***
Сон, тяжёлый и душный, как горячечный морок, когда беспомощно бьёшься в сетях кошмара, не в силах очнуться, сковал Нормана липкими путами. Он то бесконечно плутал в мрачном лабиринте, не видя выхода, слыша лишь зловещий смех, мечущийся зыбким эхом, натыкаясь за каждым новым поворотом на треснувшие зеркала, по ту сторону которых корчился силящийся вырваться Гоблин. То оказывался на собрании акционеров «Озкорпа», во главе огромного стола, по обе стороны которого сидели не люди — призраки, рассыпающиеся прахом и никак не исчезающие, прожигающие его мёртвыми глазами, шелестящие мёртвыми голосами: «Ты выбыл, Норман», снова и снова, пока жуткий отзвук их ужасных слов не сливался в единую монотонность, похожую на трение змеиной чешуи о грубый камень, но усиленную стократ. То застывал в ужасе, глядя на пронзенного глайдером Паука, пригвождëнного к щербатой кирпичной стене полуразрушенной больницы, тянул руку к порванной алой маске, снимал её с безвольной головы и видел вместо темно-русых волос каштановые, осознавая, что это не Человек-Паук, а он сам нашёл смерть от лезвий собственного изобретения, что это его кровь стекает сейчас с крыла, почти чёрная в полумраке руины… Крик застревал в его горле, скованном сонным параличом, и теряя связь с реальностью, уже не видя разницы между явью и забытьëм, Норман, как он думал, открывал глаза и видел дьявольскую ухмылку Гоблина, сидящего на его груди. — Норман, Норман, Норман, — хрипловатые интонации знакомого голоса парализовали его страхом, — ты рассыпаешься на части, самоуверенный болван. Чудо-сыворотка авторства пирожочка-Пита созреет слишком поздно, к тому времени кровь твоя станет ничем не лучше болотной жижи, а сам ты сдохнешь. Как бы я тебя не презирал, мы вместе в этой дырявой лодке, не станет тебя — исчезну и я, что абсолютно не входит в мои планы! Жалкий хрип сорвался с губ Нормана, а Гоблин уселся поудобнее, пугающий, тяжеленный, облачённый в лётный доспех, неотвратимый и безжалостный. — Спрашиваешь, что же тебе делать? Хм, и в самом деле, что?! Да вот что!!! — Гоблин сунул ему под нос колбу с интенсификатором, — Сделай, наконец, правильный выбор, ты, дрожащий комок слабостей и пороков, вытрави заразу, что струится сейчас по твоим венам, стань собой! Тебе не жмёт овечья шкура, а?! Как долго ты, хищник до мозга костей, будешь скрываться за личиной травоядного?! Нет ничего более жалкого, чем тигр, пытающийся жевать капусту! Позорище, жалкий червь, неблагодарный ублюдок! Последние слова Гоблин выплюнул голосом Амберсона Озборна, его лицо — лицо Нормана, исказилось, отцовские черты проступили через черты Нормана, как лик утопленника сквозь отражение в воде, ненавистные, жёсткие, которые Норман годами мечтал стереть из своей памяти, стремясь навсегда забыть облик человека, превратившего его жизнь в ад. — Я сведу тебя с ума, — клятвенно пообещал ему Гоблин, возвращая себе прежний вид и сжимая лицо Нормана закованной в бронированную перчатку рукой, — До того, как ты превратишься в мешок костей, я сожру твой рассудок. И однажды, совсем скоро, когда ты будешь ронять слюни на своего сладенького паучьего мальчика, я толкну тебя за грань. И ты очнешься спустя пару часов, с удивлением обнаружив, что растерзал любовничка голыми руками. Нет, суперсилы ему не помогут, ты застанешь его врасплох, ведь его чутьё не идентифицирует тебя, как угрозу. Хотел бы увидеть такое? Гоблин встряхнул его, как терьер крысу, и снова красноречиво потряс колбой. — Ты слишком долго пользовался моей лояльностью, к тому же заигрался в «красотку в беде», тратя драгоценное время на ожидание часа, когда твой мелкий рыцарь в доспехах из спандекса соизволит спасти эту ничтожную жизнь! Хватит пафосного дерьма и игр в добренького благодетеля, прими интенсификатор!!! Норман смотрел на него снизу вверх, чувствуя, как сонный паралич отпускает его мышцы, уходит тёмной тяжёлой водой, оставляя после себя необъяснимую лёгкость. Было странно. Настолько странно, что он перестал чувствовать страх, глядя в горящие жёлтые глаза своего альтер эго, что случилось впервые. Не было ни ужаса, ни испуга, ничего. Пустота. Абсолютный ноль, рвущий сознание. А потом пришло понимание — он просто устал бояться. Страх жил в его сознании с раннего детства, с годами трансформировавшись в грозную фигуру Гоблина, наделенную всем тем, что запрещалось Норману, что буквально выколачивалось из него жестоким отцом. Но Амберсон просчитался. Он хотел сломать Нормана, прогнуть под свою волю, сделав его удобным и беспрекословно послушным, однако добился обратного эффекта, создав идеальные условия для формирования новой личности сына — хитрой, жестокой, изворотливой. Той, что помогла ему выжить, пусть даже ценой рассудка. Те ужасные времена, когда Норман боялся даже дышать, чтобы лишний раз не раздражать тираничного родителя и не нарваться на новые