Абрам
Глава 3: Размышления об опыте
24 июня 2022 г. в 00:00
Эндрю переехал к Касс Спир, когда ему было одиннадцать.
Она была всем, в чем Эндрю никогда бы не признал желаемое; она не прикасалась к нему без спроса, потворствовала его пристрастию к сладкому и научила печь.
Сначала он опасался Ричарда Спира. Все мужчины в его предыдущих домах были жестокими, и он уже не ожидал другого. Эндрю старался не вздрагивать, когда тот подходил слишком близко или внезапно слышал его голос. Он знал, что ему не следует показывать свой страх. Любой признак слабости, и после люди будут только брать, брать и брать…
Но когда Ричард заметил опасения Эндрю, он, как ни странно, не использовал это против него. Он был… любезен.
Он никогда не подходил слишком близко к Эндрю, стучал, прежде чем войти в комнату, делал свой голос мягче рядом с Эндрю, и изо всех сил старался не оставаться в комнате с Эндрю наедине. Эндрю сделал вид, что не замечает этого, но он заметил. Он отказывался чувствовать благодарность за это.
Они оба были любезны.
Это было так дико для Эндрю, и он не доверял, не мог доверять этому.
— Они повернутся против тебя. Не привязывайся. Будет только больно, — пытался он образумить своё тоскующее сердце.
Когда у Эндрю был плохой день, Касс не пыталась заставить его идти в школу, оставалась с ним, и они пекли и ели мороженое, пока не заболели. Она говорила с Эндрю, как с человеком, рассказывала о своем дне и спрашивала о его. А если Эндрю выражал неприязнь за ужином, она больше не готовила эту еду.
Это была еще одна новая концепция: его всегда кормили. И всегда едой, которая ему нравилась.
Касс даже позволила ему украсить собственную комнату — это была просторная комната, и Эндрю, честно говоря, понятия не имел, чем ее заполнить, но Касс помогла, и в один из плохих дней Эндрю она отвела его в IKEA, чтобы купить новую мебель.
— Ты можешь выбрать всё, что пожелаешь — предложила она с безмятежной улыбкой.
Сначала он выбирал самые дорогие вещи, какие только мог найти, чтобы досадить ей, посмотреть, не рассердится ли она и, наконец, не сорвется. Она этого не сделала.
Вместо этого он положил вещи обратно и взял новые, изображая нерешительность, чтобы увидеть, когда ей станет плохо. Не стало.
Они провели в IKEA примерно на три часа дольше, чем нужно, но в итоге Эндрю остался доволен каждым товаром.
Ричард, после того, как вернулся с работы, всю ночь обустраивал комнату Эндрю.
В ту ночь Эндрю спал в самой удобной постели, в тепле и с полным желудком. Он даже ни разу не подумал о Натаниэле. И не чувствовал себя виноватым. В каком-то смысле это всегда были просто Эндрю и Натаниэль. У Эндрю не было никого.
Эндрю знал, что такая привязанность к кому-то, кто мог бы быть вымышленным, была иррациональной и жалкой. Натаниэль был именем на его руке и ничем больше.
Касс была настоящей.
Касс могла быть его.
Но, конечно же, это имя на его руке должно было все разрушить.
Он стал ходить в школу более регулярно, определенно не из-за того, как светилось лицо Касс, когда он это делал.
Он не сидел в своей комнате. Своей комнате, месте, которое было безопасным и его, а Касс и Ричард даже не вошли бы без его разрешения.
Он читал за столом, когда началась знакомая пульсация. Потом пришла боль.
Вот только на этот раз все было иначе.
Имя угасало. Натаниэль, чёрт возьми, угасал.
Ему казалось, что его кожу отрывают от плоти, а сотни тысяч крошечных крючков впиваются в нежные мышцы под ним. Имя было вырвано из кожи, и Эндрю сделал бы что угодно, лишь бы удержать его.
Он не осознавал, что кричит, пока Касс не постучала в дверь, прежде чем ворваться внутрь. Даже в чрезвычайных ситуациях она сохраняла вежливость. Какая жестокая шутка.
— Эндрю? Эндрю! Что случилось?! — отчаянно спросила она, пока он катался по полу от боли.
Он не мог думать. Он горел.
Он уставился на медленно исчезающее имя, которое завистливо отнес также к коричневому. Натаниэль умирал.
Он потер руку, повторяя: — Нет, нет, нет, куда ты уходишь? Нет.
Должно быть, он выглядел совершенно безумным.
Касс не знала, что делать, и он внутренне рассмеялся; она собиралась бросить его после всего этого дерьма. Он не мог винить ее, и даже не стал бы ненавидеть ее за это. Это было хорошее прикрытие, которое уже заканчивалось.
Вместо этого она подбежала к нему и прижала к себе, обнимая; женщина плакала, понял Эндрю. Она баюкала его, пока он продолжал кричать, и шептала всякие милые глупости, пытаясь успокоить.
— Прости, Эндрю, мой милый мальчик, мне так жаль. Все будет хорошо. Мне так жаль, — всхлипывала она. Эндрю, наверное, тоже.
Даже боль от железа не заставила его потерять сознание, но что бы это ни было, это произошло. Он больше не мог этого выносить и просто скользнул в манящую тьму.
Эндрю очнулся на диване в гостиной, а Касс нежно гладила его по волосам. Он почти ожидал увидеть здесь социального работника, но никого не было. Он сел и огляделся, слегка ошеломленный и растерянный.
— Эндрю, ты проснулся, — Касс мягко выдохнула. — О, слава богу, — прошептала она со слезами на глазах.
Эндрю ничего не сказал, и Касс справедливо восприняла это как намек на объяснение.
— Эндрю, ты… ты потерял сознание. Ты кричал, а твоя родственная душа… — она остановилась и подавила слезы, пытаясь взять себя в руки. — Эндрю, твоя родственная душа, Натаниэль, он…
Этого было достаточно, чтобы вспомнить, что Натаниэль ушел. Он оборвал Касс, отчаянно засучив рукав, и знал, что там будет пусто.
Эндрю знал, что это значит — это означало, что Натаниэль мертв.
На самом деле, смотреть было бесполезно, и он просто мучил себя, но он должен был это увидеть. Он должен был увидеть пустой участок бледной кожи.
Но он был не пуст.
Там же, где должно было быть имя «Натаниэль Веснински», значилось только: