***
В палате Гарри стена, граничащая с коридором, была прозрачной. При необходимости её можно было закрыть плотными жалюзи, но сейчас алюминиевые полоски были приоткрыты, и Питер мог наблюдать, как воркуют его друг и Эм Джей, трогательно держащиеся за руки. Гарри был подключён к монитору и опутан прозрачными трубками, бледен, слаб, но при этом красив, как архангел Гавриил, и вовсе не смотрелся жалким. Похоже, у друга была-таки своя суперсила, нельзя этого не признать… вообще, законно так выглядеть после суток в коме?! Питер вздохнул тихонечко, наблюдая, как светятся глаза Гарри всякий раз, когда Мэри Джейн улыбалась ему, и как лучезарно и обаятельно он возвращал ей каждую улыбку… — На вид также ужасно, как и на вкус, — раздался рядом девичий голос, — Не покупай кофе в автомате возле лестницы. Такое ощущение, что он сварен из земли, а не из зёрен. Запахло кофе из вендингового аппарата — пережаренным и таким же горьким, как ревность, витающая в воздухе. Он взглянул на девушку, что подошла к нему — невысокую, хорошенькую шатенку с зеленоватыми глазами. Мешковатое серое худи не могло скрыть её высокую грудь, и Питер, сообразив, что пялится, отвёл глаза. — Мэдисон, — представилась она, с мазохистским упорством отпивая горько пахнущий напиток из бумажного стаканчика. — Питер, — отозвался он и кивнул в сторону Гарри, — Вы… встречаетесь? — Вроде того, — неопределённо повела плечом Мэдисон, пристально разглядывая Эм Джей через стекло, — Наслышана о тебе, Питер, Гарри много рассказывал. — Даже так? — Паркер глаз не мог отвести от «сладкой» парочки. Мэри Джейн заботливо поила Гарри водой из стакана с соломинкой. — Я здесь с пяти утра, — призналась Мэдисон, прожигая Эм Джей изучающим взглядом, — сменила отца этого балбеса, который стерёг его всю ночь напролёт. Нормальный дядька, кстати, не понимаю, почему Гарри на него жаловался? У меня, например, вообще отца нет — погиб во время пожара на буровой, за два месяца до моего рождения. По мне, лучше строгий отец, чем никакого… Это, вообще, кто? — она указала подбородком на Мэри Джейн и уставилась на Питера своими кошачьими глазами, ожидая ответ. — Это Эм Джей, — только и смог сказать тот, любуясь золотистыми бликам в волосах прекрасной мисс Уотсон. Электрический свет путался в рыжих прядях, вспыхивая драгоценными искрами всякий раз, как Эм Джей поворачивала голову. Мэдисон понимающе вздохнула: — Ясно, ты тоже из фан-клуба рыжей бестии. Что у вас, любовный треугольник? Это предположение заставило Питера вернуться к реальности и возмутиться: — Конечно же нет! Мы друзья!!! Она скептически смотрела на него, не веря ни единому слову. — Угу, разумеется, — поморщилась она, делая очередной глоток, — ты буквально сияешь, источая лучи дружбы. Едва осилив половину стаканчика, Мэдисон шагнула к ближайшей урне и выбросила дрянной кофе. — Так кто она? — настойчиво повторила девушка свой вопрос, вернувшись на прежнее место. — Наша подруга. Одноклассница. Мэри Джейн Уотсон, — удовлетворил, наконец, её любопытство Питер, стараясь формулировать точно и безэмоционально. — М, — отозвалась Мэдисон, — И они встречались? — Да, — подтвердил Питер. Какой смысл был врать? — Не слишком долго, расстались в прошлом году, на день Благодарения. — Исчерпывающая информация. Как же бесит… Что ж, хватит здесь торчать, пошли внутрь, Гарри будет рад тебя видеть, — она решительно подошла к двери в палату, распахнула её и нетерпеливым жестом пригласила Питера войти. Гарри и Эм Джей одновременно обратили свои взоры на вошедших, и если друг продолжил широко улыбаться, радуясь Паркеру, улыбка Мэри Джейн увяла, как нежный цветок без воды, под немигающим взглядом Мэдисон. Она засуетилась в поисках своей сумочки, мирно висевшей на спинке стула, и засобиралась прочь. — Выздоравливай, Гарри. Очень рада повидаться с тобой, Питер, но мне в самом деле нужно бежать, — зачастила она, косясь на Мэдисон, недружелюбно сдвинувшую брови и воинственно скрестившую руки под грудью, — Не забудьте про премьеру, и постарайтесь не попасть накануне в очередную историю, я не приму отказа или оправдания даже в том случае, если у вас обоих будут сломаны ноги! — Да, мамочка, — хором ответили Гарри и Питер. Она лишь головой покачала, выходя в коридор, всем своим видом говоря: «Балбесы!». — Позвони мне! — сказал Гарри вслед Мэри Джейн, закрывающей за собой дверь в палату, игнорируя ревнивые взгляды своей девушки, — Пит, привет! Ты нашёл время навестить умирающего, как мило. — Не болтай ерунды, — Питер присел на стул рядом с изголовьем больничной кровати, — Как ты? Ничего не болит? — Сносно, — ответил Гарри, поудобнее устраиваясь на подушке, — Были проблемы с координацией, и у меня до сих пор торчат пластиковые трубки из разных мест, но я справлюсь. — Ты очень болтлив для человека, у которого мешок с мочой висит под кроватью, — язвительно сказала Мэдисон, подходя к изножью его постели и опираясь о борт обеими руками, — У меня кофеиновая ломка, парни, а та дрянь, которую можно выцедить из автомата, годится лишь для того, чтобы травить людей. Извини, Гарри, я не имела ввиду ничего такого. Пойду в кофейню, видела одну рядом с больницей. Питер, тебе принести что-нибудь? — Нет, спасибо, — отказался Паркер, а Гарри заныл: — Я хочу кофе! Ты принесёшь мне латте? — Разумеется нет, тебе нельзя. Пей водичку, — ответила Мэдисон и вышла из палаты. Гарри вздохнул, проводив её взглядом. — Злая настолько же, насколько красивая… все меня обижают, — пожаловался он Питеру, — Едва я открыл глаза, отец устроил выволочку и отругал, как школьника, представляешь? Питер вспомнил лицо Нормана, когда они обнаружили связанного по рукам