побои, прошли. Он больше не нуждался в защите, он сам мог запугать кого угодно. Или наоборот, спасти. И это, черт бы его побрал, всего лишь сон! Его сон! Сон, в котором он может делать всё, что угодно! Норман поднял руку и стиснул запястье Гоблина чувствуя, как поддаётся под его хваткой лётная броня. Выражение искреннего изумления на надменном лице альтер эго было бесценно, Гоблин смотрел и не верил, что это действительно происходит. Решительно отодвинув руку, стискивающую его подбородок, Норман твёрдо сказал: — Знай своё место, ты всего-навсего часть моего сознания и не тебе указывать, что мне делать! Он выкрутив кисть в болевом приёме, садясь на кровати, сталкивая Гоблина прочь, слишком изумлённого, чтобы предпринять хоть что-либо. — Пошёл вон, — никогда эти короткие слова не доставляли Норману такой радости, — видеть тебя не желаю! И разжал пальцы. Потирая запястье, Гоблин попятился, погружаясь в кромешную темноту, что поглощала пространство вокруг кровати. Но перед тем, как исчезнуть во мраке, он ядовито прошипел: — Ты пожалеешь! Я был на твоей стороне долгие годы, принимал за тебя неудобные решения, защищал тебя, трусливого и жалкого! Посмотрим, станет ли твоя ничтожная жизнь проще без моего живого участия. И поможет ли тебе твой паучий мальчишка, случись снова беда! Не забывай, ты никому не нужен в целом мире, и если бы не я… — Да провались ты! — перебил его Норман, не став дослушивать гневные слова, и… проснулся. Реальность обрушилась на него тишиной знакомой до последней мелочи спальни, отзвуками ночного города, едва доносящимися сквозь закрытые окна, осознанием того, что он замотался в одеяло, как в саван, а левая рука затекла и онемела. С трудом выбравшись из плена, Норман несколько раз сжал и разжал пальцы левой кисти, восстанавливая кровоток. Неприятное покалывание волной прокатилось от запястья до плеча, не оставив никаких сомнений — он действительно проснулся. Свет в ванной комнате резанул по глазам. Плеснув в лицо холодной водой, Норман поднял взгляд на своё отражение в зеркале. Он не чувствовал ничего нового или странного, как не ощущал никакого присутствия альтер эго на периферии сознания, однако он не был настолько наивен, чтобы поверить в небывальщину, будто Гоблин собрал вещички и незамедлительно съехал, едва получив маломальский отпор. Интересно, а могла вообще куда-либо «съехать» часть его личности, и как бы это отразилось на его психическом состоянии? Очередная загадка без ответа… Поколебавшись секунду, он всё же принял дополнительную дозу подавителя. Ставшая уже привычной боль от инъекции напомнила, что всё, что происходит — происходит по-настоящему, проблема никуда не делась, не решилась сама собой. У него по-прежнему слишком мало времени и всё ещё нет новой сыворотки. Интенсификатор… Токсичное вещество, которое могло бы радикально разрешить патовую ситуацию. Та бурда, что намешал Штромм в кустарных условиях, нестабильная и губительная для клеток крови, не продержалась бы и пяти минут под воздействием настоящего интенсификатора. Хватило бы двухсот миллилитров, чтобы запустить процесс регенерации, полностью уничтожить поражённые клетки, заместив их новыми, идеальными, наполненными неукротимой мощью… И навсегда попрощаться со своей личностью. Норман криво усмехнулся своему отражению. Да уж, Гоблин добился кое-чего: он стоит здесь и думает о том, чтобы уничтожить себя, предоставив субличности полный карт-бланш и свободу действий. Инстинкт самосохранения, стремление выжить любой ценой — его альтер эго сделало ставку на изначальную базовую потребность, что движет каждым живым существом, полагая свой расчёт единственно верным, но не учтя одной единственной малости — Нормана пока ещё никто не смог лишить свободы выбора. И на данном этапе своей жизни, он полагал единственно правильным довериться Питеру, который нашёл в себе силы дать ему второй шанс, даже не смотря на весь тот ужас, что мрачным шлейфом тянулся за Норманом долгие годы. Принять его таким, какой он есть. — Никому не нужен… Выкуси! — с некоторым злорадством сказал он своему отражению, уверенный, что фраза и смысл, в неё вложенный, обязательно дошли до адресата. Думать, что услышав подобное где-то в глубинах подсознания злобно завопил беспомощный Гоблин, было неожиданно приятно.***
