***
Музыка. Лиричная музыка лилась нескончаемым потоком, наполняя тёмное пространство нежной мелодией.Memories, pressed between the pages of my mind
Memories, sweetened through the ages just like wine
Сочный баритон Элвиса, проникновенно и вкрадчиво исполняющего свою партию, создавал собственную реальность, пронизанную звенящей тоской по утраченному:Quiet thoughts come floating down
And settle softly to the ground
Like golden autumn leaves around my feet…
— Норман, милый! Норман… о боже, ты опять всю ночь сидел над чертежами? Ну что с тобой делать! Было тепло.I touched them and they burst apart with sweet memories
Sweet memories…
Он лежал щекой на столе, в пятне солнечного света, отражающегося ярко-красным на внутренней стороне век. Сонное оцепенение сковало затёкшие от неудобной позы мышцы шеи и плеч, будет удачей, если после такой ночёвки он отделается лишь головной болью.Of holding hands and red bouquets
And twilight trimmed in purple haze
And laughing eyes and simple ways
And quiet nights and gentle days with you…
Тёплые ладони легли на спину, с нажимом проходясь от лопаток вверх, разминая задубевшие мышцы, щеки коснулись пушистые локоны, а уголка губ — поцелуй. — Просыпайся, я сварила кофе и сделала тосты, — шепнула Эмили, снова целуя его, но уже в щеку, — жду тебя на кухне. Лёгкие шаги удалились, а он приоткрыл глаза. На безымянном пальце его левой руки, лежащей на полированной тёмной столешнице, посверкивал золотистый ободок обручального кольца. Норман поднял голову, огляделся по сторонам. Кембридж, Массачусетс… дом его деда, где они с Эмили жили после свадьбы и до самой её смерти… стоп!Memories, memories, sweet memories…
— Норман, ты идёшь? Голос возлюбленной, зовущий его, и лиричная мелодия, и золотистое марево утреннего солнца, наполняющее старомодный интерьер кабинета теплым светом, и уютные звуки расставляемой Эмили посуды, доносящиеся с кухни, и витающие в воздухе ароматы кофейных зёрен и поджаренного хлеба, переплетающиеся с тонкими нотами запахов старого кабинета: кожаной обивкой антикварного кресла и книжных переплётов, лавиной обрушились на Нормана, всколыхнув давно забытые, тщательно похороненные под толщей прожитых лет воспоминания.Memories, pressed between the pages of my mind…
Окинув взглядом заваленный чертежами стол, он осознал, что это модификация крупнокалиберной винтовки Барретт М82, которая принесла ему по-настоящему серьёзные деньги и первый суд о нарушении авторских прав, едва не разоривший его. — Норман, мы опоздаем! — Я иду, — откликнулся он, не узнав собственный голос.Memories, sweetened through the ages just like wine…
Коридор, поворот, дверь в ванную комнату на первом этаже. Щелчок выключателя залил тесноватое помещение жёлтым электрическим светом, в зеркале Норман с ужасом и изумлением увидел собственное лицо — худощавое лицо двадцатилетнего юноши, который слишком много учился, работал, постоянно недосыпал и крайне нерегулярно питался. Не веря своим глазам, он открутил вентиль с холодной водой, и, набрав полную горсть, умылся, пытаясь прогнать наваждение. Это сон? Или… случилось нечто безумное, и каким-то немыслимым образом он оказался в далёком прошлом?!I touched them and they burst apart with sweet memories
Sweet memories…
Он сильно ущипнул себя за руку, зашипев от боли, но ничего не изменилось. Дверь за его спиной приоткрылась. Эмили заглянула в ванную комнату, обеспокоенная его долгим отсутствием. — Всё в порядке? Очень устал? Может, пропустишь первую пару, профессор Штромм поймёт, — она с тревогой смотрела на него, искренне беспокоясь, а у Нормана перехватило дыхание — в зеркале отражались бесконечно любимые черты той, что умрёт у него на руках спустя каких-то два года…Memories, memories, sweet memories…
— Нет, я сейчас, буквально одна минута. Её губы тронула нежная улыбка. Эмили шагнула к нему, порывисто обнимая поперёк груди, прижимаясь к спине тепло и бережно, и сказала куда-то в плечо: — Ты себя не жалеешь… Я знаю, что это ради нас, но… Всё ещё не веря в реальность происходящего, Норман накрыл ладонью её узкое запястье, чувствуя тепло и гладкость кожи, и биение пульса, и твёрдость костей. Слишком реально, чтобы быть сном. — Всё в порядке, милая, правда, я сейчас приду. Она поцеловала его в плечо, звонко чмокнув через рубашку, очаровательно улыбнулась и ушла на кухню.And laughing eyes and simple ways
And quiet nights and gentle days with you…
Норман оглянулся по сторонам, лихорадочно пытаясь найти хоть что-то, способное подтвердить, что всё происходящее ему снится.Memories, memories, sweet memories…
