паук, к чему маскарад? За стеной загудел мотор лифта, заработала лебёдка, поднимая кабину. Вдоль позвоночника скользнул знакомый холодок, рецепторы разом взбесились, предупреждая, что его враг на пороге и столкновение неизбежно. Справившись с душной волной накатившей паники, он поспешил прочь из спальни, на лестницу, где замер, вцепившись в перила. Гоблин был здесь. Смотрел на него снизу вверх, молча, с ненавистью, не глумясь и не скалясь, от этого становилось так страшно, что внутри всё сжималось и съёживалось, и отчаянно хотелось бежать, вот только отступать было некуда. Это ведь не только Гоблин. Это ещё и Норман, его личность, сознание, все его чувства, вся любовь к Питеру, запертые где-то там, под маской жестокого убийцы. Он ждёт освобождения и верит, что Питер не бросит его. Как можно его подвести? — Ты поразительно навязчив, — процедил враг, избавляясь от пальто и пиджака. Вещи упали на пол, он не глядя отпихнул их в сторону ногой, чтобы не споткнуться во время схватки. — Я как репей в собачьем хвосте, — отозвался Питер, кувырком перемахивая через балюстраду лестницы и спускаясь на паутине вниз, — Не отцепишься! — Гляжу, ты настроен серьёзно, — хмыкнул Гоблин, — Я тоже подготовился. И Питер увидел, что его права рука до локтя закована в зелёную бронированную перчатку. — Нравится? — Гоблин поднял руку, любуясь, — Новый прототип, последняя модификация лётного костюма, над которой я усердно работал, пока трусишка-Норман не решил, что затолкать меня куда подальше — хорошая идея. Гениальное творение, как и всё, что создано мной! Он сжал пальцы в кулак, и из ножен на тыльной стороне ладони с металлическим звоном выехало широкое шестнадцатидюймовое лезвие клинка, тускло блеснувшее в полумраке. — Потанцуем? — оскалился он, немедленно атакуя. Питер отшатнулся, острое лезвие со свистом вспороло воздух там, где секунду назад было его лицо. Враг наступал, теснил его резкими коварными выпадами, загоняя вглубь гостиной, где было много мебели, которая бесконечно путалась под ногами, мешалась и состояла, казалось, из одних острых углов, врезаться в которые стало сущим наказанием. Гоблин не стеснялся. Ему вряд ли было знакомо это чувство, он не только старался заколоть или зарубить Питера, но и не гнушался швырять в него всякие тяжелые предметы: статуэтки, подсвечники, увесистые вазы, даже тяжеленное кашпо с орхидеями, что украшало журнальный столик, всё летело в Паука. Питер успешно уклонялся, пару раз отбил импровизированные метательные снаряды, а неподъёмного африканского божка, вырезанного из какого-то редкого камня, поймал и запустил обратно. Гоблин остервенело взмахнул лезвием, отбивая увесистую статую. Чиркнув о камень, клинок высек несколько искр и зазвенел. Питер атаковал врага паутиной, но тот ловко уклонился от одного липкого комка, а от второго укрылся за перевёрнутым столом. В дело пошла паутинная сеть, но и она не смогла задержать противника, он с лёгкостью рассёк полотно и с прежней яростью бросился на Питера. Уклоняясь от смертоносных выпадов, Паук не переставал анализировать действия соперника и вот, что показалось ему странным: на протяжении всей схватки Гоблин упрямо теснил его к окнам, стараясь занять такую позицию, чтобы зеркальная панель на стене гостиной всё время оставалась за его спиной. Он словно защищал что-то. Будто это было настолько важно, что… Питер схватил кочергу, отбил рубящий удар клинка, выстрелил паутиной в потолок и взмыл вверх. Размахнувшись, он что было сил швырнул кочергу, метя в зеркало. С оглушительным звоном осыпалось стекло, разлетевшись на осколки, а изумлённому взору Питера открылся тёмный узкий проход, до сих пор надёжно скрытый зеркальной панелью. Гоблин оглянулся, яростно зарычал и ринулся в проём, забыв о схватке. — А ну, стоять! — Питер ловко спрыгнул на пол, выстрелил паутиной по ногам противника и дёрнул, роняя его на пол. Ему удалось протащить Гоблина по осколкам, пока тот не взмахнул клинком, перерубая паутину, и не ринулся на Питера, намереваясь уничтожить. Подавив инстинкт самосохранения, Паук бросился ему на встречу, поднырнул под лезвие, вцепился в рубашку Гоблина, перехватил вооружённую клинком руку и перекинул противника через себя, используя инерцию его же броска. Едва Гоблин плашмя рухнул на спину, Питер запрыгнул верхом ему на грудь, придавив к полу, и обездвижил обе руки, заломив запястья за голову врага. — Уймись! — крикнул Паук, борясь с искушением переломать ему все кости руках. Он не хотел калечить Нормана, Гоблин прекрасно понимал это и вовсю пользовался, провоцируя, — Забыл, что я сильнее! — Подлый Паучишка, — шипел он, извиваясь в железной паучьей хватке, — Пользуешься тем, что я потерял своё могущество, мелкий гадёныш! — Да-да, это я уже слышал, — сказал Питер, перехватывая его запястья одной рукой и вытаскивая из рукава шприц с подавителем, — ничего нового ты мне не скажешь, поэтому отправляйся-ка обратно, где ты там сидел? Никто скучать не будет, это я тебе точно обещаю, — он зубами стащил пластиковый колпачок, защищающий иглу, и сплюнул его в сторону, — Время сделать укольчик! Сказал бы, что это не больно, но совру. Тебе не понравится. Гоблин забился, тщетно силясь скинуть с себя Паука, замотал головой, пытаясь помешать вонзить иглу в свою шею. — Да не вертись так! — злился Питер, крепче прижимая его к полу, — Вколю в руку, какая разница, Норман говорил, что в критический момент можно не церемониться… — Норман?! — горящие злобой глаза уставились на него, — Я тут порылся в воспоминаниях Нормана и знаешь что? Меня чуть не стошнило от ваших сопливых признаний! Вечная любовь, кто бы мог подумать! А старина Норман не говорил тебе, что он всегда хотел только одного — затащить тебя в постель? Всё, абсолютно всё и всегда было ложью, он не любит тебя, дорогуша, он не умеет, у него камень вместо сердца и насквозь прогнившая душонка! Этот любитель молодого мяса расставил свои извращенские сети вокруг твоей симпатичной задницы: поселил тебя в одну квартиру с вечно ноющим сынком, держал под рукой в постоянном доступе, чтобы однажды увезти в свой дом и трахнуть! Ты себе напридумывал всякого, да? Но у тебя с ним никогда не будет «долго и счастливо», он вышвырнет тебя прочь, едва ты ему наскучишь, как всех тех, кто был до тебя! Глупенький маленький Пит, наивный ягнёночек, угодивший прямиком в волчью пасть, ты так легко поверил во враньё Нормана? А вот и зря, он тебя использовал! Всегда использовал, желая высушить досуха, а затем бросить! Да что там бросить, он собирался растрепать всему миру о тебе, подставить тебя, сделать изгоем! О, как бы он смеялся, наблюдая за твоими страданиями, герой! Это были жестокие слова, ранящие в самое сердце, и мнительная часть натуры Питера в ужасе скукожилась, услышав их. Тот уголок его души, где жили неуверенность и страх быть снова покинутым, обманутым, отвергнутым, потянул его в пропасть отчаяния. Гоблин, похоже, разглядел это в его глазах, хищно подобрался, почуяв слабину, и продолжил говорить проникновенным голосом: — Отпусти меня, Паук, давай попробуем договориться. Да, я не святой, но я не делаю из тебя дурака в отличие от нашего общего знакомого Озборна. Ты знаешь насколько я честен с тобой: я не пою тебе глупые песенки о любви, я открыто говорю о ненависти, это моя принципиальная позиция, которой я не изменю. Я ненавижу тебя, а ты ненавидишь меня, у