и ногам Гарри, лежащего в подвале на стылом полу, мертвенно-бледного, неподвижного, едва живого, и с огромным трудом сдержался, чтобы не поступить так же — устроить выволочку этому искателю приключений и любителю влипать в опасные истории. Вместо того он спросил: — А что вообще с тобой случилось? — стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно более естественно, ведь всю историю Питер знал от начала до конца. Гарри напустил на себя трагический вид и в подробностях рассказал другу, как попал в сети, расставленные жестоким хитроумным профессором Штроммом, втершимся к нему в доверие и цинично обманувшим. Питер выслушал эту версию стиснув зубы, он-то из первого ряда смог наблюдать последствия беспечности и легковерности Гарри. — …а очнулся я ночью, уже в больнице. Отец сидел там, где сейчас сидишь ты, и у него было такое лицо, такое выражение… я думал, он скажет, как рад, что я жив, что он боялся потерять меня, но вместо этого получил взбучку и нотацию о моей безответственности. Никакого сочувствия… — Сочувствия?! — взвился Питер, доподлинно зная, что во всех неприятностях, случившихся с Гарри, Норман винит прежде всего себя, — А зачем ты попёрся к Штромму? Гарри, ты ведь сам нарвался на беду, всю эту ситуацию ты создал сам! Разве отец не велел тебе сидеть дома? Зачем было испытывать судьбу и лезть в лапы к психопату?! А случись так, что он убил бы тебя... что тогда? Ты не подумал?! Гарри угрюмо сопел понимая, что его друг прав от первого до последнего слова, произнося примерно то же самое, что он слышал ночью от отца. — Зачем, зачем… и папа спрашивал, зачем, но ему было совершенно плевать на мои ответы и оправдания! Ты интересуешься дежурным образом или тебе на самом деле интересно?! — Мне интересно, — терпеливо сказал Питер, — поделись, будь так добр. Гарри повыделывался пару минут, для вида, но всё-таки рассказал: — Я понимал, что делал глупость, когда ехал к Штромму, можешь не верить мне, но я понимал. Мне было важно выяснить правду, услышать оправдания, возможно… Пит, я общался с ним не один день! Он был таким… он воспринял меня всерьёз, меня впервые кто-то воспринял всерьёз! — Я воспринимаю тебя всерьёз, — брякнул Питер, на что друг нетерпеливо махнул свободной рукой. — Ты не в счёт, я говорю про тех, кто старше! Это как зараза какая-то, Норман транслирует своё пренебрежительное отношение ко мне на добрый десяток миль и заражает им окружающих, из-за этого я боюсь принимать его щедрое предложение о работе в компании. Вдруг и там на меня будут смотреть, как на сопляка?! — Да господи, не веди себя, как сопляк, и все дела! — не выдержал Паркер, — Что здесь сложного? Гарри, это базовые вещи: принимать душ хотя бы раз в день, чистить зубы и не ходить на встречи с маньяками, куда проще! Ты же с упорством землеройки лезешь и лезешь в самые опасные места совершенно не думая о последствиях! — Вы с Норманом как сговорились, — проворчал Гарри, угрюмо глядя в сторону, — пилите меня, пилите… Ты мой друг, а не мачеха, вот и веди себя соответственно, поддержи, а не это всё! Питер нервно хохотнул на слове «мачеха» и заёрзал, не зная куда деть руки. — А что… полицейские у тебя уже были? — нашёлся он что спросить. — Были, — подтвердил Гарри, — Утром, я едва смог внятно ворочать языком. Составили заявление, взяли показания, отец звонил своему адвокату, проконсультировался, что нужно сделать, чтобы Штромма снова упрятали в тюрьму. Только вот… — Что? — Не знаю, получится ли, — Гарри как-то сник, говоря это. — Почему ты сомневаешься? — принялся вызнавать Питер, — Он натворил таких дел, что гнить ему теперь за решёткой до конца жизни! — Видишь ли… похоже, именно в тюрьму Штромм не попадёт, ведь крыша профессора дала мощную течь, причём настолько, что он во всеуслышание заявил, будто бы мой отец сговорился с Человеком-Пауком. И не просто сговорился, а якобы Норман что-то там намудрил в лаборатории и своими руками создал мутанта, — пояснил Гарри, — Согласись, ты никогда в жизни не слышал ничего безумнее. Питер возмущённо поддакнул: — Ну чистый бред! — Вот-вот, — Гарри аккуратно передвинул руку, к которой была подключена капельница и повозился, устраиваясь, — В общем, копы сказали, что Штромму светит психиатрическая экспертиза на предмет вменяемости. И что-то мне подсказывает, что он скорее поедет в дурку на принудительное лечение, а не в тюрьму на нары. То есть, по сути, избежит адекватного наказания за то, что чуть не отравил меня, едва не прикончил папу и почти сжег завод компании! — Гарри, в психиатрической лечебнице закрытого типа отнюдь не курорт, — возразил Паркер, — Может, лучше и впрямь сесть в тюрьму, чем очутиться в подобном месте. — Не знаю. Считай меня кровожадным, но я бы предпочёл, чтобы он оказался в Райкерсе или где похуже, — сказал мстительный Гарри, — Он вообще довольно везучий тип. Сейчас, например, не сидит в полицейском участке под замком, а валяется в больнице в предынфарктном состоянии. Под охраной, правда, но всё же. Мне детектив рассказал после того, как записал мои показания. — В этой больнице? — заволновался Питер. Да, Штромм попался в руки правосудия, но его связь с бандой никуда не делась, и кто даст гарантию, что гангстеры не попытаются вернуть преступного умника в свои ряды? — Нет, в другой. Мне не сказали в какой, а я не спрашивал, — он устало прикрыл глаза, всё ещё слишком слабый даже для того, чтобы оторвать голову от подушки. Это не укрылось от внимания Питера, который обеспокоенно спросил: — Ты точно в порядке? Устал? — Немного, — вымученно улыбнулся друг, — сложно выглядеть мачо, когда перед глазами круги плавают, а руки трясутся так, словно у