***
Утро никогда не было для Нормана наказанием. Он не хотел очутиться в постели, едва открыв глаза, напротив, тратить такой ценный ресурс как время на сон казалось ему сущим расточительством. Всегда находились более важные занятия, чем бессмысленно плющить подушку и пролёживать бока — успешный бизнес никогда не был бы успешным, если бы его владелец дрых до полудня. С введением интенсификатора он, казалось, обрёл внутренний аккумулятор, позволяющий функционировать на высоких оборотах по трое суток без отдыха, и настолько привык к этому, что стал воспринимать как должное. Поэтому ему было странно просыпаться в подобном состоянии: с головной болью, с плывущей перед глазами комнатой и такой тахикардией, что сердце, казалось, выпрыгнет из груди и заскачет по комнате, как теннисный мяч. Проклятье, ему немного за сорок, он в прекрасной физической форме не только благодаря сыворотке, и как же отвратительно ощущать себя древней развалиной! Шатаясь, Норман добрался до ванной комнаты. Вздрогнул, увидев своё отражение в зеркале — иные покойники имели вид более цветущий, чем он этим треклятым утром. Чтобы хоть как-то взять себя в руки, он сделал единственное к чему привык и что безотказно срабатывало — разозлился. На отраву в своей крови, на себя, однажды решившего, что испытать на собственной шкуре интенсификатор — прекрасная идея, на мерзавца, который мешает ему работать и пытается разрушить его бизнес, на всех ублюдков, из-за которых Питер ночь за ночью скачет по городу, рискуя жизнью, вместо того, чтобы спать в его постели! Дьявольщина, он влюблён, он хочет видеть своего мальчика постоянно, а не урывками, проводить с ним время не в лаборатории, а в более приятных местах! Последний довод оказался особенно эффективен, Норману даже слегка полегчало. Скрипнув зубами, он отправился в душ, надеясь, что контрастная вода справится с остальным. Как бы то ни было, вниз он спускался достаточно уверенно, старые методы всё ещё работали. Или это включилось самовнушение? Возможно. Он не хотел углубляться в выяснение причин, обретя хрупкое подобие сносного самочувствия. Кофемашина загудела, послушная заданной программе, разливая аромат свежемолотых зёрен — глубокий, дразнящий, создающий иллюзию уюта и уверенности, что всё будет хорошо. Первый глоток эспрессо в такое паршивое утро был подобен откровению. Норман даже глаза прикрыл, отдавая должное насыщенному вкусу напитка. — Доброе утро, папа, — раздалось за спиной. На кухню вошёл Гарри. Просочился мимо Нормана к шкафу, открыл его и завис, мучаясь выбором между гранолой и хлопьями. Здравый смысл перевесил желание натрескаться с утра вредных быстрых углеводов, и Гарри потянулся к банке с гранолой. — Доброе, сын, — отозвался Норман, садясь за стол, — Ты рано встал, непривычно видеть тебя бодрствующим в такой час. — Считай, я на пути исправления, — беззлобно огрызнулся Гарри, насыпая завтрак в керамическую миску. Проследив, как он идёт к холодильнику за молоком, Норман отметил, что движения сына стали твёрже, скованность и хромота почти ушли, ещё немного и от последствий недавнего похищения останутся лишь неприятные воспоминания. Гарри поставил на стол апельсиновый сок и молоко, принёс миску с едой и сел напротив Нормана. Он ничего не говорил, но то и дело поглядывал исподлобья, размешивая содержимое миски, раздражающе скребя при этом ложкой по дну посуды. — Сварить тебе кофе? — спросил Норман с целью отвлечь сына от действующих на нервы манипуляций. — Я сам, — отказался Гарри, — Хочу латте, а ты не любишь возиться. — Как скажешь, — искусственно созданный позитивный настрой Нормана таял и истончался, как кофейная пенка в чашке. Гарри молча завтракал, уже не поднимая глаз. Демонстративно игнорируя. Да что опять не так?! До сих пор бесится из-за переезда в пентхаус? Или из-за того, что Норман запретил ему видеться здесь с подружкой? Как же сложно! — Как чувствуешь себя? — разговор не клеился, но Озборн решил попытаться. — Намного лучше, спасибо. — Сегодня поговорю с адвокатом. Если Штромма переведут из больницы в тюрьму, ты сможешь вернуться в квартиру. Потерпи пару дней, Гарри, никуда не денется эта твоя Тиффани… — Мэдисон, — моментально поправил его сын, поднимая взгляд, и добавил — интересуйся ты моей жизнью чуть больше, ты бы запомнил. Тон не был вызывающим, и Норман решил промолчать, не развивая болезненную тему дальше, чтобы не спровоцировать скандал. Гарри тоже сохранял спокойствие и продолжал завтракать, обдумывая что-то, всецело занимающее его мысли, непривычно тихий, даже сосредоточенный. И дёрнула же нелёгкая Нормана спросить: — У тебя всё в порядке? Гарри вздохнул, коротко глянув на Нормана, отодвинул миску и сказал: — Смотря что считать порядком. Норман ненавидел это. Самая раздражающая манера разговора из всех возможных невыносимых вариантов: «Сейчас я страдаю по твоей вине, но не скажу в чём причина, догадайся сам! Сделать это ты не сможешь, поэтому мы будем мучиться вместе до тех пор, пока не возненавидим друг друга!». — Гарри, если есть что сказать — говори прямо, — поморщился Норман, аккуратно ставя чашку на блюдце, — Я не буду угадывать причину твоей тоски или недовольства, могу я хотя бы в отношениях с сыном рассчитывать на некоторую ясность? А то у меня появилось стойкое ощущение, что все вокруг заняты лишь тем, чтобы запудрить мне мозги своими жуткими тайнами! Помявшись, повздыхав и набравшись решимости, Гарри разоткровенничался: — Штромм… Штромм мне наговорил всякого, пока мы общались. В основном о маме. Я ведь её совсем не помню, а ты