нас всё просто, открыто и, что самое главное, взаимно. Позволь мне остаться, тогда у тебя появился шанс отомстить тому, кто водил тебя за нос долгое время, воспользуйся же им! Уничтожим Нормана вместе, м? Решайся, Паучок, и войди в новый этап своей жизни с гордо поднятой головой, свободным от лжи и фальши! — Ты так складно врёшь, — проговорил Питер, не ослабляя хватки, — что я едва не купился. Не скалься, Гоблин, ты рано радуешься. Говоришь, рылся в памяти Нормана? Плоховато искал, он сам мне рассказал, как положил на меня глаз ещё в школе, твои откровения опоздали, мне всё известно. Утверждаешь, что он хотел предать меня? Да ладно тебе, столько времени прошло — Норман тысячу раз мог сделать что-то ужасное, у него была масса возможностей навредить мне, раскрыть мою личность, но он не предпринял ничего, что шло бы вразрез с моими интересами. С тех пор, как он стал полностью контролировать тебя, Норман раз за разом спасал меня, поддерживал, да просто верил в меня, понимаешь? Хотя… куда тебе? Ты ведь ущербный. В тебе нет ни сострадания, ни любви, ни понимания. Ты концентрированный сгусток всего самого плохого, что может быть в человеке, и избавившись от тебя Норман только выиграет. А я ему помогу. Ты сказал, что он лишь хотел затащить меня в постель? Ха, я сам туда залез, по собственной доброй воле. И ни разу, ни единого разочка я не пожалел, что поступил так. И случись мне снова оказаться в той ситуации, я без колебаний сделал бы это вновь. А тебе не понять, убогое ты порождение воспалённой психики, никогда не понять какого это — быть с тем, кого действительно любишь. Поэтому сейчас… — А тайник! — выпалил Гоблин, скосив глаза на шприц, — Он же врал тебе про арсенал, он ничего не уничтожил, сохранил глайдер, сберёг интенсификатор, зачем?! Он точно планировал моё возвращение! — Я обязательно спрошу его о причинах этого поступка, — заверил его Питер, — Уверен, они будут вескими и убедительными. Прощай, Гоблин. Я даже рад, что мы вот так встретились, лицом к лицу. Могу сказать, что больше не боюсь тебя. Мне тебя жаль. С этими словами Питер вонзил иглу в плечо извивающегося Гоблина. Тот взвыл, выгибаясь, силясь сбросить с себя противника, скрёб спутанными ногами по полу, ругаясь и проклиная Паука, пока не затих. Питер не верил ему, не разжимая рук и не ослабляя хватки. Слишком долго злобное альтер эго владело ситуацией, чтобы так легко освободить насиженное местечко. — Надеюсь, это не навредит, — пробормотал он, доставая второй шприц и делая инъекцию в яремную вену, — Я вынужден, правда, прости меня. Норман не шевелился. Глаза его были закрыты, дыхание едва слышалось, поверхностное и неровное. Питер запаниковал. — Норман? — позвал он, наклоняясь к самому его лицу, — Ты меня слышишь? Норман?! Питер слез с него, отодвинул подальше крупные осколки зеркала и осторожно уложил его голову на свои колени. — Очнись, пожалуйста, — тихо просил он, касаясь острых скул, — очнись! Только не говори мне, что Гоблин победил, возвращайся, ну же! Я знаю, что ты всё ещё там, ты можешь не слышать меня, но чувствовать моё присутствие ты должен, прошу… Склонившись, он поцеловал его в сомкнутые губы, один раз, другой и снова, борясь с накатывающим отчаянием. Наконец, чужие губы дрогнули под его губами, и Норман медленно открыл глаза. — Боже… — только и смог выдохнуть Питер, гладя его виски. — Нет, всего лишь я, — устало сказал самый невыносимый мужчина Нью-Йорка, фокусируя плывущий взгляд на лице Питера, — Почему… почему ты опять вниз головой? Или это я где-то повис? Всё кружится… — Ты лежишь на моих коленях, мы на полу, в твоей гостиной, точнее, на руинах твоей гостиной. Я… я успел. Практически в последний