***
Новый рабочий день начался для Нормана не в офисе, а в адвокатской фирме Уолтера Штейна, обосновавшейся в многоэтажном офисном здании на Сто первой авеню Манхэттена. Аренда подобного офиса на тридцать втором этаже претенциозной высотки, просторного, с панорамными окнами и отдельной переговорной, лаконично обставленной современной мебелью, обходилась, должно быть, в целое состояние, однозначно подтверждая, что дела владельцев фирмы идут очень и очень хорошо. — Итак, — Штейн отодвинул в сторону кофейную чашку и разложил перед собой папки с делами, — здесь иск к Нью-Йоркскому отделению Федерального бюро расследований. В отношении агента Фроста началась служебная проверка, и перспективы для нас очень хорошие. Он одновременно нарушил столько инструкций и регламентов, что с лихвой хватит не только на отстранение, но и на увольнение. Туда ему и дорога. А здесь — жалоба в дисциплинарную комиссию на вызывающее поведение телеведущей Лары Спенсер. Принято к рассмотрению, слушание состоится через неделю. — Какие хорошие новости, — одобрил Норман, — Что по делу Штромма? Лицо адвоката оставалось профессионально-нейтральным, когда он открыл третью папку, самую объёмную. — Мне нечем вас порадовать, мистер Озборн. Мендель Штромм подписал соглашение с Департаментом полиции и попал под программу защиты свидетелей. А ведь встреча так хорошо начиналась! Норман угрюмо спросил: — Каких ещё свидетелей?! — Он будет выступать в суде против банды братьев Пэришей, прокуратура ставит на профессора, как на главного свидетеля обвинения. Мне не удалось раскопать все подробности сделки с правосудием, но точно знаю одно — проходимца стерегут, как сокровища британской короны. Из больницы его перевели и надёжно спрятали, полагаю, до суда, — пояснил Штейн, бесстрашно встретив гневный взгляд Озборна. Он вёл адвокатскую практику без малого пятнадцать лет и запугать его было решительно невозможно, — Мистер Озборн, это не значит, что не будет разбирательства по поводу похищения и покушения на убийство. Более того, предварительное судебное слушание уже назначено… Но судья, не без участия окружного прокурора, как я понимаю, перенёс дату первого рассмотрения на максимально возможный срок из допустимых процессуальным законодательством. По опыту могу сказать — слушание будут переносить по формальным основаниям до тех пор, пока федералы не вытрясут из Штромма необходимые им показания. Нам же мерзавец достанется сытым и довольным, получившим все возможные гарантии и послабления, какие только могут быть предложены в подобных сделках. — Здесь обязано быть «но», — произнёс Норман с плохо скрываемым раздражением. — Но? — переспросил адвокат. — Проклятье, что угодно! «Но подонок сдохнет, не дотянув до приговора» или: «Но бандиты прямо в зале суда расправятся с поганым предателем», меня устроит любой из вариантов! — Мистер Озборн, — терпеливо продолжил Штейн, — к моему вящему сожалению, сейчас не время первых поселенцев, и мы не можем вытащить негодяя на площадь, чтобы предать публичной казни… — Очень жаль, — ввернул злой комментарий Норман. — Поверьте, сэр, мне тоже. Так вот, исходя из тяжести совершённых Штроммом преступлений, ему светит пожизненное. И какую бы сделку не предложил прокурор в рамках нашего процесса, я буду настаивать именно на этом наказании. — Ваша принципиальность похвальна, особенно если учесть, в какую сумму она мне обходится, — ядовито сказал Норман, — Но я заплатил бы в два раза больше, дай вы мне гарантии, что мерзавец сгниёт за решёткой в самом грязном и отвратительном заведении, а не отправится на закрытый курорт с заказным меню и настольными играми! — При всём уважении, сэр, это как-то мелочно. Вам принципиально, чтобы Штромм сидел в средневековом узилище, причём в идеале — на колыбели Иуды? Мне, как юристу, важно сделать всё возможное, чтобы правосудие свершилось должным образом и с положенной строгостью, а судья, рассмотрев дело и приняв во внимание мои доводы, вынес самый суровый приговор. Тюрьма остаётся тюрьмой, это в любом случае инструмент лишения свободы, какой бы режим содержания там ни был. Норман буравил Штейна тяжёлым взглядом. Умом он понимал, что адвокат прав, и нет никакой существенной разницы в том будет ли Штромм отбывать наказание в дыре вроде Райкерса или в местечке почище, поспокойнее, под крылышком федералов, пользуясь сомнительными благами программы защиты свидетелей. Однако ярость, поселившаяся в нём с той самой минуты, когда он собственными глазами увидел отравленного полумёртвого сына, требовала жестокой расправы. — А я очень мелочный, знаете ли, к тому же злопамятный. Многие люди всерьёз считают меня кровожадным тираном, прочие же свято уверены, что я не только бессовестно раздаю взятки, подкупая властьимущих, но лично отравил полгорода. Вы ведь читаете прессу! — вспылил Норман, впервые с начала разговора не сдержав гнев. — Я ваш адвокат, сэр, — сдержанно напомнил Штейн, — поэтому осведомлён о некоторых, скажем так, нюансах. И, поверьте, наше с вами сотрудничество не было бы столь плодотворным, если бы меня что-то смущало. Давайте поступим следующим образом: голову Штромма я вам не принесу, будем реалистами, но уничтожить карьеру одного федерального агента и отправить заносчивую звезду куда-нибудь в Оклахому на местное телевидение, рассказывать о самой большой в мире бутылке газировки, мне вполне по силам. Это будет адекватной заменой безжалостной расправе над пожилым профессором с разрушенной репутацией, который проведёт за решёткой всю оставшуюся жизнь? Он спокойным прямым взглядом смотрел Норману в глаза и ждал ответ, готовый к любым капризам взыскательного клиента. В конце концов, Озборн был тем, кто платит, а платил он немало, ему и полагалось заказывать