меня жуткое похмелье. — Но ты не можешь показаться слабым перед Эм Джей или Мэдисон, да? — догадался Питер, улыбаясь. Гарри отвёл глаза с невинным видом. — Это ты ещё медсестричку из ночной смены не видел, — сказал хитрец, использующий своё плачевное положение на полную катушку, — Не вини меня, я как шестилетка, которого случайно заперли в магазине с конфетами на все выходные, ничего не могу с собой поделать! Вокруг столько прекрасных девушек, будет преступлением не уделить толику внимания каждой. — Ты однозначно идёшь на поправку! — рассмеялся Питер. Раз Гарри даже на больничной койке не оставляет попыток волочиться за прекрасным полом — с ним точно всё будет в полном порядке. — Да… — продолжал разглагольствовать друг, многозначительно поглядывая на Питера, — Что поделать, такой уж я есть. Не всем же быть непреступным оплотом невинности, да, Пит? И Паркер повёлся на уловку, как младенец, возмутившись: — С чего ты взял, что я какой-то там оплот! Вот уж, не выдумывай. Гарри услышал его и верно истолковал смысл сказанного. — Так-так, — крайне заинтересованным тоном произнёс он, пытаясь приподняться повыше на подушке, — а с этого момента поподробнее. Выходит, ты уже не девственник, друг мой, и молчишь об этом? И кто она? И когда всё случилось? И ты… ты вообще планировал мне сказать, что с кем-то встречаешься?! Питер почувствовал себя чудовищно неловко. Он попался, как дурак, а теперь снова придётся врать-врать-врать… — Не слишком ли много вопросов, Гарри, — он попытался соскочить с неудобной темы, но ничего не вышло. — Вот ещё! Скоро вернётся Мэдисон, и фиг мы поговорим по душам. Ты опять влезешь в свою ракушку, откуда тебя не вытащить даже при помощи штопора, а я? Я буду лежать тут и мучиться неведением? Ну уж нет, давай, выкладывай! — продолжал напирать Гарри, — А ты чего так сник? Так, стоп… ты, часом, не с той худышкой закрутил?! Ну, как её зовут? Глазастенькая такая, дочка твоего домовладельца. — Урсула?! — ошеломлённо переспросил Питер, — Ты спятил, разумеется, нет! Она славная, но мы друзья, я бы никогда… — Вот и правильно, с её папаши станется заставить тебя жениться, — сурово припечатал Гарри с видом знатока, — Но если не она, то кто? Давай, облегчи душу, сын мой, отец Гарри готов выслушать твою исповедь и дать дельный совет. С птичками и пчёлами ты, похоже, сам разобрался, может, есть какие-то другие вопросы? Что-то по технике? — и он выразительно подвигал бровями. — Ты так непоследователен, падре, — усмехнулся Питер, — Про девушек и свои отношения с ними не желаешь ничего рассказывать, вроде как, ты джентльмен и всё такое, а как дело коснулось меня — так допрос с пристрастием?! Гарри что-то хотел возразить, но не успел — в палату вошла медсестра и тактично выставила Питера за дверь, ещё и жалюзи закрыла. Паркер был несказанно рад легальной возможности слинять, ведь Гарри не отцепился бы от него, покуда не вытряс все интересующие подробности. Что же он так легко попался? Есть ли вообще у него силы, чтобы противостоять Озборнам и их ловушкам? Он вздохнул, прислонившись к стене рядом с палатой Гарри, раздумывая, стоит ли дождаться Мэдисон или можно тихонько улизнуть, глянул по сторонам и заметил в глубине коридора Рашель Гринберг. Она внимательно слушала говорившего с ней врача, а когда тот закончил и, попрощавшись, ушёл, как-то сникла, опустив плечи и закрыв лицо рукой. Питер медленно шёл к ней, мучимый сомнениями — удобно ли это, а вдруг она плачет, и что ему тогда делать, но обещанный конверт с фотографиями Человека-Паука жёг ему спину сквозь рюкзак и худи, заставляя подходить всё ближе. Рашель услышала его шаги, быстро посмотрела сквозь пальцы, узнавая. Отвернувшись на мгновение к стене, смахнула слёзы, поправила волосы и встретила Питера приветливой улыбкой: — Какая неожиданность, очень рада увидеть вас, Питер, — сказала она, протягивая руку. — Здравствуйте, мисс Гринберг, — Питер коснулся её пальцев, отвечая на приветствие, — Вы расстроены… у вас всё в порядке? Я могу помочь? Она отрицательно покачала головой, зажмурившись на мгновение, словно беря себя в руки, и немного нервно рассмеялась: — Спасибо за предложение, но нет. Увы, нет. Я не думала, что встречу здесь знакомых, вот и раскисла на минуту… столько лет занимаюсь фондом, но так и не привыкла слышать от врачей, что надежды нет, и человеку нельзя помочь. — Разве можно привыкнуть к такому? — сказал Питер, прекрасно понимая, что сейчас творилось в душе Рашель, — Уверен, вы сделали всё возможное, но нельзя спасти абсолютно всех, к сожалению. Она грустно улыбнулась. — Пожалуй… иногда стоит услышать от кого-нибудь эти слова… спасибо вам, правда, спасибо. — Вот уж не за что! — Питер порылся в рюкзаке и вытащил на свет божий бумажный конверт с фото, — Я вам обещал и всё никак не отдам, даже стыдно. Это от Человека-Паука, фотографии с автографами, помните? Не знаю, актуальны ли они… — Конечно, да! — искренне обрадовалась Рашель, принимая конверт обеими руками, — Детки будут счастливы, спасибо! — Пожалуйста, — немного смутился Питер, — Что ж, мне пора, всего вам… — Постойте, — Рашель поймала его за рукав и опасливо огляделась по сторонам, будто кто-то из спешащих мимо по своим делам людей мог подслушать их разговор, — Питер, вы ведь… вы можете связаться с Человеком-Пауком при необходимости? В газетах давно не появлялись новые фотографии, вдруг он не желает ни с кем общаться… но вы… у вас ведь есть некоторые возможности? — Я, пожалуй, мог бы, — уклончиво ответил Питер, не слишком понимая, куда клонит мисс Гринберг, — Вам нужна его помощь? Рашель снова оглянулась по сторонам и прошептала, глядя Питеру в глаза: — Нет, не мне. Попросите Паука присмотреть за Норманом Озборном. Боюсь, ему грозит серьёзная опасность. И сказав это, она зажала рот ладонью, словно маленькая девочка, испугавшаяся, что монстр, живущий под кроватью, услышит её слова и утащит. — Кто? — севшим голосом задал Питер один единственный вопрос чувствуя, как закипает в жилах кровь. — Нет, — Рашель отступила на полшага назад, испуганная, побледневшая, — Я и так сказала больше, чем могла, это будет иметь последствия! — Да подождите вы! — он шагнул следом за ней, полный решимости выяснить подробности, — Не хотите говорить мне — не надо, а Пауку? Ему вы скажете? Страх в глазах Рашель сменился ужасом, она протестующе замотала головой, растрепав по плечам аккуратно уложенные волосы. — Нет! Ни в коем случае! Если кто-нибудь узнает, что я говорила с Человеком-Пауком… вы не понимаете! Под ударом окажусь не только я, но и люди, абсолютно непричастные. Этого нельзя допустить, никак нельзя! Поймите… Её прервал звонок мобильного телефона. Рашель едва справилась с застёжкой сумочки, так дрожали её пальцы. — Простите, — сказала она Питеру, взглянув на экран, — Мне нужно ответить, это очень важно. Простите, Питер, всего доброго. Она заторопилась прочь, на ходу отвечая на звонок. Дробный стук её каблучков терялся в шумном больничном коридоре, сливаясь с сотнями других звуков, наполняющих пространство. Питер проводил Рашель пристальным взглядом, чувствуя досаду и тревогу одновременно. Норману снова грозит опасность, Штромм и банда его весёлых подельников были и остаются не единственной угрозой. — Кому же ты перешёл дорогу? — пробормотал Питер, направляясь к лестнице, — Почему всегда найдётся кто-то, кому не живётся спокойно?***
Он с трудом дождался, пока закончится подработка у Фаско. Из рук валилось буквально всё, а под рёбрами свивался тугой клубок беспокойства. Едва дождавшись нужного автобуса, чтобы добраться до Манхэттена, Питер порываясь плюнуть на всё и преодолеть путь до «Озкорпа» на паутине, но так и не решился сделать это. Отчасти он стал понимать реакцию Нормана на его патрули и внезапные исчезновения: сложно сосредоточиться на повседневных делах, когда дорогой тебе человек под угрозой. И, возможно, это заразно, но Паркер предпочёл бы, чтобы Норман был у него на глазах. Пусть не двадцать четыре часа в сутки, но всё же. Голос разума твердил ему, что днём он в относительной безопасности, находясь в стенах компании, защищённый всеми этими охранниками в костюмах от «Бриони» и многоуровневой охранной системой, а паника отчаянно верещала, напоминая, что неизвестный противник обличён властью, и в его силах натравить на Озборна ФБР или ещё кого покруче, увезти в неизвестном направлении, лишить доступа к подавителю и выпустить Гоблина… да мало ли! Что ещё придумает этот таинственный недоброжелатель?! Спеша к остановке, он купил в киоске сегодняшнюю газету. Джеймсон вновь кичливо обвинял Озборна во всех смертных грехах. Питер вскользь пробежал глазами статью, мужественно сдерживая рвотные позывы. Выходило, что всё зло этого мира вершилось если не при непосредственном участии коварного Нормана, то с его прямого одобрения, включая геноцид, засуху в Центральной Индии и вспышку бубонной чумы на окраине Монголии. — Мой парень — ведьма, — ворчал себе под нос Питер, встряхивая паршивую газетёнку, — Будь сейчас средние века, его бы сожгли в центре города, хотя… ещё пара таких статей и как знать… Мелькнула шальная мысль явиться в редакцию и швырнуть Джей Джею несколько свежих фотографий с Пауком, пусть отвлечётся немного и вспомнит «первую любовь», отстав от «Озкорпа» и Нормана хотя бы на день. Но… нет, проблему это не решит. Просто даст жадному издателю дополнительный инфоповод, не более. — Жуть, да? — проскрипел над ухом старческий голос. Питер обернулся, нос к носу столкнувшись с пожилым мужчиной, заглядывающим через его плечо в газету. Автобус качнуло, пенсионер, цепляющийся за поручень, тяжело навалился на бок Паркера. Тот поддержал его под локоть, страхуя от падения, и переспросил: — Что за жуть? — Статья в сегодняшней газете, ты же читал её только что, — пояснил попутчик, — Эти современные химические заводы только и делают, что травят нас, простых людей. Пройдёт пара лет, и по улицам Нью-Йорка побегут толпы мутантов, помяни мои слова, парень. Сейчас в городе только один чудик, ну, этот, каратель-стенолаз, а представь, что случится, если их станет в разы больше? Анархия, хаос — вот, что нас всех ждёт. Нужно позакрывать эти заводы, а их владельцев упечь в тюрьму! Питер смерил его гневливым взглядом и не удержался: — О, конечно! Прогресс — это ведь так ужасно, давайте дружно вернёмся в каменный век, откажемся от электричества, полётов, космоса, от антибиотиков тоже откажемся, от инсулина — это ведь так неестественно! Куда лучше было раньше, когда люди с трудом доживали до сорока лет, превращаясь в беззубые развалины! Старик пожевал губами, глядя в упор на кипятящегося Паркера, и отодвинулся подальше, пробормотав: — Развелось наркоманов… Несмотря на переполненный салон, Питер протолкался в хвост автобуса, подальше от назойливого деда. Нужно было сдержаться, а не лезть в спор, он глупо себя повёл, поддавшись на провокацию, и теперь едет злющий, как тасманийский дьявол, не в силах сделать что-либо с общественным мнением, формирующимся под чутким контролем продажных газетчиков. Как Норман справляется с широкомасштабной травлей? Питер знал какого это — день за днем во всех газетных киосках видеть обвиняющие заголовки, клеймящие Человека-Паука преступником, но было одно «но» — Джеймсон обрушивал всю мощь печатной машины на его тайную личность, в