Мелодия… она крутилась и крутилась по кругу, как зацикленная. Было бы это радио, Пресли непременно сменил бы кто-то другой… выходит, всё же сон? Или… кошмар, что вероятнее. Выходит, он всё же спит. Но он абсолютно не помнит, как засыпал! Он был с Питером, и всё было чудесно, но ощутив некоторое недомогание, он пошёл в ванную комнату, чтобы умыться, и… и ничего. Он здесь, в Кембридже, как же так вышло?!Memories, pressed between the pages of my mind
Memories, sweetened through the ages just like wine…
— Гоблин! — сдавленным голосом позвал Норман, вглядываясь в своё отражение, — Твои штучки?! Ничего. Абсолютно ничего, кроме нарастающей паники в собственных глазах, он разглядеть не смог. Пригладил кое-как торчащие волосы и отправился на кухню. — Садись скорее, — просияла при его виде Эмили, ставя на стол тарелку, — завтракай, Норман, ты выглядишь измождённым. Я ведь обещала, что буду следить за тем, чтобы ты нормально питался, а не выпивал два галлона кофе перед университетом, как привык! — Ты меня балуешь, — выдавил он, всё ещё не веря в реальность происходящего. Золотистые тосты с яйцом выглядели такими настоящими, осязаемыми, он чувствовал аромат еды, а коснувшись кончиками пальцев ободка тарелки, ощутил гладкость и прохладу фарфора. — Кофе? — над носиком белого кофейника в руках Эмили вился полупрозрачный парок. — Да, пожалуйста.I touched them and they burst apart with sweet memories
Sweet memories…
Она наклонила кофейник над чашкой, но жидкость, пролившаяся из носика, не была коричневой. Маслянистая изумрудно-зеленая субстанция до краёв наполнила чашку. Норман поднял глаза на жену, пытаясь поймать её взгляд. Отсвет осеннего солнца ложился на её лицо, превращая карие глаза в медовые, подсвечивая кожу нежным сиянием, делая весь её облик нестерпимо прекрасным. Золотисто-каштановые пушистые локоны сияли, подобно нимбу,. — Выпей, милый, это придаст сил. Не упрямься, так надо. Он ведь на твоей стороне, всегда был, — заговорила она мягко, но настойчиво, с каким-то странным, чужим, даже отстранённым выражением безмятежного лица.Memories, memories, sweet memories…
Норман моргнул. На противоположном торце стола, на прежде пустом стуле, сидел Гоблин.Memories, pressed between the pages of my mind…
Только сейчас Норман обратил внимание — на Эмили было тёмно-зелёное платье, наряд, которого он не помнил и никогда не видел на ней. Плотный атлас лифа туго облегал её грудь и узкую талию, схваченную лиловым пояском, широкая юбка струилась вдоль стройных бёдер, повторяя каждый шаг, каждое движение, сопровождая едва слышным шорохом мягко переливающейся ткани.Memories, sweetened through the ages just like wine…
Эмили аккуратно поставила кофейник на стол, подошла к Гоблину и обняла его за плечи, с нежностью встречая обращённый к ней горящий жёлтый взгляд, полный обожания.Quiet thoughts come floating down
And settle softly to the ground
Like golden autumn leaves around my feet…
— Что… — голос Нормана предательски сорвался, — что здесь происходит?! Две пар глаз: одни — любящие, карие, золотящиеся от солнца, а другие — жёлтые, тигриные, полные презрения, светящиеся неукротимым безумием, обратились к нему. — Очевидно же, простофиля, — пренебрежительно сказал Гоблин, по-хозяйски кладя закованную в металл руку на талию Эмили, — Пришла пора решительных мер! — В самом деле, любимый, — вторила этому маньяку та, что была смыслом его жизни, — Не упрямься, Норман, подумай о последствиях. Твоё здоровье пошатнулось: обмороки, кровотечения, этим не ограничится, уж я-то знаю. Скоро придёт боль. Неумолимая, раздирающая, не оставляющая даже шанса остаться человеком и сохранить достоинство. Ты ведь помнишь, как я умирала. Неужели ты хочешь такого конца?Of holding hands and red bouquets
And twilight trimmed in purple haze…
Норман молчал, буравя обоих взглядом.And laughing eyes and simple ways
And quiet nights and gentle days with you…
— Наш Норман тот ещё упрямец, — усмехнулся Гоблин, касаясь руки Эмили на своем плече, — Променял тебя на паучье недоразумение, бестолкового мальчишку с комплексом героя, видано ли?! — Он заслужил быть счастливым, — неожиданно возразила та, хмуря тонкие брови, — Кроме того, это странно, всю жизнь любить мёртвого человека, разве нет? Спазм сдавил горло Нормана — это она! Его Эмили. Та, что всегда была на его стороне, с самого начала беззаветно и безоговорочно поверив в нелюдимого замкнутого юношу, разглядев под его острой шкурой из дикобразовых игл нечто такое, что не доводилось видеть никому и никогда прежде, нечто, что сам он считал без следа уничтоженным жестоким отцом. Гоблин потемнел лицом, брезгливо стряхивая её руку со своих плеч, и выпрямился во весь рост, угрожающе нависнув над Эмили. Она бесстрашно встретила его гневный взор, гордо подняв голову. — Ты… — прорычал он, — Жалкая ментальная проекция поросших мхом воспоминаний, да