момент, но успел. — Чудно… — Норман прикрыл глаза, борясь с дурнотой, — Меня как автобус переехал, мы что? Дрались? А это что такое?! — он ошеломлённо посмотрел на собственную правую руку, всё ещё вооружённую острым лезвием. Поёжившись, Норман стянул перчатку и отодвинул её подальше. — Можно сказать, что дрались, — подтвердил Питер, оглядываясь на тёмный ход в тайное помещение, — Тут вскрылись некоторые обстоятельства… — Какие же? — Сам посмотри, давай-ка, осторожно и медленно… — он помог Озборну сесть и мягко, но настойчиво развернул его к проёму, — Вот такие. Плечи Нормана закаменели под его руками. — Ничего не хочешь мне рассказать? Нет? А показать? — Питер попытался поймать его взгляд, но тот отвернулся, глядя на разорённую гостиную. Во время короткого, но яростного боя они разнесли комнату в пух и прах, всюду валялись вещи, осколки разбитого зеркала, шикарный кожаный диван был вспорот острым клинком и зиял внутренностями, как распотрошённая лошадь. — Утром Бернарда хватит удар, — пробормотал Озборн, — Надо будет выписать ему дополнительный чек. Питер убрал руки с его плеч. Как не был он рад тому, что всё обошлось, что Норман снова с ним, а Гоблин отправился туда, где ему самое место, холодная отстранённость Озборна ранила его, позволив порасти нескольким всходам посеянной врагом лжи. — Мне тоже выпишешь чек? — язвительно уточнил он, буравя Нормана взглядом, — Чтобы я не ходил туда и не увидел твои грязные секретики? Норман наконец-то поднял на него глаза, по-прежнему сидя на полу, среди осколков и разбитых вещей. — Помоги встать, — спокойно сказал он, протягивая Питеру руку, — Посмотрим мои грязные секретики вместе, пока ты не надумал невесть чего.***
Это была пещера злодейских чудес, не меньше. Он никогда раньше не бывал ни в чьём логове, пожалуй, кроме того подвала в Браунсвилле, куда влез идя по следам Штромма и банды, потому сравнить было особо не с чем. Узкий коридор заканчивался довольно просторным помещением, оборудованным под тайную мастерскую и арсенал. Ровные ряды тыквенных бомб на стеклянных полках вдоль стен. Проклятущие бумеранги в форме летучих мышей. При виде этих дьявольских игрушек Паука замутило, он терпеть их не мог за юркость и острые лезвия, безжалостно ранившие его, стоило чуть зазеваться. Глайдер, гордо возвышающийся на специальном креплении, во всей своей смертоносной красе. Убранные под плоскость крыла острые клинки матово поблёскивали, как клыки в пасти хищника. Это ими Гоблин собирался проткнуть его насквозь? Это они… оборвали жизнь Нормана где-то в другой реальности, что бы это не значило? Питера пробрал жутковатый холодок, стоило только представить, как лезвия с размаху входят в тело Нормана и пригвождают его к стене, пронзив насквозь… Как гаснет жизнь в его глазах, как кровь… Норман кашлянул, прогоняя оцепенение. Лётный костюм был здесь же, всё ещё покрытый пылью с той ночи, когда Норман вытащил его из эпицентра взрыва, лишь одна деталь отсутствовала. — А шлем? — не удержался Питер, поворачиваясь к сидящему на краю стола Норману, — Шлема нет, где он? — Вон в том углу, — он махнул рукой в нужном направлении, — Не могу смотреть на эту… маску. Каждый раз, как взгляд падает на неё, боюсь услышать голос Гоблина, потому и убрал с глаз долой. — М… — неопределённо отозвался Питер, подходя к самому главному. Здоровенная колба с маслянисто поблёскивающей изумрудно-зеленой жидкостью, надёжно укреплённая на стене. Гоблин не соврал, тут было галлонов десять интенсификатора, куда ему столько?! А Норман хорош, конечно, хранить такой объём сыворотки, да о чём он вообще думал?! — И? — Питер постучал пальцем по толстой стенке сосуда, наполненного