то время, как сам Питер Паркер жил себе спокойной жизнью. Норман же в абсолютно другой ситуации. Он под ударом, как и его бизнес, а значит, и все люди, что работают в компании тоже в опасности. Где гарантии, что таинственный оппонент не добьётся закрытия «Озкорпа» или его банкротства… выходит, все сотрудники окажутся на улице? Он так расстроился, что вышел на три остановки раньше и пошёл пешком, надеясь немного проветрить голову и унять бурю эмоций. Из-за этого Питер опоздал, явившись в лабораторию почти на час позже условленного времени. Он ждал ядовитых упрёков, но Озборн встретил его уставшим взглядом человека, замученного обстоятельствами. Они сухо поздоровались — в лаборатории был персонал, и ушли в закрытый для посторонних отдел. Питера чувствительно кольнула совесть, ведь Норман работал над новым подавителем в одиночку. — Ты спал сегодня? — решился спросить Питер, надевая лабораторный халат. — В известном смысле, — пространно ответил Норман, разворачивая несколько таблиц на мониторе, — Я сделал необходимые расчёты, посмотри. Питер сел рядом, послушно включаясь в процесс. Казавшаяся на первый взгляд хаотичной, мешанина данных постепенно структурировалась, затягивая его в самую суть их рискованного эксперимента. — Это так хорошо, что я боюсь поверить, — признался он, закончив с таблицами, — Не сомневаюсь в правильности твоих расчётов, но до сих пор не могу поверить, что сам я не ошибся, и мы на верном пути. — Без преувеличения, ты юный гений, Питер. Сомневаться естественно, сомнение движет прогресс, но факты говорят о том, что новый подавитель сработает безупречно. Если нам хватит времени на синтез достаточного количества вещества… — А может не хватить? — встревожился Паркер, — Твоё состояние ухудшается? Тебе… больно? Норман скупо улыбнулся, покачав головой. — Нет, не беспокойся. Но я могу соврать, чтобы заманить тебя на ужин. Притвориться немощным и нуждающимся в трогательной заботе, что скажешь? Это сработает? — Меня не надо уговаривать, я согласен, — Питер аккуратно закрыл вкладки, одну за другой, — Врать не обязательно. Норман смотрел на него, желая спросить, останется ли Питер на ночь, но не стал задавать этот вопрос. В голове его мальчика, должно быть, бушевала очередная буря из переживаний за самого Нормана, за оказавшегося в больнице Гарри, за этот прогнивший насквозь город, отказывающийся ценить и принимать то, что делал для него Человек-Паук изо дня в день, из ночи в ночь, рискуя собственной жизнью. — Я был у Гарри, — сказал Питер, — Когда его выпишут? Мне пришлось уйти, не успел спросить. — Я говорил сегодня с его врачом, тот обещал решить вопрос о выписке завтра, исходя из результатов утренних анализов. Штромм отравил его сильнодействующим токсином, Гарри долгое время провёл под воздействием вещества, что могло иметь последствия. Вечером его в первый раз подняли с койки, он сделал несколько шагов самостоятельно, это хороший знак. Заберу его домой на пару дней, пока полностью не восстановится, — ответил Норман, — Он будет против, разумеется, но ничего. Потерпит. — Как тебе его девушка? Вы ведь познакомились? Норман неопределённо пожал плечами. — Она мила и хорошо относится к моему сыну, вот, собственно, всё, что я могу сказать на данный момент. Если тебе интересно моё мнение, подходит ли эта особа Гарри, то ответ однозначный — нет, не подходит. Питер искренне возмутился: — С чего бы? Она торчит в больнице, переживает за него, она… — Очаровала тебя во время знакомства, я прав? — скупо улыбнулся Норман, наблюдая, как краснеет Питер, — Дорогой мой, Гарри — мой единственный сын. Как бы он не вёл себя, в какие бы истории не влипал, однажды ему предстоит перенять груз моей ответственности и возглавить компанию. Пока он может встречаться с кем угодно и весело проводить время, но настанет день, когда ему придётся сделать правильный выбор. В том числе и в вопросах выбора возлюбленной. — Ты говоришь так, словно собрался женить принца крови, — фыркнул Питер, возмущённый старомодной, даже замшелой позицией Нормана, — Скажи ещё, что его брак давным давно решён каким-нибудь уговором между влиятельными семьями! — Нет, конечно, — терпеливо сказал Норман, — Гарри сам решит, на ком ему жениться. Моя задача, как его отца, состоит в том, чтобы обеспечить знакомство с девушкой из подходящего круга, понимаешь? Актриски, танцовщицы, модели — это мило, забавно и порой добавляет остроты в повседневность, но они не станут ему ровней. Кого угодно можно научить манерам, привить хороший вкус, но никогда обычный воробей не превратится в райскую птицу. Понимаешь, о чём я? Паркер уставился на него и медленно сказал: — Зачем ты так говоришь? И зачем я слушаю весь этот шовинистский бред?! — и тут его осенило, — А я — воробей? Рядом с тобой… я тебе ровня? Норман накрыл его руку своей, нежно касаясь тыльной стороны ладони кончиками пальцев. — Ты не воробей, а Человек-Паук. И если брать моральные качества, то ты мне не ровня, ты выше. Лучше. Я много думал, Питер, размышлял, пытался поставить себя на твоё место и понять: хватило бы мне благородства простить всё то, что я сотворил по отношению к тебе? И чем больше я думал об этом, тем отчётливее понимал, что нет. Я бы не смог. Во мне нет того великодушия, что движет тобой, в сущности, ты видел моё истинное лицо там, в соборе, когда я собирался убить Штромма своими руками и шёл на него с обрезком трубы. Я действительно плохой человек, Питер. — Но ты остановился! — возразил Паркер. — Называй вещи своими именами — не остановился, а был остановлен, тобой. — Вот именно, — Питер переплёл свои пальцы с пальцами Нормана, — И ты меня послушал. Раньше этого бы не случилось, разве я не прав? Но ты послушал, а значит, шанс есть. — Ты так считаешь? — он придвинулся ближе, заглядывая Питеру в глаза, — Для меня ещё не всё потеряно? — Да, я так считаю, — твердо сказал герой.***