Раннее утро понедельника, обычно не предвещавшее ничего хорошего и так нелюбимое всеми, кто вынужден отправляться на работу или учёбу, началось для Урсулы как нельзя лучше. Она всегда вставала рано. Одевалась, причёсывалась, готовила завтрак под привычное ворчание отца, прислушивалась к звукам просыпающегося дома, планировала дела на новый день, словом, занималась самой обычной рутиной. И мечтала. Мечтала, что однажды симпатичный Питер пригласит её в кино. Или она сама наберётся смелости и сделает первый шаг. Было страшновато. Они подружились, искренне общались, смеялись, болтая о том о сём, сидя на лестнице, и Урсула чрезвычайно дорожила этим лёгким общением, боясь всё испортить. Питер очень нравился ей, всегда вежливый и спокойный, так не похожий на большинство парней, даже немного загадочный, словно он хранил какую-то важную тайну, знать о которой не полагалось никому в целом свете. Сначала Урсула думала, что он так тщательно скрывает свои чувства к Мэри Джейн, девушке, с которой он иногда говорил по телефону. После этих разговоров Питер всегда казался грустным, и у Урсулы щемило сердечко. Она немного сердилась на Эм Джей, считая её недальновидной и слишком привередливой, раз та не хочет встречаться с таким замечательным парнем, как Питер Паркер. Вот что ей нужно, Луну с неба? Время шло, между Питером и Мэри Джейн так ничего и не происходило, а потом до Урсулы долетел обрывок разговора Питера и его друга Гарри, из которого девушка сделала вполне однозначный вывод — никаких романтических отношений с Эм Джей у него нет! А раз нет, значит, путь свободен и она может попытать удачу. Сегодня Урсула решила, что тот самый день настал. Ранним утром папе пришлось собираться и ехать на другой конец города. Кто-то из жильцов в очередной раз нажаловался в Управление пожарной безопасности, явиться к инспектору для дачи объяснений надлежало к половине девятого утра, и не свет ни заря, ворчащий Диткович отправился в дальний путь, надеясь решить всё на месте и избежать визита контролирующих органов с внеплановой проверкой. Урсула же проводила его, едва скрывая радостное нетерпение, и с энтузиазмом взялась за приготовление завтрака. Питеру нравилась её стряпня. Он с удовольствием угощался шоколадным печеньем, всегда искренне благодарил и никогда не отказывался от добавки. Урсуле было приятно, а ещё она помнила слова своей тётушки Клары, которая научила её готовить: «Девочка моя, запомни, что скажет тебе твоя старая тётка. Мужчина никогда не уйдёт от той женщины, которая сможет его хорошенько накормить!». Правда, сама тётушка была замужем трижды, что вызывало резонные сомнения в эффективности данного метода, но Клара отмахивалась пухлой рукой и категорично заявляла: «Я всегда уходила первой, сердечко моё, и поверь, эти шлемазлы плакали, словно малые дети, ведь им больше никогда не отведать Клариной фаршированной курочки». Папа посмеивался, слушая её рассуждения, но в спор с сестрой не вступал. Её курочка и в самом деле была божественной. Итак, папа уехал, на тарелке выросла стопка золотистых блинчиков по тётушкиному рецепту, домашний джем из черники, мёд и кленовый сироп заняли свои места на столе, сервированном для двоих, и Урсула решительно распахнула дверь в коридор, чтобы пригласить Питера на тщательно спланированный завтрак. Тот самый Питер обнаружился прямо за дверью, как раз собиравшийся постучать. Едва не столкнувшись в проёме, оба они опешили, растерявшись, хлопая глазами и таращась друг на друга. Питер первым взял себя в руки, кашлянул и сказал, смущаясь: — Доброе утро… Урсула, я помешал? Ты собралась куда-то уйти? — Нет-нет! — спешно воскликнула девушка, отступив на шаг назад, — Я… я собиралась позвать тебя на завтрак. Папа уехал по делам, а я наготовила целую гору блинчиков. Мне не съесть столько, а он станет ворчать, что я перевожу продукты, — выпалила она заготовленную фразу, отчаянно краснея. Да, врать-то надо подучиться! Питер неловко улыбнулся. — Вот ведь… а я собирался напроситься к тебе посмотреть телевизор. Урсула просияла. — Заходи, конечно! Будешь блинчики? — Спасибо, конечно буду! Кто в здравом уме откажется от блинчиков? Победа! Маленькая, но победа! Урсула едва не запрыгала от радости, заливаясь румянцем. — Я включу телевизор? — спросил Питер, кивнув на старенький телек, притулившийся на краю кухонной столешницы, — Сейчас будет интервью, которое я хотел посмотреть. Урсула немного расстроилась, но кивнула. Она рассчитывала провести время за разговором, а не за просмотром утреннего шоу, ну да ладно. Питер здесь и не собирается уходить, а значит, у неё всё получится! — Что за интервью? — поинтересовалась она, доставая из холодильника апельсиновый сок. — А… в общем, отца Гарри… ты ведь помнишь моего друга Гарри? Так вот, его отца пригласили в «Доброе утро, Америка», интервью обещает быть интересным, а мне и посмотреть негде… я подумал, что ты не будешь против, если я… ну… Он сделал неопределённый жест рукой и так выразительно посмотрел Урсуле в глаза, что та не нашла ни единого аргумента, чтобы отказать. — Конечно, посмотрим вместе, — окончательно сдалась Урсула, — Тебе джем или мёд? Есть ещё кленовый сироп и сметана. Ты когда-нибудь пробовал блинчики со сметаной? — Нет, — признался Питер, — Но я бы хотел. Урсула просияла, возвращаясь к холодильнику.***