никогда не хотел рассказывать. Теперь… даже не знаю, всё ли из того, что он плёл правда или же это бессовестная ложь. Но вспоминая его жестокий обман с заколкой… не удивлюсь, если проходимец врал напропалую. Снова начала разыгрываться мигрень. Очень вовремя отпрыск решил покопаться в прошлом и завести с ним увлекательную беседу о прежней жизни, которую, какая неприятность, Норман практически не помнил гнусными стараниями Гоблина! Всё самое светлое, все счастливые и радостные моменты его короткого супружества исчезли из памяти, будто их и не было вовсе, сожранные желтоглазым чудовищем. Зато он мог поминутно восстановить самый жуткий день, когда Эмили скончалась у него на руках. Или каждую секунду тех бесконечных часов, когда она страдала от невыносимой боли. Его злобное альтер эго не поскупилось, скрупулёзно воссоздав целую ретроспективу из болезненных мучительных воспоминаний, заботливо припрятав всё хорошее, что когда-то было у четы Озборнов. Гоблин сдержал обещание, он нашёл способ отомстить за своё заточение, и способ весьма изощрённый. Норман угрюмо молчал, позволяя Гарри высказаться. Этот разговор… он непременно должен был состояться. Сейчас или позже, он очень надеялся, что позже, но, похоже, везение сегодня от него отвернулось. — И вот, я тут подумал… — вещал Гарри, нисколько не смущаясь молчанием отца, — мы могли б поговорить о ней… о маме. Какой она была, что любила, чем увлекалась, с кем дружила, мне всё важно. Хочу узнать, как вы познакомились. Куда ходили на первое свидание. Хочу узнать, есть ли у меня какая-то родня с её стороны, ведь не может не быть? Я столько всего упустил! Ты мог бы… мы могли бы поговорить о маме теперь? — Можем, конечно можем, почему нет, — Норман посмотрел на часы, — но прямо сейчас мне нужно в офис. Сумасшедшая неделя, знаешь ли, и я обязан решить массу проблем, чтобы обеспечить нам обоим, а также ещё нескольким сотням человек тот уровень жизни, к которому все так привыкли. Гарри страдальчески вздохнул. Меж его бровей залегла морщинка, красивое лицо застыло скорбной гримасой, но впервые он не стал протестовать и скандалить, сыпя упрёками или обвиняя отца в чёрствости. Было странно. Даже непривычно. Настолько нетипично для импульсивного отпрыска, что Норман забеспокоился — не успел ли тот добраться до запасов спиртного с утра пораньше. Но, нет. Трезвый, как стёклышко, странно притихший сын беспокоил Нормана куда сильнее, чем он же, буянящий под действием опьяняющих веществ. Он не знал, что за минувшие сутки Гарри, обыскавший накануне его комнату и сделавший ошеломляющее открытие, прошёл все положенные психологами стадии и к утру добрался до принятия. Он не сомкнул глаз ночь напролёт и почти вытоптал на ковре в своей комнате дорожку, нарезая раз за разом круги по одному и тому же маршруту, думая об отце и его ситуации снова и снова, и снова… Не знал Озборн и того, что Гарри, осознав своё бессилие и неспособность повлиять на выбор отца, додумался до собственной выгоды от такого положения дел: уж теперь-то Норман гарантированно не обзаведётся новым потомством. А ещё он ухитрился развить конспирологическую теорию, придумав отцу роковую страсть: коварную соблазнительницу, с которой тот встречался прошедшей осенью, и которая жестоко бросила его, растоптав и, возможно, даже унизив, из-за чего едва не свихнувшийся от горя Норман пошёл по мужикам. Теория эта сыпалась и хромала, изобилуя неточностями, но с её помощью Гарри мог хоть как-то объяснить самому себе мотивы отца, который в расцвете лет вдруг разочаровался в женщинах: главная любовь его жизни умерла, вторые по значимости отношения не задались с самого начала из-за меркантильности избранницы (и, частично, стараниями юного Гарри, вылезшего из кожи вон, чтобы расстроить намечающуюся помолвку), а последнее серьёзное увлечение оказалось не феей, а сущей людоедкой, вынудившей Нормана начать играть за другую команду. К утру Гарри проникся искренним сочувствием к родителю. Он очень хорошо помнил, как ему было больно при расставании с Мэри Джейн, как ужасно было вкладываться в отношения, пытаться заслужить её благосклонность, нежный взгляд, мимолётную ласку, а в конце получить холодное: «Я никогда не любила тебя, Гарри». Пусть сейчас они стали хорошо общаться и даже дружить, крошечный червячок всё ещё подгрызал сердце Гарри, бередя уязвленное некогда самолюбие. Но, чёрт возьми, какой же силы должна была быть душевная боль Нормана, что он теперь ищет утешения в объятьях мужчины?! От этого осознания делалось грустно и даже тоскливо. У Гарри в носу начинало щипать, стоило подумать, как страдал его гордый отец, скрывая нечеловеческие муки, причинённые его израненной душе какой-то бессердечной жестокой женщиной! Он ведь всё держит в себе, даже вида не подаёт, он такой, такой… Норман не знал, о чем в данный момент думал сын, поэтому сказал: — Гарри, ты смотришь на меня, словно вот-вот заплачешь, давай-ка без этого, хорошо? Мы обязательно поговорим, мне в самом деле нужно в офис, не думай, что я снова ищу предлог, чтобы не общаться с тобой. — Нет, я… всё в порядке, папа, я… я ведь даже спасибо не сказал тебе за то, что ты спас меня. Веду себя как… а ты… тебе довелось столько всего пережить… — Не за что, Гарри. И это не обязательно, я не сделал ничего сверхъестественного. Наши отношения далеки от идеала, но ты мой сын и я всегда буду тебя защищать, даже в тех случаях, когда тебе этого не хочется. От тебя же требуется не так много — немного осознанности в поступках и мыслях, поверь, ты сам удивишься, насколько проще