музыку. — К чёрту, — процедил, наконец, Норман, глядя в сторону, — поступайте так, как считаете нужным, я доверяю вашему опыту. Уолтер Штейн вежливо улыбнулся, довольный тем, что смог уломать несговорчивого Озборна. — Возвращаясь к публикациям в прессе, — сказал он, аккуратно собирая документы, — Вы планируете судиться с издательством «Дэйли»? Провокационная клевета как помои льётся со страниц газеты на репутацию компании и на вашу, сэр, нужно что-то делать. — Репутацией компании займутся штатные юристы «Озкорпа», а вы сосредоточьтесь на текущих делах. Мне нужны результаты и головы, раз уж вы так любезно предложили. Обговорив некоторые детали, они попрощались. Рефлексировать и жалеть о чём-то было не в привычках Нормана, а без тлетворного влияния Гоблина он вполне мог смирить свою жестокую натуру и прислушаться к разумным доводам адвоката. Штромм проведёт остаток жизни в тюрьме, это то, что по-настоящему имело значение. Угроза будет устранена, он и Гарри смогут вернуться к привычной жизни. Вот, кстати, нашёлся повод порадовать разобидевшегося сына, со вчерашнего утра запершегося в своей комнате. От Гарри мысли плавно перетекли к Питеру. Питер… Питер подкинул проблем, словно Норману без паучьей суеты нечем заняться. Он не рассматривал Коннорса, как реальную угрозу, ему была невыносима сама мысль о том, что его уникальная разработка оказалась в чужих руках. Хотя, если вспомнить другого Коннорса из чужого Нью-Йорка… В этой реальности доктор Курт Коннорс сидит тихонечко в университете, но где гарантии, что завтра он не превратиться в гигантского ящера и не начнёт буянить? Норману не хотелось быть причастным к чудовищным метаморфозам, пусть даже косвенно. Хватит с него экспериментов на людях и их последствий, нахлебался на долгие годы вперёд! Закончить бы историю с новой сывороткой и зажить той жизнью, о которой всегда мечтал… — В офис, сэр? — уточнил Чарльз, встраиваясь в плотный утренний трафик. — Да. У меня будет одно поручение для вас, но сначала в офис. На первый взгляд в «Озкорпе» всё было спокойно, не хуже, чем вчера, во всяком случае. Фрэнсис приветствовал Нормана вежливым кивком, привстав из-за стола, он говорил с кем-то по телефону, зажимая трубку плечом, параллельно записывая информацию в неизменный блокнот. Рядом со столом референта стояли две коробки — ноутбук и лазерный принтер, купленные по распоряжению босса. Норман отдал Чарльзу бумажку с адресом, что вчера нацарапал Питер, и велел водителю немедленно отвезти технику. Он испытывал мрачное удовлетворение, делая это. Ему удалось прожать неподатливого и излишне принципиального Паркера и заставить принять мало-мальски ценный подарок. Не прошло и полгода, буквально. Непослушный Паук дал слабину, всё же, обострённое чувство ответственности за всё происходящее в этом бренном мире и вина за случайно утраченные данные явились прекрасными рычагами воздействия. Норман уже и забыл, как эффективна бывает манипуляция. Гоблин как-то интересовался, не жмёт ли ему овечья шкура, так вот, она и впрямь оказалась тесновата.***
Издалека строительный кран казался ажурным и если не невесомым, то лёгким, почти игрушечным. Вблизи же это оказалась здоровенная дура, сваренная из толстых труб и тяжеленных профилей, каждый грамм которых Паук ощущал волокнами собственных мышц, удерживающих многотонную конструкцию от падения в бездну. Паутина лопалась, не выдерживая трения о бетон, и он был вынужден выпускать новые нити взамен порванных, на долю секунды ослабляя хватку, отчего накренившаяся башня опасно скрежетала, а кабина клонилась всё сильнее. Человек-Паук отчётливо видел перекошенное страхом лицо рабочего, заблокированного в ловушке из закалённого стекла и металла — заклинившая дверь кабины не позволяла ему выбраться наружу. Отчего-то пришла мысль, что на пороге гибели все люди выглядят похожими, словно кровные родственники. Не имеют значение цвет кожи или разрез глаз, даже возраст и пол неважны, близкое присутствие смерти стирает любые различия, уравнивая всех так, как не смог бы никто в целом мире. Небоскрёб на пятьдесят седьмой Западной улице Манхэттена строили быстро — железобетонный каркас уже поднялся на триста футов, а нижние этажи обзавелись стенами и облицовкой. Наверху работал приставной кран, зафиксированный анкерным основанием прямо на возводимой конструкции, сновали рабочие, вспыхивали огоньки сварки. Никому из проходящих рядом со строительной площадкой горожан даже в голову не приходило смотреть наверх, стройка длилась не одну неделю, все привыкли к шуму и суете, гармонично вплетающимся в звуковой фон никогда не спящего города. Человек-Паук тоже не глазел по сторонам, он был крайне занят, преследуя пронырливого грабителя, ловко сдёрнувшего сумочку с плеча женщины на пешеходном переходе и резво рванувшего вверх по улице, расталкивая прохожих. Это была странная погоня: впереди нёсся воришка, лихо перепрыгивая мусорные урны и другие случайные препятствия, за ним Паук на паутине, безрезультатно пытающийся поймать беглеца липкой сетью — парень так ловко уворачивался, словно у него росли глаза на затылке, а следом за ними со скоростью легкоатлета бежала разъярённая ограбленная женщина, которой не мешали ни трёхдюймовые шпильки, ни развевающееся пальто. В дело вмешался случай: оглянувшись на преследователей, воришка утратил бдительность и слёту врезался в вешалку с одеждой, которую продавец беспечно выкатил из магазинчика. Пролетев кубарем по тротуару в вихре разноцветных платьев и рубашек, грабитель, наконец, угодил в цепкие паучьи руки и был надёжно скручен паутиной. — Попался! — подоспевшая женщина бесцеремонно оттолкнула героя, подобрала свою сумочку, выпавшую во время бесславного падения беглеца, и мстительно треснула ей воришку