как ты смеешь! — Именно! — она дерзко вздёрнула упрямый подбородок, — Я — лучшее, что он помнит. Я — идеальный образ его возлюбленной, живущий в памяти. И я всегда буду на его стороне! Норман вдруг понял, что мелодия больше не звучит. На кухне старого дома воцарилась всеобъемлющая тишина, разорванная в один миг злобным рычанием Гоблина. — Я не собираюсь подыхать вместе с этим идиотом! — он перевёл тяжёлый взгляд на Нормана, — Исцеляющий фактор уже не справляется, что ещё должно произойти, чтобы ты понял это?! Интенсификатор — вот единственный выход, прими его, пока твой мозг окончательно не превратился в помои! — Нет, — твёрдо ответил Норман, стискивая пальцами край стола. — Горжусь тобой, — одними губами прошептала ему Эмили, улыбаясь. — Ты безнадёжно глуп и слеп, Норман, — в голосе Гоблина слышалась чистая ярость, — И продолжаешь считать меня чем-то вроде назойливой мелодии, что застревает в мозгу и часами терзает разум, но я не так прост! Уверен, что затолкал меня в глубины своего подсознания и победил? Как бы не так, самонадеянный болван! Да, я заперт в недрах твоей памяти, но я здесь не один, — хищно скалясь, он сцапал Эмили за талию, грубо прижимая к броне, — Посмотрим, как ты запоёшь, когда я примусь уничтожать дорогие тебе воспоминания одно за другим! — Оставь её, ты, маньяк! — рассвирепел Норман, поднимаясь на ноги, — Убери свои поганые… — Нет! — воскликнула Эмили, изворачиваясь в жёсткой хватке и вскидывая обе руки с открытыми ладонями, обращёнными к Норману, — Живи настоящим! Я люблю… Неведомая сила вышвырнула Нормана спиной вперёд из кухни в коридор, потащила спиной по полу, сметая фоторамки со стен. Дверь с треском захлопнулась, но он успел увидеть зелёную бронированную перчатку Гоблина, стискивающую горло его возлюбленной, и горящие ненавистью жёлтые глаза над её хрупким плечом. Вопль застрял в горле, Норман попытался крикнуть, но не смог даже вдохнуть — грудь сдавило спазмом. Его бросило куда-то в непроглядную черноту, где он беспомощно продолжил падение, плохо соображая, где верх, где низ, куда его несёт и когда всё это прекратится, пока новый рывок не потащил его к ослепительному источнику света, резанувшему по глазам. Он очнулся. Дышать было трудновато, ещё бы — целый Паук навалился ему на грудь, всхлипывая и шмыгая носом, как тут вздохнёшь… — Пожалуйста… — на Питера было жалко смотреть, — пожалуйста, вернись! Норман моргнул пару раз, фокусируя плывущий взгляд. Он лежал в своей постели, спальню освещала только интерьерная лампа на прикроватном столике, горящая рассеянным мягким светом, что же это было за сияние, которое едва не ослепило его? — Питер, — слабо позвал он, не особо рассчитывая на успех — герой почти рыдал, навалившись на него и сдавленно всхлипывая. Паучий слух не подвёл. Питер замер, рывком вскинул голову, явив покрасневший нос и мокрые глаза, длинно всхлипнул и обхватил Нормана обеими руками, стискивая в стальных объятьях. — Ты мне сейчас кишки выдавишь! — только и смог вымолвить Озборн, жалко трепыхаясь. — Прости, прости, — засуетился Паук, разжимая хватку и ощупывая его в поисках повреждений, — ты цел? Что это было? Тебе плохо? Больно? Ты ушибся? Голова кружится? Тебя не тошнит? Или тошнит? Мне принести воды? Или льда? Хотя, зачем тебе лёд? Но я могу принести, только скажи! — Нет, — Норман поймал его беспокойные руки, — ничего не нужно, успокойся. Как долго я был в отключке? — Минут двадцать, наверное, может полчаса, — неуверенно ответил Питер, — Что это было? Ты ушёл в ванную и просто рухнул, как подстреленный, я звал тебя, тормошил, даже водой холодной брызгал в лицо — ничего не помогало. Принёс обратно в комнату и уложил в кровать, надеясь, что ты всё-таки очнёшься. Я растерялся, не знал, кого попросить о помощи, если дело… ну… примет серьёзный оборот. Норман вымученно улыбнулся, борясь с подкатившей дурнотой, ласково провёл ладонью по его щеке. Питер накрыл пальцы своими и прижался, ластясь. — Ты всё сделал правильно. Нам… нам следует быть готовыми к некоторым проблемам, видишь ли, похоже, процесс разрушения моей крови идёт быстрее, чем мы думали… Не перебивай меня! — прервал он пытающегося что-то возразить Паркера, и продолжил, уже мягче, — Просто выслушай, хорошо? Ты ведь знаешь, что подавитель не только держит под замком Гоблина, он в значительной степени влияет на мой исцеляющий фактор. Похоже, у всего в этом мире есть предел, и я логичным образом приблизился к той грани, за которой ресурсы моих, мягко говоря, подистощившихся суперспособностей, плавно сходят на нет. О, не смотри на меня такими глазами, в самом-то деле! Я довольно долго жил без каких-либо симптомов, несмотря на разрушительные процессы в моей крови, как-нибудь доскриплю