станет твоя жизнь, — он встал из-за стола, — Увидимся вечером, если я не сильно задержусь. — Увидимся, — кивнул Гарри, и добавил после короткой паузы, словно решившись, — Я очень рад, что мы можем нормально общаться. И… что бы ни случилось, просто знай — я всегда буду рядом. Говоря это сын смотрел на него… с сочувствием?! Да в чём дело?! — У меня есть повод для беспокойства? — на всякий случай уточнил Норман, уже не зная, что и думать, — Ты ведь не взялся за старое? Сын хлопнул пару раз ресницами, соображая, и тут же возмутился: — Нет, конечно! Я ж из дома ни ногой, спроси хоть Бернарда! Где бы я, по-твоему, взял дурь?! — Это у тебя нужно спрашивать, — парировал Норман, — в тот раз тебе ничто не мешало добывать отраву буквально из воздуха, как я могу быть уверен… — А ты постарайся, — прошипел Гарри, наконец, разозлившись по-настоящему, — Позавтракал, блин! Он оттолкнул от себя миску, расплескав остатки молока по столешнице, резко поднялся и вышел из кухни так быстро, как только мог в теперешнем состоянии. Проводив его тяжелым взглядом, Норман вытер молочную лужицу бумажным полотенцем и аккуратно поставил миску рядом с мойкой. Ну что за напасть, опять поругались… кто его за язык тянул… определённо, стоило прилагать больше усилий и лучше контролировать себя, общаясь с сыном, но какая же прорва сил на это уходило! Почему никто не предупреждает, что ребёнок — это куча проблем и вечная ходьба по минному полю, причём спиной вперёд и с завязанными глазами? Что по мере взросления чада сложности растут вместе с ним, в геометрической прогрессии?! Он не жалел, что однажды решил обзавестись потомством, но его безмерно раздражала невозможность наладить контакт со своенравным отпрыском. Вспыльчивая натура Гарри, собственная нетерпимость Нормана — им постоянно мешали преграды, возводимые годами. Такое не разрушить за пару дней, не исключено, что у них вся жизнь уйдёт на то, чтобы научиться обоюдному терпению. Поутихшая было мигрень вновь выпустила свои ржавые когти, впиваясь в виски. Отвратительно, а ведь день только начался. Нормана ждёт работа и ворох проблем, что предстоит решить. Не время раскисать, жалеть себя и проявлять слабость. Возможно, в будущем, когда эта череда кошмаров сгинет без следа, он устроит себе заслуженный отпуск. Да, именно так. Наивно было думать, что Питер захочет оставить своих подопечных жуликов без внимания на долгий срок, но два-три дня даже Человек-Паук сумеет выкроить. И не обязательно уезжать куда-то далеко. Его мальчик хотел посмотреть домик на Хопатконге — вот и будет повод. Пусть Норман ненавидел поганое озеро и тесный дом со слишком светлым интерьером, и вынужденную необходимость содержать катер, и сам катер, он вполне мог бы абстрагироваться от всего раздражающего и сосредоточиться на важном: как Питер будет рад оказаться на природе вдали от каменных джунглей, побыть недолго обычным человеком, забыв о паучьей составляющей. Как будет прекрасно никуда не спешить и ни на кого не оглядываться, наслаждаясь обществом друг друга и тишиной… Противный внутренний голос напомнил ему, что для осуществления этих планов не хватает одной малости — исцеления. Вот, что по-настоящему заслуживает внимания, ведь без соблюдения такой крошечной условности планам не суждено будет осуществиться. Молчаливый Чарльз доставил его в офис, и Озборн с головой погрузился в пучину текущих дел. Работа отвлекала его от физического дискомфорта куда эффективнее, чем злость, давая надежду прожить ещё один день достойно.***
К концу рабочего дня общее состояние руководящего состава «Озкорпа» можно было назвать контролируемой истерикой. На утреннем совещании биржевой брокер отчитался о падении котировок акций компании на семь с половиной процентов, что само по себе не было чем-то ужасным, такое случалось и раньше, но неприятная новость стала лишь первой. В половину одиннадцатого утра главному бухгалтеру «Озкорпа» Айзеку Битону позвонили из банка и сообщили о блокировке расчётного счёта компании. Счёт не был единственным, никто в здравом уме не стал бы класть все яйца в одну корзину, но именно из этого банка выплачивалась заработная плата, и ситуация мгновенно стала выглядеть дурно. В банке сволочные клерки пинали озверевшего Мендеса, звонившего из кабинета Нормана по громкой связи, от одного отдела к другому, не давая внятного ответа о причинах блокировки. Норман параллельно пытался связаться с главой правления того же банка, которого знал лично, но телефон мерзавца был «вне зоны доступа», а секретарша дрожащим голосом врала, что босса нет на месте. Битон, посмотрев на этот цирк, принял какие-то лекарства и поехал в банк. Карлос ринулся за ним следом, ругаясь под нос на испанском. Норман успел разобрать интересную конструкцию про прабабку банкира и её возмутительную связь с ослом, который, по всей видимости, и стал родоначальником поганого семейства. Возразить по данному поводу было нечего, Озборн всецело разделял позицию Карлоса. Они вернулись к четырём часам, злые и взвинченные. Причиной блокировки стали какие-то нелепые формальности. Банковские клерки прикрылись отговоркой о некой «подозрительной активности на счёте» и потребовали представить документы по списку, после чего обещали разблокировать счёт. — Это диверсия, — устало сказал Битон, протирая очки, — Причины нелепы, откуда подозрительная активность? Мы регулярно пополняем счёт и также регулярно переводим с него деньги на заработную плату, из месяца в месяц повторяются одни и те же операции, я не понимаю… — Я понимаю, — Норман заставил себя не