по спине, — Как ты посмел, придурок! Я тебя…! — Мэм, мэм! — Паук встал между ней и грабителем, — Негодяй схвачен, не надо его бить, лучше вызвать полицейских! — Поучи меня, — огрызнулась она, проверяя содержимое сумки, — ох… всё на месте, этот гад не успел добраться… Паучье чутьё взвыло так внезапно и так сильно, что Человека-Паука подкинуло. Он с места взвился в прыжке, запрыгнул на плоский плафон уличного фонаря, безошибочно определяя откуда исходит опасность — строительная площадка! С неба обрушился гулкий скрежет рвущегося металла, вниз полетели обломки бетона, уничтожая леса и защитные сетки. Рабочие, трудившиеся у подножья строящегося небоскрёба, бросились врассыпную. Кто-то истошно закричал, показывая вверх, туда, где опасно кренилась башня приставного крана. Рывок, и только свист холодного ветра в ушах. Почти не видя цели, плохо понимая, куда он несётся и что будет делать, Паук скачками взбирался по рёбрам каркаса возводимого здания, торопясь успеть. Конструкция содрогнулась, кусок металла просвистел мимо паучьего уха, как картечь. Ещё несколько десятков футов, и он на месте. Паук не сразу сообразил, что именно произошло, он лишь видел, как опасно накренена башня, и что часть креплений, удерживающих кран на строящемся здании, разрушены. Не медля, он выстрелил паутиной из обеих рук одновременно, снова и снова, свивая тонкие нити в подобие прочных канатов. Башня пошатнулась, продолжая крениться в пропасть, паутина задержала её, а Паука потащило по бетонному перекрытию к самому краю. Он упёрся изо всех сил, приклеившись обеими ступнями к шершавому основанию и отклонился в противоположную сторону, тормозя падение многотонной махины. — Паучара?! — голова в оранжевой каске осторожно высунулась из лаза, ведущего на нижний этаж, — Ты реально держишь это?! — Мнннх! — ответил Человек-Паук, пытаясь не съехать вслед за краном. Рабочий, заблокированный в кабине, отчаянно дёргал перекошенную дверь, но та не поддавалась. — Святые угодники… парни! — гаркнул строитель куда-то в лаз, — Волоките сюда свои жопы, нам нужен автоген! Шевелитесь, пока Паук держит кран! Эй, паутинная голова, можешь подтянуть его ближе к стене? Мы вытащим Мигеля из кабины, ты только держи! Подтянуть поближе?! Человек-Паук рассмеялся бы, если бы не был слишком занят тем, чтобы не съехать вслед за краном в многоэтажную бездну. Но попытаться стоило, ведь рабочий всё ещё в опасности и может пострадать. «Я справлюсь, я сильный! — сказал самому себе Паук, делая первый крошечный шажок назад и принимаясь тянуть башню на себя, — Я очень сильный! Но… слишком… слишком лёгкий!!!» Под аккомпанемент скрежета гнущегося металла и вопли перепуганных рабочих его опять потащило по бетону к краю площадки, стоило на миг отлепиться от шершавой поверхности. Зарычав, Паук изо всех сил натянул паутину на себя, почти ложась на перекрытие. Затрещали швы костюма, не выдерживая напора перенапряжённых мышц, под правой рукой лопнула строчка и разошлась ткань, обнажив пару дюймов кожи. Неподатливая башня дрогнула, замедлила движение вниз и стала нехотя, дюйм за дюймом, клониться в сторону небоскрёба. — Давай! Давай, Паук, молодец! — на разные голоса кричали рабочие, — Поднажми! Плавно, без рывков, Человек-Паук продолжал тянуть кран. Рабочий в кабине притих, цепляясь за кресло, не веря в близкое спасение. «Нет, это не дело, — лихорадочно соображал герой, — Стоит мне ослабить сцепление с поверхностью, меня утащит вниз, разница в массе слишком велика. Прилепиться бы к чему-нибудь надёжному…» Ничего надёжнее железобетонного каркаса здесь не было, а до него ещё нужно было добраться. Из центра перекрытия будущего этажа торчал толстенный стержень, окружённый четырьмя массивными колоннами, и если бы Пауку удалось дотянуться до него… — Время проверки на прочность! — процедил он, перехватывая паутину одной рукой и выпуская новую липкую нить в основание будущего небоскрёба, — Воу!!! Башня со скрипом отклонилась прочь от здания, рывок, и Человека-Паука распяло на собственной паутине между падающим краном и остовом небоскрёба. Треснул и лопнул шов костюма под левой рукой, от напряжения ныли суставы, но времени страдать не было. Уперевшись в перекрытие обеими ногами он медленно, шажок за шажком, стал двигаться к стержню. Казалось, этот путь длился целую вечность, прежде чем Пауку удалось дотянуться до нерушимой твердыни остова и намертво приклеиться к нему ладонью. Рабочие радостно взвыли. Паук не разделял их восторга, ему ещё предстояло дотянуть до остова паутину и как следует закрепить её. А ещё подумать, как сделать так, чтобы башня больше не падала. И вытащить заблокированного в кабине рабочего. А потом убраться отсюда, пока не нагрянули копы и… костюм! Он снова порвал костюм, что ж за напасти такие!***
Бодрый стрёкот вертолёта службы новостей сменился рёвом мощного Ми-10. Журналисты поспешили убраться подальше от строительной площадки и с почтительного расстояния снимали, как рабочие фиксируют сломанную башню крана стропами. Красно-синяя фигурка, слишком яркая, слишком заметная на общем сером фоне, суетилась вместе со всеми, помогая понадёжней закрепить шаткую конструкцию. И отчаянно сорвалась с края строящегося небоскрёба, стоило наверху показаться полицейским. Норман щёлкнул кнопкой пульта, выключая телевизор, только сейчас осознав, что всё то время, пока смотрел репортаж, он до боли стискивал зубы. Это… всегда так будет? Каждый раз, когда он будет видеть сомнительные паучьи подвиги, ему будет так же плохо, тревожно, дискомфортно, так же… страшно?! Словно плотину прорвало — его потоком затопили эмоции, острые, ненавистные, заставляющие ощутить себя слабым и зависимым от чужого благополучия… Чужого? Нет же! Не чужого! От благополучия единственного