и до того момента, когда будет готова новая сыворотка! — А если нет? — дрогнувшим голосом спросил Питер, — Если мы не успеем её доделать, а твоё состояние станет критическим?! Норман, раз за разом очерчивая его скулу и линию челюсти, рассеянно ответил: — Придётся потерпеть. Гоблин настойчиво предлагает мне лошадиную дозу интенсификатора, как единственное средство, способное остановить процесс разрушения клеток крови. Но его истинная цель — полностью захватить разум и стереть мою собственную личность в порошок. Он боится твоей сыворотки, я это чувствую. — Если интенсификатор это единственный шанс… — медленно начал говорить Питер, сдвигая брови, на что Норман просто прижал палец к его губам. — И не заикайся. Никакого интенсификатора, никогда больше. Не хочу даже начинать обсуждать это. Паук угрюмо сопел, обдумывая услышанное. — Выходит, нам остаётся тупо сидеть и ждать? — сказал он, наконец. — Выходит, так. — И смотреть, как ты слабеешь, то и дело теряешь сознание, мучаешься от головных болей, тахикардии и аритмии, истекаешь кровью, что там ещё по симптомам гемолиза? Просто наблюдать, сложа руки?! Пока не начнут отказывать органы, один за другим?! — вспылил Питер. — Мы не бездействуем, основа новой сыворотки в процессе репликации. Кто же знал, что необходимые антитела в моей крови — считанные, а пробный объем будет столь нерачительно использован нами для эксперимента, — напомнил ему Норман, — Кроме того, зачем же сидеть? Мы можем, например, лежать. Неугомонный Паук всё ещё полулежал на нём, удерживая часть собственного веса на локтях, поэтому Норман мог невозбранно лапать его за бока, спину и то, что пониже, чем он, собственно, сейчас и занимался. — Ты опять сводишь всё к сексу, — упрекнул его Питер, не выказывая при этом какого-либо недовольства происходящим, — А сам, между тем, едва живой. Он опустил голову, ложась на Нормана всем телом и утыкаясь носом куда-то в ключицу, прерывисто выдохнул. — Всё будет хорошо, — уверенно соврал ему Норман, крепко обнимая, — Пока ты со мной, мы справимся. Нужно просто набраться терпения, понимаешь? Я же учусь спокойно относиться к твоим патрулям, тебе тоже следует быть немного сдержаннее и не паниковать. Кстати о патрулях. Ты ведь уходишь? — Нет, — не поднимая головы ответил Паркер, — я немного не в себе. В таком состоянии от меня больше вреда, чем пользы. — Ну надо же, вот уж повезло, — улыбнулся Норман, — может, стоит почаще падать в обморок? — Не стоит. Он пошевелился, намереваясь сдвинуться в сторону и переместиться на матрас, чему решительно воспротивился Норман. — Полежи так ещё, — попросил он, — у меня ощущение, что я держу в руках весь мир. Питер то ли фыркнул, то ли рассмеялся ему в шею, пробормотав что-то на счёт «крайне фигового мира, полного опасных неприятностей», но убегать не стал. Жизнь никогда не была благосклонна к Норману. Всё, чего он когда-либо желал, приходилось добиваться прилежным трудом, хитростью, даже коварством, адской настойчивостью и нечеловеческим упорством. Но главная ирония состояла в том, что стоило ему заполучить желаемое, земля немедленно уходила из-под ног, а обстоятельства менялись таким образом, что долгожданная цель вновь ускользала прочь или превращалась в прах, раздирая его и без того израненное сердце. Он не верил в судьбу, в мистику или в высший разум, он был закоренелым реалистом, циничным прагматиком, привыкшим рассчитывать лишь на собственные силы, и оказавшись в ситуации, когда эти самые силы предательски покидали его, испытывал невыносимый дискомфорт. Но ради того, кто был сейчас с ним, в его объятьях, кто неизменно оказывался рядом, подставляя надёжное плечо, кто оказался столь великодушным, что простил его, ради тех хрупких чувств, что делали их обоих такими уязвимыми друг перед другом, он был обязан бороться, даже если это была война с самим собой. «Ты везучий сукин сын, Озборн», думал Норман, поглаживая тёплую паучью спину, «Второй раз встречаешь человека, готового поверить в тебя несмотря на весь мрак, что тащится за тобой сквозь годы, как же такое возможно? Сперва Эмили, теперь Питер… Эмили… моя милая, славная Эмили…» — Что? — Питер поднял голову, с беспокойством заметив, что Норман как-то странно замер и почти перестал дышать, — Тебе опять плохо? — Нет-нет, это другое… — рассеянно ответил тот с ужасом осознавая, что совершенно не помнит лица своей покойной жены.***
Где-то в глубинах его подсознания, на залитой осенним солнце кухне старого дома, среди разбитой посуды и опрокинутой, сломанной мебели, злорадно расхохотался Гоблин.***