массировать пульсирующий висок, — это представление организовано с одной единственной целью — навредить компании. Мистер Битон, у нас же есть предложения от банков? Помнится, вы говорили. Подготовьте мне аналитику в письменном виде совместно с Карлосом. Как только счёт разблокируют, «Озкорп» разорвёт все отношения с данным кредитным учреждением. Мы более не заинтересованы в сотрудничестве с ненадёжным партнёром. — Да, сэр, — серьёзно кивнул главный бухгалтер. — Мне готовить иск, сэр? Руки чешутся, — угрюмо уточнил Мендес. — Не сдерживайте себя, Карлос, — одобрил Норман, — Поганые дни закончатся рано или поздно, и мы пожнём плоды. Пока нас закапывают, мы будем строить разветвлённую сеть подземных ходов, и все, абсолютно все, кто так или иначе участвовал в травле компании, будут неприятно удивлены грянувшим последствиям. Возвращайтесь к работе, господа. Зря он надеялся на перерыв в череде неприятностей, в дверях уже маячил Фрэнсис с докладом о звонке из Пентагона. У сплетен длинные ноги, слушок о проблемах компании докатился до военных быстрее, чем Норман рассчитывал, и следующий час ему пришлось общаться с генералом Лавкрафтом. Бригадный генерал, сосланный после ранения на бумажную работу, отличался слабой терпимостью к гражданским, люто ненавидел свои обязанности куратора одного из контрактов Министерства обороны и «Озкорпа», а Озборна невзлюбил с первой минуты знакомства, что было взаимно. Ещё генерал не умел общаться нормальным тоном, его голосовой аппарат признавал только командный, что в сочетании с мощными децибелами становилось сущей пыткой для человека с мигренью. Выслушав о себе много нового и интересного, Норман сумел избавиться от неприятного собеседника только в обмен на обещание дать письменные гарантии о приоритетном исполнении «Озкорпом» контрактных обязательств в оговоренные сроки. Не то чтобы у Нормана был выбор что-то изменить, просто генералу было так спокойнее. Положив, наконец, проклятую трубку, Норман пообещал себе, что обязательно, железобетонно вырвется в отпуск, как только этот ад прекратится. Или так, или он собственноручно растерзает кого-нибудь.***
Если бы Питер не любил истово физику, он, наверное, ныл бы точно так же, как остальные студенты: семинары профессора Коннорса были тем ещё испытанием. Строгий и требовательный преподаватель не давал спуску никому и ни в чём, с дьявольской дотошностью отслеживая посещаемость и средний балл написанных подопечными контрольных работ и тестов. Порой студенты чувствовали себя персонажами компьютерной игры, где у каждого над головой высвечивался рейтинг, и не у всех эти показатели, по авторитетному мнению Коннорса, приближались хотя бы к тройке. Питеру иногда казалось, что его воображаемый рейтинг поднимается к заветной пятёрке, но в этот момент паучьи дела срывали его с занятий и цифры принимались мелькать, как сумасшедшие, кубарем катясь вниз — посещаемость портила всё. «Три кита», говорил Коннорс на самом первом занятии, обращаясь к притихшей аудитории, «Три основы, которые позволят вам успешно освоить мой курс: посещаемость, отсутствие академических задолженностей и своевременная сдача курсовых работ. Только при соблюдении этих требований вы будете допущены к итоговым экзаменам за курс. Запомните сейчас, чтобы потом не искать меня по всему университету, умоляя о пересдаче». Питер очень хорошо помнил его слова и испытывал танталовы муки раз за разом гарпуня первого кита дотошного профессора — посещаемость. Сегодняшний день мало чем отличался от других ему подобных, он снова опоздал. Ну, как опоздал… не пришёл. Кто ж знал, что по пути на учёбу его автобус встанет в километровую пробку из-за крупной аварии на мосту, и для Человека-Паука найдётся работа. Шоссе, запруженное десятками сигналящих автомобилей, потерявшие терпение пассажиры, покинувшие машины в надежде преодолеть затор пешком и, наконец, восемь легковушек, два грузовика, пустой школьный автобус и три фургона, столкнувшиеся аккурат на выезде с моста и наглухо закупорившие шоссе. Спецслужбы были не в состоянии пробиться к месту аварии в положенное время, а пострадавшие, между тем, нуждались в помощи. И Паук помогал — доставал людей из искорёженных автомобилей, растаскивал сцепившиеся машины, словом, делал всё, что было в его силах, совершенно не следя за временем. Опомнившись и осознав, что до конца пары Коннорса осталось меньше часа, Питер рванул в университет, удовлетворившись тем, что первые машины парамедиков и пожарных смогли пробиться к месту аварии. Он чудовищно опоздал. Наверное, не стоило вообще приходить в таком случае, но ему было нужно сдать на проверку черновик основной части курсовой работы. Чёртов черновик! Ночью, вернувшись домой после патруля, Питер взялся дописывать его, то и дело отвлекаясь. Работая с Норманом над новой сывороткой в лаборатории «Озкорпа», он озвучил свои соображения относительно воздействия на репликацию, и Озборн всерьёз заинтересовался. Они оба пока не слишком хорошо представляли, чего такого можно было бы добавить в противоядие или как повлиять на него иным способом, чтобы не испортить миллиграммы с таким трудом добытого вещества, но заставить его воспроизводиться быстрее. Ещё Питер торопился подложить Норману маячок, поэтому предложил подумать над возможными способами ускорения порознь, а потом поделиться возникшими идеями. Норман отнёсся к инициативе немного скептически, тем более, что Питер попросил распечатать ему таблицы с составом веществ в его крови, а Озборн очень не любил, когда какая-либо информация покидала