любимого человека, который незаметно стал смыслом его существования, влился под кожу, вплавился в кости, пророс в самую душу, где бы она не находилась. Конечно, это пугало. Но ведь страх — это слабость. Норман весьма успешно боролся с собственными слабостями, выдюжит и на этот раз. Его парень — Человек-Паук, а сам он не капризная подружка супергероя, он не уступает своему возлюбленному ни в силе духа, ни в твёрдости характера. Значит, научится жить и с этим, принимая любимого таким, какой он есть. Со всеми патрулями, падающими кранами, мелкими и крупными жуликами, даже беспечностью, лишь бы она не вошла в привычку. И будет достоин обладать таким сокровищем, как Питер Паркер. Деликатно пиликнул селектор, привлекая его внимание. Норман нехотя нажал на кнопку, отвечая Фрэнсису. — Да? — Мистер Озборн, — голос референта звучал напряжённо, — письмо на электронной почте, я пометил, как срочное. Это крайне важно, сэр. — Сейчас посмотрю. Принесите кофе. — Минуту, сэр, — Джонсон отключился. Подспудно Норман понимал, что именно этим всё и закончится. «Озкорп» швыряло девятибалльными волнам срежиссированного неизвестным недоброжелателем шторма, но компания успешно сопротивлялась невзгодам, не желая тонуть и выдерживая мощные удары благодаря усилиям и профессионализму команды специалистов, чем, вероятно, смертельно раздражала таинственного противника. И теперь он решил прибегнуть к безотказном способу утопить производственное предприятие, способу проверенному, подлому, изощрённому, но очень и очень эффективному. Некая компания «Айконик Инк.», зарегистрированная в Чикаго, Иллинойс (скорее всего подставная), уведомляла «Озкорп» и лично мистера Нормана В. Озборна о приобретении исключительных прав на промышленный способ производства химического компонента, широко применяемого «Озкорпом» в своей деятельности, и на основании изложенного, требовала выплаты роялти за всё время использования упомянутого способа в работе компании. Сумма, на которую рассчитывали ушлые бизнесмены, выглядела неприлично большой, а самоуверенный тон досудебной претензии не оставлял сомнений: дельцы настроились на игру в долгую. Такие процессы могли длиться годами, изматывая попавший под удар бизнес. Норман прекрасно знал, что будет дальше — судебные обеспечительные меры в виде ареста банковских счетов или полного запрета на производственную деятельность с использованием спорной технологии, бесконечные заседания, скандалы в прессе, уничтожающие деловую репутацию, и, как логичное продолжение безумия — потеря заказчиков. А нет заказчиков, нет работы. Нет работы — нет денег. Всё просто, понятно, предсказуемо. Потом последует банкротство, разорение, крах. Игры кончились, за него взялись всерьёз, засучив метафорические рукава. Фрэнсис принёс кофе и замялся возле стола, отвлекая от тяжёлых раздумий. — Собрать совещание, сэр? — спросил референт. Норман медленно качнул головой. — Не сегодня. Отправьте это письмо Борку, Мендесу и остальным причастным лицам, свяжитесь с патентным поверенным. Совещание завтра в десять утра, оповестите всех. Чарльз вернулся? — Да, сэр, он всё отвёз. Сказал, что то место настоящая дыра, и он не оставил бы там без присмотра даже картонку из-под куриных яиц. Но очень милая и ответственная девушка поручилась, что передаст посылку адресату в целости и сохранности. — Опять милая девушка, — ревниво проворчал Норман себе под нос. — Простите, сэр? — переспросил Фрэнсис. — Говорю, возвращайтесь к работе, пока на этом всё. Девушка… вечером придёт Питер и можно будет выяснить, что там за девушка.***
Вообще-то, подсобные помещения придумали для того, чтобы аккуратно хранить в них разные нужные вещи — лабораторную посуду, например, сделанную из стекла и требующую соответствующего обращения. Пробирки жалко звякнули, когда Питер впечатался спиной в металлическую полку, но ему было плевать. Они с Норманом целовались, как спятившие от гормонов подростки, забравшиеся в стенной шкаф во время игры в бутылочку на хмельной вечеринке. Пусть обстоятельства и были другими, головы у обоих кружились точно также. — Напомни, почему мы делаем это в подсобке? — спросил его Норман между поцелуями. — Потому что у тебя паранойя и ты везде понатыкал камер, — Питер запустил пальцы в его волосы, — Я жутко соскучился. И вот, — разорвав объятья, он зашуршал бумагой, доставая из кармана сложенные в несколько раз листы, — я принёс таблицы. Отобрал у Коннорса, прямо из рук вырвал. Это всё стресс, наверное, не думал, что смогу так… К сожалению, он успел посмотреть, вникнуть и что-то понять. У нас… у нас из-за этого будут проблемы? Норман забрал злосчастные бумаги, спрятал поглубже в карман пиджака и честно ответил: — Надеюсь, что нет. Шумно вздохнув, Питер уткнулся носом ему в шею. — Мне жаль доктора Коннорса, — пробубнил он щекотно, — Он хороший человек, несмотря на то, что запугал половину студентов до обморока своими требованиями. Изучает возможности регенерации, пытается создать средство, которое помогло бы людям, лишившимся конечностей… Звучит немного безумно, но цель-то благая. Норман, а «Озкорп» не спонсирует исследования такого рода? Университет отказал ему в гранте, вот я и подумал, что… Озборн отстранился и твёрдо сказал: — Нет, я не заинтересован. Коннорс, которого мне не посчастливилось встретить в другом Нью-Йорке, преуспел в своих изысканиях. Он стал здоровенным антропоморфным ящером с претензией на мировое господство и с неуёмным желанием превратить остальных людей в себе подобных тварей. Называл это «эволюцией», только подумай! Где гарантии, что у нашего Коннорса не возникнут схожие идеи? Хочешь быть причастным к такому? Я — нет, — Паучок недовольно сопел, внимательно слушая его, — Как-то ты сказал мне, что