безумием, — Как ты объяснишь это? Запасы на чёрный день? Жалко вылить? Может, приспособился морить этим тараканов? Он был готов поклясться, что видит Озборна смущённым. Нечасто доводилось лицезреть такое выражение на его надменном лице, хоть отметку в календаре делай, чтобы не забыть такую знаменательную дату. — Не то что бы… — сказал он, избегая смотреть Питеру в глаза, — Нельзя просто взять и вылить сыворотку в канализацию, если, конечно, ты не хочешь потом воевать с полчищами крыс-мутантов и всей прочей живности, что обитает в стоках. Интенсификатор, помимо мутагенных свойств, чрезвычайно токсичен. Я бы мог уничтожить его в условиях лаборатории, но явиться в офис с такой колбой наперевес означало бы вызвать нездоровый интерес и лишние вопросы, сам понимаешь… В своё оправдание могу сказать: сосуд, как видишь, полон, а я ни разу не воспользовался сывороткой. — Допустим, — Питер скрестил руки на груди, воинственно глядя на этого запасливого лгуна и силился найти хотя бы одну причину, чтобы не начать крушить тайное логово суперзлодея прямо сейчас, — А оружие, а глайдер? Они тоже несут угрозу для фауны нью-йоркских городских стоков? Если уж ты нашёл время собрать всё это, мог бы выкроить пару дней, чтобы разобрать! — Пару дней, ты серьёзно? — Норман красноречиво оглянулся на ряды бомб, и, следует признать, их было действительно много. Грёбаный педант! Всё-то у него по полочкам, всего в достатке, да в этой мастерской можно забаррикадироваться и пару дней держать глухую оборону. Порыться под столом — там наверняка имеется заначка из армейских пайков, этот предусмотрительный гад не мог не позаботиться о полной автономии от внешнего мира! — Злишься? — догадался обманщик, внимательно глядя на Питера. Понимание чужих эмоций всё ещё давалось ему с трудом, но если раньше уровень эмпатии Нормана был примерно такой же, как у тумбочки, сейчас у него получалось немного лучше, определённо, кое-какой прогресс был. — О да, я в бешенстве, — не стал отпираться Паркер, — Ведь это логово было здесь очень давно, и ты дурачил меня день за днём, приходя сюда и выдумывая новые способы убить кого-нибудь. И ты мне лгал, снова и снова! — Ну, предположим, я умалчивал, — внёс свои ценные коррективы Норман, — Возможно, не договаривал. Но я не лгал! Технически, никакой лжи не было. — Пфф! — только и смог выдавить Питер. Это ж надо, быть таким самоуверенным ублюдком! — В любом случае, — продолжил Норман уставшим голосом, — Теперь мне действительно нечего скрывать, Питер. Я не хотел, чтобы ты узнал обо всём таким образом, как-то нехорошо получилось… Нехорошо. Именно так и получилось — нехорошо, точнее и не скажешь. Питер злился. По венам всё ещё бежал азарт недавней схватки, густо приправленный радостью от того, что удалось вернуть Нормана и досадой на то, что между ними опять встаёт стена лжи и зловещих тайн. Он повернулся к Норману спиной, надеясь, что сумеет взять себя в руки и не начнёт рушить чёртову мастерскую вот прямо сейчас. — Я буквально с ума схожу, когда вижу эту дрянь, — тихо и зло сказал он, с ненавистью глядя на маслянисто поблёскивающий интенсификатор, — как подумаю, во что она превращает тебя, в глазах темнеет. Я каждую грёбаную минуту помню, что ты отравлен этой жижей, и не могу перестать думать, что было бы, если б ты никогда не прикасался к отраве! Норман смотрел на его напряжённую спину, склонённую голову, и, наконец, решился спросить: — Питер… а если представить, что сыворотки не было? Что я никогда не испытывал интенсификатор на себе, что я… это всего лишь я. Слишком взрослый, слишком замкнутый чёрствый тип с психическим расстройством… Мы… у нас могло бы что-то получиться? Питер молчал, не