пределы закрытого отдела лаборатории. Но отказать своему юному единомышленнику он не смог. Была ли причиной тому магия чистых голубых глаз или слабо тлеющая мигрень, не отпускающая с самого утра, Норман дал слабину и вручил Паркеру желаемое. Предупредив, разумеется, что информация строго конфиденциальна и может всерьёз навредить ему, окажись данные в чужих руках. Питер с готовностью покивал, пряча бумаги в недрах рюкзака, клятвенно обещая, что ни единая живая душа не увидит даже клочка заветных таблиц. Патруль прошёл как-то смазано. Простившись с Норманом на ступенях компании, Питер никак не мог отодвинуть на дальний план мысли о противоядии и был рассеян. Это не помешало ему спугнуть двух домушников, пытавшихся влезть в квартиру в верхнем Ист-Сайде, а после спасти припозднившегося офисного клерка от ограбления возле банкомата, где несчастный снимал наличность. Спеленав грабителя паутиной и оттащив в ближайший участок, Питер решил, что его долг перед обществом на сегодня выполнен и отправился домой. Старенький матричный принтер повизгивал, допечатывая последние страницы черновика курсовой работы, а Питер, устроившись на скрипучем стуле подогнув под себя левую ногу, увлечённо расписывал химические формулы, опираясь на данные из таблиц Нормана. Он пытался рассчитать, как поведёт себя противоядие, прикидывал так и эдак, но лишь потратил впустую время и бумагу. Часы отщелкивали час за часом, он опомнился лишь когда стрелки показали начало пятого утра. Не дурно было бы поспать пару часов, что Питер и сделал. Ожидаемо, будильник он еле услышал, собирался впопыхах, не глядя сунул распечатанный черновик и свои расчёты по новой сыворотке в две одинаковые папки, те, что покупал на распродаже по двенадцать семьдесят пять за десяток, и побежал на автобус, подгоняемый чувством вины за то, что так и не извинился перед Урсулой. И вот, он в опустевшей аудитории, стоит перед столом кипящего праведным гневом Коннорса и не знает, куда бы ему провалиться. — Что на этот раз, Паркер?! — не унимался профессор, — Переводили через дорогу котов? Снимали с деревьев старушек? — А… авария на мосту, — промямлил Питер, — Во всех новостях обсуждают, полгорода сегодня опоздало… Коннорс едва не задохнулся от такой наглости, про себя решив непременно проверить, не врёт ли лентяй-студент. — И?! Зачем вы здесь? — недовольно спросил он, сурово сдвинув брови. — Черновик вот… хотел сдать на проверку. Вы ведь сказали, что на этой неделе обязательно нужно сдать и… вот он я, — Паркер засуетился, дёргая молнию рюкзака и выуживая синюю пластиковую папку. — Положите вон туда, — Коннорс раздражённо указал на жидкую стопку похожих папок, — Вы меня удивляете. Сдали черновик в числе первых, я-то думал, что принесёте его не раньше пятницы, а и то следующей недели, неужто решили взяться за ум? Хотя, о чём это я… До тех пор, Паркер, пока вы будете опаздывать, прогуливать… Питер привычно отключил слух, внимательно следя за тем, как шевелятся губы отчитывающего его профессора, сосредоточенно кивал и изображал раскаяние, мечтая убраться поскорее прочь. Наконец, Коннорс выговорился и отпустил его, погрозив, что «всё это безобразие происходит в последний раз!». Ага, ага, в самый что ни на есть последний — Питер опять кивал, как глиняный болванчик, слабо веря собственному раскаянию. День шёл своим чередом: учёба, подработка, на которой тоже пришлось попотеть. Питер так замотался, что смог немного расслабиться лишь переступив ставший родным порог лаборатории «Озкорпа». Норман тоже не производил впечатление довольного жизнью человека, выглядел обеспокоенным и бледным. Они попрепирались пару минут, решая, с чего бы начать, а потом погрузились в работу. — Я тут думал полночи… — сказал Питер, воспользовавшись небольшой паузой. Он открыл рюкзак и вытянул папку с расчетами, — Посмотришь? На правах бреда, конечно, но вдруг я рядом с чем-то стоящим? — Давай, — Норман с готовностью протянул руку, забирая у него бумаги. Питер с нетерпением ждал вердикта, следя за лицом Озборна, но тот сохранял невозмутимость. Внимательно прочитал первую страницу, перевернул её, вторую бегло просмотрел по диагонали, перелистнул на третью и дальше, а после поднял удивлённый взгляд. — Ты хорошо пишешь и выбрал интересную тему, но поясни мне, чем исследование оптической пирометрии поможет решению нашей проблемы? Питер похолодел. — Что… как… дай сюда! — он выхватил папку из рук Нормана и с ужасом уставился на черновик своей дурацкой курсовой работы. — Питер? — в голосе Нормана скользнул металл, — Ты что — перепутал папки и отдал кому-то мои таблицы?! Питера бросило в жар, потом в холод, он только и мог, что беспомощно смотреть на Нормана, который мрачнел с каждой секундой. — Я жду. Нужно было что-то сказать, да только язык присох к нёбу, и Паркер глупо таращился, чувствуя себя последним болваном. Норман устало вздохнул и потёр лоб, прикидывая масштаб вреда, который могла причинить оплошность паучьего раззявы. — Молчишь… ладно. Давай я сам. Утром ты был в университете. Должен был сдать этот монументальный труд на проверку, как я понимаю. Физика… физику тебе преподаёт однорукий бандит Коннорс. Получается, расклады по интенсификатору, сыворотке Штромма и мутировавшему веществу в моей крови сейчас в руках единственного человека, который в состоянии составить мне конкуренцию, как химик. Мило. Не знаю, как у тебя обстоят дела с религией, но самое время помолиться, чтобы он не добрался до данных, скажем, к завтрашнему утру, — устало сказал Норман, сжимая пальцами свою переносицу. Голова