испытывать на себе буквально всё, что можно синтезировать в лаборатории — дурная идея, что ж, теперь я всецело разделяю эту мысль. Если Коннорс и станет Ящером в нашей реальности, я не буду иметь к этому отношение. — Ладно, как скажешь… Ящер, ну надо же, никогда бы не подумал… Ещё он предложил использовать высокочастотное лазерное излучение, как фактор биостимуляции для ускорения репликации клеток. Вдруг сработает? Вылечим тебя, — глаза Питера азартно блестели в полумраке подсобки, — У тебя ведь есть лазер? — На заводе, — немедленно ответил Норман, — но лабораторию опечатали. Меня, вроде как, пытаются разорить. — Могу стащить, — тут же предложил Человек-Паук, — с твоего разрешения, конечно, так что кражей это считаться не будет. Озборн улыбнулся, целуя дерзкого воришку. — Ты очарователен в своей непосредственности. Сначала я сделаю кое-какие расчёты, и если теоретический расклад нас устроит, попробуем применить способ, предложенный Коннорсом, на практике. Он зануда, но зануда гениальный, не могу не признать очевидного. В биохимии ему практически нет равных. — Кроме тебя? — прищурился Паркер. — Кроме меня, — согласился Норман. Было так приятно обниматься в тёмной подсобке. Целовать, гладить Питера, наслаждаться тем, как он льнёт к груди, как ластится, только с ним позволяя себе быть настоящим — юным, непоседливым, искренним. И бережно прижимая к самому сердцу прекраснейшее из земных созданий, Норман со страхом подумал, что всё это слишком хорошо, чтобы длиться бесконечно. Такие как он не живут долго и счастливо. — Я беспокоюсь, — вдруг решился признаться Питер, отодвигаясь, — постоянно думаю, что бездействую, что трачу время на разную ерунду, пока ты в опасности. Это страшно раздражает… — Я тоже боюсь, — Норман привлёк его к себе, снова заключая в объятья, — смотрел сегодня новости и чуть не спятил. Всё время забываю, какой ты сильный. Паучок как-то напрягся в его руках, собираясь с духом. Он поднял голову, ловя взгляд Нормана, и решился спросить: — Тебя… тебя это не смущает? — Нет, разумеется. Ты прекрасен. Не представляю, что такого хорошего я сделал в этой жизни, раз ты со мной, и я могу обнимать тебя, — он с нажимом провёл ладонями по его спине, прижимая Питера плотнее, — целовать тебя, — нежный поцелуй коснулся приоткрытых губ, — любить. Хватит рефлексировать, я любил бы тебя, будь ты арахнидом с восемью конечностями, какие могут быть сомнения?! Питер хихикнул, в красках представив себе этот союз. — Рад, что могу ещё и веселить тебя, — Норман взял его за подбородок, приподнимая голову, — Поработаем для разнообразия? Или продолжим обжиматься в подсобке? Если так, то я могу зайти слишком далеко, а ты потом станешь ворчать… Почему не отвечаешь? — Я мучаюсь выбором, — серьёзно ответил паучий наглец, состроив сосредоточенную гримасу, — Признаюсь, что предпочёл бы подсобку, но работа сейчас важнее. Норман нехотя выпустил его из своих рук. В отношениях с заучкой есть свои минусы — радостям плоти он всегда предпочтёт работу или учёбу, что ж поделать… — Хорошо, пойдём, покажу, как делать расчёты доз лазерного воздействия на биологический объект. Не думаю, что тебе уже преподают такое. — Я первокурсник, — искренне возмутился Питер, — конечно нет!***
— То есть при удалении излучателя от биологического объекта облучаемая площадь возрастает пропорционально квадрату расстояния от объекта воздействия с учетом угла расхождения лазерного пучка? Я правильно уловил? — Правильно, — подтвердил Норман, довольный тем, как быстро схватывает новую информацию его умный мальчик, — Но при расчётах ты всегда должен учитывать возможность расфокусировки пучка, что влечёт за собой необходимость определения плотности потока энергии лазера. Поэтому прежде чем приступать к облучению, оборудование должно пройти обязательную калибровку, которая избавит тебя от погрешностей и дополнительных расчетов. — Это сложно. Я бы почитал что-нибудь по теме, мне не хватает базы, — честно признался Питер. — У меня была подробная статья о лазерной стимуляции, дома есть экземпляр «Физикал Ревью», — вспомнил Озборн, — Напомни, я найду для тебя тот номер. Паучок засиял, улыбаясь. Чудо, как хорош — возможность узнать что-то новое для него ценнее любого подарка, откуда только он такой взялся? Кстати о подарках… — Чарльз привёз тебе ноутбук и принтер сегодня. Сказал, что передал всё милой девушке, — Норман сделал паузу, выжидающе глядя на Питера, увлечённого написанными на листе формулами, — Что за девушка? Он старался спросить как можно более безразлично, нейтрально, но не вышло, и вопрос прозвучал с характерной интонацией плохо скрываемой ревности. — Урсула, мы дружим, — невозмутимо отозвался Питер, поднимая чистый взгляд от увлекшей его писанины, — не ревнуй, пожалуйста. У меня есть друзья и некоторые из них девушки. Проще сказать, чем сделать. Как объяснить ему, что для Нормана сейчас целый мир сжался до одной единственной фигуры, периодически мелькающей красно-синим пятнышком в кадрах новостных выпусков. Что его смысл жизни сидит перед ним на крутящемся лабораторном стуле, умудрившись подогнуть под себя левую ногу, пусть это выглядит ужасно неудобно. И насколько ему невыносимо думать о том, что кто-то чужой мог бы смотреть на его сокровище с вожделением или с обожанием, да просто с интересом, как же это раздражало! Он лучше промолчит, напустив на себя безразличный вид, небрежно пожмёт плечами и не станет делиться собственническим желанием скрыть, спрятать Питера от посторонних глаз, запретить появляться на людях без паучьего костюма — пусть боятся сильного мутанта, лишь бы не пялились на эту скромную красоту. Легко сказать (даже самому себе) — отпусти, чтобы он был рядом. Разум всё отлично понимал, но чувства не желали