поворачиваясь и не отвечая, это длилось и длилось, секунды утекали одна за другой, а его прекрасный жестокий мальчик продолжал изводить и без того истерзанную душу, храня молчание. Наконец, плечи его дрогнули, опускаясь, он опёрся рукой о стену рядом с изумрудно-зелёной колбой, тяжело вздохнул. — Если жизнь меня чему-то и научила, — проговорил Питер, — то это никогда не сожалеть о том, чего нет и не было. Я боюсь спятить, думая о том, что было бы, если бы мои родители не погибли в аварии? Как бы сложилась моя жизнь, не обмани я дядю Бена и не подставь его под пули угонщика? Что было бы, не укуси меня тот паук? — Я всё равно любил бы тебя, — сказал Норман. Питер горько хмыкнул. — А что толку гадать и мечтать о несбыточном? Время линейно, и мы не в силах это изменить, ведь… — Нет же! — запротестовал Озборн, — Ты так и не поверил во всё, что я тебе рассказывал о другом измерении и о маге, что дал мне второй шанс. Питер, раз во множестве миров есть сила, способная не только изменить существующую реальность, но и создать новую, было бы преступлением не попытаться… — Это очень странная чушь! — почти крикнул Питер, ударяя кулаком в стену так, что посыпалась штукатурка, — Странная и вредная, ведь стоит поверить в неё, я буду думать, что у нас есть шанс всё исправить! Я буду надеяться, что ты останешься самим собой и мы сможем жить нормальной жизнью… ну, как нормальной… Разница в возрасте и в статусе, и то, что мы оба мужчины, это всегда будет вызывать недоумение или возмущение окружающих, меня станут считать альфонсом, а тебя каким-то извращенцем, гоняющимся за ровесниками собственного сына… но мне было бы плевать на чужое мнение, правда, плевать… Ведь каждый грёбаный день этой прекрасной новой жизни я буду думать о том, что могу вернуть Бена. Могу не совершать тех ужасных глупостей, что разрушили жизнь Мэй. Я думал бы об этом каждую несчастную секунду, пока не спятил, и, Норман… Норман?! Он обернулся. Озборн всё так же сидел на краю стола, зажимая нос и рот рукой, а сквозь его пальцы тонкой струйкой сочилась кровь, пачкая белую рубашку. — Чёрт! — в два прыжка Питер оказался рядом, — Не запрокидывай голову, не надо, здесь есть салфетки или что-то подобное? — Верхний ящик, — прогнусавил Озборн. — Конечно, — ворчал Питер, вытаскивая коробку с бумажными салфетками и доставая сразу целый ворох, — у тебя тут всё есть, да? Запасливый какой… поискать хорошенько, так и деревянная нога найдётся! Норман удивлённо посмотрел на него поверх комка испачканных кровью салфеток, а потом прыснул. — Зачем мне деревянная нога? — спросил он, смеясь. — Понятия не имею, это ты у нас дофига рачительный, — буркнул Питер сердито, — Я схожу на кухню, принесу лёд, ты можешь посидеть две минуты и не свалиться в обморок или ещё куда? — Вполне, — подтвердил он. Из-за салфеток было не видно, но Питер знал, что он улыбается. Льда в ящике морозилки было столько, что Питер засомневался, а не хранил ли Норман здесь свою совесть? Не хранил. Похоже, она у него вообще отсутствовала. Вздохнув, он завернул немного холодных кубиков в чистое кухонное полотенце и поспешил обратно. Норман ждал его в гостиной, притулившись на вспоротом диване. Питер забрал у него перепачканные кровью салфетки, выдал чистые и приложил лёд к переносице. Проснулось чувство вины — ведь это он вкатил Норману двойную дозу подавителя, что, вероятно, и спровоцировало кровотечение. Питер огляделся по сторонам, оценивая масштаб разрушений. — Может, стоит немного прибраться здесь? Я понимаю, что невозмутимостью Бернарда можно гнуть стальные рельсы, но после такого даже он заподозрит неладное. — Нет нужды беспокоиться. Скажу, что у меня опять был приступ, вот