Звонок начальника службы безопасности завода «Озкорп Индастриз» застал Джима Макинроя в полумиле от предприятия — он как раз съезжал с шоссе на подъездную дорогу. Выслушав по-военному сжатый доклад, главный инженер остервенело вцепился в руль и прибавил газа, торопясь поскорее добраться до места. Он увидел их издалека. Сложно было не заметить разношерстную толпу, состоящую, как минимум, из трёх десятков человек, вырядившихся, как один, в белые футболки, натянутые поверх курток и свитеров. На груди каждого красовалось слово «Стоп!», намалёванное красной краской из баллончика, а на спинах — жирное чёрное «Яд!», драматично перечёркнутое крест накрест. Некоторые клоуны не поленились и притащили плакаты, вопящие звучными лозунгами: «Остановите загрязнение!», «Спасите наших детей!», «Закройте токсичное производство!», а также: «Хватит нас травить!». — Дьявольщина! — Макинрой резко затормозил у обочины. Проехать на территорию заводской парковки он бы не смог — пикет наглухо перегородил въездные ворота. Решётка была задвинута и надёжно заперта. Пятеро охранников стояли за ней, на равном удалении друг от друга, заложив руки за спину и молча наблюдали за происходящим, готовые пресечь любую попытку проникновения. Припарковавшись, Джим выбрался из салона, запер автомобиль и отважно пошёл сквозь толпу к проходной. Его заметили. Кто-то крикнул: — Смотрите, это один из них! И перед Джимом Макинроем разверзся ад. Толпа, превратившаяся в свору, окружила его. Каждый считал своим долгом крикнуть ему в лицо обвинение, толкнуть, оскорбить, чья-то подлая рука метко швырнула сырое яйцо, которое врезалось в плечо главного инженера, и вязкое содержимое растеклось, пачкая хорошую замшевую куртку. — Подлый убийца! — кричали одни, брызгая слюной. — Отравитель! — вторили им другие. Какая-то экзальтированная дамочка неопределённого возраста заступила Макинрою дорогу и сунула ему под нос порядком потрёпанный лист бумаги с распечатанной на цветном принтере фотографией какой-то странноватой птицы, стоящей на одной ноге на круглом камне. Вид у пичуги был придурковатый и похмельный, оранжевые глаза смотрели в разные стороны, а тёмно-коричневые перья торчали дыбом. — Это — американский сизоногий козодой! — срывающимся голосом сообщила она, тыча пальцем в птичий глаз, — Из-за ваших выбросов уникальная птица находится под угрозой полного уничтожения, что вы скажете нашим детям?! — Что я знать не знаю никаких козлорогих свинодоев! — вызверился на неё Макинрой, пытаясь пробраться к двери. За стеклом он уже видел обеспокоенные лица охранников, готовых прийти ему на помощь, — Дайте дорогу, что вы себе позволяете?! — Мы спасаем нашу планету! — проблеял хилый мужичок, выглядывая из-за плеча дамочки, — Остановите ядовитые выбросы! — Хватит нас травить! Хватит нас травить! — принялась скандировать толпа, потрясая самодельными транспарантами. — Идите к чёрту! Это частная территория, по какому праву вы все здесь находитесь?! Проваливайте! — кричал Джим, решительно расталкивая пикетчиков и пробиваясь к заветной двери. Охранники были начеку — один приоткрыл дверь, а второй ловко втянул его внутрь. Втроём они навалились на створку, прищемив пару неосторожных рук и непроворных пальцев, и крепко заперли её, игнорируя вопли пострадавших протестующих. — Дело дрянь, — констатировал один из охранников. Толстое пуленепробиваемое стекло сотрясалось от ударов нескольких кулаков, металлическая дверь гудела, как колокол, ведь в неё колотили руками и ногами, а может, и ещё чем. — Вы полицию вызвали? — раздражённо спросил Макинрой, отряхивая испорченную куртку от остатков яичной скорлупы. — Да, сэр, вызвали. Нам повезло, что новая смена в полном составе уже на территории завода, а ночную мы не успели выпустить. Эти придурки как раз стали собираться у ворот, вот мы и перестраховались. — Всё правильно сделали, — похвалил Макинрой, доставая свой телефон, — Мистеру Озборну звонили? — Нет, ждали вас. — Эти уроды добрались до вашей машины, сэр, — сказал второй охранник, наблюдавший за митингующими. На крыше Крайслера приплясывали двое пикетчиков с плакатами, пятеро или шестеро слаженно пинали двери и крылья автомобиля с обоих бортов одновременно, дамочка с картинкой сраной птицы прыгала на капоте, превращая хорошую машину в мятую жестянку. — Да что б вы провалились прямо в пекло! — в сердцах воскликнул Макинрой, уже набиравший номер Нормана Озборна. В динамике отозвался голос босса: — И я рад вас слышать, Джим. Чем обязан такому тёплому приветствию? — Простите, сэр, это я не вам. У нас тут несанкционированный митинг экоактивистов, прямо перед заводскими воротами. Человек тридцать без малого, орут, визжат, совершают акты вандализма. Заблокировали подъездную дорогу, люди из ночной смены не могут уехать, а я не рискну выпустить рабочих, кто знает, что у этих психов на уме? Повисла короткая тяжёлая пауза. — Полицию