мириться. К счастью, Питер не стал развивать болезненную тему, написанные Норманом формулы занимали его куда сильнее, чем ревность. Спокойное поведение абсолютно уверенного в себе человека немного успокоило Озборна. Начни Питер оправдываться или юлить, он бы мгновенно идентифицировал незнакомую девицу как потенциальную угрозу. Причин не доверять Паркеру тоже не было, болезненно честный Паук был весь как на ладони. Вернулась тлевшая мигрень, впиваясь в мозг кривыми когтями боли. Нужно спровадить Питера домой до того, как он вычислит его состояние и начнёт жалеть. Последнее, чего бы хотел Норман — быть жалким в его глазах. Сделать это не составило особого труда, его ответственный герой торопился починить порванный костюм и подключить новенький ноутбук, за покупку которого принялся рассыпаться в благодарностях. Поморщившись, прервал Норман пламенную тираду и отправил Паучка восвояси, какая благодарность, в самом-то деле…***
Он плохо помнил, как добрался домой. Дорога до спальни полностью выпала из сознания, Норман просто открыл глаза и обнаружил себя перед зеркалом в ванной комнате — без пиджака и галстука. Пульсация крови в висках причиняла нестерпимую боль, его мутило. Подавитель. Время принять подавитель. Ежедневно делая это, он собственными руками травил себя, усугубляя мутацию обеих сывороток, но сейчас это был единственный способ удержать Гоблина под замком. Скорее! Озборн нащупал нужный ящик, нашарил внутри пластиковый футляр с инъекцией. И краем глаза заметил, что его отражение в зеркале не двигается. — Только не это, — пробормотал он, срывая защитный колпачок с иглы, — нет… не сейчас! Гоблин смотрел исподлобья горящим тигриным взглядом, не говоря ни слова. Норман трясущейся рукой поднёс шприц к шее, а худший из кошмаров бросился на него сквозь зеркало, сграбастал за грудки и рывком потянул на себя, в зазеркалье, в тёмно-зелёную болотную муть, сомкнувшуюся за спиной Нормана, как тяжёлая могильная земля.***
Май в том году определённо спятил. Какой-то залётный циклон, сформировавшийся в пустыне Мохаве, неведомым образом оказался над Коннектикутом и застрял, принеся в штат с умеренной погодой зной под девяносто градусов по Фаренгейту. Третью неделю было жарко. Было душно. Даже ночами температура снижалась лишь на пять-семь пунктов, не давая передохнуть. Страдали все. Солнце выжгло лужайки перед домами, в городском парке аллеи засыпала пожухлая без дождей листва. Умирали цветы на клумбах — в целях экономии воды жителям запретили поливать газоны и палисадники. То и дело вырубалась городская энергосистема, не выдерживая перегрузки от повсеместно работающих кондиционеров и вентиляторов. Норману пришлось нелегко в эти дни. Отец не прекращал пить, изнуряющий зной его не останавливал. От жары и дешёвого виски он быстро пьянел, теряя человеческий облик, и раз за разом срывался на сына, цепляясь к каким-то мелочам. Дошло до того, что Норман пробирался домой тайком, ближе к полуночи, дождавшись, пока из открытого настежь окна родительской спальни не раздастся храп отключившегося пропойцы. Уходил на рассвете, стараясь не попасться ему на глаза, но не каждый день Норману везло. Уроки давно закончились, тренировка школьной команды по лёгкой атлетике тоже. Норман незаметно улизнул под трибуны стадиона, ушёл в самый дальний угол, который практически не просматривался с поля, и сел на землю, пачкая спортивную форму в пыли. Уныло болела спина, зря он выкладывался на эстафете. Вчера Амберсон так саданул по ней своим сраным ремнём, что кожа лишь чудом не лопнула, а здоровенный синяк, отливающий багровым, невозможно было скрыть. Хотелось в душ. Но с этим придётся подождать, пока не разойдутся парни из команды, и не закончится тренировка у футболистов, которые тоже потащатся мыться. Норман не мог допустить, чтобы кто-нибудь увидел побои. Начнутся вопросы, узнает тренер, а там и до соцслужбы может дойти. О последствиях он предпочитал не думать. Амберсон его в живых точно не оставит, покалечит, как минимум. Или запрëт, чего допускать совсем нельзя — до национальной олимпиады по физике оставалось всего ничего. Вздохнув, Норман вытер потное лицо краем футболки, открыл рюкзак, вытащил пособие для подготовки и карандаш. Ни в какой Йель он поступать не станет, больно нужно. Массачусетский технологический университет — вот его цель. Он будет изучать химию, физику и механику, его абсолютно не интересует перспектива становиться долбаным юристом и гнить в архивах прецедентов или кривляться в суде. Отец, правда, был другого мнения, заставляя его надрываться в школьной сборной, пытаясь заработать спортивную стипендию для поступления в Йельский. Он видел Нормана успешным адвокатом, одновременно считая недалёким и неспособным к учёбе, даром что тот был круглым отличником. Как эти два противоречивая уживались в насквозь проспиртованных мозгах Амберсона, Норман не имел ни малейшего понятия. Ему было семнадцать, долбаных семнадцать лет, откуда он мог знать, что творится в голове взрослого мужчины, который терроризирует его изо дня в день, не давая расслабиться ни на секунду?! Несмотря на духоту, Норман увлёкся решением задач, совершенно потеряв ощущение времени. На звук приближающихся шагов он отреагировал слишком поздно, подняв голову от тетради лишь когда нарушитель уединения стоял прямо перед ним. — Привет, — небрежно бросил новенький, пристально разглядывая его, — Есть зажигалка? Этот парень появился в классе пару недель назад, мисс Миллер что-то говорила, представляя его, вроде, он с родителями переехал из другого штата или нечто в этом роде, Норману было плевать. Он был слишком занят своей подготовкой, чтобы запоминать каких-то новичков. Парень вытащил из кармана светлых брюк мятую пачку «Лаки Страйк» и