болела немилосердно. — Прости… я… я сегодня же, сейчас же влезу в его кабинет и… — затараторил Питер, но холодный взгляд остановил его. — Нет. Где гарантия, что твоя папка всё ещё в университете? Коннорс — зануда, мог взять черновики на проверку домой. Полезешь к нему в квартиру? И как это будет выглядеть? Человек-Паук вломился ночью в дом университетского профессора, чтобы… что? Украсть работу Питера Паркера? Проще сразу пойти и сдаться полицейским из Департамента, ведь не существует более глупого способа раскрыть свою тайную личность! — Норман смотрел на него такими глазами, что хотелось сквозь землю провалиться… и Питер запаниковал, что теперь так будет всегда. — Что же… что же делать? — робко спросил он, едва справляясь с эмоциями. Озборн небрежно пожал плечами, скупо улыбнулся и предложил: — Моя броня в полном порядке, а глайдер всё ещё на лету. Запаса бомб с лихвой хватит на то, чтобы превратить университет в дымящуюся воронку. Питер замер, не веря собственным ушам. — Ты ведь… не серьёзно?! — выдохнул он, цепляясь за край стола. Норман вдруг рассмеялся, и смех этот не был весёлым. — Ты всё ещё сомневаешься во мне, ведь так? На какую-то долю секунды вообразил, что я готов совершить налёт, Питер, у тебя даже выражение лица поменялось! Мне всё ясно, — он спокойно стал выключать компьютер и прибираться на столе, — закончим на сегодня, мы оба немного не в форме. Ну уж нет! Питера сорвало со стула, легко перескочив стол, он схватил Нормана за руки и присел перед ним, пытаясь поймать взгляд. — Не делай так, — попросил он, заглядывая в отстранённое лицо, — что угодно: кричи на меня, брось чем-нибудь, да хоть пробирками, только не делай так! Озборн смотрел на него сверху вниз, непроницаемый, холодный, отстранённый, такой, каким привык казаться окружающим, затем высвободил правую руку из отчаянного паучьего хвата и коснулся щеки расстроенного Питера. — Ты же понимаешь, как сильно оплошал? — тихо проговорил он. — Понимаю, — с готовностью подтвердил его мальчик, напряжённо ловящий каждое слово, — прости меня, я всё испр… — Тшшш, — Норман коснулся его губ кончиками пальцев и снова погладил по щеке, — помолчи. И послушай, — большой палец с нажимом прошёлся по нижней губе, побудив Питера приоткрыть рот, — да, вот так. Ты никуда не полезешь. Ни под видом Паука, ни в качестве раззявы-студента, который от недосыпа не в состоянии отличить собственную голову от задницы. Да-да, не делай такие глаза, — палец скользнул чуть глубже, оглаживая кромку нижних зубов и кончик языка, — Завтра зайдёшь к Коннорсу. Примешь самый глупый и виноватый вид, на какой только способен, уж постарайся. И скажешь ему, что перепутал папки. Если нам не повезло и профессор-таки сунул нос в мои данные, скажешь ему, что это документы со стажировки, которые ты случайно прихватил… — Там несколько листов с моими расчётами! — возмутился Питер, немного отодвинувшись от руки, хозяйничающей у него во рту, — Какая, нафиг, случайность! — Значит, не случайно, — невозмутимо сказал Озборн, ловя его за подбородок и возвращая палец на прежнее место, — скажешь, что я дал тебе задание рассчитать возможные реакции, используя данные из таблиц старого неудавшегося эксперимента. Чёрт, всё было бы куда проще, если б на каждом листе не отпечатывался логотип «Озкорпа», но в компании все принтеры настроены на эту опцию, куда деваться… — он погрузил палец чуть глубже, поглаживая середину влажного бархатистого языка, — Если Коннорс будет вызнавать подробности — всё отрицай. Говори, что ничего не знаешь, что ни до каких серьёзных исследований тебя не допускают, а дают лишь мелкие поручения. Ведь ты всего лишь стажёр. Юный, безответственный стажёр, который умудрился просвистеть формулу интенсификатора, над которым я бился без малого год! — рыкнул Норман, хватая Питера за горло и притягивая к себе вплотную. Паркер таращился на него, как олень, застывший в свете фар, боясь пошевелиться, даже моргнуть. Как давно он не видел такого мистера Озборна… мурашки забегали по спине дружной толпой, будоража кровь, ноги стали ватными. Не устояв, он толкнулся одним коленом в пол, чтобы не свалиться прямо на ботинки Нормана. Тот пожирал его горящими глазами, а потом сказал, понизив голос: — Сделаешь в точности так, как я сказал, — это был не вопрос — утверждение, — Завтра вечером вернёшь мне мои таблицы. И, мой безответственный сладкий мальчик, скажу тебе ещё кое-что, — он склонился к самому уху Питера, обжигая дыханием, — с этого дня ты мне должен. Я ещё не решил где и когда, но я взыщу за твой промах. С уверенностью могу сказать одно — расплата тебе не очень понравится. Ты всё услышал? — он снова посмотрел Питеру в глаза, и тот судорожно закивал, обмирая под потемневшим взглядом, — Теперь поцелуй меня. Питер с готовностью подставил губы, решившись, наконец, опереться о колено Нормана, чтобы сохранить равновесие. Несмотря на злой тон и угрозы, Озборн целовал его бережно, даже нежно, лишь в конце несильно прихватил зубами нижнюю губу, едва прикусив. — Тебе жизненно необходимо выспаться, Питер, — будничным голосом сказал он, отстранившись, — Скажи мне ещё кое-что… — он повернулся к столу и взял злосчастный черновик, — На чём это напечатано? Матричный принтер? Серьёзно? Они ещё существуют? — Ну да, — Питер глуповато чувствовал себя у его ног, так и не решившись выпрямиться, — я немного с ним повозился, но починил. Видишь, работает. Компьютер у меня старенький, так что… Норман вздохнул, опять погладил его по щеке и велел: — Поднимайся, пиши адрес. — Какой? — не