и разнёс комнату к чертям. Такое бывало раньше, когда я впервые ввёл себе интенсификатор и порой не мог справиться со вспышками агрессии. У Бернарда есть контакты клининговой фирмы и ремонтной бригады, они знают своё дело. А вот этот шкаф, — он указал на массивный шкаф с книгами, — было бы не дурно поставить так, чтобы он перекрыл вход в мастерскую, Бернарду ни к чему знать о ней. Справишься? Питер даже отвечать не стал, настолько это был неуместный вопрос. Молча передвинул громоздкую мебель, надёжно скрыв от посторонних глаз тайное убежище Гоблина, пообещав себе, что обязательно найдёт способ раз и навсегда избавиться от оружия и отравы. Норману, вроде, полегчало. Он перестал менять салфетки, холод делал своё дело, кровь остановилась, но всё равно, он выглядел измотанным и был смертельно бледен. — Что мне сделать? — Питер присел возле дивана, с беспокойством глядя на Озборна снизу вверх, — Принести что-то? Помочь тебе подняться в спальню? — Сам дойду, — поморщился тот, убирая от лица полотенце, — Мне нужен душ и пара часов сна, ты останешься? — Ненадолго, — пообещал Питер. Норман смотрел на него так, словно собирался сказать нечто важное, но в последний миг передумал, тяжело поднялся с дивана и ушёл в спальню, пару раз споткнувшись на лестнице. От помощи он, конечно же, отказался, чёртов гордец. Питер так задолбался за этот вечер, что даже спорить с ним не стал, предпочтя остаться внизу, чтобы навести какое-то подобие порядка, поставив на место перевёрнутую мебель. Вроде бы, он провозился не так уж и долго, но поднявшись наверх застал Нормана в кровати, зарывшимся в одеяло. Он не спал, дыхание выдавало его, а если прислушаться, то и сердечный ритм был совершенно не такой, как у спящего человека. И Питер точно знал — Норману невыносимо показаться слабым и уязвимым в его глазах, это ранит его, действительно ранит, как бы он не пытался скрыть это за привычной стеной отстранённости и холодного равнодушия. Немножечко сочувствия никому ведь ещё не вредило? Не явного, конечно, начни Питер причитать над ним, Норман оскорбится до глубины души, но что-то же можно было сделать. Он забрался в кровать, лёг поверх одеяла и обнял Нормана за плечи, прижавшись к спине, спрятав лицо между его лопатками. — У нас могло бы получиться, — глухо сказал он прямо в спину Озборна, и тот вздрогнул от вибрации его голоса, услышав ответ на вопрос, который всё ещё висел в воздухе, — Я не могу сказать, что безоговорочно поверил в твои рассказы и эти фокусы со временем, но да. У нас могло бы получиться. Норман повернулся к нему, молча сгрёб за пояс одной рукой, притягивая вплотную. Питер коснулся его волос, убирая упавшие на лоб пряди, всё ещё влажные после душа, провёл кончиками пальцев по скуле, невесомо коснулся лба губами. Порой не стоит ничего говорить. Слова обесценивают момент, превращая хрупкую атмосферу в нечто банальное, даже пошлое, разрушая то, что нельзя облечь в вербальную форму, не испортив безнадёжно и навсегда. Лёжа в темноте на одной с Норманом подушке и наблюдая, как сон медленно, но неотвратимо гасит его взгляд, опускает веки, замедляет дыхание и биение сердца, Питер думал, что возможно, где-то и существовала сила, способная обратить время вспять, расщепить реальность, создать десятки тысяч новых вариантов вселенной, в каждом из которых он мог бы прожить ту жизнь, которой у него никогда не случилось из-за принятых когда-то неверных решений, ошибочных действий, опрометчивых поступков, но в целом, ему было плевать. Его куда больше занимало то самое «здесь и сейчас», сжавшееся до границ одной комнаты и объятий человека, которого он едва не потерял. Вот, что было по-настоящему важным.