показал её Норману. — Алё, чел, это сиги. Зажигалка, понимаешь? Пластиковая штука и колёсиком, пыщ-пыщ, получается огонёк, так есть или нет? Норман не курил. Он пробовал, но ему не понравилось, к тому же, сигареты стоили денег, а он не мог себе позволить тратить те крохи, что удавалось заработать на стрижке соседских газонов. Будет покупать всякую фигню — не сможет уехать из Нью-Хэйвена, всё просто, как сложить два и два. Правда, зажигалку он с собой носил, на всякий случай. Никогда не знаешь, что тебе понадобится, если придётся ночью удирать из дома, спасаясь от кулаков разъярённого папаши… Порывшись в рюкзаке, он протянул парню пластиковый «Крикет». Тот прикурил, с наслаждением затянулся и спросил: — Ты Норман? Озборн? — Допустим, — уклончиво ответил Норман, недовольный тем, что его отвлекают. — Это тебя дразнят чокнутым подрывником? — парень просто спросил, без наезда или подкола, интересуясь. Норман нахмурился, окинув его внимательным взглядом с ног до головы. Стройная, даже худощавая фигура, светло-русые вьющиеся волосы, смазливое лицо. Тень от трибун не позволяла толком разглядеть цвет глаз, они казались тёмными, но Норман почему-то был уверен, что на самом деле они синие. — Меня, — не стал отпираться Норман — слава бежала впереди него, — А ты кто такой? Несмотря на враждебный тон, парень улыбнулся. — Я Грэг. Саммер. Норман фыркнул. Тонкому, почти эфемерному созданию с коротким прямым носом, кукольными глазками и губами бантиком категорически не шло громоздкое имя «Грэг». Таких мальчиков обычно зовут Кеннет или Мэтью, или каким-нибудь уменьшительным производным, вроде Дэнни-Томми-Билли, но ни как не «Грэг», звучащее, как последний звук рухнувшего с высоты рояля. А вот фамилия ему подходила. Разумеется, Норман не словом ни жестом не выдал своих мыслей. Он лишь смерил новенького очередным презрительным взглядом и сказал: — А. Так это тебя дразнят педиком? Обмен любезностями состоялся. По идее, парень должен был швырнуть в него зажигалкой, обозвать как-нибудь и уйти, но этот Грэг даже не думал двигаться с места. — Ага, — беззаботно кивнув, он сел на пыльную землю рядом с Норманом и снова затянулся, — У тебя проблемы с педиками? Вопрос был странным и попахивал провокацией, однако новенький вёл себя подозрительно спокойно, заинтересованно ожидая ответ. Норман насторожился. Площадка вокруг трибун была засыпана мелким гравием, если бы там притаилась ватага школьных любителей подоставать одноклассников, он бы их услышал. — Так что? — надоедливый Саммер таращился на него, даже не думая отваливать, — Есть проблемы? — Нет, — огрызнулся Норман, — мне пофиг. — Значит, буду курить здесь, — невозмутимо сказал новенький, затягиваясь, — Ты реально самый умный в этой школе? Похоже, не отцепится. — Да, — раздражённо ответил Норман, нарочито громко перелистывая пособие, — Ты мешаешь. Саммер сделал жест, словно застегнул свой рот на молнию, мол, молчу-молчу, но с места не двинулся. Они так и сидели под трибунами: бесящийся от присутствия чужака Норман, у которого никак не выходило сосредоточиться на решении очередной задачи, и невозмутимый новенький, докуривший первую сигарету почти до фильтра. Закопав окурок в пыль, он вытащил новую сигарету из пачки и раздражающе защёлкал зажигалкой. — Чего тебе надо?! — не выдержал Норман, вспыхивая гневом. — Пять тысяч баксов, — Грэг небрежно пожал плечами, аккуратно засовывая зажигалку в карман рюкзака Озборна, — билет на самолет до Миннеаполиса, там моя тётка живёт, мечтаю съехать к ней, она, вроде, не против… ещё… от холодного чая не откажусь. А тебе чего бы хотелось? — Чтобы ты свалил отсюда нахрен! Норман вскочил на ноги, схватил за лямку рюкзак и быстро пошёл прочь, на ходу убирая пособие. Тонкая пыль клубами поднималась от его шагов, вслед неслось рассеянное: «Ну, пока, увидимся», всё вокруг заволокло мглистым зеленоватым туманом. Нормана швырнуло куда-то. Он зажмурился, инстинктивно выставив руки, но вместо того, чтобы упасть на пыльную иссушённую землю под трибунами, кувырком полетел вниз, как в кроличью нору. Плотный туман не позволял разглядеть что-либо, он падал и падал, пока не плюхнулся спиной на что-то мягкое. Кровать?! Июньское солнце ломилось в окно комнаты Нормана в старом доме его родителей, световые пятна ложились на покрывало, на стол и на пол, расчерчивая пространство геометрически правильным отражением оконного переплёта. Грэг сидел на полу посреди золотистых солнечных квадратов, перелистывая журнал, открыто зевая во весь рот, даже не стесняясь. Футболка-поло с коротким рукавом открывала худые руки и ссаженные локти, словно он, падая, проехался ими по жесткому паласу. Ковровый ожёг, вспомнил Норман, глядя на запёкшиеся корочки ссадин. — Ну скукотища же, — Саммер небрежно бросил библиотечный номер «Сайенс» на кровать и взъерошил волосы, — как ты это читаешь? — Мне нравится, — нехотя ответил Норман. Это было странно, но они подружились. Новенький находил его повсюду: под трибунами стадиона, на крыше бассейна, на заднем дворе школы в густых зарослях шиповника, куда школьники не рисковали лазить даже за улетевшими фрисби, садился рядом и курил, наблюдая, как Норман учится. Иногда спрашивал что-то неважное, но больше молчал, стараясь не мешать. У него плохо получалось. Озборн вскакивал, выдержав минут десять навязанного ему общества, и уходил, всё чаще обещая накостылять приставучему однокласснику по шее, но дальше угроз дело не шло. Переломным стал конец мая — Озборн случайно увидел, как компания из пяти футболистов тащит новичка за школу. Парни глумливо похохатывали, обещая показать ему, как «принято вести себя в Нью-Хейвене», а тощий Грэг вяло сопротивлялся, упираясь, что абсолютно не мешало его мучителям. «Не моё дело!» — зло