вызвали? — глухо спросил мистер Озборн. — Да, я уже слышу сирены. — Хорошо. Буду через час, если не встану в пробку на выезде с острова, — отрывисто сказал Озборн и отключился. — А вот и кавалерия, — охранник тоже услышал подъезжающих копов. Три патрульные машины, сверкая спецсигналами, подъехали к протестующим. Вандалы, скачущие на автомобиле Макинроя, нехотя слезли с помятой крыши и покорёженного капота, но далеко отходить не стали. Из толпы к копам вышел плотный мужчина, ничем не отличающийся от остальных пикетчиков, и оживлённо заговорил с офицерами, размахивая руками, то и дело указывая на завод. — Что-то они не торопятся повязать нарушителей и централизованно вывезти их в участок, — заметил второй охранник, — Смотрите, сэр, кажется, они договорились! Макинрой глазам своим не верил. Он сейчас где?! В Штатах или в богом забытой деревушке какой-нибудь отсталой страны, где о священном праве частной собственности древние старухи рассказывают страшилки непослушным детишкам?! Копы, вместо того, чтобы исполнять свои прямые обязанности и разогнать толпу, отъехали немного подальше, припарковались и спокойненько продолжили наблюдать за несанкционированным протестом, не делая решительно ничего. — Выпустите меня, я сейчас их сам..! — он рванул было к двери, но охранники оттеснили его. — Это не разумно, вы можете пострадать. Давайте дождёмся мистера Озборна, он с лёгкостью разрешает подобные ситуации! — Ну, конечно, — пробормотал Макинрой, — Приедет на танке и распугает их всех, включая копов…***
— Чарльз, едем на завод, — приказал Норман, сбросив звонок Макинроя. Вот оно, то, о чём говорила Дебора Милз — добрые жители Нью-Йорка с топорами, вилами и горящими факелами пришли к нему, требуя возмездия. Мало ему проблем, теперь разгребать ещё и это. А утро так хорошо начиналось! Всего-то и надо было — проснуться с Питером в одной постели, обнимая его, сонного и расслабленного, наслаждаясь теплом и уютом под одним одеялом. Забыть на какое-то время о куче дел, нерешённых вопросов, о пошатнувшемся здоровье, о дыре в памяти, вообще не думать, пока в его руках сладко стонет едва проснувшийся мальчик, принимая нескромные ласки Нормана, бесстыдно пользующего утром и естественной физиологической реакцией юного организма. Затыкать ему рот поцелуями на любую попытку спросить, как Норман себя чувствует, ведь в тот момент чувствовал он себя превосходно. Он никогда бы не подумал, что его очерствевшая и эгоистичная натура будет упиваться мгновениями блаженства Питера, тающего под неспешными умелыми ласками, что пик наслаждения возлюбленного станет желаннее, чем собственный оргазм. Сколько же он упустил, годами существуя в эмоциональном вакууме, не зная, не понимая чувств партнёров, не ощущая этого прекрасного единения тонких материй, не умея любить. Это открытие ошеломило его. Оставив едва отдышавшегося Питера в спальне, он позорно сбежал в душ, пряча за завесой прозрачных струй бегущей воды своё смятение. Норман даже не удивился открывшейся двери, сложно представить более надоедливое настырное существо, чем Человек-Паук. Он пришёл к нему сам, молча обнял со спины, целуя между лопаток, мягко, но настойчиво заставил повернуться и принялся целовать в губы, не обращая внимания на стекающую по их лицам воду. Роллс-ройс, ведомый уверенной рукой Чарльза, миля за милей отдалялся от Манхэттена, стремясь в пригород, а Норман смотрел сквозь окно и не видел проплывающий пейзаж. Он видел Питера, плавно опускающегося перед ним на колени, так и не проронившего ни слова, порнографично подтирающегося нежной щекой о колом стоящий член, глядящего ему прямо в душу своими невозможными глазами и улыбающегося сомкнутыми губами. Такой соблазнительный и такой невинный одновременно. — Пообещай, что перестанешь смотреть порно, — сказал ему Норман, бережно оглаживая открытой ладонью любимое лицо, — Ты действуешь на меня, как дурман и без этих штучек. Я сам тебя научу, зачем нам чужие фантазии… Лёгкий румянец на скулах Питера подсказал ему, что он не ошибся. Обхватив собственный член ладонью, Норман направил его в приоткрывшийся рот, утонув в обволакивающей нежности и упругом сопротивлении скользнувшего навстречу языка. Соблазн втиснуться прямо в узкое горло был велик, но он сдерживался, позволяя Питеру самому управлять процессом, и это было волшебно. Как и то, что он позволил кончить ему в рот. И то, как они обнимались после, не в силах разжать рук и вернуться к реальности, выйти за пределы крошечного мирка, созданного под пологом бегущей воды, туда, где снова предстоит лгать и недоговаривать, бороться, преодолевать, разлучаться. Пусть на часы, но всё же, Норман не хотел этого. — Подъезжаем, сэр, — предупредил его Чарльз, съезжая