понял Паркер, чуя подвох. — Свой, разумеется. Где ты снимаешь жильё? Где-то в Бруклине? Завтра Чарльз привезёт тебе ноутбук и лазерный принтер, это же позорище! И не вздумай перечить мне, — злым тоном сказал он, заметив негодование на лице Питера, — ты примешь это барахло и примешь с благодарностью! Как мне надоели твои выкрутасы, сказал бы просто «спасибо»! — Спасибо… — выдавил Питер, засунув свою гордость поглубже — момент был не тот, он и так выбесил Нормана, не хватало ещё сильнее поругаться! — Но как… я же не могу целый день ждать Чарльза… — Куда делся твой великолепный ум? — едва сдерживая раздражение возмутился Норман, — Ты живёшь в ночлежке? Домовладелец не в состоянии принять посылку, адресованную жильцу? Светлый образ Дитковича-глазки-как-у-крыски никак не вязался у Питера с честностью и благородством, но вот Урсула… да только она с ним не разговаривает, как на зло! Наверное, не стоило рассказывать Норману ещё и об этом, и Питер благоразумно промолчал. Он нехотя нацарапал на бумажке свой адрес — никак не мог отделаться от противного ощущения, что раскрывает о себе куда больше, чем следует знать Норману, но ведь… это же просто адрес! Гарри знает, тётя Мэй знает, Эм Джей знает, пусть ей и дела нет, Бетти Брант из «Бьюгл» тоже знает, выходит, полгорода знает, а человек, с которым он в отношениях — нет. Питер сжал зубы, дописывая. Доверие. Грёбаное доверие — вот, что ему действительно нужно! Закончив, он протянул бумажку Норману. Тот взял листок, внимательно прочитал и изрёк: — Ну и трущобы… эмигрантский район, какая-то многоэтажка времён Великой депрессии? Поди, прямо над веткой подземки? — Не все могут себе позволить Вест-Сайд, — буркнул Питер, поймав суровый взгляд. Несказанное Норманом: «Ты мог бы, если бы прекратил выделываться и переехал ко мне», повисло в воздухе так явно, так отчётливо, что Питер едва удержался, чтобы не переспросить. Озборн сложил листок пополам и спрятал во внутренний карман пиджака. — Давай-ка по домам, — сказал он с налётом усталости, — завтра трудный день, лучше выспаться как следует. Допускаю, что ты меня не послушаешь, но пропустил бы ты сегодня патруль. Поезжай домой, ляг пораньше, чтобы перед первой парой успеть зайти к Коннорсу и забрать мои бумаги. — Мы… мы не ссоримся, нет? — на всякий случай уточнил Питер. Груз вины давил на него, как десятитонная гиря из мультфильма, и чем больше он задумывался над масштабами случившейся по его вине беды, тем беспокойнее становился. — Нет, — твёрдо и однозначно ответил Норман, — И предвосхищая твою панику — камеры не работали, служба безопасности как раз подключает новый сервер. Я не стал бы тебя целовать под объективом, я не настолько беспечен. Эту шпильку Питер пропустил мимо ушей. Он и в самом деле беспечен. И делает кучу глупостей, добавляя Норману проблем, словно ему без паучьих стараний мало достаётся. — Иди первым, — сказал Озборн, — Я жду тебя завтра, с хорошими новостями. — Так и будет, — убеждённо заявил он, собирая свои вещи. — Уж постарайся.***
Порывистый ветер взъерошил волосы, поднял воротник куртки, холодным прикосновением скользнул по шее. Кожа всё ещё помнила крепкую хватку жестких пальцев и пробирающие до костей интонации тихого голоса. Как можно быть таким пугающим не обладая былым могуществом?! Как ему удаётся превращать паучьи мускулы в кисель лишь взглядом? Питер остановился на ступенях «Озкорпа» и оглянулся. Посмотрел вверх, задрав голову — неоновая вывеска с эмблемой компании сияла в стылом мартовском небе, заливая зелёным светом близлежащие улицы. Сложно представить Манхэттен без этого здания. Невозможно представить свою жизнь без жесткого властного мужчины, отгораживающегося от белого света серыми железобетонными стенам собственной цитадели. Невозможно… так он и сам невозможен! Видано ли — Человек-Паук! Паучье чутьё ощутимо кольнуло восприятие, словно кто-то опасный неосторожно задел нить паутины, посылая тревожный сигнал в самый её центр. Питер огляделся, не понимая, откуда исходит угроза: улица, автомобильная парковка, дорога, заполненная автомобилями — всё выглядело обыденным и безопасным. Но всё же. Или это предвестник грядущей беды? Даже не краем глаза, а на самой дальней периферии зрения он уловил движение на крыше высотки, подпирающей небо через дорогу от «Озкорпа». Или… показалось? Сорок этажей, кто там может быть? Костюм на нём, маска в рюкзаке, Человек-Паук вполне может подняться и проверить! Мысли и слова редко расходились у Питера с делом, ему не потребовалось много времени, чтобы взобраться на крышу. Ожидаемо, никого здесь не было. Он осмотрел каждый дюйм, не найдя никаких признаков присутствия опасного чужака, обошёл пространство по узкому парапету и остановился напротив «Озкорпа», размышляя. Идеальное место для слежки. Будь он снайпером, выбрал бы именно эту позицию — главный вход как на ладони, лестница простреливается насквозь, никаких шансов укрыться… Внизу открылась дверь, из холла вышел Норман. Опасно открытый на широких ступенях. Посмотрел на часы и не глядя по сторонам целеустремлённо пошёл к роллс-ройсу. Проследив, как машина покидает парковку, Человек-Паук повернулся спиной к бездне, оттолкнулся от парапета и прыгнул.***