Норман ценил многофункциональность. Люди, способные с блеском выполнять несколько задач одновременно, были настоящей редкостью, и встретив подобного человека, он всегда думал — а как его способности можно применить на благо «Озкорп Индастриз»? Он не гнушался хедхантингом, переманив таким образом главного инженера Макинроя, а также теперешнего начальника юридического департамента Карлоса Мендеса и ещё несколько ключевых сотрудников, предложив им лучшие условия, чем прежние работодатели, и совесть его не мучила. Совесть Нормана Озборна всегда была на редкость сговорчивой дамой. Помощник режиссёра будничного шоу «Доброе утро, Америка!» Трейси Фаулз, очаровала его с первых секунд знакомства, в профессиональном смысле, разумеется. Энергичная девушка умудрялась одновременно держать связь в наушнике с аппаратной, рассказывать Норману, которого встретила в холле телестудии и провожала в гримёрную, чтобы «не выглядел бледно в кадре», о специфике интервью в прямом эфире, строчить смс на смартфоне и отвечать на многочисленные звонки. Норман так проникся, что отдал Трейси свою визитку, пообещав хлебное местечко в пресс-службе корпорации, если только та согласится. После грима мисс Фаулз проводила его в студию, где уже расположилась Рашель, и они тепло поприветствовали друг друга. — Вы видели мой отчёт? — Рашель выглядела немного обеспокоенной, — Надеюсь, всё в порядке? — Как всегда, — кивнул Норман. Мисс Гринберг скрупулёзно отчитывалась о каждом потраченном центе, с её болезненной честностью можно было сделать головокружительную карьеру где-нибудь в Федеральном казначействе. — Минуту внимания, — прервала их Трейси, параллельно слушая кого-то в наушнике, — Эфир начнётся через три минуты, вопросы, которые будет задавать Лара Спенсер с вами согласованы, так что сюрпризов быть не должно. Камеры находятся здесь и здесь, операторы подадут вам сигнал, если будет нужно посмотреть в объектив, но старайтесь вести себя непринуждённо и лишний раз не обращать на них внимание. Общайтесь так, как делаете это в обычной жизни, ничего сложного. — Мы уже принимали участие в телесъёмках, — улыбнулась ей Рашель, — никаких проблем не должно возникнуть. — Прямой эфир, сами понимаете, — пожала плечами Трейси, — Я должна предупредить. Она коснулась наушника. — Всё, Лара на площадке, минута до эфира! Лара Спенсер была истиной телезвездой, озарявшей своим присутствием любое, даже самое невзрачное помещение. Живое олицетворение красоты по-американски, высокая, статная блондинка с ослепительней улыбкой и выражением профессионального дружелюбия на гладком холёном лице, безупречная, от кончиков алых ногтей до острых мысков дорогущих туфель от Шанель. Она не вошла, она стремительно ворвалась в студию, скупо поздоровалась с гостями, заняла своё место на диване, тщательно проверила с помощью косметического зеркальца, как падает на неё студийный свет, глянула на Трейси, которая одними губами прошептала: «Двадцать секунд!», и замерла с приклеенной к лицу улыбкой, глядя в правую камеру. Оператор жестами показал обратный трехсекундный отсчёт, и шоу началось. — Доброе утро, Америка! — хорошо поставленный голос Лары заполнил эфир, — Эту неделю мы хотим посвятить такой важной теме, как благотворительность. Каждый день в прямом эфире я буду знакомить вас с новой организацией, работающей в Нью-Йорке и по всей стране, а вы сможете обратиться за помощью или оказать содействие в той или иной форме. Все необходимые реквизиты и контакты вы можете увидеть на экране вашего телевизора, на протяжении всего эфира будет идти информационная бегущая строка или же на сайте нашей программы в разделе «Важная информация». Итак, позвольте мне представить наших сегодняшних гостей: Рашель Гринберг, основательница и руководитель благотворительного фонда «Рука помощи», помогающего людям с редкими и неизлечимыми заболеваниями, и Норман Озборн, известный бизнесмен, владелец корпорации «Озкорп Индастриз» и главный спонсор фонда. Доброе утро! — Здравствуйте, — сказал Норман в камеру, ему вторила Рашель: — Доброе утро.***
Питер прилип к экрану телевизора, полностью поглощённый происходящим. Урсула недоумевала: благотворительность? В самом деле? Что его могло так заинтересовать? Она могла бы представить, что отец Гарри будет рассказывать о чём-то, связанным с наукой, и тогда интерес Питера был бы обоснованным, но благотворительность… Тут на экране появился крупный план красивой молодой женщины, главы фонда, которая стала рассказывать о его работе, и Урсулу уколола ревность. Может, он хотел увидеть именно её? Но ей же лет тридцать! Быть того не может! — Хочешь ещё блинчик? — спросила она, смущаясь. Питер уничтожал блины один за другим, не отрывая глаз от телека и, похоже, не особенно зацикливаясь на вкусе. Это немного задевало Урсулу, рассчитывающую на признание своих кулинарных талантов и на похвалу. — Ага, давай, — кивнул он, не отвлекаясь от передачи. Вздохнув, Урсула положила на его тарелку два блинчика. Наверное, будь это не кружевные золотистые тоненькие блины, а две бумажные салфетки, он бы не понял разницы…***