У них всегда были странные отношения. Начавшиеся не так и не с того, изначально неравные, полные обмана и недосказанности с обеих сторон, отношения, которые должны были стоить жизни одному из них, не вмешайся внезапно силы, лежащие за гранью разумного восприятия. Но несмотря на все барьеры, запреты, пропасть лжи, кровь и боль, их неумолимо, неотвратимо тянуло друг к другу. Приглашение на ужин было забыто, смято требовательными губами, стёрто властными прикосновениями горячих ладоней, пробирающихся под одежду. Мышцы Питера ещё помнили упругое натяжение паутины, а кожа не согрелась после промозглой сырости мартовской ночи, он так и не закрыл высокое окно, угодив прямо в объятья Нормана. Невесомая вуаль тонкой занавески трепетала вокруг них, подхваченная холодным порывом ветра. Норман отстранился лишь для того, чтобы захлопнуть створку окна, отрезав их от жадных неоновых глаз никогда неспящего города, и снова заключил Питера в свои объятья. — Знаешь, чего мы никогда не делали? — шептал он между поцелуями, до конца расстёгивая молнию на паучьем костюме и скользя ладонью по гладкой белой спине. — Чего же? — выдохну Питер ему в висок. Норман поймал его подбородок, лаская линию челюсти, касаясь подушечкой большого пальца нижней губы, невесомо поцеловал и ответил: — Мы никогда не занимались любовью. Питер понял его. Каждое пронзительное слово. Между ними всегда была ярость, трансформирующаяся в секс, соперничество, продолжающееся и в горизонтальной плоскости, вожделение, затмевающее разум и толкающее на безумства, но никогда, ни единого раза они не делали этого потому, что любят друг друга. Норман взял его руку в свою, поднёс к губам и поцеловал твёрдые костяшки пальцев. От простого мягкого касания губ Питер вздрогнул, как от электрического разряда. — Если ты позволишь… — Да, — хрипловато сказал Питер, — да…***
От спальни и Нормана, сидящего на кровати, Питера отделяла лишь дверь ванной комнаты. Водяной пар оседал на стекле душевой перегородки, на зеркале, на хромированных смесителях, подергивая гладкие поверхности мутной пеленой, делая отражающиеся в них предметы неясными и обманчивыми. Кровь стучала в висках похлеще, чем в их первый раз, сумбурный и скомканный, даже отчаянный. Тот поступок, совершённый на чистом адреналине, на желании отомстить, доказать самому себе и невесть кому непонятно что, запустил цепочку событий и снова привёл его сюда. В эту ванную комнату, в эту спальню, только сейчас мужчина за дверью терпеливо ждёт его решения, а не вламывается, чтобы неотвратимо взять своё. И ему не нужно соперничать с ним, доказывать, кто сильнее, ему достаточно нажать на ручку и открыть эту дверь, чтобы оказаться перед тем кто его… любит? Зачем-то плотнее запахнув полотенце на бёдрах, Питер решительно открыл дверь. Свет косо лёг на кровать, заключив сидящего на ней Нормана в чёткий прямоугольник — в комнате было темно, даже плотные шторы на окнах задёрнуты. Норман смотрел прямо и серьёзно. Влажные после душа волосы, зачесанные назад, резкие черты лица, сложный взгляд и ни тени улыбки на губах. Питер взялся за дверной косяк, борясь с собственным малодушным желанием сказать: «Да ну, нафиг!», и с треском захлопнуть дверь, чтобы отсидеться в ванной до самого утра, а там — будь что будет. Словно прочитав его мысли, Озборн протянул ему руку, и Питер шагнул навстречу этому жесту, цепляясь за его пальцы своими, как утопающий за хрупкую соломинку. Чёрный махровый халат на плечах Нормана ощущался как единственная константа, и Питер едва удержался от иррационального желания вцепиться в мягкую ткань обеими руками до треска, коснувшись её. Горячие ладони легли на его талию, Норман молча смотрел снизу вверх, не говоря ни единого слова, не сделав ничего, что могло бы оттолкнуть или напугать. Прерывисто вздохнув, Питер коснулся его волос, пропуская влажные пряди между пальцами. И сам потянулся за поцелуем. Первое прикосновение к губам было, как откровение. Осмелев, он скользнул языком навстречу, встречая ответную ласку. Это всегда было так упоительно? Всегда их поцелуи воспламеняли кровь, заставляя сердце стучать сильнее, а кончики пальцев — покалывать? Питер не помнил, совершенно потерявшись в ощущениях. Норман мягко привлёк его к себе, сажая на кровать рядом, обнял, скользнув ладонью по рёбрам за спину, уложил на матрас, нависая сверху, целуя снова и снова, оставляя ненадолго губы, переходя на шею, ключицы и снова возвращаясь к губам. Приподнявшись на локте, он окинул Питера долгим нескромным взглядом, не упуская ни единой детали. Погладил по груди, накрывая ладонью колотящееся сердце, медленно передвинул руку ниже, на подтянувшийся живот, легко касаясь мизинцем кромки полотенца. — Хочу снять его, — совсем тихо сказал он, — Не возражаешь? Во рту пересохло, словно Питер полдня носился на паутине в погоне за очередными бандитами, боже, ну почему? Они столько раз делали это и не только, случались вещи и пооткровеннее, но почему-то именно сейчас простое прикосновение рассыпалось искрами фейерверка, щекочущими импульсами, разбегающимися по телу. Он порывисто кивнул, нервно облизав пересохшие губы. Норман мягко улыбнулся, целуя его плечо. — Ты звенишь, как натянутая струна, Питер. Мне лестно, но скажи сейчас — это от возбуждения или тебе страшно? — Я… мне не страшно. Это не страх, другое, — смущаясь, он прикрыл лицо рукой, коротко глянув на Нормана сквозь