на подъездную дорогу. Довольно предаваться воспоминаниям, давно пора начать действовать! И Норман взялся за телефон. Капитан полицейского участка, на территории которого находилось предприятие, не отвечал. Как не ответил и контакт Нормана в городском полицейском управлении. Помощника прокурора Милз сослали в Вашингтон, значит, она не смогла бы ему помочь при всём своём горячем желании. Норман не верил в случайности, сложившаяся ситуация говорила об одном — его обложили по распоряжению кого-то очень влиятельного, и весь этот спектакль с проверками, заказными статьями и пикетом — лишь начало грандиозной травли. Роллс-ройс затормозил рядом с полицейскими машинами. Не дожидаясь, пока Чарльз откроет дверь, Норман вышел из салона и направился прямиком к ближайшему автомобилю. Копы буравили его сумрачными взглядами сквозь лобовое стекло, не делая ни единого движения навстречу. Что-то подсказывало, что сочувствия и понимания искать у них бессмысленно. Всё же, он попытался. Постучал в стекло пассажирской двери, удостоившись щёлки в полдюйма, и небрежно брошенного: — Да? — Доброе утро, офицеры, — сдержанно сказал Норман, — Как владелец «Озкорп Индастриз» вынужден просить вас о содействии в ликвидации несанкционированного пикета. Протестующие не только нарушают границы частной собственности, они препятствуют нормальной работе предприятия. Ночная смена рабочих заблокирована внутри завода, люди не могут отправиться по домам, на заслуженный отдых. На лице копа не было ничего, кроме безразличия. — Это свободная страна, — нагло заявил он, — Пикет проходит перед забором, формально, они ничего не нарушают, ведь ни один из них не ступил на вашу землю, Озборн. Не мешайте работать, пока мы не привлекли вас за сопротивление законным требованиям полицейских! Норман скрипнул зубами, но отступил. Арест не входил в его планы, только не сегодня. — Хорошо, сэр, примите мои извинения, — сказал он, делая шаг назад. Полицейский кивнул и поднял стекло. Самодовольный ублюдок. Окинув взглядом скандирующую всякую чушь толпу, Норман твёрдым шагом направился к митингующим. На половине дороги его нагнал Чарльз. — Какого дьявола, — рассердился Озборн на самоуправство водителя. — Там целая свора, сэр, а вы один. Я не могу допустить… — Возвращайтесь обратно и позаботьтесь о сохранности автомобиля, — строго сказал Норман, — машина Макинроя превратилась в помойку, я не хочу покупать новый роллс. — Но, сэр… — Одно слово, и вы ищете новую работу! Чарльз замер, словно наткнулся на невидимую преграду, покорно склонил голову и вернулся к машине. Одной проблемой меньше. Случись что — уедет и, возможно, приведёт помощь, вот только… Норман сильно сомневался, что вне принадлежащей ему собственности в городе остался хоть кто-то, способный встать на его сторону. Исключая Человека-Паука, конечно, вот только героя здесь не было. Протест стих, почти три десятка человек повернулись к нему и уставились на Нормана в упор. — Это он… Озборн… Это он, он приехал! Смотрите, Озборн..! — скользкий шёпоток заметался среди собравшихся. Стиснув кулаки, Норман шёл прямо на них, не ускоряя, но и не замедляя шаг. Когда его и толпу разделяло не больше десяти футов, он остановился и негромко спросил: — Кто главный? По людской массе прокатился многоголосый ропот, как набежавшая на берег волна. Несколько человек расступилось, и к Норману вышел плотный мужчина в потрепанной бейсболке. — Допустим, я главный, — ухмыльнулся он, демонстрируя плохие зубы. Озборн смерил его изучающим взглядом, неспеша, сканируя с головы до ног, отмечая потрёпанную одежду, явно со склада Армии спасения, поношенные кроссовки, нездоровый цвет одутловатого лица, даже грязь под обломанными ногтями. — Не имею чести быть представленным вам, мистер…? — Элдридж, — нагло отозвался тот, засовывая руки в карманы грязных джинсов. — Выберете пятерых человек, мистер Элдридж, самых достойных и разумных из присутствующих. Я приглашаю вас на экскурсию на производство, чтобы вы своими глазами убедились в том, что «Озкорп Индастриз» строжайшим образом соблюдает все требования по защите окружающей среды и… никого не травит! — на последней фразе он повысил голос, чтобы все могли услышать его, — А пока мы ходим по заводу, все собравшиеся получат кофе и сэндвичи от столовой предприятия, день сегодня ветреный, негоже держать людей на открытом месте без горячего питья и перекуса, — по толпе прокатился одобрительный ропот, — Так что, Элдридж? Мы идём? Предводитель пикетчиков колебался. Он явно ждал чего-то другого — оскорблений, криков, даже угроз, но никак не приглашения на экскурсию. Из толпы к нему вышла женщина, что-то горячо зашептала в ухо, косясь на Нормана, потом бесстрашно приблизилась к Озборну