— …благодаря «Озкорп Индестриз», а также личному участию мистера Озборна, нам удалось невозможное: трое наших подопечных успешно прооперированы, прогнозы врачей самые благоприятные, они смогут вести полноценную жизнь. Пять человек принимают участие в инновационных исследованиях компании, получают новую терапию, которая значительно улучшила качество их жизни. Недавно, при неоценимом содействии мистера Озборна, мы провели благотворительный вечер и собрали внушительную сумму, необходимую для лечения… — Это очень интересно, Рашель, — довольно бесцеремонно прервала её монолог Лара, — Но лучше расскажите нашим зрителям, как вышло, что вы, будучи дочерью действующего сенатора и весьма обеспеченной материально, решили посвятить свою жизнь такому хлопотному делу? Искать спонсоров, договариваться с клиниками, решать чужие проблемы… это странно. Вы молоды и красивы, легче представить вас в интерьерах загородного клуба, чем в больничных коридорах. Такого вопроса не было в списке, присланном телестудией. Рашель сидела с абсолютно прямой спиной, аккуратно сложив руки на коленях, и Норман видел, как подрагивают её тонкие пальцы. — В один день моя жизнь изменилась, — медленно сказала она, глядя Ларе в глаза, — Семнадцать лет назад, когда я жила с семьёй в пригороде Чикаго, я дружила с девочкой, моей ровесницей. С рождения она страдала редким аутоиммунным заболеванием, из-за которого не могла посещать школу, играть с другими детьми, заниматься спортом, словом, вести обычную жизнь, доступную здоровым людям. Она… она была прекрасным человеком с чистым сердцем и любила этот мир всей душой, но… случилось то, что случилось. Она умерла накануне своего пятнадцатилетия, врачи оказались бессильны сделать что-либо и… это сильно повлияло на меня. Я поклялась, что сделаю всё возможное, чтобы помочь тем, кому никто помочь не в состоянии, поэтому я бьюсь за каждого подопечного моего фонда, ищу любую возможность облегчить их страдания и дать шанс если не на выздоровление, то на достойную жизнь. И меня не интересуют загородные клубы. Надеюсь, я ответила на ваш вопрос, Лара. — М… как трогательно, — ярких губ мисс Спенсер коснулась фальшивая улыбка, — А вы, Норман? Что сподвигло вас, владельца компании, занимающейся военными разработками, обратить свой взор на сферу благотворительности? Уходите от налогов? Нормана Озборна было нелегко пронять или спровоцировать даже самыми неудобными вопросами, по крайней мере пока у надменной Лары этого не получалось. — В том числе, — уклончиво согласился он, не позволяя ей вести в этой партии, — Но это не является основной целью нашего с Рашель сотрудничества. — И какова же цель? — Как и сказала мисс Гринберг — цель самая благая: помочь нуждающимся, утешить страждущих, исцелить всех, кого возможно и улучшить жизнь тех, чьё заболевание неизлечимо. «Озкорп» ведёт разносторонние исследования, моя лаборатория нацелена не только на военные разработки, у нас масса проектов двойного и гражданского назначения, которые касаются медицины в том числе. Новые препараты, уникальные методы и технологии, благодаря нашей совместной работе выгоду получают все: подопечные фонда — свой шанс на лучшую жизнь, мы — базу для научных исследований. — То есть, вы всё же преследуете определённую выгоду, — не унималась пытливая мисс Спенсер, начиная порядком раздражать Нормана своей настойчивостью. — Мы живём в капиталистическом обществе, Лара, — снисходительно произнёс Норман, — Каждый делает лишь то, что приносит ему ту или иную выгоду, это нормально. Лицо ведущей оставалось бесстрастным, она никак не отреагировала на выпад Нормана, продолжая гнуть свою линию. — Возвращаясь к мероприятию, что фонд проводил под эгидой спонсорства «Озкорп Индестриз», — Лара посмотрела на большой экран позади них, где до сих пор светился логотип утреннего шоу, там появилась огромная фотография с приёма — Рашель в вечернем платье и Норман в смокинге на фоне пресс волла мероприятия, — За любезно предоставленное фото хочу поблагодарить наших коллег из «Дэйли Бьюгл». А вы потрясающе смотритесь вместе. Вы ведь холосты, Норман? — без какого-либо перехода спросила Лара. — Я вдовец, — процедил Озборн, сохраняя невозмутимый вид. — А вы, Рашель? Вы ведь не замужем? — Нет, — холодно ответила мисс Гринберг, — Понятия не имею, какое это имеет… — Мы вернёмся в студию после минуты рекламы, оставайтесь с нами чтобы узнать, в каких же отношениях состоят наши сегодняшние гости! — ослепительно улыбнулась в камеру Лара, в очередной раз бесцеремонно перебив Рашель. Оператор дал знак, что в эфир пошла реклама. К мисс Спенсер подлетел гримёр и засуетился вокруг телезвезды, поправляя её безупречный макияж. — Какого дьявола, Лара?! — не сдержался Норман, — Ничего подобного не было в списке тех вопросов, что мы с мисс Гринберг согласовали перед эфиром! — Это называется журналистика, Норман, — невозмутимо отозвалась она, — Никому на самом деле не интересно слушать сухие рассказы о помощи нуждающимся, но стоит добавить пару горячих вопросов — и интервью заиграет новыми красками. Расслабьтесь, я знаю, что делаю, дайте мне немного жареных фактов и ваш фонд, Рашель, завалят пожертвованиями. Норман и Рашель переглянулись. Она хотела возразить, но Трейси из-за спины оператора предупредила: — Тридцать секунд до эфира!***