пальцы, — Это… так… — Волшебно, — закончил за него Норман, отодвигая от лица руку и целуя в губы, — Прекрасно, — новый поцелуй мягко лёг на неистово колотящийся пульс на шее, — Удивительно, — язык щекочущим прикосновением скользнул по груди вниз, к солнечному сплетению. Норман сместился, накрыв Питера своим телом, его бедро мягко, но настойчиво вклинилось между ног, побуждая раздвинуть их. Питер почувствовал, как сползает с него полотенце, и заблудился в нахлынувших ощущениях. Привычная тяжесть тела Нормана, лежащего на нём, его губы и язык, выписывающие влажные узоры на груди и животе, шероховатая ткань махрового халата, касающаяся его тут и там, и весьма чувствительно прижимающаяся к стоящему члену, этого вдруг стало так много и так недостаточно, что Питер непроизвольно начал двигаться, пытаясь получить немного больше трения. — А ты? Не снимешь? — он погладил Нормана по плечу, намекая на халат, мешающий почувствовать жар его кожи, но тот лишь отрицательно качнул головой. — Пока нет. Я могу не сдержаться, — ответил он, прихватывая губами кожу над пупком, от чего Питер сладко выгнулся в его руках, — Чуть позже. Он сместился ниже, правая ладонь с нажимом огладила внутреннюю поверхность бедра, скользнула под колено и нога Питера оказалась на плече Нормана. — Что ты собираешься… — Питер поднял голову с матраса, пытаясь сообразить, что же тот будет делать, и не смог сдержать стон — Норман впился жадным поцелуем в выступающую тазовую косточку, оставив на тонкой коже заметный след. Нетерпеливо заёрзав, Питер вцепился руками в простыню над головой, рвано выдохнув: — Я тоже хочу тебя потрогать! Норман усмехнулся, опалив дыханием низ его живота: — Ты и пяти минут не можешь спокойно полежать, да? Где же элементарная вежливость, Питер? Старшим нужно уступать и всё такое, ты должен помнить! — и без каких-либо промедлений, сомнений и проволочек вобрал его член в рот, плотно скользя языком вдоль ствола. Питер выстонал что-то очень пошлое, хватая самого себя за запястья, боясь, что сейчас не сдержится, вцепится Норману в волосы и выдернет несколько прядей с корнями — таким головокружительным было удовольствие. К обволакивающему влажному теплу и сводящим с ума неторопливым ласкам присоединились ловкие пальцы, нескромно поглаживающие его пах, скользящие по ягодицам и между ними, чувствительно потирающие сжатое колечко мышц, снова и снова. Несдержанно застонав, Питер не мог с собой ничего поделать, подаваясь бёдрами навстречу ласкающим его рту и руке, отчаянно желая большего, готовый умолять, если потребуется, если Норман вдруг решит подразнить его и продлить сладкую пытку. Скользкий от слюны палец толкнулся внутрь, добавляя остроты ощущениям. Не переставая ласкать Питера ртом, Норман осторожно двинул рукой, входя глубже. Ощущения оказались слишком резкими, было недостаточно смазки, и выдохнув сквозь зубы, Питер попытался отстраниться. Норман коротко глянул ему в глаза снизу вверх, оценив ситуацию, перехватил обе его ноги под коленками, задирая их повыше, к плечам и… и господи-боже-мой влажно и широко лизнул его прямо там. А потом ещё раз. И ещё. И снова. Язык сменил палец, толкаясь внутрь, в то время, как другая рука снова легла на член, лаская выверенными движениями. — Что… зачем ты там… языком… — ошеломлённо выдал Питер, удерживая подрагивающие ноги в том положении, куда их водворил Норман. — Помолчи, ладно? — сказал тот, поднимая голову, — Я впервые в жизни делаю такое, будь снисходителен! И благодарен, ведь ты единственный человек в целом мире, которому Норман Озборн целует задницу! О, Питер умел быть благодарным и молчаливым, а ещё он умел сотрудничать, когда нужно, поэтому перехватил собственные ноги под коленями, подставляясь, открытый, как никогда прежде. Норман кривовато усмехнулся, не переставая ласкать его член, сжал свободной рукой ягодицу и снова прильнул к анусу, дразня кончиком языка. Язык то и дело сменял палец, проникая внутрь, растягивая и расслабляя тугие мышцы, скользя всё легче от обилия слюны, Питер стонал уже в голос, не в силах сдерживаться, ведь всякий раз проникая в него до самой костяшки, Норман задевал внутри чувствительную точку, посылающую по всему телу электрические разряды наслаждения. — Я… я сейчас… — только и смог выдохнуть он, срываясь в оргазм, когда горячий скользкий язык снова прошёлся по чувствительному местечку. Норман и не думал отстраняться, войдя в него пальцем, лаская член и жадно прикусывая ягодицу. Питер ослеп и оглох на пару мгновений, беспомощно распластавшись на матрасе. Искры удовольствия ещё вспыхивали на его нервных окончаниях, а он бездумно пялился в темноту, плохо соображая, что сейчас произошло и как же так получилось. Норман навис над ним, вытирая рот и подбородок рукавом халата, и этот жест, категорически не соответствующий его снобским взглядам на мироустройство, заставил Паркера разулыбаться. Он потянулся к его лицу, очерчивая почти зажившие царапины, оставшиеся от шальной пули Штромма, провёл ладонью по груди, забираясь между полами халата, и ниже, пока не нащупал пояс. — У меня в кармане лубрикант, — интимно шепнул Норман ему на ухо, склоняясь ниже, — и я бы повалялся ещё, вот так, обнимаясь и тискаясь, но я хочу тебя до багровых кругов перед глазами, — он взял руку Питера в свою и потянул ниже, обернув его пальцы вокруг изнывающего члена, — Но тебя нужно ещё растянуть… — Не нужно, — Питер двинул кулаком по стволу, — Сделаем это. С ловкостью профессионального карманника он выудил тюбик со смазкой, щёлкнул крышкой, дерзко глядя Норману в глаза. Было удивительно, но тот не стал вступать в пикировку, отпускать колкости или подтрунивать, молча забрал