У Коннорса горели глаза. Питер никогда не видел его таким, даже когда помогал в университетской лаборатории в начале первого курса. И надежда на то, что профессор не добрался до папки, растаяла без следа. Выдохнув, он собрал в кулак остатки мужества, и приблизился к профессорскому столу. — Доктор Коннорс… я случайно перепутал папки и не сдал вам черновик. Я его принёс, — он протянул нужную папку, лихорадочно обшаривая взглядом стол, — Это ведь не станет проблемой? — Паркер! Как хорошо, что вы пришли, присаживайтесь! — Коннорс выдвинул стул, приставленный к столу слева от него. Пришлось сесть. — Мой черновик… — Дался вам этот черновик! Лучше скажите, что это? — он положил перед Питером таблицу с химическим составом интенсификатора и уставился выжидающе. Ну почему именно интенсификатор! Логотип «Озкорпа» с нижнем правом углу немым укором отпечатывался на белой бумаге, напоминая растяпе-Питеру о масштабе его оплошности. — Ничего. Это — ничего, — Норман велел всё отрицать, что ж, это у него до сих пор неплохо получалось. — Как же — ничего, — Коннорс, похоже, активировал режим пиявки, — Вот же, логотип «Озкорпа», откуда у вас эти таблицы? Питер вздохнул, призвав своё богатое воображение, и начал врать: — Я стажируюсь в компании… ну, помните, я говорил, что планировал сделать это летом, но мне предложили сейчас, и я согласился. Вот… там, вроде как, лаборатория и я там работаю… помогаю… то есть, делаю, что скажут. Ничего серьёзного, кто бы мне доверил нечто серьёзное! В общем, я попросил дать какое-нибудь задание, что-то помасштабнее мытья пробирок, и мистер Борк, он руководит лабораторией, мистер Борк дал мне эти таблицы. Сказал расписать возможные реакции, используя заданные параметры, что я и сделал. Так что… это всего лишь данные старого неудавшегося эксперимента, мне не доверили бы что-то серьёзное. Я по рассеянности перепутал папки и отдал вам мою писанину вместо черновика… Коннорс смотрел недоверчиво, не выпуская из рук вожделенной таблицы. — Не может этого быть! — сказал он, хмурясь, — Я уверен, нет, я убеждён, это вещество — уникально. Его биохимические свойства способны превратить живой организм в совершенную структуру, запустить доселе невиданный синтез белка, изменить гормональный фон, а все системы заставить функционировать за пределами возможностей! — Быть того не может, — проворчал Питер, забирая у профессора таблицу. — Стойте, а это? — Коннорс схватил лист с раскладом по сыворотке Штромма, — Данные не полные, я так понимаю, кто-то проводил анализ по остаточным следам вещества в… крови? Постойте, эти вещества ведь не вводили никому кроме лабораторных животных? — Откуда мне-то знать, — Питер уцепился за край бумаги и потянул на себя, — Говорю же, старый эксперимент, неудачный. — А вот эта таблица? — не унимался дотошный Коннорс, разворачивая лист с составом мутагена, — У меня сложилось впечатление, что это вещество появилось в результате взаимодействия веществ из первой и из второй таблицы, вот только… что-то на них повлияло. Что-то извне, но я не знаю что именно, а вводных нет… или есть? — он испытующе посмотрел на Питера, — У вас нет ещё одной таблицы? — Нет, — отрезал Паркер, отнимая у него третий лист, — Ничего нет. И не было. А вот мой черновик, который есть. Он подсунул Коннорсу свои труды прямо под руку, а отобранные бумаги свернул и спрятал в карман куртки. Профессор выглядел обескураженным. Как младенец, которого поманили яркой побрякушкой, подразнили, и тут же лишили вожделенной цацки. — Я провожу собственные исследования, Питер, — вдруг сказал Коннорс, — Регенерация — вот, что по-настоящему занимает меня. Эволюция обошлась с человечеством довольно безжалостно, даровав нам интеллект, но лишив возможности восстанавливать собственное тело после, скажем, травм… — он повёл правым плечом, с которого грустно свисал пустой рукав пиджака, — Беспозвоночные, паукообразные, амфибии, рыбы, пресмыкающиеся… те же ящерицы! Такие маленькие, уязвимые, но обладающие великой тайной управления ресурсами организма! Только представьте, если бы мне удалось создать сыворотку, запускающую регенерацию у человека… Скольким бы я мог помочь! Чёртовы сыворотки… Питер стал крайне отрицательно относится ко всякого рода веществам, природой не предназначенным для человеческого организма, и такие разговоры наводили на него тоску, какими благими не были бы цели. — Это опасно, — категорично сказал он, — никто не знает, как поведёт себя человеческий организм из-за такого вмешательства! Коннорс сник. — Так иронично. Вы студент-первокурсник, а сказали мне ровно то же самое, что Учёный совет университета, отказывая в гранте на исследование… — Не всё так плохо, — Питеру стало жаль его, — Возможно, ваши идеи слишком прогрессивны и опережают время. А Учёный совет… я видел, кто туда входит. Средний возраст членов какой? Лет восемьдесят? Странно, что их не смущает электричество или, скажем, колесо. Профессор грустно улыбнулся. — Вы поддерживаете меня, спасибо. Тронут, что не держите зла за мои придирки и за то, что уволил вас из университетской лаборатории, не дав и шанса… Теперь перед вами открываются совсем другие перспективы, уникальные возможности, интересное будущее. «Озкорп» — это золотой билет, с их возможностями и неограниченным бюджетом, вы сможете реализовать самые смелые идеи… Если, разумеется, возьмётесь за ум и не станете путать папки впредь! И, кстати, вот эта ваша формула… — Коннорс взял листы, которые Питер исписал ночью, — Интересная реакция. Вы хотите заставить какие-то клетки делиться быстрее? — Возможно… — уклончиво ответил Питер, насторожившись. — К реакции нужно добавить что-то… Попробуйте высокочастотное лазерное излучение в качестве фактора биостимуляции, не исключено, что получите желаемый результат. — О… спасибо, доктор Коннорс, я попробую… то есть, я предложу, что так можно сделать, вдруг, это и в самом деле сработает!