На экране телевизора замелькали яркие кадры рекламы. Питер выглядел обескураженным, рассеянно жуя очередной блинчик. Вздохнув, Урсула подлила ему сока в стакан, и спросила: — Так ты интересуешься благотворительностью? — Не сказал бы, — отозвался Питер, опять думая о своём. Фото, что появилось в студии, было его рук делом. Это он снял Нормана и Рашель в самом начале того злополучного вечера, когда озабоченный братец мисс Гринберг решил распустить свои потные ручонки и отравил его какой-то наркотической дрянью. Нужно было признать, кадр действительно оказался удачным. Питер снова попытался представить себя рядом с Норманом на подобном снимке, но ничего путного из этого не вышло. А вот Рашель вписывалась превосходно… Так, стоп, он что — ревнует?!***
— Доброе утро, Америка! — снова приветствовала Лара зрителей, возвращаясь в телеэфир, — Итак, всем нам не терпится узнать, а каких же вы отношениях? Рашель? Норман? — В сугубо деловых, — отрезал Озборн, поймав благодарный взгляд выбитой из равновесия Рашель. — Быть того не может, — Лара едва заметно поморщилась, намекая на неудовольствие таким категоричным ответом, — Вы определенно симпатизируете друг другу, это же видно! — Лара, это элементарная вежливость, — Норман скупо улыбнулся самой гаденькой улыбочкой из своего раздражающего арсенала, — Кроме того, я состою в отношениях с человеком, который мне бесконечно дорог, едва ли я позволил бы себе проявлять романтический интерес к мисс Гринберг в такой ситуации. Я безмерно уважаю её и восхищаюсь профессионализмом, но между нами нет ничего, кроме делового сотрудничества.***
У Питера выпал изо рта блинчик, который он собирался надкусить. Норман сейчас сделал… что?! На всю страну заявил, что они встречаются?! Он же не ослышался??? Урсула загрустила. Похоже, объект её тайной симпатии слишком погружён в происходящее на экране… обидненько. Питер выглядел растерянным, но девушка никак не могла понять, почему. Погружённая в невесёлые мысли, она совершенно не следила за шоу и не слушала, о чём говорят гости в телестудии.***
— Вы слышали, дамы? — обратилась Лара к телезрительницам, томно глядя в камеру, — Пока мы гоняемся за модными тенденциями и занимаемся бог весть чем, самых завидных холостяков Нью-Йорка разбирают, как карамельные яблоки в Рождество. Что ж, впредь будем расторопнее. Но вернёмся к нашей беседе. Скажите, Норман, в свете последних событий, что так подробно освещаются в прессе, касающихся пожара на заводе «Озкорп» и скандала вокруг дачи взятки официальным лицам, расследовавшим тот инцидент, какие комментарии вы можете дать по этому поводу? Вы действительно подкупили комиссию, проводящую проверку? Это было подло. Норман был готов к копанию в его личной жизни, к обсуждению разных сплетен, но полоскать его в прямом эфире, обвиняя в преступлении, которого не было, да на всю страну, да подобным образом… Он разозлился. Сразу же резко заболела голова, в правый висок словно ввинтился ржавый гвоздь, медленно поворачивающийся вокруг своей оси, в глазах на мгновение потемнело. — Это клевета, — бесстрастно ответил он на провокационный вопрос, стараясь игнорировать болезненные ощущения, — Расследование проводилось в полном соответствии с законом, на комиссию не оказывалось ни влияния, ни давления. Любое другое утверждение — ложь и навет, и я планирую восстановить справедливость, отстояв доброе имя компании и своё собственное в суде. Уверен, жёлтая пресса, что так старательно льёт грязь на своих страницах, пороча имидж корпорации, действует по заказу третьих лиц. Рашель побледнела, даже отшатнулась, вжавшись в спинку дивана. Норман бы удивился её реакции, если бы не тратил последние силы на то, чтобы сохранять бесстрастный вид, головная боль становилась невыносимой. — И вы знаете, чей это заказ? — заинтересовалась Лара, почуяв намечающуюся сенсацию. — Не на сто процентов, но подозрения имеются, — Норман умышленно не стал раскрывать свои карты. Если тот, кто роет ему яму, сейчас смотрит это поганое шоу, пусть думает, что ему известно гораздо больше, чем это есть на самом деле. Врага полезно держать в лёгком тонусе. — Поделитесь с нами? — настойчивость мисс Спенсер была бы крайне востребована где-нибудь в подвалах Инквизиции. — Нет! — вмешалась вдруг Рашель, — Мы здесь собрались совершенно по другому поводу, речь же шла о помощи людям! Трейси за кадром отчаянно зажестикулировала, привлекая внимание Лары и мисс Гринберг, пытаясь донести до последней, что в прямом эфире так делать нельзя. Ситуация плавно выходила из-под контроля.***