подумал тогда Норман, стискивая кулаки. Он принципиально не лез в конфликты, прячась за собственной дурной репутацией. В школе его считали психом и не трогали, что всегда играло на руку. Ему был не нужен конфликт с администрацией, вызов в школу родителей, новые проблемы с Амберсоном. Только не сейчас, не перед годовыми тестами, не перед олимпиадой по физике… Заводила разудалой компании — Росс Купер, капитан футбольной команды, несильно размахнулся и ударил Грэга в живот. Тот как-то жалко вскрикнул, сгибаясь пополам и обнимая себя руками, на что парни рассмеялись, хватая новенького за волосы и пытаясь выпрямить. — Да чтоб вас всех! — прошипел Озборн, выходя из-за угла спортзала. Его сразу заметили, пять пар глаз уставились одновременно, парни оскалились, как гиены. — Чё тебе надо, псих? — Росс сплюнул Норману под ноги. — Отпустите его, — Озборн, не торопясь, открыл рюкзак и вытащил небольшой, с виду самый обычный моток верёвки, присоединённый к строительному пиропатрону. Футболисты дружно заржали, пихая спополамленного Саммера от одного к другому, это их забавляло. — А если нет? — оскалился Росс, — Это наша игрушка, Озборн. Вали, пока цел. — Нет, так нет, — Норман щёлкнул зажигалкой, подпаливая свободный конец огнепроводящего шнура. Он сделал его недавно, потехи ради, пропитав хлопковую верёвку нитратами свинца и калия. Горел шнур превосходно и очень зрелищно, не хуже настоящего запала. Патрон был фикцией, в нём не было никакой начинки, одна пустая оболочка. Оставалось надеяться, что длины верёвки хватит, чтобы напугать школьных задир, иначе Норман окажется в положении ещё худшем, чем Грэг, едва те поймут, что их пытались одурачить. С весёлым треском и шипением оранжевый огонёк бежал по шнуру, приближаясь к середине. Футболисты таращились на него, как зачарованные. Первым не выдержал Макс Соллен, отступив на пару шагов назад. — Это… это чё, блядь?! — выпалил он. — Пиропатрон, придурок, — сказал Норман негромко, — Сейчас шнур догорит, и он взорвётся. Всегда хотел посмотреть, что из этого получится. Хулиганы переглянулись. — Да он пиздит! — рявкнул Росс. Озборн нехорошо улыбнулся, глядя ему прямо в глаза. — Сейчас проверим. — Я сваливаю, — Макс, который был смелым только со слабаками, отступил ещё немного, — Я на такое не подписывался! Парни, кто со мной? Он развернулся и бодрой трусцой побежал к полю, а трое его приятелей поспешили следом, отпихнув Саммера. Росс напрасно орал им в след, что они трусы и бабы, ни один даже не обернулся. От шнура осталась едва ли треть, Норман поднял пиропатрон повыше, чтобы Россу было лучше видно. — Давай, — сказал он, — Десять секунд, и я брошу его в тебя. Девять, восемь… — Ты гонишь! — Семь, шесть, пять… — Два дебила! — нервы Росса сдали, и он припустил вслед за удирающими друзьями. — Четыре, три, два, один, — досчитал Норман скороговоркой, выдернул остаток шнура из патрона и бросил себе под ноги. Грэг, наконец, выпрямился, морщась от боли. — Спасибо тебе. Озборн ничего не ответил, коротко глянул на него и пошёл прочь. С того дня он перестал прогонять надоедливого Саммера, стоически терпя его общество. Пусть лучше сидит молча под трибунами, чем станет мальчиком для битья. Он сам не заметил, как они начали общаться. Ничего не значащие разговоры переросли в хрупкое подобие дружбы, и вот назойливый бесцеремонный Саммер приходит к нему домой вроде бы как готовиться к итоговому тесту по алгебре, а сам листает его журналы, сидит на его стуле… обалдеть! Лёжа на кровати ногами к изголовью, Норман смотрел на Грэга и не мог сообразить, как же он докатился до такого. — А знаешь, — Грэм подвинулся поближе, опираясь ссаженными локтями о край матраса и заглядывая Норману в глаза, — я не так-то прост. У меня есть суперсила! Норман ухмыльнулся, вот ведь врун… — Это какая же? — он запрокинул голову, чтобы лучше видеть лгуна. Грэг придвинулся немного ближе, таращась кукольными зенками с чуть расширенными зрачками, и сообщил доверительным шёпотом. — Я могу исполнить любое твоё желание. Круто, да? — Не свисти, — нахмурился Норман. Ха! Любое его желание! Неужели этот тощий паренёк может сделать что-то с Амберсоном?! — Я не вру, — продолжал настаивать Саммер, — Скажи, чего ты хочешь? Нужно было загадать что-то такое, чего этот новоявленный джинн ни за что не сможет исполнить! Придумал тоже, любое желание… — Хорошо, — медленно сказал Норман, — Челси Шуман, знаешь её? Грэг моргнул, соображая, отодвинулся и уточнил: — Подружка Купера, капитан чирлидеров и главная сучка школы? Знаю, как не знать. Норман криво усмехнулся: — Да, именно так. Хочу переспать с ней, — он перевернулся на живот и уставился Грэгу в глаза, — Сможет твоя суперсила устроить это? — Будет нелегко, но я справлюсь, — самоуверенно сказал Саммер после короткой паузы, — Но не за так! Я не буду надрываться даром. О, вот это поворот, неожиданно. — Денег нет, — отрезал Норман, — давай тоже на желание. И тут проныра засиял, как новенький четвертак: — А давай! Сходишь со мной в кино, если всё выгорит. — По рукам! Он стиснул горячую твёрдую ладонь Саммера, завершая сделку. Непроглядная мгла, отливающая тусклым зелёным светом, заполнила комнату, гася яркий летний день. Нормана куда-то потащило, поволокло, он не видел ничего, кроме клубящегося тумана, пока в плечи не вцепились сильные руки, закованные в зелёную броню, а голос, так похожий на его собственный, но звучащий ниже и глубже, не произнёс: — Как занимательно, Норман! Сколько я всего нашёл в твоей памяти, сколько занятных эпизодов, о которых ты постарался забыть. Считаешь, что получил второй шанс?! Думаешь, что вправе быть счастливым? Давай-ка я тебе покажу, что бывает с теми, кому не повезло оказаться рядом с тобой на пути к дивной новой жизни!