лубрикант из руки Питера и выдавил прозрачную массу себе на пальцы. — Если я захочу причинить тебе боль, — серьёзно сказал Норман, размазывая гель, — я найду способ, не связанный с внутренними разрывами и последующим кровотечением. Сразу два пальца коснулись ануса, поглаживая и размазывая лубрикант, осторожно надавив, Норман вошёл, преодолевая упругое сопротивление мышц. Добавил сверху ещё смазки, интенсивнее двигая рукой, разводя пальцы «ножницами», то и дело скользя глубже, в поисках заветной точки наслаждения, заставляя Питера вздрагивать и вскрикивать, подаваясь навстречу ласкающей руке. Их обоюдного терпения едва хватило на третий палец и пару движений, пока Питер не оттолкнул руку, теряя остатки самообладания. — Хватит, пожалуйста, — взмолился он, сжимая запястье Нормана, — Клянусь, я примотаю тебя паутиной к кровати и сам всё сделаю, пожалуйста, перестань… Норман прижался лбом к его лбу на мгновение, крепко зажмурившись, резко выдохнул, одним движением срывая ставший ненавистным халат, подтолкнул ноги Питера повыше, нависая над ним. У него хватило выдержки смазать собственный член, любуясь своим мальчиком, таким чувственным, жаждущим, готовым отдать ему самого себя без остатка. — Люблю тебя, — шепнул Норман, прижимаясь головкой к влажному колечку мышц, осторожно надавил, протискиваясь внутрь. Питер длинно выдохнул, запрокидывая голову, еле слышно застонал, разводя ноги шире, принимая его полностью, на всю длину. Подался навстречу, обвивая шею Нормана обеими руками и целуя глубоко и страстно. — Ещё, — шепнул он в поцелуй, — Сделай так ещё. Норман качнулся на пробу, выйдя всего на полдюйма, и толкнулся обратно, в затягивающую тесноту юного тела, пульсирующего вокруг него, жадно впился в открытые губы, лаская скользнувший навстречу язык, и снова двинулся наружу и внутрь, наращивая темп и амплитуду. Он отлично знал, как свести Питера с ума, как нужно двигаться, чтобы заставить его несдержанно вскрикивать и метаться, хватаясь за простыню, за плечи Нормана, выгибаясь в его руках, открывая беззащитную линию шеи. Толкнувшись особенно глубоко, он остановился, нежно и медленно целуя открытые ключицы, лаская затвердевшие соски, возвращаясь к зацелованным губам, бесстрашно встречая жаждущий взгляд голубых глаз. Коротко рыкнув, Питер перевернул их одним движением, оказавшись сверху, крутанул бёдрами, приспосабливаясь к новой позиции, и начал двигаться сам, нетерпеливый и жадный, гонясь за обещанным наслаждением. Норман рывком сел, поймав гибкое сильное тело в объятья, стиснул в своих руках, не позволяя двигаться. Он не смог бы его удержать, конечно же нет, оба прекрасно это понимали, и Питер, сперва рвавшийся продолжить движения, обмяк в его руках, опустив голову на плечо. Норман нежно гладил его вдоль позвоночника, скользя по влажной от пота коже, медленно целуя в подставленную шею. — Именно так, мой хороший, — тихо шептал он, — Не беги от меня, слышишь? Питер судорожно вцепился в его плечи, на грани боли, и снова расслабился, позволяя уложить себя на спину. — Я действительно люблю тебя, — всхлипнул вдруг он, зажмурившись, — Я боялся признаться даже себе, но я… — Тшш, Паучок, — Норман склонился к нему, поцелуями стирая две крошечные слезинки, выкатившиеся из уголков глаз, — Я всё знаю, — он положил раскрытую ладонь Питера на свою грудь, прямо над сердцем, — Я живу только благодаря тебе. Я остаюсь собой лишь потому, что ты помог мне. Не думаю, что стану лучше, чем я есть, но хуже я точно не сделаюсь, ведь ты мне не позволишь. Он поцеловал Питера в губы, медленно и сладко, снова двигаясь в его теле. И подаваясь ему навстречу, неотрывно глядя в глаза, его мальчик, его прекрасный, невозможный, чудесный подарок судьбы, это дивное создание с чистым взглядом и благородными помыслами, обладающий титанической силой и при этом невероятно ранимый, чувственный, пылкий, отважный, но порой такой робкий, весь этот драгоценный сосуд противоречий и достоинств, льнул к нему каждой клеточкой своего совершенного тела, тая в его руках. Норман ласкал его в такт собственным движениям, ловя каждый звук, срывающийся с губ, погружаясь в тугую тесноту, забывая обо всём на свете, кроме пронзительного мига единения не только тел, но и душ. Оргазм накрыл их тёплой волной, почти одновременно, и изливаясь в тесной глубине трепещущего тела, Норман не смог сдержать стона. Питер оплёл его руками и ногами, не отпуская, не давая повернуться хотя бы на бок, чтобы не давить своей тяжестью. Похоже, его всё устраивало. Наконец, он ослабил хватку. Норман медленно вышел из него, чувствуя каждый тесный дюйм, и лёг рядом, восстанавливая сбившееся дыхание. Питер обнял его, пряча лицо на груди. — Вау… — только и смог сказать он, едва отдышавшись. — Я… — Норман погладил его по руке, — мне нужно в ванную комнату. Питер нехотя разжал объятья. — Давай, я сейчас присоединюсь, — сказал он, наблюдая, как Норман встаёт и неуверенно уходит в уборную, набрасывая на плечи халат. Похоже, они оба выложились на все двести процентов, едва не лишившись способности передвигаться. Дверь осталась приоткрытой, словно приглашая его войти. Питер улыбнулся, расслабленно потягиваясь, но тут вспомнил утренний разговор с мисс Гринберг и сел на кровати. — Норман! — позвал он. — М? — донеслось из-за приоткрытой двери. — Утром в больнице я встретил Рашель Гринберг, которая сказала мне, что… Он не успел договорить, его прервал глухой звук падающего тела. Одним прыжком Питер преодолел расстояние от центра кровати до двери в ванную, рывком распахнул её, на мгновение замерев на пороге. Норман неподвижно лежал на полу, неловко подогнув под себя левую руку.