Норман выглядел как-то не очень. Питеру упорно казалось, что он говорит через силу, словно… словно он… словно ему… больно? А Рашель, она была почему-то испугана, это явно читалось в её взгляде и в побледневшем лице. Только ведущая сохраняла спокойствие, продолжая сыпать новыми неудобными вопросами, буквально загоняя Нормана в угол. Тот на мгновение опустил голову, двинул рукой, словно собираясь дотронуться до правого виска, но остановился, не доведя жест до конца, и тут на его белоснежной рубашке расцвело алое пятно. Следом ещё одно. Норман спешно зажал нижнюю часть лица ладонью, но кровь продолжала сочиться, пачкая его пальцы. Оператор резко увёл камеру в сторону, и по экрану весело запрыгали мультяшки из рекламы готового завтрака. Урсула как раз подошла к холодильнику, чтобы предложить Питеру ещё что-нибудь и хоть на мгновение отвлечь его внимание от происходящего на экране. Открыв дверцу, она спросила: — Может быть, хочешь что-то посолиднее блинчиков? Питер? Урсула обернулась. Стул, на котором мгновение назад сидел Питер Паркер был пуст, а входная дверь в их с папой квартирку оказалась приоткрытой. — Ушел… — разочарованно проговорила девушка, — Ему так не понравились мои блинчики?***
— Мне жаль, — голос Рашель дрогнул, — Мне так жаль, ведь это я настояла на вашем участии в интервью, Норман… я представить не могла, как всё повернётся, надеялась, что мы будем рассказывать о делах фонда, а это чёртова акула Спенсер… — К дьяволу Спенсер, — отозвался Норман, прижимавший к переносице пакет со льдом, а к носу ком бумажных салфеток. Негодующая Лара вернулась в другую студию, чтобы продолжить вести эфир, а Трейси увела их с площадки в гримёрную. Похоже, она была единственной, кто по-настоящему переживал за состояние гостя. — Может, всё-таки вызвать скорую? — снова спросила она Нормана, передавая ему стакан воды. — Нет. Мне нужно в офис, я и без того потратил кучу времени, выставляя себя идиотом на всю страну, не будем усугублять, — ответил он. Кровотечение остановилось. Осталось умыться, чтобы не выглядеть так, словно он оказался в эпицентре зомби-апокалипсиса и весьма успешно пытался кого-то сожрать. Рубашка была испорчена окончательно, но в офисе есть запасная, это не проблема. Проблемой была пульсирующая боль в правом виске, которая никак не унималась, правда, перестав быть острой и сменившись на тупую и изматывающую. Похоже, он столкнулся с последствиями передозировки подавителя, что ж, неприятно, но ожидаемо. Осталось понять, насколько частыми и продолжительными будут подобные приступы, и можно ли их каким-нибудь образом избежать. — Я на машине, мисс Гринберг, вас подвезти? — предложил Норман, но Рашель отказалась. — Благодарю, я возьму такси. У меня встреча в городе через полтора часа. — Я вызову вам автомобиль, — Трейси взялась за телефон, — Мне жаль, что так вышло, мистер Озборн, Лару сегодня занесло, она редко отступает от утверждённого сценария… — Уж не думаете ли вы, что моё состояние спровоцировано этой особой?! — вспылил Норман негодуя, что по городу пойдёт новый слух — дескать, всесильная Лара Спенсер в прямом эфире едва не довела Нормана Озборна до сердечного приступа, чушь какая! — Но разве… — Нет, мисс Фаулз. Не выдумывайте того, чего нет и быть не может. Проводите нас к выходу, мы с мисс Гринберг не желаем провести здесь ни единой лишней минуты! И передайте своему руководству, что самоуправство телеведущей не останется без моего внимания. Не исключено, что небольшое разбирательство комиссии по этике поможет мисс Спенсер остудить свой пыл, снять корону и вернуться обратно на грешную землю. А вы подумайте над моим предложением о смене работодателя, убеждён, что лучших условий вам не найти, мисс Фаулз. Было приятно познакомиться, но только с вами. Прошу, Рашель, идёмте. Телецентр они покидали в гробовом молчании. Простившись у центрального входа с Рашель, Норман отыскал свой роллс-ройс на парковке и сел на заднее сидение. — Чарльз, едем в офис, — сказал он, коротко глянув в зеркало заднего вида. Водитель кивнул и тронулся в путь. Отвратительное утро понедельника. Мигрень не отпускала, продолжая терзать его ржавыми когтями боли, а ведь впереди целый рабочий день… Нужно не забыть позвонить Бернарду после девяти часов и уточнить, приехал ли домой Гарри. А вечером Норман поговорит с ним и, возможно, убедит в необходимости нанять телохранителя. Так ему будет спокойнее. Сын, конечно же взбесится, но у Нормана найдётся пара убедительных аргументов. Дорога от Таймс-сквер до офиса «Озкорп», даже с учётом утренних пробок, не заняла много времени. Чарльз