и протянула ему изображение странной птицы, распечатанное на порядком измятом листе бумаги. — Что вы думаете о спасении американского сизоногого козодоя, мистер Озборн? — спросила она с фанатичным блеском в глазах, притенить который не могли даже толстые стёкла очков, больше похожие на бутылочные донца. — Думаю… кхм, — Норман кашлянул, чтобы не рассмеяться, — Думаю, что все мы должны приложить максимум усилий для защиты этого… кхм… уникального создания. А вам следует основать соответствующий фонд, дорогая. Лицо дамочки озарила улыбка маньяка. — Фонд… — зачарованно повторила она, глядя куда-то перед собой затуманенным взором, — Том! — гаркнула она на ухо Элдриджу, который дёрнулся от неожиданности, — Мы идём на завод с мистером Озборном! Возьмём Эвелин, Колина и Скотта, мы должны во всём убедиться, проверить, что происходит за воротами «Озкорпа»! Чего встал?! Эй, люди! Расступитесь, дайте дорогу! Норман пошёл к дверям проходной сквозь толпу, как библейский старец по морскому дну, шагая между расступившихся людей, как меж разверзшихся по божественной воле вод, не оглядываясь, но чувствуя спиной — названные защитницей козодоев люди идут за ним следом. Охранник отпер замки, впуская делегацию внутрь. — Макинрой, — кивнул Норман главному инженеру, — Я покажу нашим гостям производственную линию и очистные сооружения. А вы пока распорядитесь, чтобы каждый из тех, кто остался снаружи, получил горячий кофе и сэндвич. — Вас понял, сэр, — кивнул Джим, несколько сбитый с толку. Он-то думал, что по звонку босса сюда явится отряд S.W.A.T., устроит шоу со слезоточивым газом и звуковыми гранатами, скрутит особо рьяных пикетчиков и увезёт куда-нибудь в тюрьму, где им самое место, но никак не предполагал, что мистер Озборн поведёт негодяев на завод, и уж тем более, что прикажет накормить оставшийся за воротами сброд. Пока Макинрой переваривал услышанное, пока шел в столовую и отдавал распоряжения персоналу, ему на телефон пришло сообщение от босса: «Не на кого рассчитывать, мы в осаде. Все куплены.». Стиснув челюсти, главный инженер угрюмо сказал самому себе: — Не первое наше родео. Справимся!***
На продуваемом всеми ветрами пустынном пирсе остановился роскошный автомобиль, сверкающий полированными боками и хромированными решётками. Человек, стоявший спиной к берегу и вглядывающийся в туман, стелющийся над тяжёлыми водами Мичигана, не обернулся на звук мотора и не двинулся с места. Это был высокий темноволосый белый мужчина с ничем не примечательными чертами — такого встретишь в толпе и не оглянешься, ведь он один из тысячи. Род его занятий и не предполагал узнаваемость. Скорее, это было бы существенным недостатком. Хлопнула автомобильная дверь, за спиной мягко урчал мощный двигатель машины, а через мгновение послышались шаги. Острое обоняние мужчины уловило тонкий аромат элитного парфюма, незнакомец остановился прямо позади него. — Мне сказали, вы лучший в своем деле, мистер..? — произнёс хорошо поставленный голос владельца подъехавшего авто. — Доу. Джон Доу, — представился он, улыбнувшись. — Как иронично, — оценил незнакомец, — Так что? Вы профессионал, мистер Доу? Вы лучший? Я имею дело только с лучшими. — Да, сэр. Сто процентная гарантия результата или полный возврат денег, — отозвался он, следя за парой белый чаек, кружащих над водой в удалении. — Прекрасно, — зашуршала плотная бумага, — Вот конверт, в нём данные вашей цели, необходимые вводные, половина гонорара и деньги на возможные траты. Вторую половину вознаграждения вы получите после того, как доставите Нормана Озборна в назначенное место. Вы… вы возьмёте это или..? — Положите на пирс, — сказал он, продолжая наблюдать за чайками, — Я подниму после вашего отъезда. Заказчик усмехнулся, исполнив требуемое. — Вы такой странный человек, мистер Доу. Потребовали личной встречи, но не смотрите мне в глаза. С тем же успехом передать вам конверт мог мой телохранитель, к чему этот спектакль? Он склонил голову на бок, любуясь сумрачным пейзажем туманного озера. — Считайте это моей прихотью, сэр. Заказывая убийство или кровавую расправу, вы должны понимать, что делаете и кто будет вашим орудием свершения мести. Это придаёт остроты и избавляет вас от ложного чувства непричастности. Что же до того, что я не смотрю на вас… считайте это моими гарантиями вашей безопасности, как заказчика, на первом этапе исполнения нашего контракта. Мы непременно увидимся, мистер… — Без фамилий! — резко прервал его незнакомец, — Меня всё устраивает, будем следовать вашему плану. Всего наилучшего. Белая чайка заложила крутой вираж и вертикально вошла в воду, заприметив рыбёшку. — И вам, сэр, — эхом отозвался Джон Доу, пристально следя за качающейся на волнах белой птицей.