остановил машину на привычном месте, напротив центрального входа, и Норман вышел из салона. В кармане пальто ожил мобильный, приняв входящее сообщение. — Чарльз, я позвоню, если нужно будет куда-то ехать, — сказал он водителю и закрыл дверь. Отступив от отъезжающей машины, Норман достал телефон и с удивлением обнаружил, что сообщение от Гарри, и не просто текстовое, а какой-то видеофайл. — Странно, — пробормотал он, — с чего бы ему присылать мне видео? Норман нажал на иконку, открывая сообщение, засветился индикатор загрузки ролика. Торопливые шаги, стремительно приближающиеся со спины, отвлекли его от экрана смартфона. Норман оглянулся и не смог удержаться от улыбки — через парковку к нему спешил Питер. Взъерошенный, взбудораженный, очень серьёзный и чем-то сильно обеспокоенный. — Доброе утро! — искренне приветствовал его Норман, — Рад видеть тебя, Питер, но разве ты не должен быть на учёбе? — Привет, — выпалил он, подходя вплотную, буквально сканируя Нормана пристальным взглядом, — Ты в порядке? Я смотрел эфир и… твоя рубашка! Кровь! Что это было?! — Дрянное телешоу, вот что, — поморщился Норман, — Поднимемся ко мне? В офисе будет удобнее разговаривать. — Я на минуту, удостовериться, что с тобой всё в порядке, — мотнул головой Питер, отказываясь, — Как ты? Я волновался, чуть не заявился на Таймс-сквер, но потом сообразил, что ты уехал на работу и вот я здесь. Так ты точно в порядке? — В полном, не считая небольшой мигрени, журналисты меня порядком раздражают, — признался Норман, бросая взгляд на экран телефона. Файл загрузился полностью, осталось лишь воспроизвести, — Подождёшь секунду? Гарри что-то прислал, вдруг это важно… Он коснулся экрана, включая видео. Сначала ничего не было видно, кроме тёмного прямоугольника, Норман даже прикрыл экран ладонью, чтобы не бликовал от дневного света. Потом они с Питером услышали звук, очень узнаваемый, характерный звук шагов по твёрдой поверхности, усеянной мелкими камнями, хрустящими под ногами идущего. И чьё-то дыхание. Кто-то, явно не Гарри, спускался по какой-то каменной лестнице, усеянной мелким каменным крошевом вниз, прыгающее изображение ступеней, мутное и нечёткое, появилось на экране смартфона. Тот, кто снимал свой путь, оказался в плохо освещённом помещении, он шёл по полу, вымощенному серыми гранитными плитами, пока не остановился, и в кадре не появился человек, неподвижно лежащий на этом самом полу. Рука Нормана дрогнула и Питер мог бы поклясться, что услышал, как тот задержал дыхание. На голове лежащего был надет чёрный мешок. Человек, что снимал видео, наклонился и грубо сдёрнул плотную ткань, открывая лицо Гарри, бледным пятном выделяющееся на мрачном фоне. Рот его был заклеен куском серебристого скотча, глаза закрыты. — Видишь, к чему всё пришло, — раздался за кадром голос Менделя Штромма, — Теперь всё это не только между нами двумя, Норман, втянуты и другие люди. А ведь я не хотел причинять вред Гарри… сперва. Но я подумал — а почему, собственно, он должен остаться в стороне? Твой единственный сын, наследник, самое дорогое, что у тебя есть… или это не так? Или ты предпочтёшь избавиться от надоедливого сопляка, который только и умеет, что ныть и жаловаться, а ещё прожигать свою никчёмную жизнь. Намекни мне, Норман. Хочешь, избавлю тебя от него? Одно твоё слово! Было видно, как Штромм пнул беспомощного Гарри ногой, обутой в блестящий ботинок, но тот никак не отреагировал. Питер стиснул кулаки. Лицо Нормана застыло непроницаемой маской, глаза потемнели. — О, похоже, я немного перестарался с нейротоксином. Гарри жив, пока жив, просто немного не в форме, мертвец ведь не может быть заложником, какой в этом смысл… Так что, тебе нужен этот зануда? Если да, — изображение запрыгало и в кадре появился Мендель Штромм собственной персоной, — так приди и забери его. Собор Сент-Джонс, даю тебе ровно тридцать минут. Не явишься — парню конец, мне терять уже нечего. И не вздумай притащить с собой копов, ты понял меня? Хорошо услышал, Норман? Придёшь один, или я за себя не отвечаю. Запись остановилась. Подсвеченное снизу лицо профессора застыло на экране с пугающей улыбкой маньяка. Норман смотрел на него, сдвинув брови и молчал. Питер открыл было рот, чтобы что-то сказать, но гаджет снова ожил, экран заморгал, запестрел самопроизвольно открывающимися окнами приложений, списком контактов, входящих сообщений, Норман вздрогнул, стиснул корпус в ладони, размахнулся и что было сил швырнул смартфон на асфальт, а потом и вовсе безжалостно растоптал его, превратив в жалкие обломки. Закончив расправу, он постоял пару секунд с закрытыми глазами, потом повернулся к Питеру и спросил: — Ты, случайно, не в костюме? Паркер молча оттянул ворот футболки, демонстрируя ярко-красный спандекс с паутинным узором под ней. — Чудно, — кивнул Норман, — Мне понадобится твоя помощь, Человек-Паук.